Текст книги "Пробуждение Оливии"

Автор книги: Элизабет О’Роарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 25

Уилл

Не помню, когда в последний раз мне так сильно хотелось врезать своему брату.

Но раньше, по крайней мере, у меня для этого были более веские причины. Строго говоря, он не делает ничего плохого. Однако у Брендана хорошенькие девушки заканчиваются так же быстро, как в Starbucks – кофе. Кроме того, он обожает проверять свои навыки, и прямо сейчас он смотрит на Оливию так, как альпинист смотрит на Эверест, стоя у его подножия.

Брендан не только приглашает ее в бар, но, когда она отказывается (ладно, вообще-то я отказался вместо нее), то еще и размышляет, не остаться ли ему дома с Оливией, тогда как он только что потратил на дорогу сюда целых три часа, чтобы повидаться со своими друзьями. Тем самым доказывая, что он по-прежнему принимает девяносто процентов решений не головой, а членом.

– Давай-ка прогуляемся, – говорю ему сквозь зубы.

– Прогуляемся?.. Тебе не кажется, что нам лучше остаться и убедиться, что нашей гостье комфортно?

Клянусь богом, я точно надеру ему задницу…

– Брендан, – печально вздыхает мать, – иди с братом.

Я выхожу из дома, и он следует за мной. С минуту мы идем молча, пока я пытаюсь собраться с мыслями. Брендан начнет к ней приставать просто для того, чтобы досадить мне, так что я должен выбрать правильный подход. Дипломатичный. Ему нельзя ничего запрещать – мне просто нужно спокойно объяснить ему ситуацию, чтобы он понял, насколько Оливия на самом деле хрупка.

– Господи, вот это горячая штучка, – говорит Брендан, шагая рядом со мной. – У тебя чертовски крутая работа.

Я резко разворачиваюсь к нему, оставив всякую надежду на дипломатичность:

– Не лезь к ней.

– Почему это? – насмешливо спрашивает он. – Бережешь ее для себя?

Я отказываюсь даже думать о том, что он только что предположил. Брендан – незрелый болван, поэтому не стоило ожидать, что он посмотрит на ситуацию иначе. Тем не менее это вовсе не значит, что он прав.

– Я ее тренер, ты не забыл?

– Точно. Значит, если она захочет пойти куда-то со мной, нет никаких препятствий, верно? А еще: это не твое собачье дело.

– Оставь ее в покое, – шиплю я, хватая его за воротник и дергая на себя, прежде чем осознаю свои действия.

Мы оба пораженно смотрим друг на друга. С тех пор как мы выросли, я ни разу не был даже близок к тому, чтобы ему угрожать, до этого момента – и мы оба это знаем. Всю нашу жизнь именно я защищал его от отца – и внезапно я сам стал проблемой. Понятия не имею, почему я потерял голову и почему мысль о Брендане с Оливией сводит меня с ума.

– Прости. – Я опускаю руки и отступаю от него. – Просто… Она многое пережила, ясно? Оливия выглядит сильной, но на самом деле это не так, вовсе нет. А ты сам знаешь, как обычно ведешь себя.

Он тут же выпячивает подбородок:

– Ну и что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что твои девушки тебе, как правило, довольно быстро надоедают.

– Поверь мне, – говорит он, ухмыляясь, – потребовалось бы много, очень много времени, чтобы мне надоела эта девушка.

Меня резко переполняет желание ему врезать. Я всегда прикрывал своего брата – я прикрывал его за эти годы столько раз, что не сосчитать, но моя выдержка вот-вот закончится.

– Только тронь ее, и я расскажу маме, что в прошлом году тебя арестовали за хранение наркотиков.

– Да ты шутишь. – Он застывает, полностью ошеломленный.

Я не прав? Вероятно. Есть ли мне до этого дело? Никакого.

– Иди в дом, попрощайся с мамой и Оливией – и убирайся отсюда к чертовой матери. И лучше тебе здесь не появляться до тех пор, пока Оливия не уедет.

