Текст книги "Жизнь и приключения капитана Майн Рида"

Автор книги: Элизабет Рид

Глава VIII
Уходит из армии в чине капитана. Возвращается в Соединенные Штаты. Живет в Ньюпорте и Филадельфии. Сопровождает Донна Пиатта в Огайо. Воспоминания Донна Пиатта о Майн Риде. Уезжает в Нью-Йорк. «Кто был первым у Чапультепека?» Утверждения Майн Рида. Показания армейских офицеров. Письмо в «Цинциннати Коммершиал».

Приказ об эвакуации армии из Мексики был отдан в мае 1848 года, и в том же месяце Майн Рид ушел из армии в чине капитана. Вскоре после этого он уехал из Мексики в Соединенные Штаты, по пути остановившись на несколько дней в Новом Орлеане.

Лето и осень этого года он провел главным образом в Ньюпорте, штат Род Айленд, и писал в различные журналы. Здесь же он встретился со своим другом Донном Пиаттом, который пригласил его провести зиму в своем доме, вблизи Мак-о-Чи, штат Огайо. В конце года они вдвоем уехали туда. По приезде в Ньюпорт Майн Рид описывался так:

«Вчера мы не отметили приезд в наш город молодого рыцаря, солдата, приобретшего воинскую славу в Мексике. Раз или два сообщали о его смерти, а также о том, что он женился на мексиканской наследнице. Однако, кажется, ни одно из этих зол не выпало ему на долю, и трудно в наши дни встретить на улицах человека с более мужественной фигурой и внешностью».

Интересен нижеследующий отрывок из статьи Донна Пиатта, озаглавленной «Воспоминания о знаменитом писателе».

«Первый свой роман Майн Рид написал в моем доме, в котором провел зиму. Он приехал с Мексиканской войны, украшенный тяжелой раной покрытый славой храбрейшего из храбрых в нашей маленькой армией, которой командовал Скотт.

Когда он не ухаживал за красивыми девушками на Мак-о-Чи[26]26
  Название реки. – Прим. перев.


[Закрыть] и не скакал на моей кобыле, он писал роман, действие которого происходит в Мексике и на мексиканской границе. По вечерам он читал нам главы этого романа (он был прекрасный чтец), и если написанное недостаточно, по его мнению, хвалили, сердито ложился спать, по несколько дней не брался снова за перо и загонял кобылу своими дикими скачками. Я понял, что для того чтобы спасти мою гнедую Дженни, нужно хвалить его работу, и со временем он смотрел на меня, как Байрон на Гиффорда[27]27
  Уильям Гиффорд – английский литературный критик, сатирик и издатель начала 19 века. – Прим. перев.


[Закрыть]. Когда Байрону рассказали, что Гиффорд провозгласил его величайшим из живущих поэтов, Байрон заметил: «Этот тип ужасно меня недооценивает».

Роман («Вольные стрелки») имел большой успех. И снова, подобно Байрону, писатель сбросил свою изношенную одежду и однажды утром проснулся известным и богатым.

Первый же гонорар, полученный за книгу, увел от нас этого не знающего покоя солдата удачи, и больше он к нам не возвращался. Он и так давно уехал бы, если бы не был отчаянно влюблен в одну из прекрасных обитательниц нашего дома. Но галантный ирландец не добился ответного огня ее больших голубых глаз и потому наконец отказался от ухаживания.

На станции в ожидании поезда он написал нам два письма. Одно из них я никогда не видел. Во втором находились следующие строки. Хоть они не обладают особыми поэтическими достоинствами, в них выражено то доброе чувство, которое он испытывал, расставаясь с домом, ставшим его собственным почти на год:

 
Исчезает из вида глубокая долина,
Старая коричневая поросшая мхом мельница,
Ивы, в ветвях которых птицы
Поют свои песни у ручья;
Дом, с его простым крыльцом,
У которого еще цветут поздние цветы,
И осень, которая своим огненным факелом
Освещает уходящий год.
 
