Текст книги "Время серебра"

Автор книги: Элеонора Раткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Бет… – сдавленно произнес Роберт де Бофорт. – Она… они с Джеем были обручены…

Да… немудрено сойти с ума от горя по такому жениху, как Джей де Ридо.

– Как тебе не стыдно лгать Его Величеству? – обрушилась на сына непробиваемая леди Элис. – Какое еще обручение! Фантазии, девчоночьи бредни! Бет просто наслушалась чувствительных баллад – вот и вообразила себе неземную любовь.

Джеральд на мгновение прикрыл глаза. Пресвятая Дева, Матерь Божия, взмолился он, дай мне сил.. дай мне сил не удавить это злобное создание!

Берт твердо взглянул на мать.

– Бет и Джей обручились, – отчеканил он. – И я был свидетелем обручения.

– Ты мог быть свидетелем чего угодно! – Джон де Бофорт наконец-то обрел голос. – Это совершенно безразлично. Подумаешь – всего-то навсего младший сын! Мы никогда бы не выдали Бет за жалкого безземельного дворянина.

Берт побледнел.

– Безземельного? – переспросил Джеральд и улыбнулся – широко и мстительно. – Ни в коем случае. Останься де Ридо жив, и с этой войны он вернулся бы графом.

Вот это леди Элис проняло! Она аж позеленела от мысли, что мерзавка смерть ухитрилась-таки отбить у Бет, как оказалось, очень даже выгодного жениха – а другого такого не скоро и сыщешь… впрочем, если постараться…

Будь проклята леди Элис со своим супругом! Навряд ли Бет перепало хоть что-нибудь, кроме коротких тайных свиданий… а потом долгого ожидания и надежды… надежды, которая никогда не сбудется, потому что Джей мертв, мертв окончательно, бесповоротно, потому что чуда не случилось, и Джей покинул ее, как самого Джеральда покинула Дженни – навсегда…

При мысли о Дженни стеснилось в груди. Джеральд сжал челюсти до желваков на скулах, чтобы удержать слезы: как всегда, стоило ему только вспомнить Дженни, и он вновь увидел ее будто воочию – не такую, какой она была в смертный час, а ту Дженни, какой она была в самый первый их день, робкую, удивительно хрупкую, увидел ее голубые глаза, бледное лицо, ее тонкие руки, с которых еще не сошли мозоли от постоянной работы – и не такие руки можно изуродовать, если каждый день запаривать корм для кур, разносить тяжеленные подносы и мыть полы со щелоком…

Джеральд опустил голову.

Спасибо тебе, любимая. Где бы ты ни была – спасибо тебе.

Король обернулся к двери, где все еще маячил незадачливый Фаркуэр, поскольку бедолагу просто-напросто позабыли отпустить.

– Воды! – приказал Джеральд. – Ведро… нет, бадью, и потяжелее.

– Но, Ваше Величество! – дерзнул возразите Фаркуэр. – Леди Бет уже пытались отливать холодной водой – не помогло.

– Не холодной, Фаркуэр, – бросил король. – Горячей. Так, чтоб только терпеть можно. Со щелоком. Живо!

Королем Джеральд был без году неделя – зато войсками командовал не раз. Каким тоном надо отдавать приказы, чтобы они исполнялись без раздумья и промедлений, он знал преотлично. Фаркуэр исчез быстрей, чем леди Элис успела рот открыть от изумления – и вернулся, сгибаясь под тяжестью бадьи, куда раньше, чем упомянутая леди начала требовать объяснений. Джеральд давать их не собирался. Он подошел к бездвижно замершей Бет, сорвал с нее траурное покрывало, окунул его в бадью, выжал и вложил девушке в руки – а потом тяжелая королевская ладонь пригнула леди Бет к полу и толкнула ее руки, раз и другой…

Так же безотчетно, как губы Бет смыкались вокруг ложки с целебным питьем, ее руки продолжили движение – еще раз, и еще…

Джеральд перевел дыхание.

– Вы умница, Роберт, – мягко сказал он молодому Бофорту, – но вот на этот раз вы все сделали неправильно. Это не ваша вина – вы прежде ни с чем подобным не сталкивались. Вы ведь ее поили успокоительными снадобьями, верно?

Берт утвердительно склонил голову. В глазах его мелькнуло понимание.

– Самый надежный способ сделать беду непоправимой, – вздохнул Джеральд. – Душа изнывает от горя – а тело ничем не может ей помешать. Берт, покой и отдых для вашей сестры просто губительны. Ей нужна усталость – настоящая, до ломоты во всем теле, до боли в костях. Проследите, чтобы она не переставала мыть эти чертовы полы – пусть хоть весь замок перемоет, пока не свалится.

– Пока не свалится? – переспросил Берт тоном скорее утвердительным – ну, хвала Создателю и стенам Эйнсли, мальчик и вправду понимает!

– Именно так, – кивнул Джеральд. – Ни пить, ни есть, пока не упадет, не давайте. Когда свалится и уснет, в кровать не переносите. Пусть спит на полу. А вот когда проснется, накормите немедленно – и непременно горячим.

– Понимаю, сир, – медленно произнес Берт. – Думаете, поможет?

– Думаю, да, – ответил Джеральд и, повинуясь внезапной мольбе в глазах юноши, добавил: – Я ведь очень хорошо помню… когда мне было велено жить, у меня был мой меч… я держался за него – и выжил. Человеку нужно держаться хоть за что-нибудь, Берт. У твоей сестры нет меча – так пусть хоть за тряпку…

– Но леди не подобает мыть полы! – истерически взвизгнула Элис де Бофорт, когда превращенное в тряпку покрывало в руках Бет мазнуло по ее туфелькам.

– Умирать от горя в девятнадцать лет леди тем более не подобает, – отрезал Джеральд.

Бет очнулась от дикой ломоты во всем теле. Болело все – ныли кости, резкая судорога сводила мышцы, горели невесть где и когда содранные руки.

Девушка с трудом разомкнула тяжелые веки и приподнялась на локте. Локоть тут же пронзила резкая боль… и немудрено – ведь она почему-то лежала на полу. Пол был холодным и невероятно жестким… а Бет была усталой, измученной и голодной… а еще – живой. Отвратительно и бесспорно живой. Мертвые ничего не чувствуют – а она ощущает холод и боль… и запах жареного мяса, свежевыпеченного хлеба и горячего вина. Блюдо и кубок стояли прямо на полу рядом с ней, и Бет было не до размышлений, откуда они взялись. Она не хотела есть, не хотела… но руки ее, совершенно не считаясь с ее волей, потянулись к еде и питью, и Элизабет де Бофорт сама не заметила, как и когда уплела подчистую все жаркое и ополовинила кубок.

Еда и пряное горячее вино придали ей сил – тех самых, которых Бет недоставало, чтобы заплакать. Теперь же слезы хлынули дождем, обжигая ободранные в кровь ладони… Джей… о Джей… за что?

– Бет! – послышался рядом взволнованный голос брата. – Бет…

Девушка отняла ладони от лица.

Берт был бледен, его шатало от усталости, и Бет немедленно стало стыдно. Она не знала, сколько времени прошло с той жуткой минуты, когда ей сказали, что Джей умер и мир для нее померк, – но ведь наверняка Берт не отходил от нее ни на шаг… Господи, да он еле стоит!

– Берт, – еле слышно пробормотала Бет, – иди спать. На тебя смотреть страшно.

– Вы были правы! – изумленно выдохнул Берт. – Благослови вас Создатель – вы были правы!

Бет подняла голову. Рядом с братом стоял высокий красавец с золотыми волосами и смотрел на нее сверху вниз – и это ему предназначалась благодарность Берта.

Ах вот, значит, как!

В единое мгновение измученные глаза Берта были ею позабыты – нет, всего минуту спустя она вспомнит о них и до дрожи устыдится того, какой бессердечной сделало ее горе. Но здесь и сейчас Бет уже не помнила, не могла помнить ни о чем, кроме того, что Джей мертв, а она жива – как и этот золотоволосый красавчик, неведомой хитростью принудивший ее жить!

– Значит, это вам я обязана? – холодно спросила она.

Золотоволосый помедлил и кивнул. Гнев захлестнул Бет с неистовой силой.

– Как вы посмели? – яростно выпалила она. – Как вы могли? Кто дал вам право принудить меня дышать, ходить, есть, пить и разговаривать? Да кто вы вообще такой, что посмели…

Лицо незнакомца окаменело.

