Текст книги "Трон и плаха леди Джейн"

Автор книги: Элисон Уэйр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Королева Екатерина Парр

Челси, март 1548 года.

Миссис Эллен, постучав, входит с рюмкой ликера на подносе.

– Повар попросил меня передать это вам, сударыня, – произносит она своим кротким голосом.

– Благодарю вас, миссис Эллен. Хорошо, что вы зашли. Я хотела спросить, всем ли вы здесь довольны.

– Ах, сударыня, – сияет няня, – мне ни в одном доме не жилось так чудно, как здесь. И, наблюдая за Джейн с тех пор, как она приехала в Челси, я удивляюсь переменам, что произошли с ней, сударыня. Дома она часто дулась, замыкалась, дерзила, а здесь повеселела.

– Я рада это слышать, – говорю я.

– Это оттого, что у вас в доме благополучие, ваше величество. Джейн расцвела под вашей опекой.

– Когда Джейн приехала, я о ней беспокоилась, – говорю я. – Она была точно мышонок, все сжималась и молчала, даже хуже, чем раньше. А теперь я слышу, что она громко смеется, да и в спорах не уступит. И больше не шарахается прочь от милорда, как вначале. Я заметила, что она успешно развивает свое остроумие. Готова поклясться, ей нравится с ним флиртовать, что его весьма забавляет. Вчера он говорил ей, какой она стала красавицей, а она так и зарделась, но думаю, она и в самом деле начинает в это верить.

Миссис Эллен улыбается:

– Меня тоже очень радуют эти перемены. Мне здесь нравится. А если Джейн счастлива, то и я тоже.

Признаться, я еще не встречала няни, которая бы так любила своего воспитанника.

– Мне приятно, что вы нашли новую подругу в лице Кэт Эшли, – говорю я.

Миссис Эшли – гувернантка леди Элизабет. Подобно миссис Эллен, эта добрая душа всецело предана своей воспитаннице, так что у обеих женщин есть много общего. Когда юные леди заняты уроками, можно увидеть миссис Эллен и миссис Эшли, сидящих вместе в гостиной или в саду за стаканчиком ликера и тарелкой засахаренных фруктов. Иногда я и сама к ним подсаживаюсь. Здесь у нас свободная обстановка. Мне когда-то так надоели придворные церемонии, что в собственном доме я требую соблюдать лишь необходимый минимум королевского этикета.

И все-таки я, как королева, не могу настолько пренебречь своим положением, чтобы поделиться с этими женщинами моими страхами. Некоторую дистанцию поддерживать нужно. Мне не подобает поверять такие вещи подчиненным.

Однако если так все и будет продолжаться, то я сойду с ума.

– Доброе утро, Кэт! – кричит милорд, врываясь ко мне в уборную, он весь светится радостью. Внезапно он замирает. – Ты не заболела, милая?

Я вытираю рот. Чувствую ужасную слабость.

– Возможно, я выгляжу нездоровой, Том, но со мной все хорошо. Даже замечательно. Понимаешь?

– Хочешь сказать, что ты счастлива, любовь моя? – бормочет он, нежно целуя меня в лоб. – Ты ведь была счастлива со мной сегодня ночью, а? И стесняться тут нечего.

Несмотря на одолевающую меня тошноту, я улыбаюсь его простодушию. Он совсем меня не понял.

– Что я пытаюсь объяснить тебе, Том, так это что я, кажется, беременна.

– Вот это новость, Кэт! – кричит он, снова меня целуя, на этот раз – яростно в губы, хватает на руки и начинает кружить.

– Прошу вас, милорд, прекратите, ради малыша, – смеюсь я, видя, как он взбудоражен.

Каждый мужчина, какого бы звания он ни был, хочет сына-наследника, и Том не исключение. Пять минут спустя он уже строит радужные планы на будущее, будущее нашего сына, которое он рисует себе полным богатств и почестей.

– На крестины мы устроим пышный прием, – заявляет он. – Я приглашу самого короля!

Он до того обрадовался вести о своем скоро предстоящем отцовстве, что я не могу поделиться с ним своими глубокими страхами.

Когда он, насвистывая, уходит в конюшни, я накидываю халат поверх сорочки и иду в комнату свекрови, почтенной леди Сеймур. Это мудрая старая женщина, которой, похоже, недолго уже осталось жить на белом свете, но она родила десятерых детей и должна понимать, как я себя чувствую.

– Сударыня, какая честь, – говорит она, поднимаясь, прямая как аршин, со своего кресла. Даже в этот ранний час она полностью одета и ни один волосок не выбивается у нее из прически.