 
Я еще слышу музыкальный звук
Последнего прощания,
Он зачаровывает мне душу
И просит не забывать;
Дорогие друзья, я никогда не забуду,
Пока во мне еще есть жизнь,
Не забуду цветок, мысль, песню,
Которые напомнят мне о вас.
 
 
Когда наступает вечер, вы по-дружески встречаетесь
У зажженного очага,
И часы летят на крыльях
В музыке и веселье;
Ах! Вспомните о том, чья судьба
Лежит на тернистых тропах,
Кто неохотно уходит от ворот,
За которыми скрыт рай.
 
 
Я слышу, как у звонкого ручья
Ступает моя судьба,
Еще мгновение, и меня окружит борьба там,
Где совсем недавно были мир и отдых;
Мой отпуск кончается, начинаются тревоги,
Мир снова раскрывается передо мной.
О, какая мирная сцена; о, любимые друзья,
Как печально наше последнее прощание!
 

Между этим прощанием и нашей следующей встречей прошло почти двадцать лет. Майн Рид прославился и разбогател, истратил все состояние на строительство мексиканского ранчо в Англии, а я только начинал использовать свое перо как средство к существованию. Он поседел, но был по-прежнему крепок и цветущ; тогда он жил со своей красивой молодой женой в небольшой квартире на Юнион-скуэр в Нью-Йорке. Я рассказал ему, что наш старый дом на Мак-о-Чи обветшал и развалился и что из того семейного круга, о котором он вспоминал с таким теплом, остался только я. Это так его опечалило, что я достал бутылку вина, чтобы развеять нашу печаль; он отвел меня в подвальный ресторанчик на Бродвее, и мы там выпили не только эту бутылку, но и еще несколько и поужинали».

* * *

Весной 1849 года Майн Рид вернулся на восток. Когда он приехал в Нью-Йорк, армейские офицеры и публика в целом в газетах и разговорах обсуждали вопрос «Кто был первым в Чапультепеке». Майн Рид сразу стал заинтересованным участником этого обсуждения, как показывает отрывок письма, написанного им несколько лет спустя, а также приложенные к письму документы.

«Эти документы были в спешке собраны весной 1849 года в Нью-Йорке, когда я услышал, что некоторые утверждают, будто первыми оказались в Чапультепеке. Я не утверждаю, что первым поднялся на его стены, поскольку вообще на них не поднимался: меня ранили у самой стены. Но я утверждаю, что вел людей, которые попали под последний вражеский залп; затем им оставалось только подняться по штурмовым лестницам, и никто из них больше не был застрелен.

Во время сбора этих показаний мне неожиданно пришлось возглавить организованный в Нью-Йорке отряд, который выступал на помощь революционным силам в Европе, и в конце июня 1849 года я туда отплыл. Иначе я получил бы гораздо больше показаний, чем те, что приводятся ниже.

Майн Рид.

P.S. Генерал Пиллоу использовал все средства, чтобы опровергнуть мои утверждения; он тогда нацелился на пост президента, и для него было жизненно важно доказать, что именно люди из его дивизии первыми вступили в Чапультепек».

Приводим эти показания (Майн Рид говорил, что они даны очень великодушно, потому что только один из этих офицеров был его личным другом, а остальные почти не знакомы).

Показания лейтенанта Кокрейна, из 2-го отряда вольтижеров.[28]28
  Так называли, обычно во французской армии, солдат легкой пехоты. – Прим. перев.


[Закрыть]

Утром 13 сентября 1847 года отряду вольтижеров, в котором я служил субалтерн-офицером29]29
  Общее название младших офицеров во многих армиях. – Прим. перев.


[Закрыть], был дан приказ очистить от мексиканской легкой пехоты лес на западном склоне холма; этот лес тянется от Молино дель Рей до самого Чапультепека; далее мы должны были остановиться у основания холма и помогать штурмовой группе дивизии Уорта подниматься на стены.

Как было приказано, мы отогнали мексиканцев, но сделали это очень быстро и вместе с пехотинцами из 14, 15 и 9 батальонов дивизии Пиллоу продолжали теснить противника под тяжелым огнем со стен замка; и как только очистили редан – укрепления на холме, штурмовая группа начала быстро подниматься.

Очистив редан, я вместе со своими людьми прошел к юго-западному углу замка; в десяти ярдах от меня упали от ран пехотный офицер и офицер или сержант артиллерии, судя по полоскам на брюках. В то время на узкой тропе я видел только их. У самой стены замка собралось тридцать или сорок пехотинцев и вольтижеров; мы находились у угла замка; здесь же оказалось еще несколько офицеров. Главные наши силы остались ниже по холму, примерно в сорока ярдах от стены; они ждали, пока поднесут штурмовые лестницы, чтобы предпринять решающее наступление.

Я приказал двум своим солдатам вернуться немного назад, чтобы помочь подносить лестницы по холму. Выполняя мой приказ, они миновали место, где лежал упомянутый мной пехотный офицер; он с явной болью приподнялся и закричал, перекрикивая гул и выстрелы из мушкетов:

– Ради Бога, солдаты, не оставляйте стену, иначе нас всех разорвут на куски. Держитесь, и замок будет наш!

Таковы или почти таковы были его слова.

Я сразу отозвался от стены:

– Капитан, не опасайтесь, мы этого не сделаем. – Вскоре после этого прибыли лестницы, мы начали штурм и захватили замок.

Во время нашего пребывания в Мехико в одной из бесед зашла речь об этом эпизоде, и раненый офицер оказался лейтенантом Майн Ридом, из полка нью-йоркских добровольцев; он получил приказ охранять батарею на равнине и присоединился к отряду, штурмовавшему замок со стороны Молино дель Рей.

Я рассказал об этом случае, и мне очень захотелось, пока мы находились в Мехико, познакомиться с этим храбрым офицером. Итак, кратко можно сказать следующее. Я слышал, как лейтенант Рид призывал солдат всех видов войск подниматься на стены; но в это время на редане было очень шумно, и я не мог слышать все. Возможно, именно об этих его словах говорят, а может, он и раньше говорил нечто подобное.

Конечно, я не передал его точные слова, поскольку с того незабываемого дня прошло восемнадцать месяцев, но я сообщаю факт и сущность его слов; а факт гораздо больше слов свидетельствует о его храбрости и смелом поведении.

Тео Д. Кокрейн,

ныне второй лейтенант, отряд вольтижеров.

Колумбия, Пенсильвания, 20 мая 1849 года.

Показания Чарлза Петернелла, капитана пятнадцатого пехотного батальона.

Кливленд, Огайо, июнь 1849 года.

Капитану Майн Риду.

Дорогой сэр, я подтверждаю то, чему был непосредственным свидетелем, а именно вашу храбрость и доблесть при Чапультепеке. Это была моя единственная возможность лично наблюдать ваше смелое поведение.

Когда наша часть – пятнадцатый пехотный батальон – прошла через лес у подножия Чапультепекского холма и солдаты нашей передовой линии взяли первый редан и изгнали с него мексиканцев, я увидел, что справа от меня молодой офицер собрал около сорока солдат различных родов войск и обратился к ним со словами, которых я не мог услышать из-за гула артиллерийских выстрелов. Вскоре после этого я увидел, как кучка героев во главе со своим смелым предводителем поднимается справа от батареи, на которой размещались наши гаубицы; солдаты отчаянно пытались подняться на грязные стены высотой футов в 20. Потом сквозь дым последнего залпа батареи я разглядел, как командир этой небольшой штурмовой группы упал. Тогда я решил, что он убит.

На все это потребовалось гораздо меньше времени, чем заняло это письмо, и я был слишком занят командованием собственного отряда, чтобы в тот решающий момент обращать внимание на подробности. Испытывая искреннее восхищение павшим героем, я продолжал движение вперед и к левому краю крепости. Мне не нужно описывать, как мы ворвались в замок и какое возбуждение охватило нас в первые часы победы: все это и так хорошо известно. Но еще одно я должен добавить: после того как возбуждение спало, первым моим вопросом было: «Кто тот молодой офицер, который командовал нападающими справа от нас?» И один из моих людей ответил: «Он из Нью-Йорка, по имени Майн Рид, отчаянно смелый парень».

Это имя я несколько раз слышал и раньше, и всегда упоминали его с похвалой, но лично с этим человеком я не был знаком; и как раз собрался пойти проверить, действительно ли он погиб или только ранен, как к войскам из окна замка обратился генерал Гадвалладер. Он приказал собраться по своим частям и ждать дальнейших распоряжений. Конечно, мне пришлось оставаться со своей частью, и я не смог удовлетворить свое желание и узнать, какова участь этого храброго молодого человека.

Должен добавить еще одно, а именно: ваше доблестное поведение очень помогло нам на левом фланге, потому что отвлекло от нас артиллерийский огонь и дало возможность в самый подходящий момент начать штурм стен.

С уважением искренне ваш

Чарлз Петернелл,

капитан, пятнадцатый пехотный батальон.

Нижеследующее показание было дано под присягой лейтенантом Эдвардом С. Маршаллом из пятнадцатого пехотного батальона и переслано Донну Пиатту:

«Я командовал своей группой (капитан Кинг заболел), нам было приказано атаковать Чапультепек. Под прикрытием деревьев и скал мы подобрались к основанию холма, на котором стоит замок, и остановились в ожидании штурмовых лестниц. В этом месте огонь из замка был такой сильный и смертоносный, что мои люди дрогнули; несколько офицеров, призывавших их продвинуться вперед, были ранены. В этот момент я увидел лейтенанта Рида, из полка нью-йоркских добровольцев. Я хорошо его разглядел, потому что на нем был яркий мундир.

Неожиданно он вскочил, призвал своих людей идти за собой и, не оглядываясь, не проверяя, послушались его или нет, почти в одиночку принялся подниматься по холму к самим стенам, у которых упал тяжело раненный; все без исключения офицеры, которые это видели, провозгласили его поступок самым храбрым за всю кампанию; все мы были намерены, когда позволит время и обстоятельства, воздать ему по справедливости. Я уверен, что именно этот смелый поступок и позволил нам захватить замок. И это не было делом слепой храбрости, но хладнокровным актом в самом центре опасности. По звукам стрельбы лейтенант Рид понял, что замок плохо оборудован артиллерией с боков; он знал, что если его солдаты окажутся под самыми стенами, они будут почти в равных условиях с обороняющимися. И что делает его поступок особенно выдающимся, лейтенанту Риду не приказывали атаковать, он предпринял это нападение по собственной инициативе».

Письма аналогичного содержания были получены также от капитана Дж.Д.Сатерленда, из морской пехоты США, и капитана Д.Апхема, из пехоты армии Соединенных Штатов.

Эти показания подтверждают доблестное поведение Майн Рида и доказывают, что он в числе первых под свинцовым вражеским дождем достиг стен Чапультепека. Смелость его тем более достойна похвалы, что он сам просил у старшего офицера разрешения участвовать в нападении.

И еще один смелый поступок Майн Рида оспаривался во время его пребывания в Нью-Йорке в июне 1849 года. Как уже знает читатель, последняя атака американской пехоты в сражении при Чурубуско была предпринята отрядом гренадеров из полка нью-йоркских добровольцев под командованием Майн Рида. Офицер из отряда Южной Каролины отрицал это, очевидно, надеясь приписать эту честь своей части.

После его утверждений и незадолго до своего отплытия из Америки Майн Рид получил данные под присягой показания пяти офицеров нью-йоркского полка добровольцев, которые подтвердили, что последняя атака в упомянутой выше битва проходила под командованием Майн Рида. Эти документы и спроводительное письмо самого Майн Рида были опубликованы в «Нью-Йорк Геральд» 28 июня 1849 года. Вот отрывок из этого письма:

«Я на время расстаюсь с землей, которую так полюбил и которую по-прежнему люблю. Покидаю ее с тысячью сожалений. Но справедливое дело призывает меня, и я буду рад еще раз увидеть храбрый флаг с пальмой в сражениях за свободу; я уверен, что вся ревность и зависть кончится, как это было в тот момент, после атаки у Чурубуско, когда многие подбегали ко мне и пожимали руку».

Прежде чем читатели «Геральда» смогли прочесть это письмо, его автор уже пересекал океан по делу, о котором читатель узнает в следующей главе. Прошло девятнадцать лет, прежде чем Майн Рид снова вступил на почву Соединенных Штатов.

* * *

Мы заканчиваем главу любопытным письмом, написанным Майн Ридом в ответ на статью вашингтонского корреспондента «Цинциннати коммершиал», которая появилась в номере от 22 октября 1882 года. Ответ датирован «Росс, Херфордшир, Англия, 1 декабря 1882 года» и был опубликован в той же газете 22 числа следующего месяца.

Майн Рид пишет:

«Сэр, мое внимание привлекло письмо, которое появилось в некоторых американских газетах; оно озаглавлено «Участие Майн Рида в Мексиканской войне», и некоторые его положения серьезно задевают мою репутацию и характер. Автор пишет что в Мексике, в Пуэбла, «лейтенант Рид, браня одного из своих солдат, так разгорячился, что пронзил его тело саблей. В ту же ночь этот человек умер».

Сэр, совершенно справедливо, что я пронзил своей саблей солдата, который вскоре от этой раны умер; но совершенно неверно, будто сделал я это в порыве гнева; это была чистейшей воды самооборона, к тому же я исполнил свои обязанности офицера. В тот день я был дежурным офицером, а солдат, о котором идет речь, заключенным гарнизонной тюрьмы; он много времени провел в тюрьме, потому что был отчаянным головорезом и, могу добавить, грабителем; он досаждал не только своим товарищам, но превратился в ужас бедных мексиканцев, которые страдали от его преступлений, что хорошо помнят многие из еще живущих.

Несколько раз ему удавалось бежать из тюрьмы, и в очередной раз он был пойман только накануне; я зашел в его камеру, чтобы проверить, надежно ли он закован. Когда на него одевали наручники, тяжелые, с длинной железной цепью, он сжал их в руках, размахнулся и нацелил удар мне в голову, но я оказался для него слишком проворен; если бы он нанес удар, несомненно, я получил бы тяжелую рану, если бы вообще не был убит. Это был человек огромного роста и необыкновенной силы, и, как все знали, он никогда не думал о последствиях. Часто слышали его похвальбу, что ни один офицер не посмеет заковать его в кандалы; он угрожал тем, кто, исполняя свой долг, строго с ним обходился. Тем не менее, подставляя саблю, я не имел намерения убить его, только хотел удержать на расстоянии; он сам в безумном гневе налетел на мою саблю.

Автор письма продолжает: «Горе лейтенанта Рида было неописуемо. И в отряде все были настроены против него, хотя его поступок был спровоцирован…Если бы его часть вместе со всей армией не двинулась на следующий день на Мехико, лейтенанта Рида предали бы военно-полевому суду и могли расстрелять».

Я верю, что подобное серьезное обвинение сделано не по злобе, а из простого недоразумения. Могу только добавить, что я был подвергнут военно-полевому суду и не только не был расстрелян, но получил приказ продолжать командовать своей частью в марше на Мехико. В отряде не только не были настроены против меня, как раз напротив, мнение в нем и во всей армии было прямо противоположное: покойный Фил Керни, командир драгунов, и многие другие высшие офицеры не раз публично заявляли, что мой поступок не только не должен осуждаться, но меня за него полагается наградить. Во время длительного периода бездействия дисциплина в армии сильно ослабла, и у нас было много неприятностей с солдатами, особенно с добровольцами. Каким бы ненамеренным и невольным ни был мой поступок, он помог многим вернуть рассудок и дисциплину. То, что я был расстроен, правда, но совсем не в том смысле, о котором пишет корреспондент. Меня печалила необходимость совершения этого поступка и его результаты. Некоторым утешением может служить тот факт, что сам солдат меня не винил и, умирая, говорил, что я лишь выполнял свой долг. Надеюсь, это объяснение представляет происшествие совсем в ином свете, чем упомянутая статья».