– Я тот, – резко бросил он, – кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает.

Он развернулся на каблуках, не прибавив ни единого слова, и ушел.

– Бет, – простонал брат. – Ох Бет, что же ты сказала…

Узнав, что мерзавец, заставивший ее жить, не кто иной, как Его Величество король Олбарии Джеральд Первый, Бет только молча кивнула. В дальнейших объяснениях не было нужды – о несбывшейся любви Девы Джейн и молодого короля знала вся Олбария, и Бет не была исключением.

Я тот, кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает…

– Я попробую объяснить Его Величеству… – отважно предложил Берт.

Что толку в запоздалых сожалениях? Сама сделала тупость, сама теперь и изволь ее исправить. И брата в это не вмешивать – ему и так по твоей милости несладко пришлось.

– Нет, Берт, – покачала головой девушка. – Спасибо. Я сама.

Однако прежде, чем приступать к объяснениям требовалось еще кое-что сделать. Эйнсли, брошенный родителями на ее с Бертом попечение, давно приучил Бет делать все по порядку и своевременно, не пропуская ничего и не забегая вперед. Она и теперь не изменила этой привычке. Сначала домыла полы… так вот чем, оказывается, король вернул ее к жизни – мокрой тряпкой! Потом Бет велела согреть себе воды для ванны. Мылась она очень долго, с ожесточением сдирая с себя муть минувших дней, когда она позволила себе умирать, даже не подумав о том, каково Берту будет вслед за другом потерять еще и сестру. Потом она оделась так тщательно, что даже мать не нашла бы, к чему придраться, и расчесала еще влажные от недавнего мытья темные волосы. Уж если ты, оскорбляя человека ни за что ни про что, выглядела зареванной распустехой – изволь проявить к нему уважение хотя бы настолько, чтобы придать себе достойный вид, а потом уж лезь на глаза с извинениями… да еще захочет ли он твои извинения слушать?

Захочет или нет, но не высказать их нельзя. Бет готовилась просить прощения, как воин готовится идти в смертную битву – без всякой надежды на благополучный исход, но с беззаветной решимостью.

Его Величество она отыскала в замковой часовне.

Он не молился – просто стоял, задумавшись, и глядел в никуда. Плащ был накинут на плечи короля так небрежно, будто он и вовсе не ощущал промозглого сырого холода, от которого гулкий звук шагов делался чужим и каким-то далеким. Заслышав этот холодный звук, Джеральд обернулся, и у Бет мигом пропали все тщательно заготовленные слова. Она молча стояла и смотрела на серьезное бледное лицо Джеральда, и не могла заставить себя открыть рот и хоть что-то сказать. Собравшись с силами, она сделала еще шаг вперед – и смешалась окончательно. Внезапно король усмехнулся краешком губ.

– Бет, – мягко и спокойно произнес он, – это у вас с братом обыкновение такое – просить прощения за то, в чем вы не виноваты?

У Бет от неожиданности захватило дыхание.

– Вы ведь за этим сюда пришли? – утвердительно молвил король. – Прощения просить?

Бет растерянно кивнула.

– Пустое, – снова усмехнулся Джеральд. – Забудьте. Просто забудьте. Не за что вам извиняться. Иначе просто и быть не могло. Если на то пошло, скорей уж я должен просить у вас прощения за то, что не сдержал обиды, – а вы ее не заслужили.

Бет наконец-то вновь обрела дар речи.

– Пустое, – с удивлением услышала она собственный голос. – Забудьте. Просто забудьте. Мне даже думать стыдно, как я на вас налетела…

– Иначе просто быть не могло, – повторил король. – Я ведь помню, как… – Он на мгновение примолк. – Когда мне напомнили, что я должен жить… больше всего на свете мне хотелось убить тех, кто посмел это сказать. Голыми руками.

– Но вы ведь не убили, – возразила Бет. – Даже не попытались.

– Убить не убил, раз до сих пор живы, – задумчиво произнес Джеральд. – А вот пытался или нет… не знаю. Просто не знаю… и вспомнить не могу.