– Миледи, – начинаю я, – я принесла вам чудесные новости. Я беременна.

И заливаюсь слезами.

– Ваше величество, пожалуйста, сядьте! – восклицает леди Сеймур. – Что с вами? Что-то случилось?

– Нет, кажется, все хорошо, – плачу я. – Но я боюсь. Мне тридцать шесть лет, и это мой первый ребенок.

– Ну успокойтесь же, сударыня, – твердо говорит моя свекровь. – Если вы будете волноваться, это может навредить ребенку.

– Вы, вероятно, считаете меня трусихой, – всхлипываю я. – Королева Англии не должна себя так вести. Я ведь не юная девочка. Но я знаю, что роды опасны для здоровья любой женщины и чем она старше во время первого зачатия, тем опаснее. Бог свидетель, как я боюсь за себя, но еще больше я боюсь за ребенка. Я хочу жить, чтобы растить мое дитя и направлять его. Мне невыносимо думать, что он останется сиротой в этом неспокойном мире.

– Вы, возможно, удивитесь, но так чувствует большинство женщин, – говорит леди Сеймур. – Это естественно, и вы должны совладать с собой. У вас будет все самое лучшее, что только можно купить за деньги, или я не знаю своего сына. Молитесь о счастливом исходе, ибо вы в руках Божьих, как и ваше дитя. И помните, что волнения матери вредны для нерожденного ребенка. Так что ваш долг – побороть свои страхи и думать о хорошем. Сударыня, простите меня за прямоту, но я говорю с вами как с собственной дочерью, а не с королевой.

– Вы так добры, миледи, – говорю я, немного успокоившись и приободрившись. – Я последую вашему совету и положусь на Господа.

В последующие дни и недели, хотя я изо всех сил гоню страхи прочь, меня одолевают черные мысли. Беременность, оказывается, нелегкое дело. Меня постоянно мучает усталость, донимает тошнота, меня больше не привлекают объятия Тома. Есть и другая причина для моих дурных предчувствий, хотя признаться в этом – значит выказать себя пустой кокеткой. Но, подобно всем женам на пороге среднего возраста и начинающим дурнеть, я страшусь, что беременность плохо отразится на моем лице и фигуре.

У моих, казалось бы, надуманных страхов есть еще одна причина. И это, я уверена, не просто мои фантазии. У меня рвется сердце, когда я сознаю, что Том охладел ко мне. Да, он по-прежнему ласков и вежлив, но из его любви исчезла страсть. Я напоминаю себе, что многих женщин мужья вообще никогда не любили, или жестоко с ними обращались, или приводили любовниц, и что во многих отношениях мой брак очень удачен. И все же мы столь пылко предавались любви в первые месяцы нашего брака, что нежность и уважение – плохая этому замена.

Какая же мука думать о том, что я потеряла!

Но это еще не все мои горести. Ибо нам с милордом было оказано великое доверие, которое, если мои страхи оправданны, безвозвратно обмануто. Потому что я почти не сомневаюсь, что муж испытывает любовное влечение к леди Елизавете.

Миссис Эллен

Челси, март 1548 года.

Пока еще холодно, чтобы сидеть на улице и наслаждаться весенним солнцем. Так что мы с миссис Эшли уединились в каморке, где хранится белье, греем руки над жаровней и обсуждаем наших дорогих воспитанниц. Кэт Эшли – словоохотливая женщина, любительница сунуть нос в чужие дела и посплетничать, но сегодня ее заботы вполне серьезны.

– То, что я вам сейчас расскажу, должно оставаться в секрете, – предупреждает она.

Я понимающе киваю. Видно, что ей уж очень невтерпеж выговориться.

– Можете мне доверять, – говорю я, – клянусь, я никому не проболтаюсь.

– Все началось прошлым летом, – говорит она. – Лорд-адмирал стал по утрам часто наведываться к миледи Елизавете в спальню, еще до подъема, тискать ее и щекотать, пока она лежала в постели. Я, конечно, всегда была при них, но он даже не обратил внимания, когда я пристыдила его и потребовала оставить ее в покое. А она, честно говоря, его словно поощряла. Лежит, бывало, хихикает под своим одеялом, пока он не отбросит его и не отшлепает ее по заду, а на ней, кроме тонкой сорочки, и нет ничего.

– Мне это совсем не нравится, – пораженно говорю я. – Это отвратительно. Ведь она еще ребенок.

– Годами-то ребенок, – угрюмо замечает миссис Эшли, – но в остальном – отнюдь нет. И вот, когда мы переехали к нему в Лондон, милорд продолжал наведываться в спальню каждое утро, а иногда он приходил в одном халате и с голыми ногами. И вот что я вам скажу: однажды его халат так широко распахнулся, что… остальное вообразите сами. То есть становилось ясно, что это вовсе не невинная игра между отчимом и ребенком.

– А что же сама леди Елизавета?

– В конце концов ей стало неловко. Она развитая девочка, но тут ее стыдливость грубо попрали. Она стала вставать и одеваться очень рано, успевая сесть за книги к его приходу. Но он продолжал являться по утрам неприлично одетым, и я наконец возмутилась. Я пригрозила, что расскажу обо всем королеве, если это не прекратится, а он просто рассмеялся, но приходить перестал. Однако, – вздыхает она, – когда мы вернулись в Челси, он снова взялся за свои штучки, являясь с каждым днем все раньше и раньше. Миледи, бывало, запирала дверь, но у него был свой ключ, и она как услышит, что он скребется в замке, так вскакивает и прячется за пологом кровати. А он ее схватит, вытащит оттуда и ну щекотать, пока она не взмолится о пощаде. Он всю ее облапал, вот что. А однажды он застал ее в постели и хотел поцеловать, но она его оттолкнула. Я сказала ему, что уже поползли слухи и чтобы он прекратил эту возню с миледи, а он клялся, что у него и в мыслях нет ничего дурного и что она ему как дочь. Он даже пригрозил пожаловаться на меня регенту, если я снова об этом заговорю.

– Но королева, она-то знала, что происходит?

– Вот что странно: раз или два она сама участвовала в этих свалках. Потом, когда мы были в Ханворте, они с адмиралом гонялись за леди Елизаветой по садам, а когда поймали, королева крепко ее схватила, а адмирал взял пару садовых ножниц и порезал ее платье на ленты. Все трое при этом хохотали. Уж как мне это не понравилось, потому что они испортили хорошее платье черного дамаста, которое она носила как траур по отцу. Я пыталась поговорить с королевой, но она велела мне не беспокоиться из-за якобы простой невинной шалости. Но я-то беспокоилась, да еще как, – объясняет она с несчастным видом.

– А я и не знала об этом, – говорю я.

– Но это еще не все. – Она закусывает губу. – Недавно королева стала что-то подозревать. Я не знаю, что именно произошло, а моя юная леди ни за что не скажет – она все держит при себе. Первый раз я услышала об этом, когда королева вызвала меня и сказала, что адмирал видел, как леди Елизавета в галерее обнимает за шею некоего мужчину. Но единственный мужчина, что жил в то время в доме – за исключением доктора Айлмера, – был ее наставник; не доктор Эшем, который тогда был в отъезде, а доктор Гриндаль, а он старый и больной, и его уж никак нельзя заподозрить.

– Похоже, что адмирал пытался отвести подозрение от себя. И сделал это весьма неуклюже.

– Возможно, – с сомнением говорит Кэт. – Но если слуги начали сплетничать, то недолго осталось ждать – скоро и королева обо всем узнает. Если она уже не прослышала. Но она же не дура, королева Екатерина. По-моему, так она сама все придумала, не желая обвинять собственного мужа передо мною. Она велела мне держать леди Елизавету построже, что я и исполняю, будьте уверены.

– И что же, адмирал по-прежнему приходит в спальню леди Елизаветы по утрам? – любопытствую я.

– Нет. С тех пор, как королева поговорила со мной. Я думаю, он догадался, что она, должно быть, что-то заподозрила.

– Тогда давайте будем надеяться, что делу на этом пришел конец, – предлагаю я.

– Давайте будем надеяться, – угрюмо откликается она.

Я сижу молча. Я была так счастлива здесь, у королевы, да и Джейн тоже, но теперь меня одолевают сомнения – вряд ли при всей этой сумятице здесь подходящее место для моей юной леди.

Леди Джейн Грей

Челси, март 1548 года.

В резиденции королевы что-то происходит. Об этом свидетельствуют случайные обрывки слов, смолкающие при моем появлении разговоры и ощущение, что королева не так счастлива, как она хочет казаться. Что-то происходит, как в то страшное время при дворе, почти два года назад, но никто не торопится разъяснить мне, что именно. Я уверена, что миссис Эллен обо всем известно, но она, конечно, как обычно, постарается отгородить меня от неприятностей. Без толку спрашивать леди Елизавету – хотя я догадываюсь, она тут замешана, – потому что мне хорошо известна ее хитрость и умение хранить собственные секреты.

Потом, когда я однажды иду в покои королевы за книгой, я встречаю там леди Тирвит, фрейлину, которую я недолюбливаю. В почтительной и даже заискивающей манере она заводит со мной разговор, в течение которого упоминает, словно об известном факте, что однажды я стану королевой Англии.

