355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Элиф Шафак » Остров пропавших деревьев » Текст книги (страница 4)
Остров пропавших деревьев
  • Текст добавлен: 4 апреля 2022, 21:01

Текст книги "Остров пропавших деревьев"


Автор книги: Элиф Шафак



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Незнакомка

На следующий день столбик термометра опустился так низко, что Аде, которая проснулась очень рано, не захотелось вылезать из-под пухового одеяла. Она могла бы все утро нежиться в постели с книгой, если бы не зазвонил городской телефон. Громко, настойчиво. Ада вскочила с кровати, охваченная иррациональным страхом, что, несмотря на уик-энд, это звонит директор школы, горящий желанием сообщить отцу провинившейся ученицы, какой кары она заслуживает.

Ада помчалась по коридору, с каждым шагом ее сердце билось все сильнее. На полпути к кухне она остановилась, услышав, что отец взял трубку.

– Алло? Ой, привет… Здравствуй. Я собирался тебе сегодня звонить. – Голос отца изменился. Искорка предвкушения.

Прижавшись спиной к стене, Ада пыталась понять, кто бы это мог быть. Она чувствовала, что на другом конце провода женщина. Впрочем, это мог быть кто угодно: коллега, подруга детства, женщина, с которой Костас познакомился в очереди в супермаркете, хотя он был не из тех, кто легко заводит знакомства. Имелись и другие возможности, но настолько маловероятные, что сейчас Ада была не готова их рассматривать.

– Да, в любом случае приглашение остается в силе, – продолжал Костас. – Можешь приехать, когда пожелаешь.

Сделав глубокий вдох, Ада обдумала слова отца. Он редко приглашал гостей, тем более после смерти жены, а если и приглашал, то в основном коллег. Но на сей раз это был явно не тот случай.

– Я рад, что тебе удалось сесть на самолет, ведь кучу рейсов отменили. – Перейдя на тихий шепот, Костас едва слышно добавил: – Вот только мне пока не представился удобный момент ей сказать.

Ада почувствовала, что у нее горят щеки. Ее окутало черной пеленой разочарования. Это могло означать лишь одно: у отца есть тайная подружка. И как долго все это продолжается? И когда именно началось: сразу после смерти матери Ады или, возможно, раньше? Должно быть, у них серьезные отношения, а иначе он не привел бы постороннюю женщину в дом, где до сих пор живы воспоминания о покойной жене.

Ада осторожно заглянула в дверь кухни.

Отец сидел понурившись в конце стола и рассеянно крутил в руках телефонный провод. Похоже, нервничал.

– Нет, нет! Категорически нет! Ты не должна ехать в отель. Я настаиваю, – продолжал Костас. – Жаль, что ты приезжаешь в такую ужасную погоду. С удовольствием показал бы тебе достопримечательности. Да, ты должна приехать прямо из аэропорта. Все нормально. Честное слово! Мне только нужно немного времени, чтобы с ней поговорить.

Когда отец положил трубку, Ада, досчитав до сорока, вошла в кухню. Насыпала в миску кукурузных хлопьев, плеснула туда молока.

– Итак, кто звонил? – спросила она, вопреки изначальному намерению делать вид, будто не слышала разговора.

Костас кивнул на ближайший стул:

– Ада, милая, присядь, пожалуйста. Мне нужно сказать тебе кое-что важное.

Не слишком хороший знак, подумала Ада, но все же послушалась.

Костас посмотрел на свою кружку и, хотя кофе давно остыл, отхлебнул немного.

– Это была твоя тетя.

– Кто?

– Сестра твоей мамы. Мерьем. Тебе нравились открытки, которые она нам присылала. Помнишь?

Ада с раннего детства читала эти открытки бессчетное число раз. Впрочем, сейчас ей не хотелось в этом признаваться. Выпрямившись, она спросила:

– Ну и что с ней такое?

– Мерьем в Лондоне. Прилетела с Кипра и собирается нас навестить.

– Зачем? – Ада растерянно моргнула, и ее черные ресницы коснулись щеки.

– Солнышко, она хочет нас повидать. И в первую очередь познакомиться с тобой. Я сказал ей, что она может остановиться у нас на несколько дней… Ну, может, чуть дольше. Я подумал, тебе будет полезно с ней познакомиться.

Ада опустила ложку в миску, расплескав через край молоко, и очень медленно размешала хлопья, внешне оставаясь собранной.

– Значит, у тебя нет подружки?

У Костаса задергалось лицо.

– Так ты именно об этом подумала?

Она пожала плечами.

Перегнувшись через стол, Костас взял дочь за руку и нежно пожал:

– У меня нет подружки, и я не собираюсь ее заводить. Прости, мне следовало рассказать о Мерьем раньше. Она позвонила на прошлой неделе. Сказала, что планирует приехать, но сомневается, удастся ли взять билет. Отменили так много рейсов, что я, если честно, думал, ничего не получится. Я собирался поговорить с тобой в этот уик-энд.

– Если она так жаждет нас навестить, почему не приехала на мамины похороны?

Костас снова сел на место; в безжалостном свете потолочной лампы морщины на его лице сразу обострились.

– Эй, я знаю, ты расстроена. Имеешь на это полное право. Но почему бы тебе не послушать, что скажет твоя тетя. Вероятно, она сама сможет ответить на твой вопрос.

– Не понимаю, почему ты так любезен с этой женщиной. И зачем непременно приглашать ее к нам домой? Если уж тебе так приспичило ее увидеть, мог бы просто сходить выпить с ней где-нибудь кофе.

– Солнышко, я знаю Мерьем с детства. Она единственная сестра твоей мамы. Она наша семья.

– Семья?! – фыркнула Ада. – Для меня она абсолютно чужая.

– Ладно, я все понимаю. И предлагаю разрешить ей приехать. Если она тебе понравится, ты будешь рада, что вы встретились. А если не понравится, ты будешь рада, что вы не встретились раньше. В любом случае ты ничего не теряешь.

– Папа, это крайне странный подход, – покачала головой Ада.

Костас встал и направился к раковине; ему не удалось замаскировать свой усталый взгляд. Вылив оставшийся кофе, он вымыл кружку. За окном, рядом с тем местом, где было закопано фиговое дерево, снегирь неторопливо клевал корм в кормушке, словно чувствуя, что в этом саду для него всегда найдется еда.

– Ну ладно, дорогая. – Костас вернулся к столу. – Не стану на тебя давить. Если тебе некомфортно, это нормально. Встречусь с Мерьем без тебя. После нас она собиралась навестить старую подругу. Думаю, Мерьем может поехать прямо к ней. Не переживай, твоя тетя все поймет.

Ада надула щеки и медленно выдохнула. Все слова, которые она собиралась сказать, теперь казались бессмысленными. Ее снова охватила злость, но уже другого рода. Отец не должен был так легко сдаваться. Ей надоело, что он проигрывал все схватки с ней – как пустяковые, так и серьезные, – забиваясь в угол, точно раненое животное.

Ее злость перешла в печаль, печаль – в смирение, а смирение – в оцепенение, которое стремительно распространялось, заполняя пустоту внутри. В конце концов, что изменится, если тетя погостит у них несколько дней? Визит наверняка будет бессмысленным и преходящим, как те открытки, что она присылала им в прошлом. Присутствие в доме чужого человека, конечно, будет действовать на нервы, но, возможно, поможет хоть как-то замаскировать расширяющуюся трещину между отцом и дочерью.

– Я тебе вот что скажу. Мне действительно наплевать, – заявила Ада. – Поступай как знаешь. Пусть приезжает. Только не рассчитывай, что я буду тебе подыгрывать. Договорились? Она твоя гостья. Не моя.

Фиговое дерево

Мерьем! Здесь, в Лондоне. Как странно! Прошло столько лет с тех пор, как я слышала на Кипре ее хриплый голос.

