Текст книги "Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном"

Автор книги: Элизабет Мид-Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава VIII
Письмо с чеками

Мне, однако, удалось вернуться домой вовремя. Я прошла к себе в спальню, умылась, пригладила волосы и спустилась вниз, делая вид, что ничего особенного не произошло. Девушка в четырнадцать лет уже способна пережить минуты сильной тревоги и даже горя, не выдавая себя выражением лица; так и теперь, когда я разливала кофе за общим столом, по-видимому, никто из присутствующих не подозревал, что со мной могло приключиться что-то особенное. Все четыре девицы были в очень веселом расположении духа. Они уже отлично обходились без меня.

После завтрака все вышли в сад. Оставалось еще полчаса до прихода нашей учительницы. Люси Драммонд и Веда Конвей прогуливались, как обычно, под ручку, не обращая на меня ни малейшего внимания. Впрочем, я сама была всецело поглощена мыслями о Джеке. «Он, наверное, – думала я, – считает часы и минуты до получения моего письма с деньгами. Он уже уверен, что выпутается из беды, поскольку вот-вот получит письмо от сестры, от его Мэгги, которой он полностью доверяет. Но, увы, его ждет разочарование, так как почта скоро уйдет, и никакого письма от меня он вечером не получит! Он будет, конечно, беспокоиться, но не слишком: он подумает, что письмо, без сомнения, придет завтра рано утром. Ах, что же мне делать?» Эти мысли угнетали меня…

Я растерянно стояла под развесистым буковым деревом, когда мимо меня прошли сестры-американки. Джулия пристально посмотрела на меня, а потом сказала:

– Что это вы стоите, как приговоренная к смерти? Пройдемтесь лучше вместе с нами; мы с сестрой разговариваем просто так, никаких секретов между нами нет, – тут она взяла меня за руку. – Да что с вами? Вы так бледны, и руки у вас холодные как лед!

– Я очень устала, – ответила я.

– Устала! Любопытно было бы узнать, отчего? Мне кажется, что вы просто злитесь на нас и что мы вам ужасно надоели. Мы ведь вас просто изводим, не правда ли, Маргарет?

– Нет, вы ошибаетесь. В эту минуту я думала не о вас, и если что-то меня и мучает, то вы тут ни при чем.

– Ну если так, то мы с сестрой продолжим наш разговор, может быть, это развлечет вас немного. Как ты полагаешь, Адель, на что нам следует употребить наши деньги?

– Надо обязательно употребить их на что-нибудь полезное.

– Это само собой разумеется, – согласилась Джулия. – У нас на руках целых десять фунтов стерлингов. Дядя Иосиф был удивительно щедр перед своим отъездом в Америку. Этакая сумма – целых пятьдесят американских долларов!

– Пятьдесят долларов! – невольно вырвалось у меня, и краска бросилась мне в лицо.

– Вы что, завидуете нашему богатству?

Ах, как мне хотелось во всем признаться! Всего каких-то десять долларов – и с моей души свалилась бы страшная забота! Если бы они дали мне эти деньги, то я, кажется, была бы готова и в самом деле вполне чистосердечно привязаться к ним.

– Мы охотно поделились бы с вами нашими долларами, если они вам нужны, – мимоходом бросила Адель.

– Благодарю вас, но мне не нужно ваших денег, – высокомерно ответила я.

– Как это на нее похоже, Джулия! – воскликнула Адель. – По всему видно, что она охотно воспользовалась бы нашим предложением, но никак не может преодолеть себя и признаться в этом. Как это глупо, непростительно глупо!

– Ах, вот, наконец, и наша учительница! – я воспользовалась этим предлогом, чтобы прервать тяжелый для меня разговор. – Мне немедленно надо в библиотеку, приготовить все к нашему уроку.

Я бросилась бежать от американок, но в моих ушах все звучали слова Адели: «Пятьдесят долларов; если вам нужно сколько-нибудь из этих денег, то стоит вам только слово сказать…» Надо же, мне представился такой простой выход из моей беды! Но из ложного самолюбия я отвергла предложение Джулии, и все оставалось по-прежнему.

Я принялась за свои уроки, но ничего у меня не получалось: я была рассеянна и беспокойна; учительница смотрела на меня с удивлением и только пожимала плечами.