– Серьезно, брат, – Брендан качает головой, – что у вас с ней происходит?

– Ничего. Но Оливия – наш шанс побороться за титул, которого не было больше десяти лет. И я не хочу, чтобы что-то пошло не так.

Судя по его виду, он мне не верит. Я и сам сомневаюсь, что в это верю…

Я возвращаюсь в дом, только когда вижу, как Брендан уезжает. Игнорируя странный взгляд, которым меня награждает мама, я спрашиваю Оливию, не хочет ли она покататься на лошади. Ранее я поклялся, что на этот раз буду вести себя строго профессионально, что мы поужинаем – и на этом все, никакого совместного времяпровождения. Однако история с Бренданом вывела меня из себя, так что сейчас мне плевать. Я хочу прокатиться верхом и по какой-то странной причине хочу, чтобы она отправилась со мной.

– Так, значит, это и есть Брендан, – говорит она по пути к конюшням. – Вы всегда так мило общаетесь?

– Раньше мы были близки. – Я пожимаю плечами. – С тех пор как умер отец, пожалуй, наше общение стало немного напряженным.

– Что изменилось? – спрашивает она, глядя на меня; в ее голосе слышны ироничные нотки.

– Уж точно не Брендан, – бормочу я.

Моя жизнь фактически кончилась, когда умер отец, но Брендан по-прежнему занимается тем же, чем и всегда: тусуется с приятелями, накуривается, спит со всем, что движется, делает лишь необходимый минимум, чтобы его не выгнали из университета. Мне пришлось стать взрослым, тогда как он, похоже, никогда не повзрослеет.

– Это не отвечает на мой вопрос, – тихо замечает она.

Я вздыхаю. Джессика тоже хотела об этом узнать, но я всегда отмахивался от ее расспросов. Однако я не испытываю трудностей в том, чтобы поделиться этим с Оливией, – возможно, просто потому, что она и сама доверила мне часть своего бремени.

– Отец после смерти оставил нам кучу долгов. Оказалось, дела на ферме шли неважно, и никто из нас об этом не знал, поэтому нам пришлось от многого отказаться… Наверное, меня возмущает тот факт, что, по сути, я единственный, кому пришлось от чего-то отказываться.

– Вы когда-нибудь думали продать ферму?

– Мы уже продали ее часть, у нас просто не было выбора… Но это единственный источник дохода моей мамы, и она прожила здесь всю свою взрослую жизнь. Я не могу отнять это у нее. Даже если она продаст ферму, моей зарплаты гида или тренера не хватит, чтобы прокормить себя и ее, плюс оплачивать обучение Брендана. Не говоря уже о том, что уйдут годы на то, чтобы погасить второй кредит, который брал отец.

– И ты считаешь, Брендану следовало бросить университет, чтобы вам помогать? – спрашивает Оливия, однако я качаю головой.

– Просто сейчас он заводит разговор про весь этот бред: пойти на кастинг в какое-то реалити-шоу после выпуска или, может быть, уехать на год в Европу. У него нет ни одной реальной цели – и все-таки он не планирует вернуться и помогать нам.

– В то время как у тебя была цель, и тебе пришлось отказаться от нее, – произносит Оливия, удерживая мой взгляд. – Похоже, ему следовало бы вернуться.

Вот только от Брендана отец никогда не требовал, чтобы со временем тот взял на себя работу на ферме. Он требовал этого от меня. Это и вызвало раскол между мной и братом, эту горечь, от которой мне никак не избавиться. Даже после смерти отец продолжает портить мне жизнь.

Сегодня за ужином Оливия снова вяло ковыряет еду, гоняя ее по тарелке, как будто это сможет убедить кого-то, кроме трехлеток, что она действительно поела.

– Ты так мало ешь, – обеспокоенно отмечает мама. – Все в порядке?

– Все очень вкусно, – заверяет ее Оливия. По какой-то причине та враждебность, которой отмечен едва ли не каждый разговор этой девушки с окружающими, куда-то испаряется, когда она общается с моей мамой. – Просто нервничаю из-за забега.