Полагаю, пришло время поведать вам кое-что важное о себе. Я совсем не то, что вы думаете, видя перед собой молодое, хрупкое фиговое дерево, посаженное в саду в Северном Лондоне. Собственно, я такая и не такая. Возможно, мне стоит сказать, что за одну жизнь я прожила несколько жизней – иными словами, я уже старая.

Я родилась и росла в Никосии. Давным-давно. Те, кто знал меня раньше, не могут спрятать улыбку и ласковый блеск в глазах. Меня ценили и любили так сильно, что в мою честь даже назвали таверну. И что это была за таверна! Лучшая в округе! Медная вывеска над входом гласила:


Именно внутри этой прославленной едальни и наливайки, битком набитой, шумной, веселой и гостеприимной, я пустила свои корни и проросла через отверстие в крыше, специально проделанное ради меня.

Все гости Кипра хотели здесь пообедать и попробовать фаршированные цветки кабачков и приготовленные на углях сувлаки из цыпленка, если им повезет найти свободный столик. В этом месте посетителям предлагали лучшую еду, лучшую музыку, лучшее вино, лучший десерт – фирменное блюдо этого заведения: запеченные в меду фиги с анисовым мороженым. Но, по мнению завсегдатаев, было в этой таверне еще и другое: она позволяла забыть, хотя бы на несколько часов, о внешнем мире с его непомерными скорбями и горестями.

Я была высокой, сильной, уверенной в себе и, что удивительно для моего возраста, по-прежнему сгибалась под тяжестью роскошных, сладких, ароматных фиг. Целый день я с удовольствием прислушивалась к звяканью тарелок, болтовне посетителей, пению музыкантов, исполнявших греческие и турецкие песни – песни о любви, измене и разбитом сердце. Днем я спала безмятежным сном, поскольку у меня не было причин сомневаться, что завтра будет лучше, чем вчера. Пока все это разом не закончилось.

И уже спустя много лет после того, как остров разделили на две части, а таверна пришла в запустение, Костас Казандзакис срезал с ветки отросток и положил в чемодан. Думаю, я буду вечно благодарна ему за это, а иначе меня бы уже не было в живых. Ведь я умирала: то дерево, что росло на Кипре. Однако отросток, который тоже был мной, выжил. Малюсенький побег длиной десять дюймов и толщиной с мизинец. И этот крошечный побег стал моим клоном, генетически идентичным. Именно из него я и разрослась в своем новом доме в Лондоне. Возможно, структура моих ветвей несколько другая, но во всем остальном мы были идентичны: та, какой я была на Кипре, и та, кем стала в Англии. Единственная разница состояла в том, что я больше не была счастливым деревом.

Чтобы помочь мне пережить долгое путешествие из Никосии в Лондон, Костас тщательно завернул меня в несколько слоев влажной мешковины и сунул на дно чемодана. Костас знал, что рискует. Английский климат был слишком холодным, чтобы я могла нормально развиваться, не говоря уже о том, чтобы плодоносить. Итак, Костас рискнул. И я не подвела его.

Мне понравился мой новый дом в Лондоне. Я очень старалась туда вписаться, стать своей. Иногда я скучала по своим фиговым осам, но, к счастью, за последние несколько тысяч лет эволюции появились партенокарпические разновидности фиговых деревьев, и я как раз принадлежу к тем, которые не нуждаются в опылении. Несмотря на это, мне потребовалось целых семь лет, чтобы снова приносить плоды. Вот что с нами делают эмиграция и перемещение. Когда ты покидаешь свой дом ради неведомых берегов, то не просто живешь не так, как раньше, нет, какая-то часть тебя умирает, чтобы оставшаяся могла начать жить заново.

Сегодня, когда другие деревья спрашивают меня, сколько мне лет, я не в состоянии дать конкретный ответ. Последний раз я запомнила себя в таверне на Кипре в возрасте девяноста шести лет. Мне, выросшей из отростка, посаженного в Англии, сейчас чуть больше шестнадцати.