Другие же девицы, в особенности американки, отвечали свои уроки превосходно.

«Ничего удивительного, – думала я, – у них нет никаких забот, что же им еще делать, как не зубрить свои уроки!»

Наконец прошло утро и настало время обеда. Мы редко занимались уроками после обеда, и я была озабочена тем, как бы улучить минуту, чтобы написать письмо Джеку. Оставалось только одно – сообщить ему, что смогу выслать деньги не ранее, чем через неделю, и что он должен постараться как-нибудь обойтись без них. Я знала, что он придет в негодование, может быть, даже возненавидит меня, и что рано или поздно мне придется объяснить ему, почему я не оправдала его доверия…

– Как вы собираетесь провести послеобеденное время? – спросила мама, когда мы заканчивали свой обед. – Сегодня такой чудный день, было бы хорошо прокатиться в Ширлеевскую рощу. Вы можете взять с собой корзинку с провизией и там выпить чаю на свежем воздухе. Что вы на это скажете? Наш Бобби совершенно обленился, и ему было бы невредно размяться.

– О, это будет прекрасно, – воскликнула Адель со своим противным американским акцентом.

Мама посоветовала нам нарвать в роще побольше цветов, чтобы украсить нашу церковь по случаю ежегодного праздника.

Все обрадовались предстоящей поездке и заторопились со сборами. Толька я одна стояла, понурив голову. Подумав немного, я сказала дрожащим голосом:

– Мне надо до отъезда написать письмо.

– Что за пустяки, Мэгги, – возразила мама, озадаченная моим странным видом. – Вам лучше выехать пораньше, и я уже приказала поскорее закладывать шарабан[7]7
  Ш а р а б а́ н – конный четырехколесный экипаж.


[Закрыть]. Твое письмо может подождать до завтра. Ты такая бледная, Мэгги, тебе обязательно надо прогуляться.

– Нет-нет, – ответила я, – мне непременно надо написать Джеку.

– Джеку! Ну, так это еще успеется. Я тоже буду писать моему милому мальчику, – настаивала мама.

Адель заметила мое волнение и вступилась за меня:

– Да ведь это же недолго – написать письмо, – заметила она.

– Да-да, я через пять минут буду готова, – и я быстро направилась в классную комнату. Следом за мной туда вошла Джулия. Ее присутствие меня стесняло, тем более что мне предстояла трудная задача – сообщить брату, что не в силах ему помочь. Я взяла листок бумаги и собралась писать, но мысли мои путались, и мне никак не удавалось начать письмо. Я уже была готова зарыдать, до того мне было тяжело, как вдруг у моего локтя очутилась Джулия.

– Надо торопиться, Маргарет, – промолвила она. – А что это вы так пригорюнились? Да, вы, кажется, еще ничего и не написали? Ах, да, я хотела вам сказать еще вот что: может быть, вот это вам пригодится, – прибавила она и, наклонившись надо мной, положила на мой чистый листок почтовой бумаги два золотых соверена. Затем она быстро повернулась и исчезла из комнаты, прежде чем я успела промолвить хоть слово.

Я ошеломленно смотрела на эти два соверена. Трудно передать, как я обрадовалась этим деньгам, но в то же время они жгли мне руки и приводили в ярость.

Да, но как Джулия могла догадаться, что мне срочно нужны деньги? И причем именно два соверена? Письма Джека она не видела, о том, что я дала их в долг Ферфаксу, не знала… Но в тот момент я была так возбуждена, что не могла рассуждать здраво, я просто отмахнулась от этих мыслей. И только много позже я смогла понять и оценить проницательность, деликатность и благородство Джулии.

Я видела из окна, как девушки собирались в путь, слышала, как Бобби нетерпеливо бил копытом о землю. Мне было необходимо немедленно закончить дело с письмом. Я схватила деньги, побежала на кухню, выпросила у кухарки ломоть хлеба, и, как научил меня Джек, засунула монеты в мякиш. Потом я написала только две строчки: «Милый Джек. Вот твои деньги. Прости, что не смогла послать их тебе с утренней почтой. Твоя Мэгги».

Я вложила в конверт сложенные вместе два тонких ломтика хлеба, надписала адрес, запечатала конверт и с пылающими щеками, стараясь не смотреть в ту сторону, где стояли Джулия и Адель, вышла из дома.

– А вот, наконец, и вы! – воскликнула Джулия. – Ну что, захватили ваше письмо?

– Да, да, – ответила я, не глядя на нее. Я понимала, что мне следовало поблагодарить ее, хотя бы взглянув на нее с признательностью, но из скверного смешанного чувства гордости и стыда я отвернулась и не вымолвила ни слова.

Мы все уселись в шарабан, я взяла в руки вожжи и погнала своего Бобби. Тут ко мне вернулось обычное самообладание, и я начала оглядываться вокруг как ни в чем не бывало.

– Сначала надо на почту, – объявила Джулия и прибавила, глядя на мое письмо, которое я положила в боковой карман своей жакетки:

– Ах, какое славное, пухленькое письмо!

Конечно, я и сама собиралась прежде всего заехать на почту; ничто не могло бы вынудить меня хоть на минуту отложить отправку драгоценного письма. Но мне было обидно, что Джулия пристает ко мне со своими замечаниями.

Едва мы остановились у почты, как Адель выскочила из шарабана.

– Давайте мне ваше письмо, – сказала она, – я опущу его в ящик. – С этими словами она выхватила письмо из моего кармана и, многозначительно осмотрев и прощупав его, опустила в щель почтового ящика. Она переглянулась с сестрой, и они вместе посмотрели на меня. Вероятно, они ожидали, что я скажу им хоть что-нибудь, хотя бы одно слово благодарности за услугу, но я молчала, упрямо отвернувшись от них. Джулия и Адель наверняка были возмущены моим поведением, но тоже промолчали.

Во время чая, который был устроен на лугу на месте, назначенном для пикника, сестры-американки начали бесцеремонно командовать мной, чего они раньше никогда себе не позволяли. Джулия заявила, что будет разливать чай, хотя обычно это делала я.

Я задыхалась от злости, но поневоле была вынуждена уступить.

– Ничего-ничего, Мэгги, – приговаривала она покровительственным тоном, – не унывайте! Все перемелется – мука будет…

Когда мы закончили чаепитие, уложили вещи в корзинку и затушили костер, Веда спросила, как мы проведем вечер.

– Я предлагаю следующее, – сказала Джулия, – мы с Мэгги вдвоем побродим тут поблизости в роще, а вы – Адель, Веда и Люси – пойдете собирать цветы.

– А Маргарет согласна на это? – спросила Веда. – Может быть, она предпочла бы пойти вместе со всеми нами? Зачем нам разделяться?

Веда смотрела на меня своими добрыми, задумчивыми глазами. Она была настолько проницательна, что, конечно, заметила, как оскорбляла меня бесцеремонность американок. Ах, если бы я могла броситься ей на шею и сказать: «Да, да, я охотно пойду с вами!» Но Джулия не спускала с меня глаз, и я молча стояла на месте.

– Кажется, Маргарет предпочитает пойти со мной, – сказала она и, подхватив корзинку для сбора полевых цветов, взяла меня под руку и увлекла за собой в рощу.

Мы не прошли и двадцати шагов, как Джулия остановилась и пристально посмотрела на меня.

– Ну-с, – спросила она, – что вы теперь мне скажете?

– Я просто ненавижу вас, вот что! – вскричала я. На глазах у меня выступили слезы, я с трудом выговаривала слова.

– Да, это заметно, – сказала Джулия спокойным, даже несколько презрительным тоном. – Однако помочь вашей беде трудно, и вам придется примириться с фактом, что мы стали вам поперек дороги. Ненавистью и гордостью вы ничего не добьетесь. Мы с Аделью решили заставить вас относиться к нам хоть сколь-нибудь дружелюбно, и мы это сделаем, не сомневайтесь.

Потом, многозначительно взглянув на меня, она прибавила:

– Разве вам нечего больше сказать мне?

– Нет, – ответила я. – Только предупреждаю вас, что я ни за что на свете не буду…

Я не смогла договорить, только гневно топнула ногой.

– Понимаю, вы все-таки не хотите дружить с нами, – закончила за меня Джулия.

Потом, сменив тон на более мягкий, она продолжала:

– Напрасно вы так упрямитесь, Маргарет. Я ожидала, что вы скажете мне совсем другие слова, и специально предоставила вам удобный случай.