Глава IX
Помогает организовать в Нью-Йорке легион в помощь европейской революции. Отплывает в Европу. Неудача Баварского восстания. Посещает родину. Возвращается в Лондон и готовится помогать Кошуту. Вкладывает саблю в ножны и берется за перо.

В первой половине 1849 года в Нью-Йорке, как и в других городах, прошли многочисленные митинги, посвященные поддержке революционного движения, развернувшегося тогда в Европе. Майн Рид был активным участником многих из этих демонстраций и сразу принял решение всеми средствами помочь революционерам.

Вскоре для этого представилась возможность, и Майн Риду предложили возглавить легион, организованный в Нью-Йорке для поддержки революционеров в Баварии и Венгрии.

27 июня 1849 года Майн Рид и немецкий патриот Фредерик Хекер вместе с несколькими остальными отплыли из Нью-Йорка на пароходе «Камбрия», королевской почтовой линии, чтобы исполнить свое достойное похвалы дело. Пароход под командой капитана Шеннона направлялся в Ливерпуль. Весь легион, собранный в Нью-Йорке, должен был последовать за ними на другом пароходе.

В то время когда Майн Рид решил отправиться на помощь Лайошу Кошуту, в самом разгаре была калифорнийская золотая лихорадка. Почти все подхватили ее, и ежедневно тысячи людей оставляли Нью-Йорк и другие города атлантического побережья ради земли золота.

О силе лихорадки и о результатах связанной с ней эмиграции свидетельствует тот факт, что за первые три месяца этого года (1849-го) из одного только порта Нью-Йорка в Калифорнию отплыли 110 кораблей. В день уходило до шести кораблей. Всего с 14 декабря 1848 и по 15 апреля 1849 года свыше 14 тысяч судов покинули атлантические порты, направляясь в одно место. Почти на всех этих кораблях были пассажиры.

В Майн Риде снова пробудился дух авантюриста, и он пересек бы прерии вместе с многочисленными караванами, если бы не желание сразиться за свободу. Таким образом, он испытывал противоположные стремления: с одной стороны, перспектива разбогатеть и встретиться с приключениями; с другой – смертельная «война кинжала» и, возможно, смерть. Верный своему характеру, он, как мы видели, без колебаний выбрал второе.

Перед самым отплытием из Нью-Йорка коммодор Мур, из военно-морского флота Соединенных Штатов, подарил Майн Риду прекрасную саблю. На оружии было выгравировано: «Подарена капитану Майн Риду его старым другом коммодором Е.У.Муром».

В 1861 году Майн Рид отдал эту саблю своему зятю, который в составе английского легиона должен был сражаться в Италии в войсках Гарибальди. Однажды ночью в лагере саблю украли. Вернуть ее не удалось, и никто о ней больше не слышал, к большому огорчению владельца.

Когда 10 июля «Камбрия» пришла в Ливерпуль, стало известно, что Баварская революция кончилась. Поэтому предводители решили, как только прибудет весь легион, направиться непосредственно в Венгрию.

Майн Рид расстался со своим другом Хекером, условившись снова встретиться с ним в Лондоне через 10 дней. И отплыл на первом же корабле, направлявшемся в Уоррен Пойнт на севере Ирландии, чтобы посетить родную землю перед отъездом на помощь Кошуту.

На причал Уоррен Пойнта он ступил 12 июля и уже нанимал экипаж, чтобы ехать домой – предстояло приехать примерно двадцать миль, – когда произошел забавный эпизод. Двое носильщиков взвалили на плечи его багаж и пошли с ним.

– А где экипаж? – спросил Майн Рид.

– Близко, ваша честь.

Повернувшись, чтобы поговорить с одним из пассажиров, Майн Рид не заметил, в каком направлении ушли носильщики. Нетерпеливо прождав минут пятнадцать – никакого экипажа не было, – Майн Рид уже начал крепкими словами благословлять свою родную землю и собирался посылать на поиски мальчишку, как увидел за углом дороги экипаж. Но между оглоблями была не лошадь, а человек!

Крайне удивленный, Майн Рид спросил, что это значит, и получил следующее объяснение от заменившего лошадь парня:

– Ваша честь, лошадь пошла на кузницу подковаться, скоро будет!

Ситуация была такой нелепой, что, несмотря на все свое нетерпение, Майн Рид расхохотался и весело воскликнул: «Слава старой Ирландии!»

Наконец лошадь пришла и после тяжелой борьбы – очевидно, пребывание в кузнице пришлось ей не по характеру, – встала между оглоблями. Майн Рид наконец сел в ирландский экипаж и поехал по памятной ему дороге, ведущей между гор к его родному дому.

За пять миль до дома вперед, в Баллирони, был послан вестник, чтобы сообщить семье новость о прибытии; в семье даже не знали, что он покинул Америку. Вскоре за вестником домой прибыл и сам Майн Рид; прошло десять лет со дня его отъезда.

Предоставляем читателю самому вообразить себе это радостное воссоединение. Майн Рид покинул домой неопытным юношей, вернулся мужчиной, прошедшим через множество огней и украшенным боевыми шрамами. Вскоре все соседи поспешили оказать честь вернувшемуся герою Чапультепека, хотя радость была омрачена сознанием его скорого отъезда, и снова на войну. Но об этом забывали, слушая рассказы о его приключениях.

Особенно часто его расспрашивали о браке с мексиканской наследницей, слухи об этом дошли до семьи. Он ответил, что это романтические вымыслы; что хотя его восхищают усики на верхней губе молодых испанских красавиц, смотреть на то же самое у старых выше его сил; обращаясь к матери, он добавил:

– Я думаю, ты предпочла бы, чтобы я умер, а не женился на католичке.

На что мать ответила:

– Я сама бы, наверно, умерла.

Приближалось обусловленное время свидания с Хекером, и Майн Рид попрощался со своими родственниками и друзьями и в начале августа приехал в Лондон. И сразу энергично занялся венгерскими делами.

Вскоре после его приезда в Лондон в «Гановер скуэр румз» состоялся публичный митинг в защиту признания Венгрии как государства. Майн Рид присутствовал на нем и принимал самое активное участие в его работе, что следует из статьи в «Иллюстрейтид Лондон ньюс»:

«Полковник Рид, Соединенные Штаты, предложил следующую резолюцию, заявив, что он возглавляет группу американцев, приехавших в нашу столицу по пути в Венгрию, чтобы вручить свои сабли и жизни в распоряжение ее народа. Предложенная им резолюция гласила: «Немедленное признание правительством де факто королевства Венгрия необходимо не только по соображениям справедливости и экономическими интересами обоих государств, но и из-за стремления прекратить ненужное пролитие крови и гибель солдат». «Джентльмены, – сказал полковник, – будем надеяться, что люди больше не будут гибнуть, будем молиться за это, и прежде чем я займу свое место, я предлагаю молитву Богу Всемогущему, перефразировав для этого высказывание красноречивого Куррана[30]30
  Курран Джон Филпот – известный ирландский политический деятель и оратор конца 18-начала 19 века. – Прим. перев.


[Закрыть]: «Пусть русские и австрийцы превратятся в пыль; пусть смелый мадьяр освободится; пусть цепи спадут с него; пусть он возродится и избавится от порабощения благодаря непобедимому гению всеобщей эмансипации».

Но обстоятельства не позволили Майн Риду сражаться в Венгрии, как и в Баварии. У него была иная судьба. Еще до начала экспедиции пришло сообщение о поражении 9 августа 1849 года при Тимишоаре. Кошуту пришлось отказаться от своего поста и бежать в Турцию, и вскоре завершилось покорение Венгрии.

Поскольку в перспективе войны больше не было, следующими действиями Майн Рида были усилия по возвращению легиона в Америку. Для этой цели получили деньги, продав партию револьверов кольт, которые легионеры привезли с собой.

Майн Рид окончательно вложил саблю в ножны, снова взялся за перо и начал писать замечательные приключенческие книги, которые прославили его имя.