Скажите, вам всегда приходится вычислять чей-то возраст путем сложения месяцев и годов, то есть простых арифметических действий, или бывают случаи, когда разумнее корректировать ход времени, чтобы в результате прийти к правильному общему числу? А как насчет наших предков: могут ли и они продолжать существовать через нас? И не потому ли, когда вы знакомитесь с некоторыми личностями – совсем как с деревьями, – у вас непроизвольно возникает ощущение, что они, должно быть, старше, чем кажется, и их истинный возраст больше хронологического?

И с какого места вы начинаете рассказывать чью-либо историю, если каждая жизнь имеет не одну нить и то, что мы называем рождением, – это не только начало, а смерть – это не совсем конец?

Сад

В субботу вечером, когда Ада допила бутылку диетической кока-колы, а Костас – свой последний за сегодняшний день кофе, тишину дома разорвал звонок в дверь.

Ада вздрогнула:

– Неужели это она? Уже?

– Пойду узнаю. – Костас, бросив виноватый взгляд на дочь, вышел из комнаты.

Сложив руки на коленях, Ада принялась рассматривать свои ногти, обгрызенные до мяса. Затем подцепила кутикулу на большом пальце правой руки и медленно потянула за нее. А уже через несколько секунд услышала донесшиеся из коридора голоса.

– Привет, Мерьем! Ну вот ты и здесь. Рад тебя видеть.

– Боже мой, Костас! Наконец-то свиделись!

– Ну а ты… ты ни капельки не изменилась.

– Ах, какая чудовищная ложь! Но знаешь что? В моем возрасте я беру от жизни все, что могу взять.

– А я возьму твои чемоданы, – рассмеялся Костас.

– Спасибо. Боюсь, они чуть тяжеловаты. Прости, я знаю, мне следовало позвонить за неделю до этого, чтобы подтвердить свой приезд. Но я уезжала в такой суматохе. До последнего момента не была уверена, что смогу попасть на нужный рейс. Пришлось даже слегка поскандалить в туристическом агентстве…

– Все нормально, – спокойно сказал Костас. – Я рад, что ты приехала.

– Я тоже… Я так счастлива оказаться здесь! Наконец-то!

Напряженно прислушиваясь, Ада села прямо, удивленная легким налетом интимности в их разговоре. Она еще сильнее потянула за кутикулу. Между ногтем и мякотью пальца появилась алая полоска крови. Ада поспешно ее слизнула.

И почти сразу же в комнату вошла женщина в пушистом темно-сером пальто с капюшоном, делавшим ее круглое лицо еще круглее, а оливковую кожу – теплее. У женщины были широко расставленные ореховые, с медными крапинками глаза под ниточками бровей и темно-рыжие волосы, волнами падавшие на плечи. Ее нос, без сомнения, был самой выдающейся чертой: мощный, костлявый. В левой ноздре поблескивала крошечная прозрачная серьга-гвоздик. Критически оглядев гостью, Ада пришла к выводу, что та ничуть не похожа на маму.

– Ой, вау! Ты, наверное, Ада!

Ада встала и, закусив щеку, произнесла:

– Привет!

– Боже мой, я ожидала увидеть маленькую девочку, а нашла юную леди!

Ада выставила вперед руки, но тетя Мерьем уже стремительно бросилась ей навстречу и прижала к груди, большой и мягкой, вздымавшейся на уровне подбородка племянницы. У тети были холодные от ветра щеки, и пахло от нее розовой водой, смешанной с лимонным одеколоном.

– Дай мне на тебя посмотреть! – Мерьем разжала руки и взяла Аду за плечи. – Ох, какая же ты красавица! Совсем как твоя мама. В жизни ты даже лучше, чем на фото.

Ада попятилась, высвободившись из тетиных объятий:

– У вас есть мои фотографии?

– Ну конечно. Сотни фото! Твоя мама часто присылала их мне. Я храню их в альбомах. У меня есть даже глиняные отпечатки твоих младенческих ножек. Такая прелесть!

Ада зажала левой рукой кровоточащий большой палец. Его уже начало дергать: устойчивая, пульсирующая боль.

В этот момент в комнату вошел Костас с тремя большими чемоданами розового цвета с портретом Мэрилин Монро.