Я сделала над собой усилие и уже готова была сказать ей: «Благодарю вас за то, что вы выручили меня», но язык не повиновался мне…

– Я очень ценю ваше доброе намерение, – иронично сказала Джулия с обидным для меня смешком, – и очень сожалею о том, что вы потеряли способность владеть языком. Но знайте, что теперь вы уже не свободны, что на вас наброшена цепь, с виду легкая, но очень крепкая. Придется вам склонить вашу гордую головку; отныне вы должны будете идти туда, куда я или Адель захотим вас повести. Ну, а теперь примемся за дело – давайте собирать цветы.

И с этими словами она громко запела. У нее был очень чистый голос и хороший слух; весело подпрыгивая, она принялась бегать по роще, а я шла следом за ней, чувствуя себя совершенно несчастной и в высшей степени недовольной собой.

С этого времени я действительно очутилась в своего рода рабстве у Адели и Джулии Спаркс. Веда и Люси поражались произошедшей во мне перемене.

Люси часто допытывалась у меня, что за тайна связывает меня с американками, но я обычно останавливала ее словами:

– Пожалуйста, оставьте меня в покое! Все вы только мучите меня и следите за каждым моим шагом.

Мое положение день ото дня становилось все более невыносимым. Меня утешала только надежда, что когда я верну Джулии эти злополучные два соверена, то избавлюсь от кабалы, в которой очутилась. «Я дам ей деньги, – думала я, – и только тогда поблагодарю ее, но в то же время дам ей понять, что ее власти надо мной пришел конец». Но меня все-таки мучила мысль, что даже отдав ей деньги, я не смогу полностью освободиться. Ведь ей было известно, что я унизилась до того, что, как выразилась Джулия, «шпионила» в беседке. И это сделала я, Маргарет Гильярд, дочь всеми уважаемых родителей! Правда, Джулия обещала не выдавать меня, но вряд ли она удержится от этого, особенно если я буду сторониться ее. Я терзалась и не знала, что мне предпринять; во всяком случае, я понимала одно: для меня будет большим облегчением, если я смогу вернуть ей эти ненавистные деньги.

От Джека я получила краткое извещение о получении письма с деньгами:

«Дорогая Мэгги. Дело уладилось. Конечно, лучше поздно, чем никогда, но почему же ты не послала деньги с первой же почтой, как я тебя просил? Впрочем, прощаю тебе эту оплошность, так как я все-таки выпутался из беды. Но ты могла бы посадить меня на мель своей проволочкой. Я всегда говорю, что девчонки – ненадежный народ, это всем известно. Любящий тебя брат Джек».

Это письмо было слабым утешением для меня, но все-таки я была рада, что смогла помочь Джеку.

Наконец прошла неделя, и Ферфакс уже должен был приготовить два фунта, как он мне обещал.

Ранним утром назначенного им дня я направилась к дому Ферфакса за обещанными деньгами. Мне не пришлось идти далеко, так как в скором времени я встретилась с ним в лесу. Но, увы! Он сообщил мне невеселую новость: его часы не были проданы, и он по-прежнему не в состоянии заплатить свой долг. Оказалось, что его жена и слышать не хотела о продаже часов, и Ферфаксу осталось только одно: выплачивать мне деньги по частям.

Что я могла возразить на это? Просить, умолять Ферфакса было совершенно бесполезно. А между тем уже приближался срок возвращения Джека домой на каникулы. Я с нетерпением ждала приезда брата, хотя в то же время и страшилась этого дня. Меня мучила мысль, что эти ненавистные американки, покорившие сердца моих родителей, похитят у меня и сердце любимого брата! К тому же я опасалась, вдруг он узнает, может быть даже от самой Джулии, что я послала ему не его собственные соверены. Тогда всплывет вся история с Ферфаксом, которую я пока еще надеялась как-нибудь скрыть от него, чтобы он не смог упрекнуть меня в нарушении моего обещания.

И вот наступил день приезда Джека. Никогда в жизни не забыть мне этого дня! Я проснулась раньше обычного и в прекрасном настроении. День был чудесный, и я поспешила спуститься в сад. Мама была уже на ногах; она тут же подозвала меня к себе.

– Милая Мэгги, – сказала она, – как я рада, что ты встала так рано. Наша фермерша забыла прислать масло, а у нас его мало к чаю. Сделай одолжение, вели оседлать твоего Бобби и съезди к ней как можно скорее. Заодно закажи еще яиц и сливок.

– Разумеется, мама, – весело ответила я. – Я живо съезжу туда и обратно.

Я была уже у калитки, когда мама снова окликнула меня.

– Послушай, Мэгги, – промолвила она, – я теперь так редко вижусь с тобой наедине, а мне очень хотелось тебе сказать, что я в последние несколько недель чрезвычайно довольна твоим поведением.

– Ах, мама, перестань! – смутилась я.

– Я знаю, дитя мое, что ты не любишь, когда тебя захваливают, но все-таки скажу, Мэгги, что ты очень радуешь нас: и мне, и твоему отцу приятно видеть, что ты дружишь с Джулией и Аделью. Я заметила, что вначале ты сторонилась их, теперь же между вами как будто бы полное согласие. Ну все, больше ни слова, езжай скорее, а то опоздаешь к чаю.

Слезы душили меня; в эту минуту я была готова раскрыть перед мамой свою душу, но она стала меня торопить, и я не сказала ни слова. О, какое ужасное ярмо я сама взвалила себе на плечи! Но Джек, мой милый Джек освободит меня, утешала я себя. Не может быть, чтобы он не принял мою сторону и не помог бы мне занять прежнее место в доме. Только как быть с этим проклятым долгом? О, если бы только я могла вернуть Джулии ее соверены и освободиться от ее сетей!..

Прекрасное свежее утро понемногу рассеяло мои мрачные мысли, и я подъехала к ферме уже снова в веселом расположении духа.

Фермерша с засученными по локоть рукавами хлопотала со своими цыплятами. Я передала ей поручение мамы и, получив у нее масло, пустилась в обратный путь.

Когда я проезжала мимо деревенской почтовой конторы, из нее вышла почтмейстерша, миссис Роббе, и радостно окликнула меня:

– Вот какой удачный случай! Скажите, мисс Мэгги, вы едете домой?

– Да, – ответила я.

– Тогда, пожалуйста, будьте добры, окажите мне услугу. Видите ли, в чем дело: наш почтальон, Дрейк, захворал и не может разносить почту, а у меня сейчас нет никого, кто мог бы его заменить. Письма и газеты, значит, запоздают, и все получатели будут недовольны. Остальным придется подождать, но мне не хотелось бы огорчать вашего отца – ведь господин пастор всегда так аккуратно следит за своей корреспонденцией.

– Так что же вы от меня хотите? – нетерпеливо спросила я.

– Да вот, мисс, вы меня очень выручите, если захватите с собой мешок с письмами, адресованными вам.

Я изъявила свое согласие; миссис Роббе повесила мне через плечо кожаный почтовый мешок, и я продолжила свой путь к дому.

Проехав почти полпути, я случайно взглянула на почтовый мешок и, к своему удивлению, увидела, что он не заперт, как обычно, на ключ. Я знала, что у моего отца и у миссис Роббе имеется ключ от этого мешка, и папа по утрам всегда отпирал мешок своим ключом и вынимал из него письма и газеты. На этот раз миссис Роббе, наверное, второпях забыла запереть мешок своим ключом. Приоткрытый мешок висел у меня через плечо, и, заглянув в него, я тотчас же заметила в числе других пакетов письмо, адресованное Джулии Спаркс. На него была наклеена лондонская почтовая марка; по этой марке и по почерку на конверте я знала, что в таких письмах на имя Джулии всегда находились чеки на получение денег, иногда одного фунта стерлингов, а часто и больше. «Этих американок просто балуют, – подумала я, – им уже некуда девать свои деньги!»

Я еще раз посмотрела на письмо, и меня точно что-то кольнуло в сердце. Я так сильно дернула поводья, что мой бедный пони обиделся и пустился вскачь. Я оглянулась вокруг: нигде никого не было видно. Бобби и я были одни. А еще тут был мешок с письмами, а в нем – письмо, адресованное Джулии и несомненно содержавшее денежный чек. «Ах, Боже мой, – вздохнула я, – если бы это письмо было адресовано мне! Тогда я уплатила бы свой долг Джулии и избавилась от ее власти!» Я вынула письмо из мешка и рассмотрела его со всех сторон. Руки мои дрожали от волнения; я опустила поводья на шею Бобби, который теперь уже снова ступал вперед ленивым шагом. Тут же у меня в голове промелькнула мысль: «А почему же это письмо не может стать моим?»

