Текст книги "Братство волка"

Автор книги: Эли Берте (Бертэ)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Кристина была слишком далеко, чтобы внятно расслышать эти слова, но она была очень удивлена тем, как просто и без страха этот бродяга общался с жеводанским чудовищем. Какие отношения были между этими двумя существами? Волк не убежал при виде Жанно и не бросился на него, очевидно, зверь считал его товарищем и союзником. Однако можно было подумать, что этот союз зверя и человека был не особенно прочен, и в эту минуту волк, все более недовольный вмешательством Жанно в свои дела, удвоил глухое рычание. Жанно в свою очередь принял рассерженный вид.

– Я говорю тебе, что ты дурак и теряешь понапрасну время, – прибавил он, – но если ты так упрям, ступай… ищи… Ты, без сомнения, найдешь охотника, который всадит в тебя пулю.

Волк, как бы пренебрегая этими угрозами, опять начал искать, между тем как Жанно отошел несколько в сторону, пожав плечами.

На этот раз неизбежность опасности возвратила Кристине и силу, и голос. Сама еще не зная, пагубна или полезна будет ей помощь, к которой она хотела обратиться, она закричала изо всех сил:

– Жанно, Жанно, помогите мне!

Безумный вздрогнул, волк остановился, приподняв в воздухе свою мощную лапу. Жанно напрасно старался понять, откуда раздался крик; зато взгляд зверя безошибочно устремился в сторону скалы. Зубастый Жанно, привыкший полагаться на более верный инстинкт своего товарища, посмотрел в том же направлении и наконец заметил бледное лицо молодой девушки среди листьев.

Полминуты они смотрели друг другу в глаза, и можно понять тоску Кристины, которой эти полминуты неизвестности показались вечностью. Испугавшись своего поступка, Кристина не смела ни заговорить, ни пошевелиться. Со своей стороны, зверь и Жанно оставались на том же месте, как будто каждый обдумывал, на что ему решиться. Волк решился первый; он издал короткий победный вой и начал готовиться к атаке. Жанно при виде этого значительного маневра, прервал размышления, без сомнения, довольно обременительные для его своего ума, и бросился вперед зверя с неистовой радостью.

– Добыча! Девушка! – закричал он. – Как ты хорошо ее вынюхал, товарищ! Она принадлежит мне; не трогай ее… Я знаю другую, ту я отдам тебе… А эту я сам возьму. Она злая, она дурно обходилась со мной. Теперь у нее нет ружья; я ее возьму! Уходи, оставь, она моя!

Волк, однако, не собирался отдавать ему добычу, он все старался приблизиться то справа, то слева, чтобы пройти мимо Жанно, но тот расстраивал его хитрости и преграждал ему путь. Зверь и не думал пускать в ход свои страшные клыки; однако было бы неблагоразумно дальше испытывать его терпение, потому что он начал рычать сильнее и бросать на своего друга взгляды, не предвещавшие ничего хорошего. Жанно тоже скоро рассердился.

– Говорю тебе, что она тебе не достанется, – продолжал он повелительным тоном. – Я давно ее подстерегаю, потому что она наделала мне разных бед… Я дам тебе другую, для тебя, для тебя одного… а эту я возьму сам, хоть бы нам пришлось драться с тобой… А ты ворчишь… А ты возмущаешься против твоего отца, твоего благодетеля. Или ты думаешь, что испугаешь меня? Ну, повторяю тебе, она тебе не достанется!

Кристина слышала эти слова невнятно, но уже была уверена, что от Жанно она не может ждать никакой помощи; мало того, она уже боялась его наравне с самим зверем. Воспользовавшись спором, поднявшимся между этими двумя хищниками, она проворно выскочила из своего убежища и со всей возможной быстротой побежала к долине. В ту же минуту свирепый рев, страшный крик показали, что началась борьба.

Кристина не остановилась удостовериться в этом, но борьба была непродолжительна, и скоро восстановилась тишина. Но это только удвоило ужас Кристины: без сомнения, теперь человек и зверь соединили свои усилия, чтобы пуститься за ней в погоню. Кристине они уже чудились в чаще за ее спиной, и она все бежала куда глаза глядели, через кусты, овраги, то по траве, то по камням.

Через несколько минут этого неистового бега Кристина почувствовала, что у нее захватывает дух, сердце ее готово вырваться из груди, ноги подгибались. Она вынуждена была остановиться под дубом.

Опасения ее были основательны: совершенное согласие царило теперь между Жанно и волком, и оба старательно преследовали Кристину. Жанно бегом спускался с горы, растрепанные волосы его развевались на ветру, он размахивал длинными руками, как ветряная мельница – крыльями. Волк бежал несколько дальше, опустив морду в землю, как будто нашел следы беглянки; он медленно, но уверенно двигался вслед за своей добычей. Каждая секунда отдыха была ценна, давая Кристине возможность собраться с силами для дальнейшего бега. Но главное – ей надо было думать,надо было быстро сообразить, что же делать дальше. Бегство – самый простой, но отнюдь не самый надежный способ уйти от опасности.

Лес был пуст; наступавшая гроза должна была принудить многочисленных охотников, с утра наполнявших лес, укрыться в своих жилищах. Без сомнения, Леонс уже вернулся в замок. Стало быть, Кристина могла рассчитывать только на самое себя: если не успеет добраться до уединенного домика лесничего, видневшегося в глубине долины, – волк и человек настигнут ее. Она решилась на это. Хотя она никогда не чувствовала большого расположения к Фаржо, необходимость принуждала ее искать убежища в жилище лесничего.

Приняв такое решение, она отправилась в путь. Во время этой короткой остановки волк и Жанно почти настигли ее, но она скоро опять опередила их и углубилась в чащу, стараясь обмануть своих преследователей относительно настоящего направления, в котором она бежит. Ее проделка удалась: каждую минуту человек и зверь останавливались в нерешительности, как будто потеряли ее след. Но преследование не прекращалось, настойчивость врагов говорила о твердости их намерений, и Кристина с ужасом предвидела ту минуту, когда силы ее истощатся и она очутится в их власти.

Таким образом она добежала до края леса и была в ста шагах от домика лесничего; но этот домик был построен на открытой местности, и Кристину непременно заметили бы, стоило ей приблизиться к нему. Однако колебаться было нельзя: волк и Жанно почти догнали ее, и ей уже чудилось их дыхание.

Итак ей надо было бежать по равнине в виду двух грозных врагов, которые могли решиться на какой-нибудь дерзкий и отчаянный шаг. Когда Кристина выбегала из-под последних деревьев леса, небо подоспело к ней на помощь.

Порыв ветра ворвался в лес, так что ветви согнулись, стволы затрещали, густая пыль, мох, сухие листья закрутились в воздухе. В ту же минуту ослепительная молния прорезала тучи, удар грома загремел в долине, и крупные капли дождя упали на листья старых каштанов. Начало грозы на несколько секунд вызывает оцепенение у любого живого существа. Но Кристина сумела использовать эти секунды, чтобы достичь дверей домика лесничего.

Она отворила незапертую дверь и влетела в домик с порывом ветра, угрожавшего опрокинуть ветхое строение. Крик изумления и страха раздался внутри, но Кристина не обратила на него внимания и собрала все свои силы, чтобы закрыть дверь, отталкиваемую бурей. Ей это удалось – она могла наконец считать себя в безопасности: в человеческом жилище, под защитой людей, получавших от нее жалованье.

XI
Осада

Домик главного меркоарского лесничего был так же беден внутри, как самая жалкая крестьянская хижина. Мебель была стара и ветха, хотя содержалась опрятно заботливой хозяйкой. Впрочем, темнота была так глубока в ту минуту, что эти подробности можно было заметить только при блеске молнии.

Особа, вскрикнувшая при входе мадемуазель де Баржак, была молодая девушка, худощавая и болезненная. Она была одета в какую-то нелепую длинную юбку, старый полосатый казакин, ноги ее были босы. Дочь главного лесничего Фаржо при дневном свете вряд ли кто-то назвал бы красавицей, но сейчас, изредка освещаемое вспышками молний, ее бледное, печальное лицо казалось каким-то особенно одухотворенным. Она была похожа на призрак девушки, загубившей себя от несчастной любви.

Когда вошла графиня де Баржак, Марион сильно испугалась: она не ожидала чьего бы то ни было появления в этот час. Девушка с удивлением и беспокойством смотрела на Кристину, которая упала на скамейку, не сказав ни слова.

Наконец Марион узнала, кто так бесцеремонно ворвался к ней.

– Боже мой, это наша барышня! – вскричала она, всплеснув руками. – Кто бы этого ожидал?.. Ах, сударыня, что с вами случилось?

Кристина начала понемногу успокаиваться и машинально приводила в порядок свою одежду – первая забота женщины, когда она опомнится.

– Да, это я, Марион, – отвечала она прерывающимся голосом, – гроза… за мной гнались… отец твой дома?

– Нет.

– Стало быть, ты здесь одна?

– Одна… как всегда.

Это было сказано спокойно, но очень печально. Кристина была еще слишком поглощена мыслями о своих преследователях, чтобы заметить ее интонацию.

– В таком случае, – продолжила она, – поспеши запереть все двери в доме… За мной могут прийти сюда… Скорее, скорее!

Марион, без сомнения, давно привыкшая к бесстрастному повиновению, поспешила исполнить это приказание. Она сначала заперла главную дверь, потом, перейдя в другую комнату, закрыла другую дверь, находившуюся с задней стороны дома. В эту минуту гроза усилилась, дождь, гром и ветер бушевали, и хотя окна были закрыты, стекла в них дребезжали, как будто вот-вот должны были разбиться.

Марион, вернувшись, увидела, что молодая госпожа дрожит.

– Извините, – сказала она, – вы озябли и промокли, а я и не подумала…

Она взяла из угла связку хвороста и бросила в печь; скоро яркое пламя осветило комнату. Бедная девушка продолжала в замешательстве:

– Если добрая барышня удостоила наш дом такой чести, мне бы следовало, может быть, предложить ей чего-нибудь перекусить… молока… вина… но у меня нет ничего…

– Благодарю, – рассеянно отвечала Кристина, – мне довольно и стакана воды.

Марион схватила с полки старый оловянный стакан, который долго вытирала полотенцем, а потом наполнила водой и почтительно подала Кристине, опорожнившей его разом.

– Марион, – спросила графиня, – а где твой отец? Я не видела его на охоте сегодня.

– Он уже давно должен воротиться, но, думаю, увидев приближающуюся грозу, остался где-то в деревне. Он ходил в замок повидаться с фронтенакским приором.

– Чего же он хотел от приора? – недовольно спросила Кристина. – Если он хотел просить его о какой-нибудь милости, не лучше ли ему было прямо обратиться ко мне?

– Вы слишком добры, – отвечала Марион, униженно кланяясь, – мой отец не имеет привычки давать мне отчет в своих поступках.

Кристина не отвечала; она прислушивалась уже не к разговору, а к шуму снаружи.

– Сударыня, – робко спросила Марион после минутного молчания, – вы сейчас сказали, что кто-то испугал вас в лесу. Кто же осмелился напасть на вас в вашем собственном поместье?

– Один опасный сумасшедший, которого я прогнала с моей земли, но который, как оказалось, и не подумал уходить… Ты должна его знать, Марион. Это бывший протеже твоего отца, и я подозреваю, что Фаржо покровительствует ему, несмотря на мой запрет.

– Боже мой, добрая барышня, неужели вы рассердили Жанно?

– Может быть; сегодня я прогнала его из его шалаша в овраге Вепря; сумасшедший он или нет, а никто не ослушается безнаказанно моих приказаний… Сегодня, когда я одна блуждала по лесу вследствие одного происшествия, о котором ты узнаешь после, я встретила этого человека вместе с ужасным зверем… и тот, и другой преследовали меня до нашего домика.

Марион была сильно напугана.

– Вы рассердили Жанно, – повторила она. – А мы одни! И отец мой не возвращается!

Она снова удостоверилась, заперты ли двери и ставни.

– Отчего вы так испуганы, Марион? – спросила Кристина, испугавшись в свою очередь. – Чего мы можем опасаться здесь?

– Я не знаю, но Жанно совсем не похож на других людей… Я хотела бы, чтобы мой отец вернулся, я хотела бы, чтобы вы сами были в безопасности в Меркоарском замке.

– Разве Жанно причинил какой-нибудь вред твоему отцу или тебе?

– Никакого; он знает нас давно. Но когда им овладевает бешенство, как сегодня… Да защитит нас небо, неужели у нас мало огорчений?

– Признайся, Марион, – продолжала графиня де Баржак строгим тоном, – твой отец покровительствует этому сумасшедшему старику и позволяет ему без моего ведома жить в моих владениях?

– Ну да, сударыня; но заклинаю вас, не браните моего отца за это… Жанно был нашим пастухом, когда мы жили в Варина; хотя рассудок его помрачился с тех пор, ему нельзя отказать в сострадании. Притом мой отец уверяет, что Жанно знает очень важные вещи, и поэтому он его щадит. Когда этот несчастный сумасшедший возвратился сюда два месяца тому назад, отец мой не стал выгонять его и запретил другим лесничим делать это. Жанно не зол, когда он в здравом рассудке, только он едва говорит и все прячется. Притом он живет на воздухе, неизвестно каким образом, все прячется и не просит ничего. Мы его видим здесь иногда, но…

Она остановилась. Среди шума бури вдали ей послышался дикий крик.

– Что это такое? – обеспокоенно спросила она. – Мне показалось… но нет, нет это свищет ветер в высоких деревьях… какая ужасная погода!

Они обе замолчали; дом трещал и стонал, как будто хотел опрокинуться от усилия рассвирепевших стихий.

– Итак, – сказала наконец графиня де Баржак. – Зубастый Жанно приходит иногда в ваш домик?

– Да, да, барышня, и ужасно меня пугает… Когда он приходит в отсутствие моего отца, я прячусь на чердаке. Потому что он смотрит на меня с таким видом…

– Я знаю этот взгляд, – сказала Кристина, побледнев при одном воспоминании, – но, милая Марион, объясни мне, зачем за Жанно следует волк, которого называют жеводанским зверем, и почему этот зверь не причиняет ему никакого вреда и, по-видимому, весьма доволен такой дружбой?

– Что вы говорите? – спросила Марион с искренним удивлением. – Я ничего об этом не знаю. Правда, Жанно в припадках сумасшествия воображает себя волком; эта мысль пришла к нему в голову, когда он пас свое стадо в горах, и я сама видела, как он бегал на четвереньках в лесу… Но, Боже мой, как может христианин жить в обществе жеводанского зверя?

– Я сама это видела, Марион, и никогда в жизни не забуду этой встречи… Да, да, – прибавила Кристина мрачным тоном, – во многих отношениях нынешний день оставит в моей памяти неизгладимые следы.

Снова наступило молчание.

– Я вспомнила теперь, – продолжала наконец Марион, – что Жанно, прежде чем лишился рассудка, слыл здесь колдуном и заколдовывал животных. В то время он сделал ручным волчонка, которого нашел в лесу, и этот волчонок бегал за ним везде, как собака. Мой отец и другие лесничие заставили Жанно избавиться от его воспитанника, который был утоплен или убит из ружья, право, не знаю хорошенько; но с того времени Жанно вполне мог приручить другого дикого зверя.

– А откуда знать, – сказала Кристина, пораженная какой-то идеей, – точно ли был убит этот волчонок? Не успел ли Жанно обмануть лесничих; может быть, его воспитанник вырос и теперь… Это предположение объяснило бы странные вещи, поразившие меня, и я почти уверена…

– Шш… послушайте! – прошептала Марион, прижимая палец к губам.

На этот раз на некотором расстоянии от дома внятно послышался вой, громкий, повелительный; ему вторил другой вой, более хриплый, менее твердый, неловко подражавший первому.

– Мы погибли, – прошептала Марион, едва дыша.

– Этот адский зверь нашел мой след, несмотря на грозу и эти потоки воды, – сказала Кристина, почти настолько же взволнованная. – О, если бы у меня было оружие!

Ружье Фаржо висело над камином, и Кристина схватила его с жадностью. Но ружье ленивого и беззаботного лесничего было заржавевшим и незаряженным. Напрасно Кристина просила поискать пули; бедная Марион, обезумев от испуга, не понимала ее.

Между тем вой приближался. Вдруг кто-то сильно постучал в дверь; в то же время острые когти вонзились в деревянную дверь, но она не подалась, и глухой голос сказал:

– Это волки… волки хотят войти… Отвори, Марион, отвори скорее, или волки съедят тебя!

Марион, неспособная ни говорить, ни двигаться, прижималась к Кристине; та, безмолвная и сама дрожащая, скоро отказалась от приготовлений к обороне, которую считала бесполезной.

Удары и царапанье продолжались с возрастающим бешенством. Враги попытались даже прорыть ход под дверью; вынимали землю и камни, и в отверстии осажденные увидели толстую, мохнатую лапу с мощными когтями. Однако земля была слишком каменистой, а дверь – достаточно прочной. Тогда человек и волк, переменив тактику, стали ходить вокруг хижины, отыскивая слабые места и надеясь проломить где-нибудь стену. Слышно было, как они ударяли в заднюю дверь хижины, как дергали каждый ставень. Положение девушек становилось отчаянным. Глубокая темнота, окружавшая их, отсветы молний сквозь щели ставней, шум дождя, временами – заунывный вой, и удары в стены, в двери, в запертые ставни – все это обрушилось на них, как один цельный кошмар, как страшный сон, который никак не заканчивался пробуждением. Здание было старое, ветхое, никак нельзя было предугадать, выстоит ли оно под натиском человека и зверя. Необходима была помощь извне.

Но кто мог прийти в хижину лесничего в такой час и в такую погоду? А если бы какой-нибудь заблудившийся охотник направился в эту сторону, если б даже сам Фаржо, как надеялась его дочь, вернулся домой, разве смог бы один человек противостоять жеводанскому зверю и сумасшедшему, опасному не менее, чем зверь?

Однако осаждающие как будто поняли бесполезность своих нападений и сосредоточили свои усилия на ставне одного окна, полусгнившего от сырости. Сильная рука, вооруженная камнем, ударяла в этот ставень постоянно; весь дом шатался и под окном сиплый голос говорил, и буря не заглушала его:

– Волки хотят войти… Волки войдут…

Удар, более сильный, чем другие, расколол ставень в длину, и свирепый хохот объявил об этом результате растерявшимся девушкам.

В темноте они не могли видеть, но ощупью отыскали друг друга и обнялись.

– Нет более надежды, – сказала Марион прерывающимся голосом. – О, барышня, Бог мне свидетель, я не боюсь смерти… Я была так несчастна, с тех пор как лишилась матери. Нет ничего в жизни, чего мне было бы жаль лишиться, но все-таки… мне хотелось умереть менее страшно… Даже для моей жизни это – слишком жуткий конец! А вы, барышня, вы так прекрасны, так знатны, так богаты, вы имеете все для того, чтобы быть счастливой, вы должны жить, должны спастись!

– Наше положение почти одинаково, – вдруг возразила Кристина, – и мы обе не можем погибнуть таким образом. В той толпе, что всегда окружала меня, был ли хоть один человек, для которого что-то значила моя жизнь, моя душа?

– Мы можем надеяться только на Бога!

– Я всегда думала, что один человек… Нет, нет, я сама отвергла его помощь и, может быть, даже в эту ужасную минуту не решилась бы ее принять!

– Это человек… который вас любит? – спросила Марион тоном неизъяснимой грусти. – О, вы должны быть счастливы! Меня никто не любит, никто не будет сожалеть обо мне, когда меня разорвет этот дикий зверь!

В эту минуту ставень был оторван, блеск молнии позволил увидеть фигуру Жанно, с которого потоками лилась вода, и широкую морду и сверкающие глаза волка, который, стоя на задних лапах, старался вырвать зубами куски разломанного ставня.

Марион молча во все глаза смотрела на них, ничего не говоря. Кристина сжимала в руках бесполезное ружье, в ужасе понимая, что его вид не отпугнет врагов.

«Боже мой! Кто-нибудь, помогите… Хоть кто-нибудь, пожалуйста! – проносилось в ее голове. – Я клянусь, я буду до конца своих дней благодарна вам, спасите меня, умоляю!»

Как будто эта мольба была услышана: человеческие голоса послышались на некотором расстоянии от хижины. Жанно и зверь остановились в ту минуту, когда готовились проникнуть в дом.

– Помогите! – закричала Кристина, оживленная внезапной надеждой.

– Помогите, – повторила Марион тихо.

Четыре сверкающих глаза исчезли из окна.

Через минуту прибежало несколько человек. Начали стучаться и кто-то заговорил за дверью:

– Она здесь: я узнал ее голос… Я уверен, что она здесь!

Очевидно, опасность миновала, но Кристина не могла пошевелиться. Марион отворила дверь. Тотчас несколько человек бросились в хижину. Там была совершенная темнота, и один из вошедших спросил взволнованным голосом:

– Кристина, графиня де Баржак, ради бога, где вы?

– Я здесь, Леонс.

– Слава богу! Ах, графиня, как вы меня встревожили!

Марион зажгла свечу. Леонс привел с собой лесничего и слугу из замка, которых он встретил в лесу. Они были посланы кавалером де Моньяком на поиски Кристины. Несмотря на дождь, все трое принялись прочесывать лес. Наконец, предположив, что графиня де Баржак нашла убежище в доме лесничего, единственном жилище, находившемся в лесу, они отправились удостовериться в этом и, как оказалось, пришли очень кстати.

Спасители девушек выглядели плачевно: они насквозь промокли и были очень измучены. Особенно изможден был Леонс; его рука, висевшая на перевязи, болталась, как плеть; лицо было бледным до какой-то нездоровой серости. Но юноша счастливо улыбался: графиня де Баржак, его Кристина, была жива и невредима. Лесничий и слуга нисколько не переживали из-за того, что вымокли и продрогли: радость видеть свою молодую барышню, которую они любили, несмотря на ее резкие выходки, а также надежда получить впоследствии хорошую награду вполне скрашивали неудобства.

Марион, судьбой которой в действительности никто не был особенно заинтересован, поспешила подбросить дров в печь – вот все, что она могла сделать для своих гостей. Пока они сушили у огня свое промокшее платье, Кристина сидела в стороне и беспрестанно повторяла:

– Какой день, какой ужасный день!

Наконец она обернулась к Леонсу и спросила его странным, равнодушно светским тоном:

– Как вы их находите?

– Кого, графиня?

– Тех, кого ваше присутствие обратило в бегство… Безумца и зверя, которые вели на нас охоту…

– Я вас не понимаю, Кристина… мы не видели никого.

– Перед этим окном… вы не приметили?..

– Мы пришли с другой стороны; притом дождь ослеплял нас, и ветер шумел в ушах… Но, ради бога, графиня, расскажите мне, что случилось?

Кристина описала ему в нескольких словах свои приключения с тех пор, как она рассталась с ним в лесу. Она говорила так спокойно и ровно, что сама удивлялась бесстрастности собственного голоса. Но у нее было слишком мало сил, чтоб переживать волнение.

Присутствующие слушали с изумлением, к которому примешивалось недоверие. Сам Леонс готов был подумать, что графиня де Баржак бредит в горячке. Это сомнение отразилось на его лице.

– Черт побери! Неужели вы принимаете меня за сумасшедшую? – Прежняя эмоциональность вернулась к Кристине. – Расспросите Марион, пусть она вам скажет, что видела, что слышала здесь и сейчас.

Марион, потупив глаза, подтвердила рассказ своей госпожи.

– И если этого свидетельства вам недостаточно, рассмотрите окно. Те, кто сломал его, неужели призраки?

Лесничий поднял обломки ставня. Хотя дерево сгнило на поверхности, но внутренняя часть доски сохранила еще замечательную прочность, и требовалась необыкновенная сила, чтобы сломать ее. Кроме того, на доске имелись глубокие борозды, будто сделанные железным орудием.

Обломки ставни переходили из рук в руки; лесничий и слуга рассматривали их, с изумлением качая головами. Леонс был задумчив.

– Извините меня, графиня, – сказал он, – за то, что я осмелился сомневаться в правдивости ваших слов! Я теперь помню, как читал в книгах, что некоторые люди, привыкшие к уединенной жизни, особенно горцы-пастухи, бывают подвержены помешательству. Они считают себя способными превращаться в волков. Это помешательство, называемое учеными ликантропией, часто встречается, говорят, во Франконии и Верхней Шотландии, но я до нынешнего дня принимал эти рассказы о существовании людей-волков, или ликантропов, за местные легенды. Теперь приходится убедиться в том, что они существуют. Очевидно, что Зубастый Жанно одержим ликантропией. Но и это не объясняет согласия, существующего между этим сумасшедшим и волком – настоящим, кровожадным, страшным жеводанским зверем.

Тогда Кристина рассказала Леонсу о волчонке, которого Жанно когда-то приручил. Так как Леонс еще не видел в этом обстоятельстве достаточной причины для такого тесного товарищества, старый лесничий, гревшийся перед огнем, вдруг сказал:

– С вашего позволения, сударь, и с позволения нашей благородной барышни, я скажу, что во всем этом нет ничего необыкновенного. Если Жанно действительно воспитал этого зверя, он мог очень к нему привязаться. Я мог бы привести несколько примеров в таком роде. Мне самому раз взбрело в голову воспитать маленькую волчицу, которую чуть было не растерзала свора графа. Я отдал ее кормить моей собаке, которая очень к ней привязалась и давала ей сосать наравне со своими щенятами. Когда волчица выросла, я крепко привязал ее, боясь несчастья; она сорвалась с цепи и убежала. Я совсем забыл о ней, когда через два года, охотясь в Пуильякском лесу, вдруг увидел, что моя собака побежала по одному следу, не залаяв. Не зная, что это значит, я пошел за ней и увидел, что она дружески лижет волчицу, которая также ее ласкала. Я выстрелил в волчицу, она упала и, когда я подошел к ней, она подползла ко мне и начала лизать мне ноги. Мы узнали друг друга. Это была та волчица, которую я воспитал; собака моя визжала, и, кажется, я тоже плакал… видите ли, даже хищные звери имеют чувства… Однако я должен признаться, что если б у этой волчицы были детеныши, мы с моей собакой не были бы так хорошо приняты.

– Мне показалось, – сказала графиня де Баржак, – что между этим несчастным сумасшедшим и его ужасным товарищем иногда нарушалось согласие… как бы то ни было, надо поскорее освободить наш край от этих приятелей.

– Точно ли Зубастый Жанно опасен сам по себе? – спросил Леонс, пораженный подозрением. – Послушайте, лесничий, вы не станете отпираться, что часто встречали Жанно в лесу после его возвращения из Меркоара, хотя ваш начальник, главный лесничий Фаржо, запретил вам говорить об этом обстоятельстве? Заклинаю вас отвечать мне откровенно: считаете ли вы этого сумасшедшего способным нападать на людей?

Когда Леонс свалился с лошади в Монадьерском лесу, то подумал, что на него напал не волк, а человек, но с тех пор он ни с кем не делился этим соображением, таким невероятным оно ему казалось.

Лесничий отвечал, что Жанно, которого, впрочем, он знал очень мало и видел только два или три раза, показался ему безвредным и всегда убегал при его приближении. Марион подтвердила его слова.

– Стало быть, я ошибался, – сказал Леонс. – Я было подозревал… но нет, нет, я клевещу на этого бедного сумасшедшего. Он не мог довести свое подражание волку так далеко!

Во время этого разговора гроза стихла, дождь перестал. Бури в горах бывают тем короче, чем они сильнее. Слуга вышел на порог и в просветах между тучами заметил темное небо, усеянное звездами. Он пришел сообщить присутствующим это приятное известие.

– Графиня, – сказал Леонс Кристине, – все еще мрачной и задумчивой, – угодно ли вам отправиться в путь? В замке, наверное, очень беспокоятся о вас… Однако, так как дождь, без сомнения, испортил дороги, не лучше ли послать за лошадью?

– Я пойду пешком, – возразила Кристина, поспешно вставая, – мне хочется поскорее быть дома в безопасности. Хотя я не знаю, стоит ли нам сейчас идти через лес…

У лесничего и слуги были ружья, но дождь подмочил порох, и Кристина приказала перезарядить их. У Леонса же была только одна трость, но он намерен был с пользой употребить ее в случае нападения и уверил в этом Кристину, которая в ответ только печально улыбнулась.

Окончив эти приготовления, графиня де Баржак подошла к Марион, которая с тайным опасением следила за тем, что ее оставляют одну.

– Марион, дорогая, – сказала Кристина ласково, – мы провели вместе один из таких часов, которые не забываются. Теперь ты будешь мне сестрой. Я вижу, как ты одинока здесь. Приходи завтра ко мне в замок; расскажешь мне о своих огорчениях и, может быть, мы вдвоем скорее придумаем, что можно сделать.

Марион была тронута до слез.

– Вы так добры, – отвечала она, – я бедная девушка, я не достойна, чтобы такая знатная и богатая госпожа называла меня своей сестрой. Но если вы почувствовали ко мне участие, заклинаю вас, будьте снисходительны к моему отцу. Он, конечно, очень виноват, но умоляю вас…

– Полно, полно, мы поговорим об этом, и я обещаю тебе, что все устроится, как ты желаешь. Приходи завтра в замок, я буду тебя ждать, а до тех пор не отчаивайся… Господа, готовы ли вы?

Марион, казалось, все более тревожилась.

– Барышня, барышня, – залепетала она наконец, – неужели вы меня бросите?.. А если они вернутся?

Кристина ударила себя по лбу.

– Вот черт! Я и не подумала об этом. Правду говорят, я эгоистка!.. Прости меня, Марион. Я должна была подумать, что тебя нельзя оставлять одну в доме с разломанным окном. Ну, душа моя, почему бы тебе не пойти с нами в замок прямо сейчас?

– Отец должен скоро вернуться, боюсь, увидев окно, он подумает…

– Раз так, пусть до возвращения Фаржо с тобой остается Гран-Пьер. У него есть ружье, тебе нечего бояться под его покровительством.

– Ах, барышня, как я вас благодарю! Господин Гран-Пьер не задержится тут долго, отец должен скоро прийти.

Гран-Пьер, слуга, казался не очень довольным данным ему поручением, от которого, однако, не мог отказаться.

– Э, Марион, – сказал он с досадой, – если я должен ждать вашего отца, пожалуй, мне придется здесь заночевать.

– Почему же?

– Потому что сегодня вечером мы с Жеромом нашли Фаржо мертвецки пьяным на краю дороги за четверть мили отсюда. Мы хотели уговорить его встать, но никак не могли, хотели нести его, но это оказалось невозможно, потому что он слишком тяжел. Мы только запихнули его в расселину скалы, чтобы укрыть от наступавшей грозы; верно, он и теперь там лежит и, по всей вероятности, не воротится до завтрашнего утра.

Марион покраснела от стыда. Она сказала Кристине, не смея на нее глядеть:

– Простите его; несмотря на его проступки, он любит меня… да, он любит меня, по крайней мере насколько может любить… Мне страшно представить, что сейчас на него могли напасть хищники вроде того, который был здесь! Я должна идти к нему, но без вашей помощи…

– Я тебя понимаю. Гран-Пьер проводит тебя до того места, где находится твой отец, и поможет тебе привести его домой. Он оставит вас только тогда, когда вы вернетесь и когда вам нечего будет бояться… Ты довольна этим?

Марион рассыпалась в выражениях благодарности. В это время лесничий Жером привел в более или менее сносный вид разломанное окно. Графиня де Баржак поручила Гран-Пьеру свою протеже, напомнила молодой девушке, что она ждет ее завтра, потом, опираясь на руку Леонса, в сопровождении Жерома, готового выстрелить когда будет нужно, вышла из домика лесничего.