– Ой, спасибо большое! Пожалуйста, не беспокойся! Просто поставь, – засуетилась Мерьем.

– Нет проблем. Твоя комната готова, если хочешь сперва отдохнуть. Или можно выпить чая. Как пожелаешь. Может быть, ты голодная?

Рухнув в ближайшее кресло, Мерьем, звеня браслетами и кольцами, скинула пальто. На шее у нее блестела золотая цепь с «глазом Фатимы», синим и немигающим.

– Спасибо, я сыта. Порции в самолете, конечно, крошечные, но от них раздуваешься, как рыба фугу. Так что мне ничего не надо. Хотя чашку чая я всегда готова выпить. Без молока. И как только англичане его пьют? Никогда не понимала.

– Естественно. – Поставив чемоданы на пол, Костас направился на кухню.

Оказавшись наедине с этой шумной незнакомкой, Ада почувствовала, как у нее напряглись плечи.

– А теперь расскажи мне, в какую школу ты ходишь? – Голос Мерьем звенел серебряными колокольчиками. – Какой твой любимый предмет?

– Простите. Я лучше пойду помогу папе, – сказала Ада и, не дождавшись ответа, пулей выскочила из комнаты.

* * *

Костас на кухне наливал чайник.

– Ну? – прошептала Ада, подойдя к прилавку.

– Ну? – эхом отозвался Костас.

– А ты не собираешься спросить ее, почему она приехала? Должна же быть какая-то причина. Спорим, это что-то связанное с деньгами. Может, умерли мои бабушка с дедушкой, возник какой-нибудь спор насчет наследства и она хочет получить мамину долю.

– Ада, милая, расслабься, не делай поспешных выводов.

– Папа, вот ты ее сам и спроси!

– Спрошу, дорогая. Мы спросим. Вместе. Терпение.

Костас поставил на плиту чайник, а на поднос чашки, открыл пакет с печеньем и понял, что печенье кончается. Он забыл сходить за покупками.

– Мне она не нравится, – закусив нижнюю губу, заявила Ада. – Она какая-то чрезмерная. Ты слышал, что она говорила о слепках моих младенческих ножек? Это меня просто выбешивает! Нельзя вот так запросто ворваться в дом кого-то, кого вы никогда не видели, и строить из себя уси-пуси.

– Послушай, почему бы тебе не заварить чай? Чайник готов. Просто добавь воды. Хорошо?

– Ладно, – вздохнула Ада.

– Я пойду поболтаю с ней. Не торопись. Никакого давления. Можешь присоединиться к нам, когда пожелаешь.

– А это обязательно?

– Да ладно тебе, Адица! Давай дадим ей шанс. Твоя мама любила свою сестру. Сделай это ради своей мамы.

* * *

Дожидаясь в одиночестве, пока закипит вода, Ада в задумчивости прислонилась к прилавку.

«Какая же ты красавица! – сказала тетя. – Совсем как твоя мама».

Ада вспомнила сонный день в предпоследнее лето. Клумбы петуний и бархатцев окрасили сад яркими оранжевыми и пурпурными красками, смерти еще лишь предстояло войти в этот дом. Ада с мамой босые сидели в шезлонгах, голые ноги были нагреты солнцем. Мама, покусывая кончик карандаша, решала кроссворд. Ада, потягивая лимонад, писала эссе о греческих богах, но никак не могла сосредоточиться.

– Мама, это правда, что Афродита была самой прекрасной из всех богинь Олимпа?

Смахнув с глаз прядь волос, Дефне посмотрела на дочь:

– Да, она была красивой, но была ли она такой уж милой, вопрос спорный.

– Ой! Она что, была злой?

– Ну она могла быть, извиняюсь за выражение, настоящей сукой. Она не поддерживала женщин. Если тебе интересно мое мнение, то ее трудно было назвать феминисткой.

– Ты говоришь так, будто хорошо ее знаешь, – хихикнула Ада.

– Конечно знаю! Мы родом с одного острова. Она родилась из морской пены недалеко от Пафоса.

– А я и не знала. Она что, богиня красоты и любви?