– Тебе нечего переживать, милая. Просто пробеги свою собственную гонку, а там будь что будет, – успокаивает мама.

– Остальная команда так не считает… Они смотрят на меня так, словно я способна вылечить рак.

– Тебе не нужно беспокоиться о том, что они думают или чего хотят, – отвечает моя мать. – Скажи им, что если они так сильно хотят попасть на региональные соревнования, то им стоит бежать побыстрее.

– Потрясающе, мам, – тихо посмеиваюсь я. – Это как раз то, что нужно Оливии, – совет, как постоять за себя. Может быть, в следующий раз ты научишь ее каким-нибудь боевым приемам.

Моя мать хмуро на меня смотрит, но губы Оливии подергиваются от желания рассмеяться.

– Твои родители придут посмотреть на забег? – спрашивает ее мама. Оливия напрягается, и я замираю в ожидании ее ответа.

– Э-э, нет, – говорит она, уставившись в свою тарелку. – Мы с ними не настолько близки.

– Вроде бы ты говорила, что они путешествуют, – напоминаю я. Ее глаза сужаются, но помимо гнева я замечаю в них нотку страха.

– Да, и в их планы поездки не входит визит ко мне.

Она лжет. Она лгала все это время. И теперь мы оба это знаем.

Вечером, пока Оливия в душе, мама зовет меня на крыльцо.

– Почему ты так вел себя сегодня? – спрашивает она. – Я о твоей перепалке с Бренданом.

– Ты видела, как он на нее смотрел. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал равнодушно.

– Она красивая девушка, Уилл. Полагаю, так на нее смотрят большинство мужчин.

– Но он не просто смотрел. – Я тяжело вздыхаю, опускаясь в кресло-качалку рядом с ней. – Ты же слышала, о чем он говорил: он собирался отменить свои планы и остаться здесь, чтобы приставать к ней весь вечер.

– Не понимаю, что в этом плохого, – тоже вздыхает мама. – Это типичное поведение Брендана.

– Ну, он может идти и демонстрировать свое «типичное поведение» рядом с какой-то другой девушкой. Оливии сейчас не нужны все эти заморочки. У нее и без того хватает проблем, чтобы разбираться еще и с ним.

Мама открывает рот, как будто собираясь со мной спорить, но затем откидывает голову назад и закрывает глаза.

– Может быть, пришло время тебе рассказать Питеру, что с ней происходит.

Я наклоняюсь вперед, уставившись на свои руки. Я повторял себе это уже миллион раз, однако ответ всегда один и тот же.

– Не могу: если Питер узнает, то университет будет нести ответственность, случись с ней что-нибудь. Ее выгонят из команды.

Мама кивает, но продолжает хмуриться.

– Просто, похоже, для тебя это слишком тяжело.

– Не знаю, почему ты так говоришь: я сумел остановить ее на прошлой неделе – смогу и сегодня ночью.

Она встает и целует меня в щеку.

– Милый, – отвечает мама, поворачиваясь, чтобы зайти в дом, – я думаю, мы оба знаем, что я говорю не о ночном беге Оливии.

Глава 26

Оливия

Когда Уилл будит меня на следующее утро, то решительно избегает моего взгляда. Он ведет себя так, будто боится меня.

– Черт, – вздыхаю я. – Я так понимаю, ночью произошло что-то плохое… Что я натворила?

– Ничего. Я поймал тебя даже прежде, чем ты добежала до двери. – Но его голос все равно звучит приглушенно, сдержанно.

– И это все?

– Это все.

Я по-прежнему ему не верю.

Второй забег во многом похож на первый, только опасения у меня иные. Здесь более сложная трасса, чем была на прошлой неделе, и я уверена, что не подготовилась к ней должным образом. Однако Уилл снова меня поддерживает, подробно обсуждает со мной предстоящий забег, убеждает не обращать внимания на свои страхи и просто бежать.

– Все твои переживания похожи на слова какого-то негодяя, который бежит рядом с тобой и кричит на ухо всякую чушь, чтобы деморализовать. Однако это может повлиять на твой бег лишь в том случае, если ты решишь ему поверить.

Точно не знаю почему, но на этот раз я его слушаю. Может быть, потому, что он оказался прав на прошлом забеге, а может, причина гораздо глубже. Если бы Уилл сказал, что я могу спрыгнуть с небоскреба и выжить, возможно, я бы даже в это поверила…

Стреляет стартовый пистолет – и я позволяю словам Уилла заглушить мои мысли. Я убегаю от этого мерзкого существа, которое твердит мне, что я потерплю неудачу; которое убеждено в том, что беда подстерегает за каждым углом. И когда уже приближается линия финиша, я понимаю, что, обогнав это существо, я сумела обогнать и соперниц.

Питер первым подбегает ко мне и сгребает в охапку.

– Такими темпами вы снова вернете нас в игру, юная леди, – восклицает он.

Уилл, подбежавший следом за ним, просто довольно улыбается без лишних слов, но помимо радости на его лице читается беспокойство, отчего прелесть момента изрядно тускнеет. Что бы ни произошло сегодня ночью… Это что-то серьезное. И теперь он держится от меня на расстоянии.

На обратном пути весь автобус ликует. Эрин зовет меня с собой на обед, и, возможно, я бы даже согласилась, если бы не чувствовала острую необходимость поговорить с Уиллом.

Когда я захожу в его кабинет, он собирает вещи и выглядит удивленным – а также не слишком довольным – моим визитом. Я с трудом сглатываю. «Знать всегда лучше, чем оставаться в неведении», – напоминаю я себе.

– Что случилось сегодня ночью? – требовательно спрашиваю я. – Из-за этого ты ведешь себя очень странно, поэтому, пожалуйста, просто скажи мне. Я к тебе приставала или что-то вроде того?

– Так ты об этом беспокоишься? – смеется он, однако его улыбка быстро исчезает. – Ничего страшного не произошло.

– Тогда просто скажи мне правду.

Он испускает тяжелый вздох и проводит рукой по волосам. При этом его трицепс напрягается, и этого почти достаточно, чтобы я забыла про свой вопрос.

– Ты… плакала.

Мгновение я тупо смотрю на него – а потом начинаю смеяться.

– Я никогда не плачу, – возражаю я. За всю свою жизнь не припомню ни одного случая, чтобы я плакала. Я не умею плакать. Мне не раз этого хотелось, но я просто не могла.

Уилл не смеется. Таким печальным я его никогда не видела.

– Ты плакала так сильно, что я едва мог разобрать твои слова.

Я опускаюсь на стул сзади, сжав подлокотники с такой силой, что, будь они чуть менее прочными, непременно сломались бы. С одной стороны, я хочу немедленно уйти и забыть об этом разговоре, но с другой – я просто не могу смириться с тем, что он знает обо мне что-то такое, чего не знаю я.

– Что я говорила?

Он колеблется с ответом.

– Примерно то же, что и в прошлый раз. Ты снова и снова повторяла: «Я не должна была сбегать». Всякий раз, когда я ловлю тебя, ты в ужасе. Ты убегаешь от кого-то. Но вдобавок ты, похоже, испытываешь за это вину. Я слышал, что твои родители якобы путешествуют последние два месяца, однако единственный контактный телефон, который указан в твоем личном деле, – это номер твоей бабушки… Что-то случилось? Ты что, сбежала из дома?

Сердце начинает колотиться где-то у меня в горле, и мне кажется, будто оно сдавливает меня изнутри, мешая полноценно дышать. Уилл каким-то образом уже узнал обо мне слишком много, словно все мои тайны, вся моя жизнь постепенно вырываются наружу, и я никак не могу это остановить.

Я разрываюсь между желанием сбежать от этого разговора – и стремлением сделать ответный выпад.

Естественно, я выбираю второй вариант.

– Я имею право на гребаные секреты, – рычу я. – Поэтому и говорю всем, что они путешествуют. В любом случае, не знаю, почему люди думают, что постоянно расспрашивать о чьих-то родителях – это нормально. И ниоткуда я, черт побери, не сбегала.

– Тогда где твои родители? – не отстает Уилл. Я сжимаю челюсть, опустив взгляд, не в силах смотреть ему в глаза.

– Они бросили меня, когда мне было шесть, – признаюсь я, – и больше я их не видела.

Я ненавижу их за это и ненавижу себя. Будь я каким-то другим ребенком – будь я такой же милой, как Эрин, – все могло бы быть по-другому.

– Есть братья или сестры?..

Из всего списка вопросов, которые я не хочу обсуждать, мой брат стоит на первом месте.

– Если ты клонишь к тому, о чем я думаю, то как психотерапевт ты ничуть не лучше той козы из медцентра.

Моя резкость не вызвала у него никакой реакции, Уилл даже не моргнул. Но и не оставил эту тему:

– Ты не ответила на вопрос.

– У меня был старший брат. Он убежал из дома, когда ему было восемь.

– Ты имеешь в виду, он убежал и больше не вернулся? Вообще? Его так и не нашли?

Мое сердце теперь бьется очень быстро, слишком быстро. Мне нужно выйти, мне нужен воздух…

– Я должна идти, – отвечаю я, вскакивая на ноги.

– Оливия, подожди. – Он тоже встает. – Прости меня.

– Не стоит, – говорю я сквозь зубы. – Они были дерьмовыми родителями, и они сделали мне одолжение тем, что свалили, так что прибереги это грустное лицо для чего-то существенного.

– Ты не думаешь, что это как-то связано с твоими кошмарами?

Эта мысль заставляет меня чувствовать себя беспомощной, а чувство беспомощности приводит меня в ярость. Я закатываю глаза и поворачиваюсь к выходу.

– Какая разница? – спрашиваю я. – Даже если это из-за них – не похоже, чтобы они собирались вернуться и все исправить.

Я почти не помню своих родителей.

Мой отец лишь темная тень на периферии воспоминаний из моего раннего детства, скорее нечто, нависающее где-то на заднем плане в виде угрозы, чем реальный человек. Однажды он брал меня с собой на рыбалку, но в основном у него был скверный характер, и я держалась от него подальше, всякий раз испытывая облегчение, когда он уезжал из города. Однажды он уехал навсегда, а вскоре после этого ушла и мама.

Я не помню, как меня оставили с соседями. На самом деле я ничего не помню. Только краткие вспышки детских воспоминаний об этом переходном периоде, когда меня отдали бабушке, ничего мне не объяснив.

Моя бабушка не хотела, чтобы я у нее жила. Пожалуй, тут я не могу ее винить. Кто захочет принять ребенка, который просыпается с криками посреди ночи, начинает отчаянно молотить руками и выбегает из дома без предупреждения?

Ее разум уже тогда стал от нее ускользать. Сперва она не смогла вспомнить, как называется мороженое. Потом она начала называть меня Алисией, хотя так звали мою мать. Если я ее исправляла, она обычно сердилась, но иногда вместо этого плакала: это звучало так горестно, что я изо всех сил старалась этого избегать, а потому в конце концов перестала ее поправлять. Разумеется, ей становилось хуже, и, разумеется, я задавалась вопросом, не была ли именно я этому причиной – все эти ночные побеги, кошмары, да еще и школьные драки. Вероятно, это не совпадение, что все близкие люди решили так или иначе уйти из моей жизни…

Я пулей вылетаю из его кабинета, чувствуя, как вся моя прежняя доброжелательность к Уиллу испарилась. Эти мысли и так постоянно крутятся у меня в голове, но сегодня он выдвинул их на первый план, чего мне до смерти не хотелось.

Взвинченная, я иду в кампус, чтобы поужинать, и пытаюсь найти, чем бы отвлечься. Лэндон – тот парень, с которым я познакомилась в первый день, – ставит свой поднос рядом с моим.

– Сегодня вечеринка. Ты в деле, моя будущая девушка?

Это не предвещает ничего хорошего.

– Да. Я в деле.

Спустя три часа в мире становится гораздо легче существовать. Когда в моем организме достаточно спиртного, все вокруг начинают казаться куда интереснее – прямо сейчас для меня все чертовски интересные. Если бы еще Лэндон и его приятель Джейсон перестали меня преследовать, я бы назвала сегодняшний вечер почти идеальным.

– Хватит с ним разговаривать, – говорит Лэндон, как только Джейсон от меня отходит. – Ты пришла сюда со мной.

– Это не свидание, Лэндон, – вздыхаю я. – Я могу говорить, с кем захочу.

– Я надеру ему задницу, если он продолжит к тебе приставать, – отвечает он, чем вызывает у меня смех. Парни такие глупые: ни за что на свете я не уйду с этой вечеринки ни с одним из них.

Часы пролетают незаметно, как мелькание незнакомых лиц, с которыми мы теперь лучшие друзья. Такая общительность – верный признак того, что мне пора завязывать с выпивкой, однако я мужественно продолжаю. Мой разговор с Уиллом по-прежнему дает о себе знать, словно ядовитый шип, застрявший у меня в груди, и я продолжу заливать в себя алкоголь до тех пор, пока он полностью не выветрится из моей памяти.

– Давай потанцуем. – Джейсон появляется из ниоткуда. Где-то на задворках сознания мой внутренний голос говорит, что Лэндон из-за этого взбесится, но его заглушает другой голос, более громкий, который говорит, что это не моя проблема.

Джейсон забирает у меня стакан и отставляет его в сторону, а затем хватает меня за руки и тащит на танцпол. Для такого крупного парня он на удивление хорошо танцует, а для такой пьяной девушки я на удивление хорошо сохраняю равновесие. И в общем-то даже не возражаю, когда спустя одну-две песни наш танец превращается скорее в прелюдию. Не то чтобы все остальные на танцполе (роль которого на самом деле выполняет чья-то гостиная) не занимались тем же самым.

Вдруг меня отбрасывают назад, и я заваливаюсь на других танцующих, а Лэндон прижимает Джейсона к полу. Восстановив равновесие, я наблюдаю – удивленная и слегка позабавленная, – как эти два идиота бьют друг другу морду.

– Ты всегда вызываешь столько неприятностей? – спрашивает какой-то парень позади меня. Он горяч. Намного сексуальнее, чем Лэндон или Джейсон.

– Всегда. – Я улыбаюсь ему через плечо.

– Идем, – говорит он, кладя руку мне на поясницу. Он ведет меня во двор, захватывая по дороге еще пива.

Его зовут Эван, и что-то в нем меня особенно привлекает. Он высокий и хорошо сложенный: слишком мускулистый для кросса, но недостаточно накачанный для футбола. Примерно как Уилл.

Только что мы разговаривали на заднем дворе – и вот мы уже в чьей-то комнате. Наверное, я выпила больше, чем думала, но это ничего. Пришло время покончить с этим: встретиться лицом к лицу со своим худшим воспоминанием из ТУ и заменить его чем-то хорошим… Эван целует меня – и я ничего не чувствую. Его рука скользит под мою футболку, под лифчик – и я просто жду, когда это закончится, словно смотрю фильм, который мне не особенно интересен. Я просто испытываю удовлетворение от того, как далеко мы продвинулись, как близки к завершению. А потом его рука перемещается к моим джинсам – и я в панике вскакиваю с кровати.

– Прости. – От удивления он вытаращил глаза. – Я думал, ты не против.

– Я не могу, – задыхаясь, выдавливаю я. – Извини. Я думала, что смогу, но нет.

Эван встает с кровати, протягивая мне мою футболку.

– Все в порядке, Оливия, – говорит он. – Серьезно, все хорошо.

Он куда более мил, чем Марк Белл был бы при тех же обстоятельствах. Но Марк ведь меня и не спрашивал.

И не останавливался, пока я его не заставила.