Это Бет могла понять – как никто другой. В груди у нее стеснилось, в глазах сделалась резь от подступивших слез – но плакать было нельзя. Нипочем нельзя, потому что лицо у Джеральда было такое… матушка вечно твердит ей, что она совершенно ничего не понимает в мужчинах – но Бет вовсе даже понимает! И что значит такое лицо, знает – когда вроде ни один мускул не шелохнулся, но рот неумолимо отвердевает, а кожа на скулах натягивается от скрытого напряжения. У Роберта было такое лицо, когда он свалился с лошади и сломал руку… и когда ему зашивали рану на бедре – тоже… и у Джея, когда он прощался с ней сразу после обручения… когда так больно, что хочется кричать, – но рыцари не кричат и не плачут, им нельзя…

Поэтому Бет не удивили слова, слетевшие с уст короля.

– Вы не поверите, Бет, – тихо, мучительно и как-то неловко сказал он, – мы ведь с ней один только раз и поцеловались.

– Отчего же, – сдавленно от усилия сдержать слезы проговорила Бет. – Поверю. Выходит, нам повезло больше. Джей меня поцеловал… два раза.

И тут слезы все-таки хлынули – и Джеральд не стал гладить ее по голове и уговаривать не плакать. Он крепко до боли ухватил ее за плечи, резким рывком развернул к себе и уткнул лицом в свою грудь.

– Плачьте, Бет, – сквозь стиснутые зубы произнес Джеральд. – Плачьте, сколько слезы идут. Невыплаканными слезами и захлебнуться можно. Насмерть. Ну же!

Бет не надо было уговаривать – ее и так трясло от рыданий. Она не могла сказать, сколько они вдвоем простояли, покуда она сумела, наконец, вздохнуть свободно.

– Легче стало? – странно далеким голосом спросил король.

Бет кивнула.

– Спасибо, Ваше Величество, – прошептала она. – Вы хороший друг.

Ей даже в голову не пришло, что она сказала глупость, да притом дерзкую – ну разве королям такое говорят? Оказывается, говорят, и это совсем даже не глупо. Ее невозможные слова прозвучали как единственно правильные.

– Вы тоже, – очень серьезно произнес Джеральд.

Бет показалось, что она ослышалась. Она подняла голову и взглянула на него. По лицу Джеральда тоже катились слезы – нечастые, тяжелые.

– Первый раз за этот год я смог… – он перевел дыхание. – Спасибо, Бет.

Он говорил правду, это Бет поняла сразу – по выражению его лица, Джеральд и в самом деле в первый раз смог оплакать свою потерю.

– Скажите… – тихо произнесла Бет. – Джей… как он умер?

– Как и жил – не думая о себе, – хрипло ответил Джеральд. – Он дал Олбарии мир… самый лучший мир, какой только можно купить за кровь.

– Вы не хотите говорить, – промолвила Бет. – Гонец тоже не сказал. Это было очень страшно, да?

Король ответил не сразу.

– Да, – произнес он наконец. – Вы правы, Бет. Наверное, вам и в самом деле надо это знать.

Он рассказывал отрывисто, коротко, с милосердной сухостью, стараясь избавить ее от самых жутких подробностей, – но она все равно вживе ощущала, какой жаркой была стиснутая от боли рука Джея – и как она медленно холодела в руке Джеральда… Бет невольно опустила глаза, словно думая увидеть на его пальцах синяки, оставленные этой предсмертной хваткой, – наверняка они не могли полностью сойти за неделю, минувшую после похорон! – но пальцы короля были скрыты темно-зелеными замшевыми перчатками.

– Роберту не говорите, – попросила она, когда Джеральд замолчал. – Ему будет тяжело.

Король невесело усмехнулся. Затянутая в зеленую замшу рука коснулась пальцев Бет и приподняла – но Джеральд не прикоснулся к ним губами, а крепко пожал девушке руку.

И тут раздался быстрый перестук каблучков, и в часовню ворвалась леди Элис. Лицо ее было аккуратно подкрашено, волосы уложены тщательно и прихотливо, отороченная мехом накидка кокетливо сколота рубиновой пряжкой на плече.

– Так вот ты где! – прошипела леди Элис. – Мерзкая девчонка! Да как ты посмела изводить Его Величество своей назойливостью!

Бет уставилась на мать беспомощным взглядом – как всегда, когда рот леди Элис говорил одно, а лицо совсем другое. «Как ты посмела занять мое место, мерзавка! – вот что говорило без слов пылающее от негодования лицо матери. – Как ты посмела опередить меня! Это я, я, я должна была утешать Его Величество – я, и никто другой! Женщине, которой удастся утешить короля в его скорби, перепадет невиданная удача – и этой женщиной должна быть только я… а ты что здесь делаешь, паршивка?!» Эта безмолвная речь была для Бет абсолютно внятной, и она вздрогнула от стыда – а вдруг Джеральд тоже поймет…

Судя по всему, он понял.

– Леди Элис, – велел король голосом, сдавленным от гадливости, – подите вон!

День выдался длинный и утомительный, но Джеральда, невзирая на поздний час, не клонило в сон. Напротив, веки упрямо распахивались сами собой, стоило ему только подумать о том, чтобы уснуть. Одно счастье, что Лэннион всегда был полуночником, и у Джеральда нет никакой надобности сидеть наедине со своими мыслями, прислушиваясь к ночному дыханию уснувшего замка. Бессонную ночь лучше скоротать за беседой и кубком вина – глядишь, к утру дремота все-таки сменит гнев на милость и oceнит собой отяжелевшие за ночь веки.

– Я передумал, Лэннион, – сообщил Джеральд, задумчиво глядя на темное вино в своем кубке. – Мы уедем завтра же. Посвящать Роберта в рыцари я буду не здесь, а в столице.

Лэннион вопросительно взглянул на короля.

– Я зря рассчитывал быстро отделаться. Приготовления к церемонии займут дня два, не меньше, – морщась, пояснил Джеральд. – И это в лучшем случае. Столько я просто не выдержу.

– Вы же сами говорили, что лорд Роберт не сможет ехать верхом, – напомнил Лэннион.

– Зато в повозке сможет, – возразил Джеральд. – Тем более что повозку все равно придется закладывать. Уж кто навряд ли сумеет проделать дорогу до столицы верхом, так это леди Бет.

Лэннион с удивлением воззрился на короля, но промолчал.

– Лэннион, нельзя же оставить девочку на растерзание этой гарпии! – воскликнул Джеральд. – Это преступление… а то и что похуже.

– Ваша правда, сир, – признал Лэннион. – Вот только леди Бет в рыцари посвящать никто не собирается – под каким предлогом вы мыслите ее увезти? И как вы помешаете леди Элис увязаться за детьми?

– Очень просто, – отмахнулся Джеральд. – Это ведь только в сказках короли – дураки.

Лэннион приподнял брови.

– Ладно, не только в сказках, – уступил Джеральд. – Но я-то, смею надеяться, не самый большой дурак среди королей.

– Не самый, – флегматично подтвердил Лэннион, рассеянно изучая содержимое своего кубка.

Джеральд расхохотался.

– Вот и подумайте – неужели у меня не хватит ума отыскать в Эйнсли лекаря, который подтвердит, что воздух столицы необходим для здоровья леди Бет – и совершенно пагубен для… цвета лица леди Элис.

На сей раз расхохотался Лэннион.

– Жуткая женщина! – с чувством – и никак уж не тем, которое доставило бы удовольствие Элис де Бофорт – произнес король. – Все время шипит, как сырые дрова в огне.

– Уж такая у нее манера разговаривать, – заметил Лэннион.

– Манера! – усмехнулся Джеральд. – Знаете, что мне напоминает эта ее манера? Мою первую кампанию против Ледгунда. Еще в бытность мою оруженосцем.

– Разве леди Эйнсли похожа на ледгундцев? – поинтересовался Лэннион.

– Да не на ледгундцев, а… помните, как наш обоз отбили и с едой было скверно? – Дождавшись кивка Лэнниона, Джеральд продолжил: – Достался мне тогда сухарь – страшный-престрашный, затхлый, как пятки покойника, весь плесенью траченный… а что поделаешь, если другого нет? Страдал я, страдал над сухарем этим, а потом все-таки откусил… а в нем, оказалось, муравьи так и кишели… – Джеральда передернуло. – Что со мной сделалось… Лэннион, вы даже представить себе не можете!

– Ну а зачем мне представлять, – возразил Лэннион, – то, что я и так вижу? Вы совершенно правы, сир, – что с леди Элис беседовать, что полный рот такой плеснелой ползучей дряни откусить… разницы никакой.

– Как сказать, – раздумчиво примолвил Джеральд. – Тогда терпения у меня было все же поменьше.

– Вот как, сир? – делано удивился Лэннион. – А я и не знал, что чего-то может быть меньше, чем нисколько, – пусть даже и терпения.

Джеральд засмеялся.

– Вот его у меня на старших Бофортов и не хватает, – заявил он. – Решено – завтра же с утра отыщу лекаря, а потом без промедления закладываем повозку и убираемся отсюда так быстро, как только возможно! И никаких долгих сборов – пусть Берт и Бет возьмут с собой только самое в дороге необходимое.

Однако уехать назавтра Джеральду не удалось, несмотря на всю его решимость.

Сон сморил его только к рассвету – а вслед за рассветом пришло ненастье. Когда Джеральд поутру выглянул в окно, с потемневшего неба лил дождь пополам с мокрым снегом. Ехать в такую погоду куда бы то ни было просто немыслимо: дороги она превратила в кашу, в совершенно непроезжее месиво.

– Отвратительно, – произнес король, задвигая тяжелую оконную раму с витражом, забранным в свинцовый переплет. – И как же некстати.

На витраж он старался не смотреть, ибо тот представлял собой изображение эльфийского рыцаря на невыносимо солнечной поляне.

– Навряд ли это надолго, – утешительно произнес Лэннион.

– Недели на три, не меньше, – возразил юный Роберт, входя в зал. – Доброе утро, Ваше Величество… граф Лэннион…

Ничего себе – доброе!

– Три недели? – так и ахнул Джеральд.

– Это еще если повезет. – Роберт скинул мокрый плащ, небрежно наброшенный прямо поверх распахнутой на груди рубашки с закатанными до локтей рукавами. Надо отдать должное младшему Бофорту – у него хватило ума и чувства собственного достоинства не извиняться за неподобающий вид. Да и почему он должен извиняться? Он у себя дома – и дом этот требует заботы о себе, а не о парадных одеяниях. Уж наверняка Роберт не на прогулку выходил, а ради какого-то важного дела.

– Откуда вы знаете? – поинтересовался Лэннион.

– А в Эйнсли в это время года всегда так, – отозвался Берт. – Недели три сплошная непогода, а потом грязь непролазная – еще жди, покуда хоть немного путь установится. Ведь Эйнсли – это почти сплошь осушенные и распаханные болота. Края здесь вообще-то нехлебородные, а у нас урожаи отменные на диво. Зато стоит осенним дождям зарядить всерьез и эта земля живо вспоминает, чем она была прежде.

– Но это немыслимо! – едва не взвыл Джеральд.

– Ну почему же, сир? – рассудительно произнес Лэннион. – В эти последние месяцы вы загоняли себя едва не до полусмерти – три недели отдыха вам никак уж не повредят.

– Какого отдыха?! – простонал Джеральд. – Лэннион, это невозможно. Поймите – я не собирался задерживаться в Эйнсли… Господи, какого же я свалял дурака!

– Кажется, понимаю. – Лэннион внимательно посмотрел на него. – Кто еще знает о том, что вы по дороге в Лоумпиан решили завернуть в Эйнсли?

– Да никто! – воскликнул Джеральд. – В том-то и дело! Три недели – и никто не знает, где я. Король пропал на пути в столицу… глупее не придумаешь!

– Ну что же, Ваше Величество, – флегматично заметил Лэннион, – зато теперь вы знаете, что и король должен докладывать о себе своим подданным, а не только они ему.

– Премного благодарен! – Джеральд в сердцах пристукнул кулаком по бедру. – Учту на будущее – вот еще бы мне знать, что делать сейчас.

– Ну, если беда только в этом, – улыбнулся Берт, – то она невелика. Выехать сейчас из Эйнсли, конечно, нельзя – а вот подать о себе весть совсем несложно.

Король удивленно воззрился на юношу.

– Мы в эту пору постоянно отрезаны бездорожьем, – пояснил Берт. – Поэтому я уже три года держу в Эйнсли голубей.

– Чтобы было чем питаться на случай осады? – подначил его Лэннион.

Берт шутки не принял.

– На случай осады, – спокойно парировал он, – в Эйнсли постоянно держат восьмимесячный запас продовольствия. А на крайний случай еще и посевное зерно.

– Ого! – восхитился Лэннион.

И он прав в своем восхищении. До сих пор Джеральд полагал, что Эйнсли устоял только благодаря отваге Роберта де Бофорта, решившего держаться до последнего. Похоже, он был не прав. Замок был спасен не только мужеством Берта, но и его предусмотрительностью.

– Сейчас, после осады, дело обстоит похуже, – признал Берт, – но зиму мы протянем без особых хлопот. Нет, голуби не для еды. Они обучены летать в любую погоду. Я так и думал, что Его Величеству понадобится подать о себе весть.

С этими словами он протянул королю узкую полоску тонкого пергамента.

– Довольно написать несколько слов за подписью и печатью, – произнес Берт. – Голубь доставит приказ на сигнальную вышку. А там уже дорога вполне проезжая, Лоумпианский тракт и гонец всегда наготове.

– Я вижу, Берт, у вас все продумано до мелочей, – уважительно произнес Джеральд, принимая пергаментную полоску.

– Приходится, Ваше Величество, – кивнул Берт, безотчетно одергивая воротник рубашки. – Эйнсли – самый дурацкий замок на свете. Здесь по-другому просто нельзя.

Позади короля послышался странный приглушенный звук. Джеральд обернулся: Лэннион так и давился смехом.

– Благодарю, лорд Роберт, – сдержанно промолвил Джеральд. – Я напишу. Распорядитесь, чтобы голубя приготовили к полету… или нет, лучше двух.

Берт кивнул, накинул плащ и исчез за дверью

– Лэннион! – укоризненно произнес король. – Что это на вас нашло?

Лэннион от души расхохотался.

– Видение, сир! – простонал он, утирая слезы смеха. – И такое явственное – ну как костер в зимнюю ночь!

– И это было настолько смешно? – поинтересовался Джеральд.

– Настолько, – кивнул Лэннион. – Мне привиделся лорд Берт лет этак семь спустя.

– Все еще не понимаю, что вас так позабавило.

– А вы сами представьте себе, сир, – предложил Лэннион, подаваясь вперед, – как этот мальчишка дергает канцлерскую цепь – ну вот как сейчас воротник – и тем же тоном изрекает: «Олбария – самая дурацкая страна на свете. Ваше Величество. Здесь по-другому просто нельзя».

– Бог с вами, Лэннион, – рассмеялся и Джеральд. – Что вы такое говорите?

– Правду, Ваше Величество, – посерьезнел Лэннион. – Это ваш будущий лорд-канцлер – неужели вы сами не видите? Не сейчас, лет через семь, может десять, но…

– Пожалуй, – удивленно согласился Джеральд.

– Уж у него хватит предусмотрительности не позволить своему королю исчезнуть неведомо куда, – ядовито присовокупил Лэннион.

– Все, сдаюсь! – Джеральд, смеясь, поднял руки.

– Джеральд, я не шучу, – покачал головой Лэннион. – Вам нужны свои люди. Позарез нужны! Свои – а не то барахло, которое осталось в наследство от Дангельта. Самые трусливые и хитрые сбежали – а самые склизкие остались.

– Но разве у меня мало своих людей? – спросил Джеральд.

– Нет, – ответил Лэннион. – Но должно быть больше. И вы не вправе разбрасываться людьми. Роберт де Бофорт годится – разве нет?

Король кивнул.

– Вам нужны люди, – повторил Лэннион. – А еще, Джеральд… тебе нужна королева.

Того, что Одри Лэннион, как в былые времена, обратился к нему на «ты», король даже не заметил.

– Лэннион, – выдохнул Джеральд, – да вы с ума сошли!

Взгляд, который он метнул на Лэнниона, был совершенно убийственным, но старый ветеран видывал в своей жизни много чего пострашнее гневных взглядов – пусть даже и королевских.

– Джеральд, хочешь ты того или нет, но ты – венчанный король Олбарии! – рявкнул Лэннион. – И у тебя нет права на беспечность!

Джеральд вскинул голову, собираясь возразить.

– Головой не мотай! – обрушился на него Лэннион. – Я тебя с тринадцати лет знаю, Джерри Элгелл! Это я и покойный Меррет, у которого ты в оруженосцах ходил, сделали из тебя воина – кто тебя и назовет в глаза безответственным юнцом, как не я? – Он сжал кулак и рубанул им воздух. – Джеральд, как ты мог сорваться в Эйнсли, не сказавшись никому, кроме меня? Мне ведь и в голову не пришло… как ты мог?

Джеральд прикусил губу – крыть было нечем. Фицрой Меррет, упокой господь его неистовую душу, школил своего оруженосца, не давая тому ни минуты роздыха – и юному Джерри частенько мечталось, как славно будет стать настоящим рыцарем и ускользнуть из-под недреманного ока лорда Фицроя… мечталось до тех самых пор, покуда он и в самом деле стал рыцарем… и угодил под начало графа Лэнниона. Времени с тех пор утекло немало, и потом уже Лэннион служил под его командованием… Джеральд и забыл, какую выволочку способен устроить разъяренный Лэннион – а какую выволочку граф способен устроить своему королю, не знал и вовсе.

– Или ты хочешь сказать, – недобро прищурился Лэннион, – что твои поездки – это твое частное дело?

Джеральд опустил глаза. Нет у королей и быть не может никакого частного дела. Это он уже успел понять.

– Джеральд, – не отступался Лэннион, – твоя беспечность едва не довела до большой беды. Не успел король на трон взойти – и словно в воду канул. Это еще счастье, что у юного Берта голуби обученные нашлись!

– У юного Берта что угодно найдется, – неловко усмехнулся король. – Я не удивлюсь, если денька через три он отыщет для нас в кладовых Эйнсли запасную дорогу.

– Я тоже, – сухо ответил Лэннион. – Но дела это не меняет. Что, если Роберт де Бофорт оказался бы хоть самую малость не таким расторопным? Что бы вы застали в Олбарии, выбравшись из Эйнсли?

– Не понимаю, какое отношение это имеет к моей предполагаемой женитьбе, – отрезал Джеральд. Лэннион вновь перешел на «вы» – уже не ветеран распекал бессовестного юнца, позабывшего ради минутного желания свой долг, а граф говорил с королем… тот самый граф, что потребовал от него найти себе королеву.

– Самое прямое, – возразил Лэннион. – Та же непростительная беспечность. Вашему престолу нужен наследник… и лучше, если не один. Династия должна быть прочной. А способа обзавестись детьми и притом обойтись без женщин покуда не придумано.»!

– Женщин! – Джеральд вновь тряхнул головой. – Лэннион, не говорите мне этого слова. – Он замолчал на мгновение и с силой сжал руки. – Я устал, Одри… как же я от них устал! Мне они скоро в кошмарных снах сниться будут. В Лоумпиане, на марше, на охоте – где угодно! – везде найдется достаточно высокородная фифа, готовая прыгнуть ко мне в постель в расчете на королевские милости – а если повезет, то и на корону!

– Вы скверно разбираетесь в женщинах, сир, – почти сочувственно изрек Лэннион. – По молодости лет, не иначе.

Джеральд осекся.

– Корона, конечно, штука приманчивая, – охотно пояснил граф. – Да и королевские милости – тоже дело не последнее. Но расчет идет на другое. Да вы посмотрите на себя! Красавец, умница, образчик доблести…

– И в придачу король, не забудьте, – ввернул Джеральд.

– И ко всему этому – разбитое сердце, – невозмутимо заключил Лэннион. – Рыцарь может стяжать славу в бою – а женщина? Нет, Джеральд, основной расчет идет именно на это. Женщина, которая сумеет заставить лучшего из рыцарей Олбарии забыть ушедшую любовь, одержит неслыханную победу – не над вами, заметьте, а над соперницами. Она повергнет их в прах!

Джеральд содрогнулся.

– И этого вы мне желаете, Лэннион? – горько спросил король. – К этому хотите приковать меня обручальным кольцом?

– Ну зачем же так сразу! – возразил Лэннион. – Такой женщине возле трона делать нечего. Но разве вас пытаются разутешить только с расчетом? Вы хотите сказать, что не можете просто понравиться женщине? Что какая-нибудь милая девушка не может полюбить вас ради вас самого?

Джеральд вскинул руку, словно защищаясь.

– Ради всего святого, Лэннион! – выдохнул он. – Это хуже всего. Это преступление, самое настоящее! Что я смогу ей дать в ответ на ее любовь? Лэннион, поймите же, я умер! Мое сердце лежит в могиле в Грэмтирском лесу… а вы – вы! – мне предлагаете… нельзя венчать живое с мертвым, это кощунство!