Текст книги "Элинор Арнасон Пять дочерей грамматистки "

Автор книги: Элинор Арнасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Элеонор Арнасон

Пять дочерей грамматистки

Жила-была грамматистка, и жила она в великом городе, который более не существует, так что нам нет нужды его называть. Хотя она была очень ученой и трудолюбивой, и ее дом был полон книг, она не преуспевала. Тяжелое положение это усугублялось тем, что у нее было пять дочерей. Ее муж, усердный ученый, ничего не понимавший в практических делах, умер вскоре после рождения пятой дочери, и грамматистке пришлось растить их одной. Это было нелегко, но она сумела дать каждой хорошее образование, а вот предложить за каждой приданое – совершенно необходимое в той культуре, к которой принадлежала наша грамматистка – она никак не могла. Так что ее дочки и мечтать не смели о замужестве. Им предстояло стать старыми девами и добывать себе скудное пропитание, устроившись писцами на городском рынке. Грамматистка мучилась и тревожилась, пока старшей дочери не исполнилось пятнадцать лет.

Тогда девушка пришла к матери и сказала:

– У тебя нет возможности содержать меня. К тому же надо подумать и о моих сестрах. Дай же мне, что можешь, и я отправлюсь на поиски счастья. Все-таки одним ртом будет меньше.

Мать поразмыслила и достала мешок.

– Он набит существительными, которые я считаю твердой основой и драгоценностью языка. Даю их тебе, потому что ты старшая. Возьми их и используй, как сумеешь.

Старшая дочь поблагодарила мать, поцеловала сестер и отправилась в путь с мешком существительных за спиной.

Время шло. Девица все странствовала, перебиваясь, как могла, и наконец пришла в страну, затянутую туманом. Все там выглядело неясным и зыбким. Старшая дочь мыкалась туда-сюда, толком не зная, где находится, пока не добралась до места, полного теней, которые показались ей похожими на дома.

Далекий дребезжащий голос прокричал:

– Слушайте! Слушайте! Слушайте! Тот, кто владеет этой землей, отдаст своего сына или дочь тому или той, кто сумеет рассеять проклятый туман.

Старшая дочь поразмыслила и развязала мешок. Из него посыпались существительные, четкие и определенные. «Небо» взмыло ввысь и заполнило серость в вышине. «Солнце» взлетело вверх и озарило небо. «Трава» поднялась над смутной серой землей. «Дуб», «вяз» и «тополь» выросли над травой. «Дом» последовал за ними, и «город», и «замок», и «король».

Теперь в солнечных лучах старшая дочь увидела людей. Воздавая гостье хвалы, они проводили ее в замок, где благодарный король отдал ей своего старшего сына. Разумеется, они поженились, зажили счастливо и народили много четких и определенных детей.

Со временем они начали править страной, которая получила название Вещность. Она прославилась своими сияющими небесами, яркими пейзажами и твердыми ясномыслящими гражданами, которые всему предпочитали то, к чему могли прикоснуться и взять в руки.

Теперь рассказ пойдет о второй дочери. Как и ее сестра, она пришла к грамматистке и сказала:

– Тебе слишком трудно содержать нас четверых. Дай же мне, что можешь, и я отправлюсь на поиски счастья. Все-таки одним ртом будет меньше.

Мать поразмыслила и достала мешок.

– В нем хранятся глаголы, которые я считаю силой языка. Даю их тебе, потому что ты моя вторая дочь, к тому же самая бесстрашная. Возьми это и используй, как сумеешь.

Вторая дочь поблагодарила мать, поцеловала сестер и отправилась в путь с мешком глаголов за спиной.

Подобно своей старшей сестре, вторая дочь перебивалась в пути, как могла, и наконец пришла в страну нестерпимого зноя. Солнце пылало в тусклом пыльном небе. Куда она ни смотрела, все было погружено в вялую истому. Пчелы, обычно самые хлопотливые из всех живых существ, цеплялись за свои ульи, не в силах преодолеть сонливость и полететь за нектаром и пыльцой. Пахари спали у своих плугов. Волы, запряженные в эти плуги, тоже спали. В городках торговцы сидели по своим лавкам, не в силах зазывать покупателей.

Вторая дочь брела и брела вперед. Мешок за ее спиной становился все тяжелее, а солнце напекало ей голову, и она уже почти не могла ни двигаться, ни думать. Наконец на площади одного городка она увидела мужчину в вышитой тунике королевского герольда. Он сидел на краю городского фонтана и водил по воде одной рукой.

Когда девушка приблизилась, он чуть встрепенулся, но не мог головы поднять от изнеможения.

– Слу… – произнес он наконец едва слышным шепотом. – Королева этой страны сочетает… сочетает браком свое дитя с тем, кто сумеет покончить с этим оцепенением.

Вторая дочь поразмыслила и развязала мешок. «Ходи» выпрыгнуло наружу, а за ним «наддай» и «скачи», «беги», «прыгай», «лети». Глаголы зажужжали по всей стране, подобно пчелам. Настоящие пчелы приободрились в ответ, как и все тамошние птицы, земледельцы, волы, домашние хозяйки и купцы. В каждом городке начали лаять собаки. Только кошки продолжали лежать, свернувшись клубочком – у них было свое понятие, когда спать, а когда бодрствовать.

«Дуй» выпрыгнуло из мешка, а за ним «задувай». Флаги страны заполоскали. Подобно холодному северному ветру или грозе, глаголы гудели и гремели. Вторая дочь в изумлении держала мешок открытым, пока из него не выполз последний глагол и не взлетел вверх.

Горожане плясали вокруг своей избавительницы. На молочно-белом рысистом верблюде прибыла королева.

– Выбирай любого из моих детей. Ты достойна того, чтобы стать членом королевской династии.

Королевские дети выстроились перед ней – красивые юноши и прелестные девушки. Все они вздрагивали и подергивались под воздействием глаголов.

Всех, кроме одного, заметила вторая дочь. Один высокий юноша стоял неподвижно, хотя ему это и стоило некоторых усилий. У остальных королевских отпрысков глаза были, как у ланей или верблюдов; глаза юноши светились умом. Дочь грамматистки шагнула к нему. Юноша сказал:

– Я наследный принц. Выходи за меня, и ты станешь женой короля. Если счастье нам улыбнется, у нас родится сын, чтобы править страной после моей смерти. Но что бы ни произошло, я буду любить тебя вечно, потому что ты спасла мою страну от тягостной дремоты.

Разумеется, дочь грамматистки выбрала этого принца.

Опухшие от лени и расшевеленные всеми этими глаголами жители страны стали кочевниками, следуя верхом на лошадях по пыльным равнинам за стадами круторогого скота. Вторая дочь грамматистки рожала детей в повозках, смотрела, как они росли верхом на лошадях, и счастливо дожила до бодрой старости, всегда рядом со своим супругом, королем кочевников. Страна, которой они управляли, не имевшая ни четко определенных границ, ни столицы, стала называться Перемена.

Теперь рассказ возвращается к грамматистке. К этому времени ее третьей дочери исполнилось пятнадцать.

– Дом, с тех пор как мои старшие сестры его покинули, кажется почти пустым, – сказала она матери. – И мы почти всегда едим досыта. Но это не причина, чтобы я осталась дома, когда они ушли искать счастье. Дай же мне, что можешь, и я пойду своей дорогой. Все-таки одним ртом будет меньше.

– Ты самая прелестная и элегантная из моих дочерей, – сказала грамматистка. – А потому я даю тебе этот мешок с прилагательными. Возьми их и используй, как сумеешь. Да сопутствуют тебе удача и красота.

Третья дочь поблагодарила мать, поцеловала сестер и отправилась в путь с мешком прилагательных за спиной. Нести его было нелегко. В одном углу лежали слова вроде «розовый» и «изящный», которые почти ничего не весили, но зато трепетали. А другой угол камнями оттягивали «темный», «мрачный» и «ужасающий». И, казалось, не было никакой возможности уравновесить их. Третья дочь справлялась, как могла, и грациозно брела вперед, пока не пришла в унылую пустыню. День тут наступал внезапно – белое солнце выскакивало на безоблачное небо. Свирепый свет выбелял землю. Воды было мало. Люди тут жили в пещерах и глубоких каньонах, укрываясь от солнца.

– Наша жизнь – это голый камень, – сказали они третьей дочери грамматистки, – и смена дня на мрак ночи. Мы слишком бедны, и у нас нет ни короля, ни королевы, но мы отдадим самого уважаемого среди нас, нашего шамана, в супруги тому, кто сумеет облегчить наше положение.

Третья дочь поразмыслила, потом сбросила со спины неудобный мешок, поставила его торчком на иссохшей земле и развязала. Из него, словно бабочки, выпорхнули «розовый» и «изящный». За ними последовал «смутный», напоминавший ночную бабочку.

– Наш край больше не будет голым и бесцветным, – закричали люди с восторгом. – У нас будут и заря, и сумерки, о которых слагались легенды.

Одно за другим появлялись все новые прилагательные: «сочный», «броский», «красивый», «пышный». Это последнее прилагательное напоминало краба с густой растительностью на панцире. Когда он пополз по спекшейся земле, с него начали падать растения – а может быть, они вырастали вокруг него – но в любом случае за ним тянулся зеленый след.

Наконец мешок почти опустел, и остались в нем только неблагозвучные слова. «Слизистый» высунул было щупальце, но третья дочь туго затянула шнурок. «Слизистый» завизжал от боли. Под ним наихудшие прилагательные забурчали:

– Нечестно! Нечестно!

Шаман – высокий, красивый – примерял разные прилагательные. Он/она/оно особенно заинтересовался (-лась, – лось) прилагательными «мужской», «женский», «средний».

– Не могу выбрать, – сказал шаман. – Прежде мы всегда стояли перед ясным выбором. Эти сложности заставляют сомневаться во всем.

Внимание шамана привлекли вопли обиженных прилагательных. Он, она или оно подошел (-шла, – шло) и посмотрел (-ла, – ло) на мешок, из которого все еще торчало извивающееся щупальце.

– Это неправильно. Мы просили покончить с аскетизмом, однообразием, однако и слащавость нам не по душе. Там, на дне этого мешка, есть слова, которые могут нам когда-нибудь понадобиться: «божественный», «грозный», «потрясающий» и так далее. Развяжи его и выпусти их.

– Ты уверен? – спросила третья дочь.

– Да, – сказал шаман.

Она развязала мешок. Наружу выползло «слизистый» и другие столь же сомнительные слова. Шаман одобрительно кивал, пока оттуда появлялись все новые и новые неприятные прилагательные. Последним после «угрюмый» и «потрясающий» появился «божественный». Шаман просиял, как алмаз или грозовая туча в солнечных лучах.

– Видишь, – сказал шаман. – Разве это не стоит всего остального?

– Ты – святой человек, – сказала третья дочь. – И, возможно, тебе ведомо то, чего не знаю я.

«Божественный» пополз к горам. Третья дочь скатала свой мешок.

– Готово! – сказала она. – Он совсем пустой.

Люди оглядывались по сторонам. Их край все еще оставался пустыней, но теперь по небу плыли облака, создавая игру света на обрывах и плоских вершинах холмов. И благодаря этому цвета пустыни запестрели разнообразием. В горах пошел дождь – серая дымка, питающая прозрачные ручьи, которые побежали по дну каньонов. Растительность, разбросанная крабом «пышный» и увлажняемая ручьями, обрела десятки оттенков зелени.

– Наш край прекрасен! – вскричали люди. – И ты сочетаешься браком с нашим шаманом.

Но шаман все еще примерял прилагательные и никак не мог решить, какой пол он, она или оно выберет для себя – мужской, женский или средний.

– Я не могу вступить в брак с тем или с той, кто не знает, на что решиться. Неброскость – это одно, нерешительность – совсем другое, – заявила третья дочь.

– В таком случае, – сказали люди, – ты станешь нашей первой королевой, а шаман станет твоим первым министром.

Так и сбылось. Со временем третья дочь вступила в брак с молодым охотником, и у них было несколько детей с характерами незначительно разнящимися.

Край процветал, хотя плодородным так и не стал, если не считать дна каньонов. Но люди не жаловались. Они дорожили красками утренней зари и сумерек, игрой света на плоских холмах, блеском воды, бегущей по камням, посверкиванием крыльев жуков и птиц в полете, медленным движением овец по склонам – будто облаков под облаками. Их страна получила название Неброскость. Она находилась к северу от Вещности и к западу от Перемены.

А в неназванном городе достигла совершеннолетия четвертая дочь грамматистки.

– У нас теперь у каждой есть своя комната, – сказала она матери, – и еды хоть отбавляй. Но у моей сестры и у меня по-прежнему нет приданого. Я не хочу быть старой девой и добывать пропитание на рынке. А потому я решила уйти, как ушли мои старшие сестры. Дай же мне, что можешь, и я постараюсь распорядиться твоим даром, как сумею. А если стану богатой, пошлю за тобой.

Мать поразмыслила и пошарила у себя в кабинете, почти совсем пустом. Книги она давно продала, чтобы платить за образование дочерей, и драгоценных слов осталось очень мало. В конце концов ей удалось наполнить мешок наречиями, хотя они были очень резвыми малютками и все время старались сбежать.

Но хорошая грамматистка способна совладать с любым словом. Когда мешок был набит битком, она отдала его четвертой дочери.

– Вот все, что у меня осталось. Надеюсь, он тебе пригодится.

Четвертая дочь поблагодарила мать, поцеловала последнюю оставшуюся в доме сестру и зашагала по тракту с мешком за спиной.

Путь ее оказался очень долгим. Но она одолевала все трудности с достоинством, так как была самой энергичной из пяти дочерей и самой бойкой. Она шла – быстро, медленно, плавно, неровно, – а мешок подпрыгивал у нее на спине то вправо, то влево – и пищал.

– Что в нем? – спрашивали другие путники. – Мыши?

– Наречия, – отвечала четвертая дочь.

– На них никакого спроса нет, – говорили путники. – От мышей тебе было бы больше проку.

Это попахивало явной ложью, но четвертая дочь не принадлежала к тем, кто ввязывается в споры. Она шла и шла, вперед да вперед, и вот ее башмаки протерлись до дыр и свалились с ее усталых ног. Она села на придорожный камень и стала растирать босые ступни, а мешок пищал рядом.

Перед ней остановился красивый юноша в многоцветной одежде.

– Что у тебя в мешке? – спросил он.

– Наречия, – коротко ответила четвертая дочь.

– Значит, ты, как и я, держишь путь на новую языковую ярмарку.

Четвертая дочь удивленно подняла голову и тут заметила румяные щеки юноши, его ярко-рыжие кудри.

– Куда? – спросила она с интересом.

– Я из страны Неброскости, и к моему седлу приторочен сундук с прилагательными всевозможных цветов, разложенными по ящичкам: «аквамариновые», «огненно-рыжие», «багряные», «пунцовые», «бирюзовые» – ну, словом, у меня есть любые. У тебя прохудились башмаки. Садись на мою лошадь, и я довезу тебя до ярмарки.

Четвертая дочь охотно согласилась, и красивый юноша, которого, как оказалось, звали Огненный, привел лошадь на ярмарку. Там в ларьках с пестрыми навесами выставили напоказ свои товары чеканщики слов и купцы: твердые существительные, деятельные глаголы, неброские прилагательные. А вот наречий ни у кого не было.

– Ты привезла именно тот товар, какой требуется, – сказал Огненный с завистью. – Может быть, возьмем один ларек на двоих? Я раздобуду клетки для твоих наречий – они у тебя слишком резвые, а ты можешь помочь мне расположить мои цвета в наиболее выгодных сочетаниях.

Четвертая дочь согласилась, и они открыли свой ларек. На прилавке стояли клетки с наречиями, которые пищали и прыгали, кроме самых медлительных. А прилагательные юноши были подвешены к навесу и колыхались под легким ветерком. Когда покупатели останавливались, привлеченные наречиями, Огненный говорил:

– Как может быть «небо» без «голубого»? Как может быть «золото» без «сверкающего»? И что толку от глагола без уточнения? Достаточно ли «идти» без «медленно» или «быстро»? Подходите, покупайте! Подходите, покупайте! У нас есть «кокетливо» и «сердито», «осведомленно» и «любяще», а кроме того, богатейший выбор прилагательных. Поезжайте домой с удачной покупкой: десятком цветовых оттенков и клеткой, полной наречий!

Наречия раскупались нарасхват, и прилагательные тоже расходились хорошо. К концу ярмарки и Огненный, и четвертая дочь разбогатели, а оставалось еще много непроданных наречий.

– Наверное, они размножались, – сказал Огненный, – хотя я ничего не замечал. – Что ты будешь делать с ними?

– Выпущу на свободу, – сказала четвертая дочь.

– Почему? – спросил Огненный.

– У меня достаточно денег, чтобы жить безбедно с моей матерью и младшей сестрой. «Жадный» – это прилагательное, а я прилагательными не торгую.

Она открыла клетки. Наречия выбежали на свободу – медленно, быстро, вприпрыжку, весело. Они размножались и размножались на поросшей кустами равнине вокруг ярмарки. Эта область обрела название Разнообразие. Люди поселялись там, чтобы наслаждаться свежей бодрящей разнообразной погодой, не говоря уж о ярмарке, которая с тех пор стала ежегодной.

Ну а четвертая дочь построила прекрасный дом на холме над ярмаркой, откуда могла любоваться широкими просторами. За домом среди кустов она поставила кормушки для наречий и послала за матерью и последней оставшейся дома сестрой. Они зажили втроем припеваючи. Четвертая дочь не вышла замуж за Огненного, хотя навсегда осталась благодарна за помощь. Отличная жизнь, утверждала она, если есть деньги и тебя уважают.

Со временем совершеннолетия достигла и пятая дочь. Четвертая предложила ей приданое, но она сказала:

– Я не хочу быть приживалкой. Пусть матушка даст мне то, что у нее осталось, и я отправлюсь на поиски счастья.

Мать пошла к себе в кабинет, теперь снова полный книг, и осмотрелась.

– У меня есть новая коллекция существительных, – сказала она младшей дочери.

– Насколько я знаю, благодаря им преуспела моя старшая сестра. Я не хочу повторять чужой путь… Глаголы чересчур деятельны, – добавила она, – а прилагательные слишком разнообразны. У меня простой характер, люблю организованность и упорядоченность.

– Ну, а если наречия? – спросила мать.

– Ничего другого нет?

– Только предлоги, – сказала мать и показала их младшей дочери. Тусклые кратенькие слова, вроде штучек, которые кузнец мог выковать из кусочков железного прута. Одни были согнуты под углом, другие загнуты в крючки, а кроме того, имелись кружочки и спиральки. Но что-то в них нашло отклик в сердце младшей дочери.

– Я возьму их, – сказала она и насыпала целый мешок. Потом поблагодарила мать, поцеловала сестру и отправилась в путь.

Предлоги, хотя и маленькие, оказались тяжелыми, и у них были острые уголки. Младшей дочери не доставляло никакого удовольствия нести их, но она обладала настойчивостью и всегда доводила до конца все, за что бралась. Топ-топ-топ – шла она по дороге, которая со временем запетляла по изломанной почве, полной расселин и зубчатых вершин. Местная геология была не менее хаотичной. Вулканические породы вторгались в осадочные слои. Новые породы пролегали под старыми. Младшая дочь, которая любила организованность, никогда еще не видела такой мешанины. Однако она была девицей разумной и знала, что не способна упорядочить целый горный хребет.

– Пусть остается как есть, – сказала она. – Мои заботы – собственная жизнь и судьба других людей.

Дорога становилась все более ухабистой и запущенной. Тропки то ответвлялись от нее, то вливались или же кончались, никуда не приведя, как младшая дочь убедилась на опыте.

– Этот край нуждается в геодезистах, – бормотала она раздраженно (несколько наречий замешались в предлоги, иногда выскакивая наверх, «раздраженно» было одним из них).

Затем дорога превратилась в тропу, зигзагами спускающуюся по горному склону. В долине девица увидела городок из лачуг. Впрочем, городок, возможно, слово неподходящее. Лачуги были хаотично разбросаны по дну долины и по склонам над ней. Ни малейшей симметрии или упорядоченности. Поджав губы – манера, которую она переняла от матери (та всегда поджимала губы, наткнувшись на предложение, не поддающееся грамматическому анализу), – пятая дочь начала спускаться по тропе.

Достигнув дна долины, она увидела беспорядочно мечущихся людей.

– Безумие! – сказала пятая. Предлоги в мешке одобрительно зазвякали, словно начинающие бить куранты.

Две женщины чуть впереди нее заспорили – из-за чего, она не поняла.

– Объясните, что здесь происходит! – вскричала пятая дочь, а предлоги в мешке звякали и брякали.

– Здесь, в кантоне Хаоса, абсолютно невозможно согласие, – сказала одна из женщин. – Возраст прежде красоты или красота прежде возраста? Что было первым – курица или яйцо? В силе – право или в праве – сила?

– Это, бесспорно, безумие.

– Как же нам договориться? – спросила вторая женщина. – Мы живем вверх дном, тяп-ляп, без всякой надежды на лучшее, – с этими словами она ударила первую женщину по голове живой курицей.

– Яйцо! – вскричала первая женщина.

– Дура! – вскричала вторая.

Курица закудахтала, а младшая дочь грамматистки развязала мешок.

Наружу посыпались предлоги: «в», «к», «из», «с», «от», «у», «над», «под», «через» и так далее. Когда она наполняла ими мешок, они походили на угольнички и крючки. Теперь, двигаясь вперед стройными рядами, они напомнили ей муравьев. Конечно, это были очень крупные муравьи, каждый – величиной с женскую кисть: металлически серые туловища, глаза, как ограненный и отшлифованный красный железняк, а изо ртов торчат не то щипцы, не то клещи. Их тонкие ножки, уверенно ступающие по земле, казались сделанными из гвоздиков или проволочек.

Каким-то образом все, через что или мимо чего они проходили, упорядочивалось. Лачуги обернулись добротными коттеджами, петляющие тропы стали улицами. Поля теперь были прямоугольными. Деревья выстроились вдоль улиц и дорог стройными рядами. Горные склоны опоясались террасами.

Сами горы остались такими же хаотичными, как и раньше.

– Всякому порядку бывает предел, – заключила пятая дочь. Остававшаяся у ее ног горстка предлогов колокольчиками прозвенела согласие.

Аккуратными группами к ней подошли местные жители.

– Ты спасла нас от полной неразберихи. Мы – республика, а потому не можем предложить тебе трон. Но, пожалуйста, стань нашей первой гражданкой. Если хочешь выйти замуж, выбери любого из нас. Но что бы ты ни решила, не уходи, оставив нас без этих замечательных козявок.

– Я остаюсь, – согласилась пятая дочь. – И открою школу грамматики. Ну, а что до замужества, пусть будет то, что будет.

Граждане с восторгом одобрили ее план. Она поселилась в крепком коттедже и открыла школу в добротном помещении, где дети кантона начали изучать грамматику.

Со временем она вышла замуж за одного из учителей.

Край этот получил название Взаимосвязь. Кроме знатоков генеалогий, сватов и свах, она изобиловала дипломатами и купцами. Эти две группы с помощью торговли и переговоров постепенно сплотили воедино пять стран – Вещность, Перемену, Неброскость, Разнообразие и Взаимосвязь. Империя, которую они образовали, получила название Сотрудничество. Невозможно было вообразить ничего более твердого, более сильного, более сложного, более энергичного или более упорядоченного.

На флаге новой нации был изображен муравей под палящим солнцем. Иногда геральды снабжали букашку тем или иным инструментом: секатором, серпом, молотком, мастерком или пером. А иногда лапки муравья оставались пусты. Но всегда под ним красовался девиз нации – С.

Перевела с английского Ирина ГУРОВА