– Я? – изумляюсь я.

– Разумеется, миледи, – отвечает леди Тирвит, смутившись. – Я полагала, вы знаете.

– Нет. – Я просто сражена.

– Я говорю вам правду, миледи. Королева прямо так и сказала.

Я в смятении бегу разыскивать королеву и нахожу ее в оранжерее, где она увлеченно беседует с главным садовником. Мельком взглянув мне в лицо, она прикладывает палец к губам, отпускает садовника и ведет меня в тенистую зеленую беседку, где нам никто не помешает. Я больше не могу молчать.

– Сударыня, – взрываюсь я, – леди Тирвит говорит, что я должна стать королевой Англии. Как такое может быть? Король в добром здравии, и у него две сестры-наследницы.

Лицо королевы выражает спокойствие. Она берет меня за руку:

– Джейн, когда твои родители отправили тебя ко мне, они уповали на то, что лорд-адмирал сможет посодействовать твоему браку с его величеством. Такие вещи требуют времени, но мы все уверены, что милорд однажды это устроит. Тебе не говорили, на тот случай, если дело сорвется, чтобы ты не питала тщетных надежд. Леди Тирвит напрасно проговорилась об этом, ведь клялась не разглашать тайны, но она, возможно, считала, что тебе все известно.

– Мне – замуж за короля? – шепотом спрашиваю я.

– Да, Джейн. Милое дитя, ты обладаешь всеми качествами, которыми должна обладать идеальная королева, ты была бы чудесной женой любому принцу. Более того, вас с королем объединяют общие взгляды на религию, и я не сомневаюсь, что его величество также желает этой партии, как и мы.

У меня пропадает дар речи. Так вот почему королевские фрейлины так со мной почтительны. Я-то думала, что это благодаря моему рождению или, возможно, учености.

Видя мое замешательство, королева Екатерина обнимает меня:

– Джейн, ты, наверное, с самого раннего детства знала, что однажды для тебя устроят династический брак, который принесет возвышение вашему дому.

– Я-то знала, сударыня, но и не думала заглядывать так высоко, – говорю я. – Миледи моя матушка всегда старалась внушить мне, что любовь не будет иметь значения при выборе мужа и я должна буду полюбить его после свадьбы. Но что меня сочтут достойной женой для самого короля – да он же величайший из государей в христианском мире!

– А я вижу, что и ты к нему не совсем холодна, – улыбается королева.

– Я едва с ним знакома, – краснею я, – и мы оба еще очень молоды. Я не ищу земной роскоши и возвышения, как известно вашему величеству, но я была бы рада выйти замуж за хорошего человека своего возраста, с которым у нас общая вера и интересы.

– Разумеется, – отвечает она. – Муж-ровесник – это благо. Я знаю девушек, которых против их воли выдали замуж за стариков, годившихся им в деды. Но король юн и обещает стать красивым мужчиной. Он более усердный христианин, чем его отец, гораздо серьезнее, и невозможно себе представить, чтобы его постигли подобные неудачи в семейной жизни.

– Думаю, я могла бы полюбить его, – робко говорю я. Раньше я никогда по-настоящему не задумывалась о замужестве. – И я изо всех постараюсь следовать примеру вашего величества, чтобы быть хорошей женой и королевой.

Королева с улыбкой гладит меня по руке. Душу мою переполняет чувство восторга.

– Наверное, сам Господь определил меня на это высокое место, – с придыханием говорю я. – Его намерения ясны. Он использует меня, Его покорное орудие, дабы свершилась воля Его в Англии. Целью моей жизни должна стать помощь и поддержка нашему первому королю-протестанту в его предначертанных свыше трудах.

– Я молюсь, чтобы это было так, – говорит королева, крепко сжимая мне руку.

– Теперь все становится на свои места, – говорю я. – Мои горести до сего времени были ниспосланы мне Господом, дабы испытать мою веру, подготовить и закалить для великого дела, что ждет впереди.

Ее величество взирает на меня с заметным волнением:

– Ты наделена поразительной для своего возраста сознательностью и мудростью. Словами не передать, как я рада, что ты так восприняла эту весть. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, но помимо того – чтобы ты знала: в твоей жизни есть высшая цель. Брак – это больше, чем политический расчет, а ты ощутила за этой практической сделкой, заключенной адмиралом и твоим отцом, Божью волю, и за это я благодарю Господа.

Уайтхолл, март 1548 года.

По велению королевы меня доставили во дворец для аудиенции у короля. Она попросила адмирала сказать регенту, что я достигла необыкновенных успехов в науках и что его величество должен встретиться и побеседовать со мной, поскольку ему может понравиться общество кузины-ровесницы.

При дворе теперь гораздо больше пекутся о манерах, чем в дни короля Генриха, так что королева прежде обучает меня необходимым правилам этикета. В назначенный полдень, когда о моем прибытии объявляют у дверей тронного зала, я три раза приседаю в реверансе, после того как вхожу в зал, не смея поднять глаз, чтобы не споткнуться. Поднявшись, делаю три шага и снова опускаюсь три раза подряд. Еще через три шага оказываюсь у подножия трона и снова трижды приседаю. Затем я опускаюсь на колени, и худая детская рука, унизанная кольцами, протягивается мне для поцелуя.

– Поднимитесь, кузина, добро пожаловать, – произносит король высоким повелительным голосом.

Напомнив себе, что я должна падать на колени всякий раз при обращении к нему, я встаю, поднимаю на него взгляд и вижу щуплого рыжеволосого мальчика, лопоухого, с острым подбородком. Он немного напоминает эльфа, хотя и очень величавого. Его глаза глядят холодно из-под полуприкрытых век. Наверное, подружиться с ним будет нелегко.

– Я наслышан о ваших совершенствах, – изволит начать его величество.

Снова став на колени, я робко отвечаю:

– Я стараюсь, как могу, сир.

– Вас обучает доктор Айлмер, – говорит он, немного оживляясь. – Доктор Чик высокого о нем мнения. Вам очень повезло с наставником, кузина.

Этот мальчик чуть моложе меня, но держится так, будто много старше.

– Я всей душой предана ему, сир.

– А что вы думаете об этом? – спрашивает король, вынимая из кармана пергамент, который он подает мне. Это перевод на греческий, и хорошо исполненный.

– Ваша собственная работа, сир? – отваживаюсь полюбопытствовать я.

– Да. Я сделал перевод сегодня утром. Так что же, кузина, каково ваше мнение? Интересно, вы уже изучали это?

И даже больше, думаю я, но, конечно, произнести этого вслух не могу, кроме того, я не должна впасть в грех гордыни. Мне это легко дается, и то не моя заслуга, но дар Божий.

– Я потрясена ученостью вашего величества, – говорю я.

– Могли бы вы перевести это обратно на латынь? – предлагает он, внимательно глядя на меня.

– Попытаюсь, сир. – Я смотрю на греческий текст, который как-то мгновенно обращается в моей голове в латынь. Я нарочно медлю, запинаюсь на одном-двух словах, но тем не менее король выглядит озадаченным.

– Доктора Айлмера следует поздравить с ученицей, – говорит он, когда я заканчиваю. В его голосе мне слышится ирония.

Потеряв интерес к урокам, он предлагает сыграть в карты. Король садится на стул с подушкой, а мне указывает на табурет. Придворные, изящные лорды и леди, с россыпями бриллиантов на одеждах павлиньей раскраски, присутствующие в отделанной гобеленами зале, окружают нас, чтобы понаблюдать за игрой. Во время оживленной партии моя скованность проходит. Ибо, несмотря на все условности, разделяющие нас, я, кажется, ему нравлюсь. Король редко улыбается, чересчур серьезен для своих лет, слишком сдержан, но вполне дружелюбен.

Покончив с игрой, он ведет меня в свою личную галерею, показывая портреты наших общих предков.

– Это король Генрих Седьмой, мой дед и ваш прадед, миледи Джейн. А это ваша бабушка, Мария Тюдор, герцогиня Суффолкская.

– Говорят, она была очень красива, сир.

– Вероятно, в молодости, но не на этом портрете, – бесхитростно замечает он.

– Мне нравится вот этот, – говорю я, указывая на изображение светловолосой молодой женщины в золотом платье и капоре. Король на секунду задерживает на нем взгляд.

– Это моя мать. Она умерла, когда я родился.

В его голосе нет ни тени чувства, но это и понятно. Он совсем ее не знал. Однако его холодная лаконичность обескураживает. Трудно себе представить, что короля вообще что-то может тронуть.

Вскоре настает время для его занятий стрельбой из лука. Когда мы прощается, я опускаюсь на колени и целую ему руку.

– Прощайте, кузина, – произносит он.

Ничто не свидетельствует о том, что я пришлась ему по душе, а тем более что я, возможно, когда-нибудь стану его супругой. Я отступаю от него, снова приседая в реверансах, пока два пажа распахивают для меня двери, и мне не верится, что я когда-либо полюблю этого холодного бесстрастного мальчика, как должна любить жена мужа.