Текст книги "Прерванная идиллия"

Автор книги: Элиза Ожешко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Слово честного человека…

Лицо старушки засияло радостью.

– Теперь я к услугам вашего сиятельства. Хорошо, я передам. Сердце – не камень… если болит, так болит! И когда можно пролить на него каплю бальзама, то почему этого не сделать? Что прикажете, ваше сиятельство, сказать ей?

– Скажите Кларе, что с моей стороны все это не было ни шуткой, ни капризом, но сначала – симпатией, а после – любовью и преклонением перед ее непорочной чистотой и благородством ее души… Скажите, что этому преклонению перед нею я приношу в жертву мою любовь к ней и что хотя я пережил много разлук, но никогда не был так потрясен до глубины души, как теперь… тем, что вынужден расстаться с ней; что я желал бы, чтобы воспоминания обо мне…

Слова застряли у него в горле, в глазах блеснули слезы… С глубоким поклоном он произнес:

– Прощайте! – и быстро ушел.

Старушка стремительно поднялась со своего места и, низко кланяясь два раза, сделала широкий реверанс, причем опять замелькали ее белые чулки.

Потом она села на скамеечку, приложила платок к глазам и расплакалась.

А белый с желтыми пятнами кот, не будучи в состоянии выпутать своих лапок, сидел вместе с чулком, спицами и клубком шерсти на другом конце крылечка и, жалобно мяукая, смотрел на нее.

В княжеской вилле ряд комнат был уже освещен лампами и канделябрами.

Князь Оскар, входя в великолепно убранный кабинет, оглянулся на следовавшего за ним Бенедикта.

– Лакей Юзеф уже рассчитан?

Камердинер смутился.

– Нет еще, ваше сиятельство! Он плачет и просит…

– Оставить его на службе!

А мысленно прибавил: «чем он виноват?»

– Попроси сюда господина Пшиемского.

И стал быстрыми шагами ходить взад и вперед по обширному, ярко освещенному кабинету, в который несколько минут спустя вошел тридцатилетний мужчина, брюнет небольшого роста, с умными глазами, живыми жестами и смелым, веселым лицом.

– Вы, князь, изволили меня позвать? Будем играть или писать?

Князь остановился перед ним.

– Это недурно, мой милый! Я взбешен, а ты предлагаешь мне играть или писать… Я хочу тебе сказать, что завтра мы едем в деревню… Прошу тебя сообщить еще сегодня всяким управляющим, адвокатам и тому подобным персонам, что если им что-нибудь от меня будет нужно, то пусть приезжают ко мне в деревню. Я здесь теперь не выдержу! Мне нужны движения, перемена места, забвение и, кроме того… я хочу, чтобы она могла возвратиться туда, где она была здоровой и довольной… Пожертвуй для меня своими Перковскими и поезжай со мною. Если ты не хочешь ехать, я тебя оставлю здесь, но один я сойду там с ума от отчаяния!..

Пшиемский уселся в кресло и шутливо спросил:

– Неужели так велико ваше отчаяние, князь?

А тот остановился перед ним и мрачно произнес:

– Шутки в сторону, Юлий! Я зашел дальше, чем сам думал… я страдаю, как осужденный на вечные муки!..

Лицо Пшиемского стало серьезным.

– В таком случае мне очень вас жаль, князь. Перковские – жеманные и глупые попугаи, которыми я пожертвую с удовольствием и поеду с вами. Но я никогда не думал, чтобы минуты, которые вы провели под моим именем, должно быть, очень приятно, могли окончиться так трагически…

Князь стал порывисто говорить:

– Милый Юлий! Ты один знаешь, что я думаю о людях: или льстецы, или ветреники, или неблагородные…

– Я слышал это не раз, – вставил Пшиемский.

– Также и женщины: или скучные и глупые, или веселые и испорченные, а не то – вмещающие в одном теле две души, из которых одна – небесная, а другая – адская…

– Я слышал и это.

– Жизнь – одна большая бессмыслица. Пока человек верит, он счастлив, но он дитя. Есть такие, которые до самой смерти не освобождаются от этой иллюзии. Но что остается тому, кто ее покинул? И если все – ложь, обманчивая тень и ничтожество…

– И это я слышу очень часто.

Князь остановился.

– Вот видишь! И я нашел то, во что уже перестал верить. В ней, даже в окружающих ее людях я нашел то, во что уже не верил. Даже в этой вдове ветеринара есть что-то такое…

– Какая вдова? Какого ветеринара? – удивился Пшиемский.

– Ты этого не знаешь, и это не важно… Но важно то, что в этих людях есть что-то такое!.. И благодаря ей я узнал это.

Он опустил руки и бросился в кресло.

– Но что же из этого, когда «она ушла, как некий сон чудесный!»

Князь закрыл руками глаза и замолчал. Веселое и смелое лицо его еще более омрачилось.

Через минуту Пшиемский встал, подошел к своему другу и, утешая его, стал говорить:

– Так отыщите ее! Нет ничего более легкого в таком маленьком городке.

Князь поднял голову и устремил на него пронизывающий взгляд.

– Зачем? – сказал он. – Ее нельзя ни купить за миллион, ни миллионом утешить…

– Простите мне, князь! Я вам дал плохой совет.

Его внушило мне сочувствие вашему горю…

И он стал быстро ходить по комнате, теребя свой черный ус и о чем-то напряженно думая.

Наконец он остановился перед своим другом.

– Так что же? – начал он неуверенным тоном. – Что же? Другого исхода нет! Вы тщетно искали по свету истинного чувства, счастья, смысла жизни и так далее. Теперь вам кажется, что вы нашли все это в этой девушке, которую ведь можно отыскать в течение каких-нибудь двух дней. Я беру это на себя. Я ее найду и… женитесь на ней, князь!

Князь поднял голову и посмотрел на своего наперсника, не веря своим ушам.

– Что ты сказал? – спросил он.

Пшиемский смело повторил:

– Князь, женитесь на ней!

Выражение лица князя стало быстро меняться. И, наконец, в обширном и роскошном кабинете раздались раскаты смеха:

– Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!

Прерывающимся от смеха голосом князь Оскар стал говорить:

– Ты великолепен, мой Юлий, право великолепен! Ха-ха-ха!.. Я думал, что умру от горя, но… ха-ха-ха! Ты мог бы мертвого рассмешить… ха-ха-ха!..

Он вынул из кармана платок и, приложив его к глазам, продолжал хохотать до слез:

– Ха-ха-ха! Ха-ха!