– Все верно. А также желания и удовольствия… и деторождения. Хотя последние качества приписали уже позднее римской реинкарнации Афродиты – Венере. Греческая Афродита была более жестокой и эгоистичной. За ее прекрасной внешностью скрывался агрессор, пытавшийся контролировать женщин.

– Как?

– Жила-была юная блестящая девушка по имени Полифонта. Умная, волевая. Посмотрев на свою мать и на свою тетю, Полифонта поняла, что хочет для себя другой жизни. Никакого супружества, никакого мужа, никакой собственности, никаких домашних обязанностей. Нет уж, спасибо большое! Она решила, что будет странствовать, путешествовать по миру, пока не найдет то, что ей нужно. А если не сумеет этого найти, то станет девственной служительницей Артемиды. Таков был план Полифонты. Узнав об этом, Афродита пришла в дикую ярость. И знаешь, что она сделала с Полифонтой? Свела ее с ума. Бедная девушка лишилась рассудка.

– А зачем богиня это сделала?

– Отличный вопрос. Во всех мифах и волшебных сказках женщину, нарушающую условности, непременно наказывают. И очень часто наказание это психологическое, моральное. Классика жанра, да? Помнишь первую жену мистера Рочестера в «Джейн Эйр»? Полифонта – средиземноморская версия душевнобольной женщины, но в нашем случае ее не заперли в мансарде, а скормили медведю. Ужасно нецивилизованный конец для женщины, не желавшей быть частью цивилизации.

Ада хотела улыбнуться, но что-то ей мешало.

– В любом случае эта твоя Афродита, – закончила Дефне, – не была другом женщин. Хотя и очень красивой!

* * *

Когда Ада вернулась в гостиную с подносом, на котором стояли фарфоровые чашки и тарелка с песочным печеньем, то, к своему удивлению, никого там не обнаружила.

Поставив поднос на кофейный столик, она огляделась по сторонам:

– Папа?

Дверь гостевой комнаты была открыта настежь. Тети в комнате не было, только на кровати лежали ее чемоданы.

Ада проверила кабинет и остальные комнаты, однако папа с тетей как сквозь землю провалились. Вернувшись в гостиную, Ада заметила, что выходящие в сад французские окна за плотными шторами не заперты. Она распахнула створки и вышла наружу.

Холодно. Пронизывающий холод и полумрак. Один из садовых фонарей, должно быть, потух. На мощеную дорожку падал бледный мерцающий свет серебряной луны. Когда глаза Ады приспособились к темноте, она увидела неподалеку два черных силуэта. Словно забыв о приближающейся буре, папа с тетей стояли бок о бок под мокрым снегом рядом с тем местом, где было закопано фиговое дерево. Так странно было видеть рядом эти два силуэта на фоне непроглядной ночи, что Ада отшатнулась.

– Папа, что ты здесь делаешь? – спросила она, но ветер унес ее голос прочь.

Ада сделала шаг навстречу отцу с тетей, потом еще один. Теперь она ясно видела их. Папа молча стоял очень прямо, руки сложены на груди, голова чуть склонена набок. Тетя, держа в руках кучку камней, вероятно подобранных в саду, задыхающимся голосом читала молитву, слова вылетали из ее рта, путаясь и спотыкаясь. Что такого она могла говорить?

Закончив молиться, Мерьем принялась укладывать камни друг на друга, сооружая нечто вроде маленькой башни. Ритмичный стук камней напомнил Аде о волнах, тихо бьющихся о борт лодки.

Ну а потом Ада услышала мелодию, утробную, надрывную, заунывную, и невольно подалась вперед. Ее тетя пела. Грудным, сильным голосом. На незнакомом языке, и так печально, что Ада сразу поняла: это погребальная песня.

Ада застыла, опасаясь нарушить ход непонятного действа. Ветер раздувал ее волосы, ногти впивались в ладони, но она ничего не замечала. Скрытая полутьмой, она следила за двумя взрослыми возле закопанного фигового дерева завороженно и в то же время отстраненно, будто смотрела чужой сон.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю