Текст книги "Фёдор Толстой"
Автор книги: Елизавета Аносова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Память грядущим векам
В1810 году Толстой начал работать на петербургском Монетном дворе: «...я нониче с семи часов утра до восьми часов вечера с другими медальерами провожу время в крепости, где находится Монетный двор»[1 Записки графа Ф.П. Толстого, с. 152.]. Так молодой скульптор вступил на поприще медальера, которое будет считать для себя главным в течение всей своей творческой жизни.
Первая медаль была создана Толстым в 1809 году, а последнюю он создал в память реформы 19 февраля 1861 года – отмены крепостного права в России.
В течение всей жизни Толстой создавал медали только по собственным эскизам, только по моделям лично им вылепленным, а художественный образ его медалей всегда определяло благородство и величие древней греческой скульптуры. Им были созданы серии медалей в память побед России в Отечественной войне 1812 года, русскотурецкой и русско-персидской войн, а также еще 20 отдельных памятных и наградных медалей, отмечавших события жизни коронованных особ, юбилеи Академии художеств и Академии наук и другие знаменательные события.
Признание в Отечестве и европейскую известность Толстому принесла серия медальонов, посвященная героическим событиям Отечественной войны 1812 года.
Наполеон на поле боя. 1816-1820
Силуэт
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
«Я русский и горжусь сим именем. Желая участвовать в славе соотечественников, желая разделить ее... я дерзнул на предприятие, которое затруднило бы и величайшего художника.., изобразить в медалях знаменитейшие события 1812, 1813 и 1814 годов»[2 П. Каменский. Граф Ф.П. Толстой. – Отечественные записки, 1839, ч. 3, отд. IV, с. 3.], – писал Толстой. Работа над созданием двадцати одного медальона заняла почти двадцать лет.
В барельефных изображениях, в совершенных художественных образах, предстала эпопея Отечественной войны 1812 года – величие народного подвига, патриотизм, мужество и героизм сынов отечества в сражениях на полях России, в ходе которых, по выражению генерала Ермолова, "французская армия разбилась о русскую", победы русского оружия в Европе, единство европейских народов в борьбе с Наполеоном,великодушие и благородство России, несущей защиту, утешение и мир народам Европы.
"Взгляните на медальерные работы графа Толстого, – писал Александр Бестужев, – и вы уверитесь, до какой степени может возвыситься гений, предводимый тонким, образованным вкусом, уверитесь, что можно быть Поэтом, не стихотворствуя"[3 Сын отечества, 1820, ч. 65, № XLIV, с. 163-164.].
Бородинская битва стала первой из битв, отображенной в созданных Толстым медальонах. В вечер, который М.И. Кутузов провел у родных перед отъездом в действующую армию, Толстой был единственным из приглашенных и запомнил прощальную фразу фельдмаршала: "Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона!"[4 Записки графа Ф.П. Толстого, с. 160.]
В облике защитника отечества органично слились и античный идеал доблестного воина, и твердость ратного духа русских богатырей. Шлем, легкие доспехи или кольчуга, рубаха до колен – предметы несколько условной, но сразу узнаваемой одежды славянского воинства придали русскому воину в барельефах облик богатыря Древней Руси.
"Чей меч не сокрушится о скалу народной твердости!" – девиз барельефа Бой при Малом Ярославце (1819). Горящий город восемь раз переходил из рук в руки. Покинув Москву, французы рвались на юг, чтобы отступать по плодородным землям, но отступать наполеоновским войскам пришлось по уже разоренной Смоленской дороге.
"...Тако ярящаяся волна, ударяясь о каменную скалу, отступает от ней, в мелкие брызги рассыпанная"[1 Собрание резных изображений с медалей, представляющих знаменитейшие воинские действия, происходившие в 1812,1813 и 1814 годах. СПб., 1818, с. 11.], – эмоциональный образ сражения создало пылкое воображение Толстого.
Толстой мастерски владел возможностями скульптуры. Пластикой фигуры человека, ее движениями и жестами рук, поворотом или наклоном головы, композицией двух-трех фигур, распределением масс, напряжением форм он мог выразить разнообразные и тонкие оттенки чувств. Варьируя высоту рельефа, скульптор создал изображения выразительно живописными и безошибочно справился со сложнейшими ракурсами. Миниатюрные по размеру (диаметр круга медальона всего 15 см!) изящные формы Толстой наделил величественностью и монументальностью древнегреческой скульптуры, с ювелирной тонкостью проработав контур каждой фигуры, и общий силуэт скульптурной группы.
Первый шаг императора Александра за пределы России в 1813 году. 1821
Барельеф
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Наполеон у костра. 1816-1820
Силуэт
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Празднично-торжественной композицией выражено победоносное движение русской армии в барельефе Первый шаг императора Александра за пределы России в 1813 году (1820). В сложном прихотливом рисунке скульптор соединил фигуру Александра I, полного силы и доблести, мчащегося на коне, «попирающем шипящих змей зависти и злобы», олицетворения Мудрости и Правды, сопровождающих императора, и парящую крылатую богиню Славы, спешащую вслед императору.
Белый рельеф на голубом фоне – сочетание, напоминающее нежный веджвудский фарфор, сделало медальоны изысканно красивыми, и они оказались желанными в интерьерах дворянских особняков, навсегда оставив в повседневной жизни русского общества память о великой победе.
Медальоны в память Отечественной войны 1812 года стали событием не только русского медальерного искусства. Толстой был избран почетным членом почти всех европейских Академий художеств.
Золотая табакерка с бриллиантами – награда скульптору за медальоны от императора Николая I – стала приданым дочери Марии.
«Древних изящная красота всегда обворожала мои глаза»
В 1814 году, работая над эскизами к медальонам в память Отечественной войны 1812 года, Толстой начинает работать над барельефами, сюжетами которых стали события поэмы Гомера Одиссея. Странствия Одиссея, одного из героев Троянской войны, полны удивительных приключений, но не фантастические чудеса привлекли Толстого. Он остановил свой выбор на земных событиях – возвращении Одиссея в родной дом, где уже десять лет его ждут жена и сын.
Цари соседних с Итакой царств вынуждают жену Одиссея Пенелопу дать согласие на брак с одним из них. Пенелопа, олицетворение женской любви и верности, обещает сделать свой выбор, как только закончит ткать материю для савана отца мужа, старого Лаэрта, и ночью распускает все, что было соткано ею за день.
В барельефах Пир женихов Пенелопы, Телемах в гостях у царя Менелая, Одиссей убивает женихов Пенелопы, Меркурий ведет тени женихов в ад Толстой обращается к вечным и очень значимым для него темам – женской верности, сыновней любви, мужской доблести, справедливости и неотвратимости возмездия.
В поэме Гомера женихи, нарушая законы гостеприимства, бесчинствуют и разоряют дом Одиссея. Пир женихов Пенелопы, созданный Толстым, – это воплощение его любви и грез – величавая, изысканная, чарующая Древняя Эллада.
Пир женихов Пенелопы. 1814
Барельеф
Государственная Третьяковская галерея, Москва
С виртуозным мастерством на маленьких (12 х 23,5 см) черных аспидных досках скульптор вылепил розовым воском рельеф, самая высокая точка которого поднимается над плоскостью всего на пять миллиметров.
Просвечивающий тончайший слой воска скульптор превратил в легкую драпировку и дворец Одиссея с высокими колоннами, украшенными рельефами стенами.
Через несколько лет античность снова овладела воображением Толстого. В 1820 году Толстой начал серию рисунков к поэме Ипполита Богдановича Душенька, работа над которой длилась почти тринадцать лет.
Русский поэт XVIII века пересказал сочиненную римским писателем II века Апулеем историю любви Психеи и Амура.
Прекрасную Психею, красотой своей вызвавшую гнев богини Венеры, выдают замуж за некоего загадочного супруга, которого она никогда не должна видеть. Когда же по совету злых и завистливых сестер доверчивая Психея решилась нарушить запрет, она увидела вместо ожидаемого чудовища прекрасного бога любви. Амур исчезает, и только после многих испытаний и мучительных страданий Психея воссоединяется с возлюбленным:
Юпитер Амуру дал устав,
...Чтоб век пленялся он душевной
красотою
И Душенька была б всегда его четою.
Психея (от греческого "психе" – душа) в поэме Богдановича стала Душенькой, а античную историю "милый балагур", как современники называли поэта, превратил почти в сказку, по замечанию Толстого, в "шутливом тоне". Поэт упоминает в тексте предметы русского быта, игры, вводит в повествование образы русских сказок: Душеньку спасает огромная щука, а вместо дворцов Цереры и Юноны Душенька во время своих странствий попадает к Змею Горынычу и Кощею Бессмертному.
...Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои,
Где боги спорили и где дрались герои,
Но Душеньку пою... ~
начинается сказка-поэма Богдановича. Нежная сентиментальность поэмы отозвалась в душе Толстого, и его рисунки пером и тушью представили развитие действия поэмы Богдановича. Однако все события Толстой возвратил в любимый им мир искусства Древней Греции.
Душенька при свете лампы узнает в супруге прекрасного Амура. 1827
Рисунок. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Амур приводит к богам прощенную Венерой и вновь прекрасную Душеньку. 1833
Рисунок. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Ветви дуба опускают на землю Душеньку, тщетно пытающуюся умереть. 1829
Рисунок. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Рисунки к Душеньке, лучшей работе Толстого-иллюстратора, признаны классическим созданием русской очерковой графики. Упругий контурный рисунок выдает руку медальера.
В рисунке Душенька любуется собою в зеркало (1825) Душенька и прелестна, и женственна, и величава. Сильным нажимом пера художник рисовал орнаменты рам, узоры, украшающие стены и потолок спальни, цветы в вазах, плитки пола и, конечно, саму Душеньку, а чуть заметными, легкими прикосновениями – призрачный зеркальный мир, в котором отражения множатся и перекликаются.
Душенька любуется собою в зеркало. 1821.
Акварель.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
А когда художник к рисунку добавил великолепный красный цвет, облик Душеньки стал царственно прекрасен.
В отличие от этого рисунка, живописного и пространственного, рисунок Душенька при свете лампы узнает в супруге прекрасного Амура (1827) создан Толстым как будто для медального исполнения. Отточены линии колонн и драпировок, летящих ломкими складками над хрустальным ложем, а потом отвесно падающих. Чеканными кажутся даже гибкие линии, создающие пленительную женственность обнаженной Душеньки и юношескую мужественность фигуры Амура.
Вспоминая о работе над иллюстрациями к Душеньке, Толстой отмечал, что "здания, расположение и устройство комнат, убранство их роскошными драпировками, красивой мебелью с богатой резьбой, статуями, барельефами, разнообразной формы вазами, украшенных скульптурою, канделябрами, лампами,курильницами,треножниками и всем, что употреблялось в то время для украшения царских палат, мужские и женские костюмы с их украшениями, головные уборы, вооружение, мечи, колесницы и все, что мне пришлось изобразить в рисунках, не было скопировано с антиков, существующих в музеях и галереях, но в малейших подробностях сочинено мною, сообразно со вкусом и обычаями того времени в Греции, в которое я перенес поэму Богдановича"[1 Записки графа Ф.П. Толстого, с. 11.].
Среди пейзажных рисунков серии самый поэтичный, полный почти античной гармонии природы, людей и богов – рисунок Ветви дуба опускают на землю Душеньку, тщетно пытающуюся умереть (1829). Естественны и кажущийся одушевленным дуб, жесткая ветвь которого изгибается с трудом, и пухленькие амуры, старательно пригибающие ее к земле. Один из амуров забавно вскарабкивается на эту ветвь, другой повисает на ней, третьему не повезло – ветка оборвалась, и он шлепнулся на землю. Душенька, соскользнув с дерева, ступает на землю, и ("Ах, какой пассаж!" – воскликнули бы в начале XIX века, только по– французски) край ее туники зацепился за сучок дерева. Оказавшиеся свидетелями этого пикантного мгновения амуры всплескивают ручками, а смущенная Душенька стыдливо поправляет одежду. Разлученный с Душенькой Амур печально грустит в облаках.
По рисункам к Душеньке Толстой создал резцовые гравюры. Серия гравюр, свидетельствующая о высоком мастерстве Толстого и как гравера, была опубликована отдельным изданием в виде альбома. Президент петербургской Академии художеств герцог Лейхтенбергский распорядился послать по экземпляру этого издания королям Прусскому, Шведскому, Баварскому, Саксонскому, императору Австрийскому и во многие европейские Академии художеств. Академии наградили Толстого золотыми первого достоинства медалями, сопроводив награды лестными отзывами. Шведский король выразил свое восхищение, наградив художника командорским крестом Северной Полярной звезды. Прусский король сопроводил золотую медаль собственноручно написанным письмом.
Как один из самых счастливых дней Толстой вспоминал пятое декабря 1845 года. В тот день в Риме художники-пенсионеры Академии художеств дали в честь Толстого торжественный обед. В дневнике художник записал: "Никакие богатства, никакие почести не произвели бы на мою душу такой чистой и высокой радости, как теплая привязанность этой умной образованной и пылкой молодежи, составляющей здесь круг русских художников"[2 Цит. по: Э.В. Кузнецова, указ, соч., с. 195.].
На обеде был произнесен ставший впоследствии очень известным экспромт:
Наш Богданович милую поэму написал,
Но Пушкина стихи ее убили.
К ней граф Толстой рисунки начертал,
И Душеньку рисунки воскресили.
«Невыразимое подвластно ль выраженью?..»
Слава тонкого изящного рисовальщика сопровождала Толстого в течение всей его долгой жизни.
В начале XIX века рисунок перестал восприниматься лишь как подготовительная стадия работы; более того, он стал самостоятельной областью искусства. Толстой одним из первых мастеров начала XIX века увлекся камерной формой искусства – рисунком.
"...О, как завидна участь поэта! – восклицал Толстой. – Счастливец, он может свои чувства, радости сердца, восторги души, забавы игривой беспредельной фантазии передавать другим в приятных гармонических для слуха напевах, в восхитительных для ума формах!"[1 Э.В. Кузнецова, указ, соч., с. 199.] Кисть, перо, карандаш стали для Толстого выражением его чувств, фантазий, восторгов. В музеях и частных коллекциях хранится более тысячи его рисунков.
Перелистаем альбом рисунков мастера, воображаемый альбом объемом в целую жизнь художника. Здесь много контурных очерковых рисунков, в которых Толстой не знал себе равных. Блестяще владея линией, он отлично знал выразительные возможности и других графических техник и тонкости производимого ими впечатления. Выбор той или иной техники и художественных приемов диктовался замыслом и изящным вкусом Толстого.
Нежными акварельными переливами созданы Пасторали: безмятежная любовь пастухов и пастушек, замечтавшийся юноша с лирой в руках, мелкий прихотливый рисунок листвы деревьев, пасущиеся овечки и коровы, речка – конечно, тихая, ручейки – конечно, журчащие, пленительный сладостный мир идиллии.
Пастораль. 1820
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Сюжет рисунка Вакхический поезд Силена (1808) – вакханалия – символ радости бытия, выражение мощи стихийных сил природы. Легкий карандашный рисунок с пятнами сепии, положенными мягкой кистью, между которыми не тронутая краской бумага кажется ослепительной, рождает ощущение движения. Буйное, плотское, не всегда пристойное неистовство спутников Вакха – силенов, сатиров, нимф и менад, богов и богинь, связанных с землей, с ее неисчерпаемой жизненной силой, – предстает без грубой чувственности.
Переводы Жуковского познакомили русских читателей с английской и немецкой романтической поэзией, с новым образом романтической поэзии XIX века – человеком черных помыслов, которого настигает страшная кара. В 1819 году Толстой создал сцену фантастического видения по мотивам баллады Варвик шотландского поэта Роберта Саути, переведенной Жуковским. Это единственная в творчестве Толстого попытка создать произведение, наполненное зловещим мистическим чувством ужаса.
Через двадцать лет Толстой написал акварель Рыцарь Лебедя, отдающий в жертву своего первого ребенка (1841). Но в этой работе трагизм чувств и события растворился в нежности лунного света, блеске играющей воды, изысканной красоте белого лебедя, розового паруса и гармонии голубых и бирюзовых красок.
В отличие от молодых русских романтиков, которых покоряла мятежность духа, Толстому ближе чувство душевной просветленности и надежды, состояния мечты, грусти, ожидания.
«Под игру Амура Юность предается забавам, а Время засыпает»
Рисунок
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Вакхический поезд Силена. 1808
Рисунок
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Рыцарь Лебедя, отдающий в жертву своего первого ребенка. 1841
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Возвращение.
Сцена из рыцарских времен. 1857
Акварель
Государственная Третьяковская галерея, Москва
В рисунке гуашью У окна в лунную ночь (1822) призрачный лунный свет преображает интерьер, заставляя неодушевленные предметы казаться оживающими. Девушка в белом платье у венецианского окна – Александра, младшая сестра первой жены художника. А за окном таинственной и уютной комнаты – завораживающая бесконечность неба и застывший торжественный город. Художник сделал зримым ощущение томления романтической души, поверяющей свои тайные мечты звукам и волшебной красоте ночи.
Толстого – и в этом тоже его близость романтизму – всегда увлекало новое. Стремление романтиков уловить прекрасное не только в античности, но в разных временах, культурах и у разных народов близко Толстому, чуткому ко всему, что появлялось в литературно-художественной жизни, к новым веяниям и вкусам, "...изучая по силам моим все, что просвещенному художнику знать необходимо, я восхищаюсь в душе произведениями истинно великих дарований, я, однако ж, пошел и иду, ни мало не придерживаясь и не подражая ни одному из них своею собственной дорогой..."[1 Э.В. Кузнецова, указ, соч., с. 76.] – признавался он.
Сцены из рыцарских времен могли бы стать иллюстрациями рыцарских романов. Толстой, действительно, был чуток к особенностям разных эпох, но, обращаясь к ним, каждый раз воссоздавал по-своему и мир Греции, и готики, и Ренессанса.
В работах зрелых лет мастера появляются новые образы.
Время всесильно, порой изменяют
немногие годы
Имя и облик вещей, их естество
и судьбу[2 Античная лирика. M., 1968, с. 198.],
– заметил философ и поэт Платон.
В рисунках Толстого Сатурн косит древний мир (1843), Сатурн, скосив пышные дела древних народов, сложил их в стог и продолжает косить наш век (1844) появился символ неумолимого течения времени.
Но юность и красота не исчезают и в поздних рисунках Толстого. "Под игру Амура Юность предается забавам, а Время засыпает" – неспешный ритм куп деревьев, пологие холмы, пруды с целующимися лебедями, вечное цветение и тишина. Прекрасны танцующие юноша и девушки. Стройные, с изящными движениями рук, с гирляндой цветов, с развевающимся легким шарфом, чуть касающиеся земли, они кажутся парящими. Складки легчайших одежд, естественно повинующиеся движениям фигур, превращены художником в чарующую игру линий. Толстой выбрал для рисунка золотисто-коричневого цвета бумагу, чуть рыхлая поверхность которой создает впечатление мягко сияющей бархатистости. Рисунок на этой бумаге обретает драгоценность тисненого бархата.
Перевернем еще одну страницу воображаемого альбома.
Всматриваешься в Архитектурный пейзаж под прозрачной бумагой (1837), удивляешься – как просто! – но не можешь оторвать восхищенных глаз.
У окна в лунную ночь. 1822.
Гуашь.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Средневековая композиция. Сцена в лоджии. 1827.
Акварель.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Полупрозрачный листок помят. Неловкие или нетерпеливые пальцы сдвигали бумагу, и следы этих движений – складки, морщинки – придали ей еще большую зрительную реальность. Чьи-то пальцы приподнимали лист и не смогли справиться с его хрупкой тонкостью. Листок оказался чуть надорванным, а исчезнувший, увы, оторванный уголок листа дал возможность увидеть краешек скрытого рисунка, часть подписи автора с изящным росчерком и дату.
Созданные магией белил и туши на белом листе бумаги смутно различимые очертания деревьев, старинных зданий, чьих-то одетых в белое фигур, манят своей таинственностью, вызывая желание приподнять закрывающий их лист бумаги. Но увидеть то, что скрыто листком, не дано. Что было важнее для художника: иллюзия реальности листка, сквозь который чуть виден пейзаж с башнями, или сам архитектурный пейзаж, который лишь чуть угадывается и должен остаться тайной?
Архитектурный пейзаж под прозрачной бумагой. 1837
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Aethea Frutex. 1837
Акварель
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Покрывало, скрывающее тайны бытия и открывающее их в редкие минуты прозрения художнику или поэту, – излюбленный образ романтиков. Легкий занавес, созданный талантом Толстого, не откроется никогда, навечно оставляя чувство восхищения мастерством художника, так естественно соединившего иллюзорную точность и выразительность изображения с романтической недосказанностью, увлекающей в мир невоплощенного.
Герань. 1837
Акварель
Государственная Третьяковская галерея, Москва
В альбомах Толстого остались эскизы для фонтанов петергофского парка – обнаженные нимфы с взметнувшимися прядями роскошных волос, продолжением которых становились водяные струи. По двум эскизам были сделаны скульптуры для фонтанов. К сожалению, все монументальные скульптурные работы Толстого, кроме одного из надгробий на кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге, не сохранились. При взрыве храма Христа Спасителя в Москве погибла последняя скульптурная работа Толстого. В 1846-1852 годах он работал над скульптурными изображениями к двенадцати вратам храма Христа Спасителя. Этот скульптурный ансамбль – 52 фигуры апостолов, евангелистов, святителей и лепные украшения – принес Толстому в 1849 году звание профессора скульптуры. Альбомы сохранили подготовительные рисунки к этому ансамблю.
Ягоды красной смородины. 1818
Акварель
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Бабочка. 1821
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Юнге рассказывала о методе работы отца: «Сделав эскиз какого-нибудь рисунка и испачкав его миллионами перекрещивающихся линий, в которых он один мог разобраться, он переводил его на другую бумагу и опять начинал поправки; множество раз тот же рисунок переводился, вырисовывался начисто пером, снова поправлялся. Таких перерисованных и снова измененных эскизов для медалей отечественной и турецкой войны и для дверей Спасителя были у нас целые кипы, поступавшие обыкновенно в наши детские руки и безжалостно раскрашивающиеся и вырезывавшиеся»[1 Е.Ф. Юнге, указ, соч., с. 104.].
В 1838 году у Толстого, большого любителя музыки и театра, появился новый замысел – поставить балетный спектакль. Толстой сочинил по мотивам скандинавских преданий трагическую историю любви дочери владыки замка Мальвины и поэта Арминия и назвал балет Эолова арфа. Известно более шестидесяти рисунков пером и тушью, в которых были представлены не только эскизы декораций и костюмов. Толстой разработал и хореографию балета. Сочиненные им позы и движения солистов должны были передавать характер героев и выражать их чувства. Он разработал сцены состязаний юношей в силе, борьбе,стрельбе из лука, искусстве владения копьем и мечом, а также сцены поединков и сражений, общие групповые танцы и игры племен. Четкий рисунок определял позы танцующих, а легкие штрихи – развевающиеся одежды, парящие шарфы, придавая рисунку впечатление легкости, воздушности, которое должен был создавать танец. Толстого, по-прежнему, пленял романтический танец Дидло.
Ветка винограда. 1817
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Стрекоза. 1822
Акварель
Государственная Третьяковская галерея, Москва
В 1842 году Толстой сочинил либретто и хореографию еще одного балетного спектакля – Эхо. Сорок восемь рисунков – пейзажные декорации, танцы нимф, амуров, богов и богинь – воплощали древнегреческий миф. Богиня Немезида наказала прекрасного юношу Нарцисса, не ответившего на любовь нимфы Эхо. Он должен был полюбить первое, что увидит, и, увидев свое отражение в воде, Нарцисс не смог оторвать глаз от созерцания собственной красоты и умер от любви.
Либретто балетов и эскизы понравились царской семье. Император разрешил поставить балеты на сцене Большого Санкт-Петербургского театра. Но дирекция театра, сославшись на дороговизну постановки и на то, что петербургская публика не любит серьезных балетов, где пантомимой и мимикой разыгрываются целые драмы, отложила постановку.
В 1856 году Толстой напомнил об обещании поставить балеты на сцене.
"...Я, изучив основательно хореографию, охотно принял бы на себя как автор, наблюсти за исполнением балета собственно в художественном отношении..."[1 Э.В. Кузнецова, указ, соч., с. 231.] – предлагал он. Но ни на это, ни на последующие письма ответа не последовало. Мечты о балете, не осуществленные на сцене, остались в рисунках.
Перелистывая страницы воображаемого альбома, мы находим на его страницах рисунки для мозаик, наброски восточных костюмов для маскарадов; к сожалению, оставшиеся только в рисунках эскизы медалей в память архитекторов Александра Кокоринова, Франческо Бартоломео Растрелли, Джакомо Кваренги, Ивана Старова; проекты дач, эскизы для юбилейных ваз, кубков, чаш. По рисункам Толстого изготавливали золотые блюда и солонки, на которых подносились членам царской семьи хлеб-соль после коронации или по случаю бракосочетания. "Фантазером– бессребреником" называл Толстого глава купечества Петербурга И.В. Кусов и жаловался Анне Федоровне, что супруг ее опять отказался от платы за работу.
Цветок, бабочка и мухи. 1817
Акварель
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Птичка. 1817
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Натюрморты с цветами и ягодами Толстого называют «обманками». Создать абсолютную иллюзию сходства, чтобы зритель принял изображение за реальный предмет, обмануть взгляд – вот что предполагает «обманка». Чтобы обман удался, холст, например, с нарисованными корешками книг помещали за стеклянную дверцу книжного шкафа. Границы между «обманками», ботаническими рисунками, бывшими в начале XIX века в большой моде и также предполагавшими точность воспроизведения структуры стебля растения, рисунка его листьев, лепестков, и произведением искусства зыбки. Для художника в конкретной точности изображения заключено особое чувство зрительной выразительности.
Букет цветов, бабочка и птичка. 1820
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Нарциссы. 1817
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Разве можно назвать «обманкой» Смородину, которая равно очаровывает и неискушенного зрителя, и специалиста. Скорее можно воскликнуть вместе с Жуковским:
Что наш язык земной пред дивною
природой?
С какой небрежною и легкою
свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством
согласила!
Но где, какая кисть ее изобразила?..
Нельзя ли в мертвое живое передать?
Кто мог создание в словах
пересоздать?
Невыразимое подвластно ль
выраженью?
Две веточки смородины лежат на несуществующей поверхности. Ягоды, как драгоценные камушки, круглые, с плотной гладкой кожицей, блестящие, просвечивающие, с нежной мякотью, с крохотными черными "хвостиками", такие весомые рядом с крохотными гибкими веточками, естественно раскинувшимися около средней жесткой ветки. Вокруг веточек смородины Толстой оставляет лист бумаги чистым, заключает плоскость листа в изящную рамочку, подчеркивая, что Смородина – изображение, созданное художником. Карандашные линии рамки ровные, тонкие, четкие и вдруг... капли росы, выпуклые, прозрачные, в одной из которых, как сквозь увеличительное стекло, видна расплывающаяся и увеличивающаяся буква "О".
Подписывая натюрморты, Толстой каждый раз указывал, что рисовал с натуры. Художник запомнил свой первый натюрморт – веточку со светло-лиловыми цветочками, которую, сорвав в саду на даче в Царском Селе, он запечатлел на бумаге.
Птичка в кольце. 1819
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Цветок «Кавалерская звезда». 1828
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Цветы настурции и герани. 1824
Гуашь
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Выбирая для натюрморта цветок, ягоды, ветку или жучка, Толстой находит самый совершенный экземпляр и воссоздает его красоту на листе бумаги. Так появляются на его рисунках гибкие длинные листья и нежный атлас белых лепестков, окружающих резной узор хрупкого венчика нарцисса, сочная соблазнительная мякоть клубники, невесомость крылышек стрекоз и мушек, родниковая прозрачность сияющих капель росы, металлический отблеск птичьих перышек...
Гроздь винограда в натюрморте на столешнице липового дерева – упругий черенок листа и восхитительная грация тонкого, гибкого, – в каком сложном ракурсе! – перпендикулярно к плоскости написанного листа, изгибающегося, играющего очертаниями и переливами цвета, и тонкие, вьющиеся усики и ягоды – маленькие плотные и еще зеленые, побольше и крупные, налитые соком с опаловым сиянием. А рядом цветы в стеклянном сосуде и любимые ветки смородины.
Один из шедевров творчества Толстого Ветка крыжовника (1821) – крепкая веточка редкой красоты розовато-бордовых переливов и колючей бархатистости ягод крыжовника на фоне легкого узора его листьев.
Ветка липы в цвету. 1831
Гуашь.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Цветы, фрукты, птица. Крышка стола. 1834
Гуашь.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Художник любил писать натюрморты на цветной бумаге красками, которые приготавливал сам, чрезвычайно мелко растирая тщательно очищенные минеральные краски. Движения кисти его часто не различимы, он умело писал сплавленными мазками, создавая гладкую поверхность. Иногда мазки его красок, как мелкие стежки, но не шелковых ниток, а эмалевых, выпуклых – так художник иногда рисовал перышки у птиц. А однажды, рисуя бабочку, которая переливалась и меняла цвет (сверху она казалась коричневой, сбоку с одной стороны – синей, а с другой – зеленой), Толстой придумал особый способ рисования. Чтобы сохранить эффект изменчивости, он, работая с лупой, ставил выпуклую точку коричневой краски, а когда она подсохнет, с одного края добавлял синюю точку, а с другого – зеленую и так кропотливо создавал чудесную бабочку.