Я знала, что Джулия в это время не ждала никаких писем из Лондона. Я все думала, думала… И чем больше думала, тем сильнее овладевал мной ужасный соблазн. В голове у меня помутилось; я забыла обо всем на свете – и об отце, и матери, и даже о Боге! Едва сознавая, что делаю, я выхватила письмо из мешка и сунула его в свой карман. В ту же минуту я издалека увидела папу, шедшего мне навстречу своим обычным быстрым шагом.

– А, это ты, Мэгги! – воскликнул он. – Где же это ты была так рано?

– Я была у фермерши, – бойко ответила я, и, к своему стыду, добавлю, что почти не смутилась при встрече с отцом. – Да, папа, – продолжала я, – а еще знаешь что? Бедный Дрейк захворал, и миссис Роббе попросила меня захватить с собой мешок с письмами. Но представь, она забыла запереть его на ключ.

Папа достал из мешка письма и газеты.

– Тут, кажется, сегодня никому нет писем, только газеты и пакет на мое имя, – сказал он. – Я иду теперь в деревню и захвачу мешок с собой, чтобы сдать в почтовую контору; кстати, сделаю маленький выговор миссис Роббе за ее рассеянность. Я не люблю, чтобы посторонние рассматривали мою корреспонденцию. Впрочем, на этот раз мешок был передан тебе, и я совершенно спокоен.

– Так ты разве не вернешься к завтраку, папа?

– Нет, я приду позже. До свидания, Мэгги!

Я поехала домой и, должна сознаться, совесть тогда совершенно не мучила меня, напротив, я была в возбужденном, приподнятом состоянии духа.

«Теперь уже я никак не могу отдать письмо Джулии, – твердила я про себя, – дело сделано. А потом я как-нибудь выпутаюсь, когда получу деньги от Ферфакса. Да и Джулии сейчас эти деньги не нужны».

Когда мы все сидели за чайным столом, мама вдруг заметила:

– Что-то сегодня почта запаздывает.

– Ах, – бросила я небрежно, – я и забыла тебе сказать, что Дрэйк болен и миссис Роббе отдала мне почтовый мешок, а я по дороге встретила папу и передала ему.

– Как это досадно, – сказала мама. – Твой отец нескоро вернется домой, а я жду письма от Джека с точным указанием времени его приезда.

– Но там не было письма от Джека, – сообщила я.

– А почему же вы это знаете? – спросила Джулия.

– Потому что миссис Роббе забыла запереть мешок на ключ.

– Ах вот как, значит, вы перебрали и просмотрели все письма? – задорно продолжала допрос Джулия.

– Ах, Джулия! Что вы пристаете к Мэгги, – недовольным тоном вмешалась мама.

– Я вовсе не перебирала и не рассматривала письма, – возразила я. – Папа взял у меня мешок и при мне разобрал; там были только газеты и пакет на его имя.

Джулия больше не сказала ни слова. После чая мы принялись хлопотать о приготовлениях к приезду брата.

Улучив удобную минуту, я бросилась к себе наверх и, закрыв дверь на ключ, вынула из кармана письмо к Джулии и распечатала его. О, какой же я стала низкой, нечестной! Я докатилась до воровства! Но в ту минуту я была слишком взволнована, чтобы сознавать это. В письме, как я и ожидала, оказался чек. Письмо было от проживающей в Лондоне знакомой американок. Мне доводилось слышать от них об этой миссис Джефферсон; дядя сестер поручил ей время от времени снабжать их деньгами. Я быстро разорвала письмо на мелкие кусочки и выбросила их, а потом дрожащими от волнения руками разложила чеки на своем туалетном столике. Тут было три чека на двадцать шиллингов каждый. Да, теперь я могла расплатиться с Джулией! Надо сегодня же покончить с этим! Какое счастье! И после возврата долга у меня останется на руках еще некоторая сумма денег. Но радовалась я главным образом тому, что у меня наконец появилась возможность избавиться от власти, которую приобрела надо мной Джулия. Правда, оставалась еще история подслушивания в беседке, но я тогда о ней уже не думала.