355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Элизабет Питерс » Крокодил на песке » Текст книги (страница 1)
Крокодил на песке
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:47

Текст книги "Крокодил на песке"


Автор книги: Элизабет Питерс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Элизабет Питерс
Крокодил на песке

Сестра моя на той стороне.

Но между нами река,

И крокодил на песке поджидает меня.


Глава 1

1

Впервые я увидела Эвелину Бартон-Форбс, когда она бродила по римским улицам...

Как утверждают ханжи, бродяжничество сродни смертному греху – мол, несчастные оборванцы прогуливаются непременно с какой-нибудь тайной и порочной целью. Однако ради истины и Эвелины я настаиваю, что девушка прогуливалась без какой-либо тайной или тем более порочной цели. Точнее, бедная Эвелина вовсе не имела никаких целей, впрочем, как и средств для их осуществления. Зато у меня цель была, да такая, что ее хватило бы и на двоих.

В то утро я вышла из гостиницы расстроенная и слегка озадаченная. Планы мои рушились, а я к такому не привыкла. Чувствуя мое настроение, маленький проводник-итальянец молчаливо плелся за мной следом. Юный прохвост Пьеро вовсе не отличался молчаливостью, когда мы с ним впервые встретились в вестибюле гостиницы. Вместе со своими собратьями по профессии он караулил там беспомощных и бестолковых иностранцев, чтобы приклеиться к ним в качестве гида. Из большой толпы чичероне я выбрала именно Пьеро потому, что мальчишка не выглядел закоренелым злодеем, как остальные.

Я прекрасно знала о склонности чичероне запугивать, обманывать или как-нибудь еще злоупотреблять доверием своих жертв, но у меня-то не было никакого намерения превращаться в жертву. Чтобы донести эту простую истину до Пьеро, много времени не понадобилось. Первым делом я затеяла безжалостную торговлю в лавке, куда Пьеро затащил меня покупать шелк в надежде поживиться хорошими комиссионными. Окончательная цена оказалась столь ничтожной, что Пьеро пришлось довольствоваться смехотворными грошами. О своих чувствах он поведал лавочнику на родном языке, отпустив несколько дерзких замечаний по поводу моей наружности и манер. Несколько минут я помалкивала, а затем, перебив маленького нахала, как следует прошлась на его счет – по счастью, я вполне сносно говорю по-итальянски. После этого случая мы с Пьеро отлично поладили. Я наняла его вовсе не потому, что мне требовался переводчик, а чтобы он таскал мои вещи, бегал по моим поручениям и выслушивал мои разглагольствования.

Знанием языков, как, впрочем, и средствами, позволявшими мне путешествовать, я обязана покойному отцу, который был ученым и знатоком древностей. В нашем маленьком городке кроме учебы заняться было нечем, а меня интересовали языки – как живые, так и мертвые. Папочка же отдавал предпочтение мертвым. Он всецело посвятил себя прошлому и лишь временами выныривал оттуда, чтобы, прищурившись, посмотреть на меня и изумиться, как я выросла с тех пор, когда он в последний раз заметил мое существование. Мы вполне были довольны нашей совместной жизнью; я младшая из шести детей, мои братья значительно старше меня и давно покинули семейное гнездо. Из братьев получились отличные коммерсанты и профессионалы своего дела; они раз и навсегда отвергли отцовские научные занятия. Таким образом, лишь я одна служила опорой нашему родителю на склоне лет. Как я уже сказала, такая жизнь меня вполне устраивала. Но пусть читатель не воображает, будто я не имела никакого понятия о практической стороне жизни, Папа питал к ней стойкое и непреодолимое отвращение, а потому ругаться с пекарем и торговаться с мясником приходилось мне, что я с удовольствием и вполне успешно проделывала. Так что после нашего мясника мистера Ходжкинса с маленьким Пьеро у меня не возникло никаких хлопот.

В конце концов отец умер, если можно употребить столь конкретное слово к тому, что с ним произошло. Скорее уж он постепенно увядал или у него кончался завод. Слух, пущенный нахальной экономкой, будто он на самом деле умер за два дня до того, как это заметили, является наглым преувеличением. Должна, однако, признаться, что я затрудняюсь установить точный момент смерти. Папа полулежал в большом кожаном кресле и, как я полагала, размышлял. Внезапно, словно повинуясь какому-то предчувствию, я нагнулась к нему и увидела в его остекленевших глазах то же выражение легкого недоумения, с каким он всегда смотрел на меня. Думаю, это была достойная и спокойная кончина.

Никто не удивился, что всю собственность отец оставил мне, вышеупомянутой опоре и единственной из его детей, у кого не было собственного дохода. Братья восприняли это известие вполне терпимо, как до этого вполне терпимо воспринимали мою преданность папе. Взрыв произошел лишь после того, как стало известно, что этой собственностью является не какая-то жалкая сумма, а состояние в полмиллиона фунтов. Они допустили обычную ошибку, полагая, будто рассеянный ученый обязательно должен быть непроходимым глупцом. Нежелание моего отца склочничать с мясником было вызвано вовсе не неумением, а отсутствием интереса. Зато вопросы, связанные с вложением капитала, биржей и прочими таинственными материями, его очень интересовали. Свои финансовые дела наш родитель вел чрезвычайно скрытно и, к всеобщему изумлению, скончался весьма состоятельным человеком.

Как только этот факт обнаружился, произошел взрыв. Мой старший брат Джеймс опустился до того, что принялся кричать, будто отец на старости лет сошел с ума, а я, мол, воспользовавшись его невменяемым состоянием, втерлась к нему в доверие. В спор пришлось вступить мистеру Флетчеру, нашему семейному адвокату. После скандала, учиненного Джеймсом, ко мне потянулась вереница заботливых племянниц и племянников. Они наперебой заверяли в своей преданности, которая последние десять лет выражалась в полном отсутствии этой самой преданности. Золовки в нежных выражениях приглашали поселиться у них. Со всех сторон на меня обрушились предостережения о зловещих охотниках за состояниями.

Эти предостережения нельзя было назвать бескорыстными, однако они были совершенно излишними. Девица средних лет – а мне к тому времени стукнуло тридцать два года, и скрывать этот факт я считала унизительным – должна быть совсем уж дурочкой, чтобы не понять, что своей возросшей популярностью она обязана внезапно свалившемуся наследству. А собственную наружность я всегда считала весьма посредственной.

Попытки родственников, как и многочисленных не обремененных брачными узами джентльменов, завоевать мое внимание то и дело ввергали меня в мрачное веселье. Гостей я не гнала, даже, напротив, всячески поощряла светские визиты – неуклюжие усилия родственничков и женихов заставляли меня смеяться до слез.

Но в один прекрасный день мне вдруг пришло в голову, что нельзя так много хохотать – недолго превратиться в прожженного циника. Именно поэтому я и решила уехать из Англии, а вовсе не потому, что испугалась выскочить-таки замуж за какого-нибудь болвана, как намекали некоторые злобные людишки. С детства мечтая о путешествиях, теперь я решила посетить все те места, которые изучал мой отец, – Грецию и Рим, Вавилон и Фивы.

Приняв решение, я тотчас погрузилась в предотъездную суету. Уладила дела с мистером Флетчером и получила от него предложение вступить с ним в брак, от которого отказалась с тем же добродушием, с каким оно и было сделано. Адвокат по крайней мере был честен.

– Я думаю, стоило попытаться, – спокойно заметил он.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, – согласилась я.

Мистер Флетчер задумчиво посмотрел на меня.

– Мисс Амелия, могу я спросить, на этот раз уже как адвокат, есть ли у вас намерение вступить в брак?

– Никакого! Я принципиально возражаю против брака. – Седые брови мистера Флетчера поползли вверх, и я поспешила добавить: – Для себя, разумеется. Полагаю, что для некоторых женщин брачные узы – вполне приемлемая кабала, поскольку бедняжкам больше ничего не остается. Но зачем независимой, умной и энергичной особе подчинять себя капризам и тирании глупого мужа? Уверяю вас, я еще не встречала мужчины разумнее себя.

– Охотно верю! – рассмеялся мистер Флетчер.

Адвокат на мгновение заколебался; я поняла, что он борется с желанием задать еще один непрофессиональный вопрос.

– Почему вы носите такие ужасные платья? – неожиданно выпалил он. – Если для того, чтобы отпугивать ухажеров...

– Ну, знаете, мистер Флетчер! – возмутилась я.

– Прошу прощения... – Мистер Флетчер вытер лоб. – Не могу понять, что на меня нашло.

– Я тоже. Что касается платьев, то они вполне соответствуют той жизни, что я веду. Нынешние моды совершенно непрактичны для деятельной женщины. Юбки такие узкие, что в них ковыляешь как парализованная, а корсеты такие тесные, что каждую минуту рискуешь умереть от удушья. А уж турнюры! Из всех идиотских изобретений, навязанных беспомощным женщинам, турнюр, безусловно, самое гнусное. Конечно, деваться от них некуда, но по крайней мере я имею право не навешивать на себя всякую дребедень. До чего ж глупо я бы выглядела во всех этих рюшечках и оборках!

Или в платье, отделанном мертвыми птицами, я такое однажды видела, представляете?!

– И все же, – с улыбкой заметил мистер Флетчер, – я всегда считал, что вы бы выглядели значительно привлекательнее именно в оборках.

Возможность прочесть лекцию вернула мне хорошее расположение духа. Я улыбнулась в ответ и решительно покачала головой.

– Не стоит, мистер Флетчер! Вы мне не польстите; я слишком хорошо знаю свои недостатки. Я чересчур долговяза, слишком тоща в одних местах и толста в других. Нос не мешало бы укоротить, а мой волевой подбородок отпугнет кого угодно. Кроме того, бледность и черные как сажа волосы в этом сезоне не в моде. А уж про глаза мне все уши прожужжали – мол, они наводят страх даже тогда, когда я пребываю в благодушном настроении, что случается со мной крайне редко. Полагаю, мы покончили с этим вопросом, мистер Флетчер? Давайте же перейдем к делу!

По предложению адвоката я составила завещание. Нет-нет, я вовсе не собиралась умирать в ближайшие полвека, но прекрасно понимала, что в путешествии всякое может приключиться. Особенно если речь идет о путешествии по столь нездоровым местам, как Египет. Все свое состояние я завещала Британскому музею, где отец провел столько счастливых часов. К этому музею я питала особые чувства – папа вполне мог бы скончаться в читальном зале, и служителям потребовалось бы несколько дней, чтобы понять, что он перестал дышать.

Последнее, что мне предстояло сделать перед отъездом, – это подыскать себе компаньонку. Хотя мой пол и подвергается угнетению в эти якобы просвещенные времена, все-таки женщина моего возраста и положения способна путешествовать в одиночку, не задевая ничьих чувств, кроме, быть может, отъявленных ханжей. Я взяла себе компаньонку потому... словом, чтобы не изнывать от скуки. Всю свою жизнь я заботилась о папе, и компаньонка требовалась мне вовсе не для того, чтобы она квохтала надо мной, а как раз наоборот.

Мисс Притчетт оказалась замечательной компаньонкой. Моя новая подруга была на два десятка лет меня старше, но по ее манерам и одеяниям об этом бы никто не догадался. Она обожала идиотские «элегантные» платья с ворохом оборок, которые кулем сидели на ее костлявой фигуре. Голос мисс Притчетт с полным правом следовало назвать нелепым пронзительным визгом. Моя компаньонка была неуклюжей. А глупость ее была столь чрезмерна, что граничила с полным идиотизмом. Мисс Притчетт обожала падать в обморок – стоило на горизонте появиться какой-нибудь трудности, как она валилась в ближайшее кресло, прижав к груди руки и закатив глаза. Я любила наблюдать за этими ее упражнениями и предвкушала, как весело и непринужденно мы станем проводить время, развлекаясь подобным образом. Наши совместные прогулки по зловонным улицам Каира и пустыням Палестины дадут моему деятельному уму достаточно поводов отдохнуть от размышлений.

Но, к великому моему сожалению, мисс Притчетт не оправдала возложенных на нее надежд. Люди такого склада редко болеют; они слишком заняты тем, чтобы прикидываться больными. И все же, едва мы добрались до Рима, мисс Притчетт не устояла перед тифом. Ее малодушная натура спасовала перед этим недугом, и, хотя она поправилась, мой отъезд в Египет отложился на две недели. К тому же стало ясно, что поспевать за моим быстрым шагом мисс Притчетт сможет только после окончательного выздоровления. Поэтому я отправила ее назад в Англию, естественно взяв на себя обязательство выплачивать жалованье до тех пор, пока она не подыщет новое место. Мисс Притчетт с ног до головы залила меня слезами, покрыла поцелуями и отбыла на родину.

Это нелепое создание нарушило мои тщательно продуманные планы, и именно бестолковая мисс Притчетт была причиной моего дурного настроения, когда я вышла из гостиницы в тот знаменательный день. Я отставала от графика уже на две недели, кроме того, путешествие было подготовлено с расчетом на двух человек. Найти другую компаньонку или обречь себя на путешествие в одиночестве? Требовалось как можно скорее принять решение, и именно над этим я размышляла, вышагивая в направлении римского Форума.

Стоял прохладный декабрьский день; солнце то и дело скрывалось за облаками. Пьеро напоминал продрогшую собаку, несмотря на то, что я купила ему теплый жакет. Сама я холода не чувствовала – сумрачное небо и холодный ветер вполне соответствовали моему безрадостному настроению. Разрушенные колонны и древние камни скрывались в сплетенных зарослях пожухлой травы. Среди развалин бродили редкие посетители. Прочитав несколько полустертых надписей и с удовлетворением определив место, где скончался Цезарь, я присела на остатки колонны, дав волю своему унынию.

Пьеро свернулся у моих ног, подтянув колени и обхватив руками корзинку. Мне же холодный и жесткий мрамор показался вполне удобным – все-таки у несносного турнюра есть свои преимущества, – и лишь из сострадания к Пьеро я велела ему открыть корзинку, где лежали бутерброды и термос с чаем. Однако он отказался от горячего чая и жалобно посмотрел на меня. Полагаю, мой чичероне предпочел бы бренди.

Я машинально прихлебывала чай, когда в нескольких шагах от нас внезапно образовалась небольшая толпа. Послав Пьеро разузнать, что там такое, я продолжила пить чай.

Через некоторое время мой маленький чичероне вприпрыжку вернулся назад. Глаза его так и сверкали. Ничто не доставляет этим господам больше удовольствия, чем чужие несчастья; поэтому я ничуть не удивилась, когда Пьеро сообщил, что turisti собрались вокруг одной молодой англичанки, которая замертво рухнула на землю.

– Откуда тебе известно, что она англичанка? – сурово осведомилась я.

К помощи слов Пьеро прибегать не стал, ограничившись выразительными гримасами. Мальчишка закатывал глаза, всплескивал руками, дергал плечами. Кем же еще может быть эта дама, если не англичанкой?!

Как бы то ни было, я сильно сомневалась, что эта женщина умерла. Просто Пьеро, как и все южане, любил драматизировать события. Но толпа, судя по всему, не собиралась расходиться. Поэтому я поднялась, отряхнула платье и решительно устремилась к зевакам. Зонтик оказался весьма кстати – угрожающе размахивая им, я проложила себе дорогу. Правда, чтобы подвинуть кое-кого из господ, пришлось ткнуть им в спину. Но в конечном счете я благополучно пробралась сквозь довольно-таки плотную толпу. Как я и предполагала, никто из зевак не спешил прийти несчастной на помощь. Бедная девушка неподвижно лежала на земле, а дамочки вокруг брезгливо перешептывались о заразных болезнях и особах легкого поведения.

Разумеется, я не могла стерпеть столь вопиющей наглости. Бедняжка выглядела такой хрупкой и беззащитной, что равнодушными могли остаться разве что каменные сердца. К сожалению, слишком много людских сердец сделаны именно из этого материала.

Я опустилась на землю и положила голову девушки себе на колени. Какая же я идиотка, что не захватила плаща или накидки! Впрочем, эту оплошность легко исправить.

– Ваше пальто, сэр! – обратилась я к ближайшему господину.

Это был дородный краснолицый человек, многочисленные слои жира вполне могли заменить ему верхнюю одежду. В руке толстяк сжимал трость с золотым набалдашником, которой время от времени тыкал в сторону девушки, словно экскурсовод в музее восковых фигур. Краснолицый господин изумленно уставился на меня.

– Что-что? – пропыхтел он.

– Ваше пальто! – нетерпеливо повторила я. – И побыстрее! – Но толстяк продолжал пялиться на меня, а лицо его быстро обретало свекольный оттенок. – Сэр, ваше пальто, немедленно! – рявкнула я, выждав десять секунд.

Толстяк испуганно стянул пальто и бросил мне. Я укрыла девушку, убедилась, что она всего лишь в обмороке, и принялась рассматривать бедняжку. Меня настолько поразила внешность незнакомки, что я никак не отреагировала на завывания краснолицего толстяка.

Я уже упоминала о своей невзрачной внешности. По этой причине я питаю совершенно бескорыстную любовь к красоте во всех ее проявлениях. А девушка была удивительно хороша.

Вне всяких сомнений, она была англичанкой: безупречная белая кожа и волосы цвета светлого золота встречаются лишь у уроженок туманного Альбиона. Сейчас лицо девушки напоминало гипсовую маску, настолько было бледным.

Это удивительное лицо могло принадлежать Венере или юной Диане. Темные ресницы чудесно контрастировали с золотом волос. Одета девушка была совсем не по погоде, в летнее платье и тонкий синий плащ. Одежда истрепалась и была порвана во многих местах, но когда-то явно стоила немалых денег – материал и покрой отличались изысканностью и хорошим вкусом. Перчатки на ее маленьких ручках были аккуратно заштопаны. Девушка являла воплощение нищеты и одиночества, чем и возбудила во мне любопытство. Как и сочувствие. Мне было интересно, что довело эту утонченную особу до столь плачевного состояния. Похоже, бедняжка не один день страдала от холода и голода.

Внезапно темные ресницы дрогнули, несколько секунд глаза пронзительной синевы недоуменно блуждали по сторонам, потом остановились на мне. Девушка попыталась сесть.

– Не двигайтесь! – велела я, одной рукой решительно укладывая ее, а другой сделав знак Пьеро. – Вы упали в обморок. Вам следует подкрепиться.

Она хотела было возразить, но жадные взгляды зевак привели ее в замешательство. Меня-то эти болваны ничуть не трогали, могли таращиться сколько влезет, но ради девушки я решила их разогнать и недолго думая набросилась на толпу. Всех как ветром сдуло. Кроме толстяка, который поспешно отскочил в сторону и замер, не сводя жалобного взгляда со своего пальто. Он что-то недовольно забубнил.

– Ваше имя и гостиница, сэр! – отчеканила я. – Сегодня же вечером вам вернут пальто. Хотя при таком... гм... сложении следовало бы одеваться полегче.

Из-за его спины вынырнула краснолицая дамочка с щеками-брылями и взвизгнула:

– Да как вы смеете, мадам! Никогда не слышала ничего подобного!

– Не сомневаюсь, – согласилась я и одарила обладательницу брылей ледяным взглядом. Она ойкнула и снова скрылась за спиной своего спутника. – Вам лучше уйти отсюда, милая! Да, и прихватите с собой этого... – тут я на мгновение запнулась, поскольку у меня язык не поворачивался назвать толстяка джентльменом, – эту особь мужского пола!

Я подтянула к себе корзинку, доставленную Пьеро, выудила бутерброд и сунула в руку девушки. Она испуганно взглянула на меня, подозрительно посмотрела на еду и неуверенно откусила. Легкая брезгливость, с которой она ела, подтвердила мое предположение – девица не привыкла столоваться в подобных условиях. Тем не менее бутерброды и остатки чая исчезли в мгновение ока. Щеки девушки слегка порозовели, мы с Пьеро помогли ей подняться, и вскоре уже все вместе мчались в экипаже к гостинице.

2

Доктор подтвердил мой диагноз. Обморок девушки был вызван лишь истощением и холодом. Никаких признаков инфекции не наблюдалось, и она быстро поправлялась.

В голове у меня, естественно, уже зародился план. Я обдумывала его, кружа по гостиной моего номера. Я всегда так поступаю – стоит мне задуматься, как тут же начинаю носиться кругами. На принятие решения много времени не потребовалось. Сколь бы хрупкой ни выглядела девушка, со всей очевидностью она обладала отменным здоровьем, если могла сопротивляться гнилой римской зиме. Ни друзей, ни родственников у нее, судя по всему, нет, иначе вряд ли бы слонялась оборванкой по городу. А оставлять ее одну, да еще в таком состоянии, нельзя.

Словом, решено! Девушка едет со мной!

Я довольно улыбнулась и поспешила к незнакомке, дабы сообщить, что ее ждет.

Она сидела на кровати и ела суп, которым ее кормила моя горничная по имени Треверс. Судя по всему, этот процесс не приносил удовольствия ни той, ни другой. Треверс – живое опровержение глупых теорий физиономистов, ибо ее лицо и телосложение нисколько не соответствуют характеру. Эта маленькая пухлая особа с круглым миловидным личиком обладала душой высушенной селедки. Вот и сейчас кислая физиономия Треверс красноречиво говорила о ее чувствах. Хотя иным способом Треверс свои чувства выразить и не могла. В дискуссии я с ней не вступаю.

– Достаточно! – распорядилась я. – Обильная еда может только повредить. Треверс, ты свободна. Да, и не забудь плотно прикрыть за собой дверь.

После того как Треверс ретировалась с недовольным видом, я внимательно оглядела свою пациентку. Моя фланелевая ночная сорочка была ей слишком велика. Первым делом надо будет купить одежду, изысканную и элегантную. Ту, которую я никогда на себя не надену, но которая замечательно оттенит красоту незнакомки.

Интересно, почему такая утонченная девушка оказалась на улице в рваном платье?

Видимо, мой пристальный взгляд смутил бедняжку. Девушка опустила глаза, но через секунду вскинула голову и заговорила неожиданно твердым голосом. Ее речь развеяла остатки сомнений: так говорить могла лишь особа, получившая хорошее воспитание.

– Благодарю вас, мадам. Не могу выразить, насколько я у вас в долгу, но заверяю, что не стану злоупотреблять вашей добротой. Я уже вполне поправилась, и если вы велите горничной вернуть мне одежду, то избавлю вас от своего присутствия.

– Вашу одежду мы выкинули, – отмахнулась я, рассеянно разглядывая ее лицо. – Да и вставать вам сегодня нельзя. Я пригласила на завтра портниху. Пароход до Александрии отплывает в следующую пятницу. Недели должно хватить. Вам потребуется сделать кое-какие покупки, но сначала мне нужно посмотреть, что у вас есть. Если вы мне скажете, где остановились, я отправлю за вашими вещами.

Лицо ее было очень выразительным. Сначала синие глаза вспыхнули негодованием, затем подозрительно сузились. Но основным чувством было все же откровенное замешательство. Я ждала ответа, но девушка лишь беззвучно открывала и закрывала рот. Терпеливо выждав минуту, я заговорила сама:

– Вы едете со мной в Египет! В качестве компаньонки. Мисс Притчетт меня подвела, свалившись в тифе. Разумеется, я беру на себя обязанность обеспечить вас всем необходимым для столь дальней поездки. Вряд ли вы можете путешествовать во фланелевой ночной рубашке.

– Не могу, – ошеломленно согласилась девушка. – Но... но...

– Меня зовут Амелия Пибоди. Вы будете звать меня просто Амелией. Я не замужем и путешествую ради собственного удовольствия. Какие-нибудь иные сведения обо мне вас интересуют?

– О, этого вполне достаточно, – пробормотала девушка. – Однако, дорогая мисс Пибоди... хорошо, Амелия, ведь вы-то обо мне ничего не знаете!

– А есть что-то такое, что мне следует знать? – искренне изумилась я.

– Но вдруг я преступница, скрывающаяся от правосудия? Или порочная дрянь?

– Исключено, – решительно возразила я. – Может, я действую подчас несколько поспешно, но уж никак не бездумно. Кстати, хочу довести до вашего сведения, соображаю я быстрее многих. И вижу людей насквозь. Так что я не могла в вас обмануться.

Девушка улыбнулась, но в следующий миг глаза ее потухли.

– Вы ошибаетесь, – еле слышно прошептала она. – Я вовсе не такая, как вы думаете. Я... я должна рассказать вам... И когда вы выслушаете мою историю, вам придется прогнать меня.

– Рассказывайте! – потребовала я. – А уж прогонять вас или нет, я разберусь как-нибудь сама.

– Не сомневаюсь!

Девушка снова улыбнулась, и снова лицо ее превратилось в страдальческую маску.

* * *

Рассказ девушки

Меня зовут Эвелина Бартон-Форбс. Родители мои умерли, когда я была еще младенцем, и меня воспитал дед, граф Элсмир. Похоже, вы слышали это имя. Мой дед... я не могу говорить о нем объективно. Я знаю, многие считают его эгоистом, но ко мне он всегда был добр. Он даже простил мне то, что я девочка, а не наследник мужского пола, которого он так страстно желал.

Я подозреваю, что вы феминистка, мисс... Амелия? Тогда вы придете в негодование и не удивитесь, узнав, что наследовать титул деда и родовой замок я не вправе. После ранней кончины моего отца следующим наследником графского титула был мой кузен Лукас Хейес.

Бедный Лукас! Я видела его всего несколько раз, но он мне понравился. Дедушка был всегда к нему несправедлив. Разумеется, он никогда бы не признался в своем предубеждении и уверял, будто терпеть не может Лукаса за его экстравагантное поведение и несносные привычки. Но мне думается, что все это пустые отговорки. На самом деле дед ненавидит моего несчастного кузена за то, что он сын своего отца. Видите ли, мать Лукаса, старшая дочь деда, бежала с... неким итальянским господином.

Мой дед – англичанин до мозга костей. Он презирает иностранцев, особенно романского происхождения. Он считает их коварными и лживыми бестиями... Я просто не могу повторить все то, что дедушка говорил про них! Когда моя тетка сбежала с графом д'Имброльо д'Аннунциата, дед лишил ее наследства. Даже когда несчастная лежала при смерти, он не послал ей ни слова утешения или прощения. Он уверял всех, что этот итальянский граф вовсе никакой не граф, а самый заурядный мошенник. Но я думаю, это неправда. Пусть избранник моей тетушки и в самом деле был беден, но ведь это еще ничего не значит...

Однако Лукас, достигнув совершеннолетия, почел за благо сменить имя, поскольку итальянская фамилия доводила нашего деда до исступления. Ныне кузен называет себя Лукас Эллиот Хейес, он отказался от итальянского титула.

Какое-то время казалось, что Лукас своим вниманием и заботой сумел завоевать расположение деда. Я даже спрашивала себя, не собирается ли дед нас поженить? В каком-то смысле это было выходом, поскольку Лукас унаследовал бы титул и имение. Но без личного состояния моего деда, которым тот мог распоряжаться по своему усмотрению, графский титул стал бы скорее обузой, чем привилегией, а дед не скрывал, что свое состояние хочет оставить мне.

Но если подобные планы и были, из них ничего не вышло. Прослышав об очередных сумасбродствах Лукаса, дед пришел в ярость и выставил его вон. Стыдно признаться, но я испытала облегчение. Ведь тогда я была сентиментальной идиоткой и полагала, что брак без любви – это фикция. Да-да, Амелия, я была законченной идиоткой. Нет, больше...

Я всегда любила рисовать. Лукас даже уверял, что у меня талант. И в один прекрасный день дедушка пригласил для меня учителя рисования. Так в моей жизни появился Альберто.

Ах, Амелия, как же он был красив! Альберто плохо говорил по-английски, но тогда его исковерканные слова казались мне божественной музыкой. Это сейчас они звучат в моих ушах нашептываниями дьявола. Он... он... Ладно, скажу прямо и кратко. Альберто меня соблазнил и уговорил бежать с ним. И я бросила немощного старика, который любил меня больше жизни, бросила родной дом...

Правильно говорят – что посеешь, то и пожнешь! Я заслужила свою жалкую судьбу.

Не буду утомлять вас подробностями. Я прихватила с собой подарок деда – драгоценное ожерелье. Вырученных за него денег хватило лишь на дорогу до Рима. Средства быстро растаяли, а Альберто не спешил со свадьбой. Но я все еще вела себя как наивная дурочка – верила его бессовестному вранью.

И вот неделю назад мне нанесли последний удар. Однажды утром я проснулась в обшарпанной холодной комнате на чердаке, куда нас забросила нищета, и обнаружила, что осталась одна. Альберто любезно не стал забирать мое старое платье, драный плащ и пару обуви. Все прочие мои вещи исчезли вместе с ним. Правда, еще он оставил записку.

Вид этого небрежно написанного, изобилующего ошибками послания стал для меня последним ударом. Знаете, Амелия, эти ужасные ошибки уязвили меня даже больше, чем наглое содержание. Альберто предполагал, что дедушка вычеркнет меня из завещания, но надеялся, что со временем старикан, как он его именовал, смягчится. Но увы! Мой бедный дедушка нашел в себе силы составить новое завещание, согласно которому я не получала ни гроша, после чего впал в кому и уже, наверное, не придет в себя.

Вряд ли вы можете представить себе мое душевное состояние, Амелия. Несколько дней за мной с большой неохотой ухаживала отвратительная старуха, хозяйка меблированных трущоб, Должно быть, не хотела, чтобы в ее доме вдруг объявился труп. Но как только я пришла в себя, она выставила меня на улицу. И я побрела куда глаза глядят, с одной-единственной мыслью: свести счеты с жизнью. Можете не опасаться, ваша доброта спасла меня от этого преступления. Я не покончу с собой, но оставаться здесь больше не вправе...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю