Текст книги "Таэ эккейр!"

Автор книги: Элеонора Раткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10

Постоянные спуски и подъемы измотали путников гораздо раньше, чем сгустились сумерки, да и карабкаться по узким горным тропам – совсем не то же самое, что шествовать по торной дороге. К исходу дня Лерметт так устал, что едва мог утерпеть, до того ему хотелось объявить привал. Даже эльф, казалось, несколько поутратил прежнюю бодрость. Едва только им удалось найти сколько-нибудь ровное место, где можно и хворосту на костер наломать, и сам костер разжечь, и расположиться возле огня, не рискуя при первом же неосторожном движении свалиться вниз, как принц и эльф остановились, не сговариваясь – настолько оба они нуждались в отдыхе. Однако долгожданный привал оказался едва ли не утомительнее всего предшествующего дня. Вечер определенно не задался. Вот ведь и костер вспыхнул сразу же, и горная куропатка, которую Эннеари взял на стрелу, почти и не целясь, явила собой в зажаренном виде сытный и горячий ужин – для путников в горах дело ох не последнее! – зато разговор все не ладился и не ладился. Эннеари сидел, погрузившись в какие-то загадочные, но несомненно, тоскливые мысли и молчал, как пень, несмотря на все попытки Лерметта разговорить его. А Лерметт старался, что было сил, выспрашивая Эннеари об эльфийских обычаях в надежде, что уж на эту тему его дорожный спутник поговорить не откажется. Ничуть не бывало. Эннеари отмалчивался, а если и отвечал, то односложно и неохотно, уходя в себя едва ли не после каждой фразы. Лерметт, тем не менее, попыток не оставлял – по трем причинам. Во-первых, ему и в самом деле было страх как интересно. Во-вторых, послу неплохо бы знать побольше об обычаях тех, к кому он направляется – хотя бы уж затем, чтобы не оскорбить ненароком. А в-третьих, эльф, терзаемый неведомой тоской, представляет собой такое тяжкое зрелище, что на него глядючи, завыть впору. Выть Лерметт не собирался: в конце концов, и сам он не собака, и эльф не луна.

– Послушай, Эннеари, – предпринял он новую попытку.

Эльф поднял на него тяжелый до укоризны взгляд.

– Я давно тебя спросить хотел, – не отступался Лерметт.

– Спрашивай, – без всякого выражения произнес Эннеари и зябко повел плечами.

– Если только это не секрет, конечно, – на всякий случай оговорил Лерметт, – что это за штуковина такая? – И рука его взметнулась, указав на ожерелье, свисающее с шеи эльфа.

– Ах, это… – равнодушно протянул Эннеари. – Не секрет, конечно. Это ларе-и-т"аэ.

– «Найди-меня»? – удивленно перевел Лерметт.

– «Найди-себя», – поправил Эннеари. – Это… как бы тебе объяснить… рано или поздно на грани отрочества нас охватывает странное томление… почти зов. Как будто ты потерял часть себя и ее нужно найти. Вот и начинаешь ходить, искать, до всего руками дотрагиваться. Который предмет вернет тебе цельность, тот и есть искомый. Берешь его и носишь при себе неотлучно. У меня вот оказалась эта горсть камней.

– Интересно, что делать тем, кому цельность возвращает не горсть камней, а целая гора или, скажем, лес? – отважился пошутить Лерметт. – Гору с собой унести трудновато. А постоянно при себе таскать, пожалуй, и того трудней.

– Гору нельзя уносить, – не принял шутки Эннеари. – Гора принадлежит всем. Те, кому так не посчастливилось, обычно там и остаются.

Он замолчал и снова уставился на пламя. Ну что ты будешь делать! Ни спросом, и насмешкой его не проймешь.

Лерметт устало взглянул на Эннеари. Просторный лоб эльфа был мрачен, хотя ни одна хмурая морщина и не пересекала его. Выражение зеленых глаз, полуприкрытых утомленными веками, пониманию не поддавалось и вовсе. Общее впечатление складывалось крайне тягостное.

– О чем тоскуешь? – напрямик, без обиняков поинтересовался Лерметт – очень уж ему надоели экивоки и недомолвки. А мрачный эльф ему надоел и пуще того.

Эннеари снова поднял веки – медленно, почти против воли.

– О том, что я у тебя в долгу, – ровным голосом произнес он.

– В каком долгу? – не понял Лерметт.

– Ты ведь спас мне жизнь, – терпеливо пояснил Эннеари.

– Ну да, – Лерметт по-прежнему как есть ничего не понимал. – Так и что тебя гнетет?

– А то, – отозвался Эннеари, – что в долгу я у тебя. И долг это неоплатный. И пока я тоже не спасу тебе жизнь, не будет мне покоя.

Трудно винить Лерметта в том, что он и теперь понял не сразу. Зато когда понял, едва не поперхнулся. Интересно, как это Эннеари себе представляет? Чтобы спасти своему спасителю жизнь, надо ведь еще и момент такой улучить, когда этой самой жизни будет грозить опасность. А опасность тем и страшна, что о приходе своем заранее не предупреждает. Значит, желающему расплатиться с подобным долгом предстоит следовать за своим спасителем, как тень, высматривая подходящий момент… и еще не сказано, долго ли предстоит должнику за спасителем этак шляться – может, и всю жизнь. Беда, она ведь на обязана случиться как можно скорее, лишь бы спасенному было удобнее. Всю жизнь… это ж надо же. Нет, пустое это дело – эльфов спасать. Спасешь, а потом приходится обзаводиться вечной тенью, неотлучным спутником – одним словом, собственным эльфом. Может, кому и покажется сдуру, что иметь собственного эльфа приятно – а вот Лерметт при одной только мысли об этом преисполнялся содроганием. Еще и потому, что иметь в собственности кого-то, безраздельно кем-то владеть не вправе даже король. Да, Лерметту предстоит сделаться королем и повелевать – именно поэтому он знает о таких делах получше прочих. Да, король вправе повелевать людьми – но владеть человеком никто не вправе. Да, король может требовать верной службы – но присвоить себе чужую жизнь не смеет ни один властитель мироздания.

– Ну уж нет, – усмехнулся Лерметт, – это не тебе, а мне покоя не будет.

Эльф безмолвствовал.

– Что тебе за ерунда в голову пришла? – возмутился Лерметт. – Совсем из ума вон. Забудь.

Ответный взгляд Эннеари выражал одно лишь неколебимое упорство.

– Я у тебя в долгу, – гнул свое эльф.

– Что ты мне тут посольский узел вяжешь? – окончательно вспылил Лерметт.

– Какой-какой узел? – переспросил Эннеари.

Лерметт под его удивленным взглядом приметно покраснел.

– Ну… история такая, – нехотя ответил он. – Неужели не слыхал?

– Представь себе, нет, – сообщил эльф. – О послах я только то и знаю, что они неприкосновенны. Никогда не слыхал, чтобы посла узлом завязывали.

Принц невольно фыркнул.

– Скажешь тоже, – буркнул он. – Просто я думал, что ты про этот случай тоже наслышан. Очень старая байка. Ее все знают.

– Среди людей – может быть, – заявил Эннеари. – А я так впервые слышу. Ты уж сделай милость, расскажи.

– Попробую, – принужденно усмехнулся Лерметт. – Даже и не знаю, с чего начать. Очень трудно рассказывать то, что все знают. Одним словом, жил да был доблестный рыцарь Эйнелл.

Вымолвив эту фразу, принц сообразил, что взял невесть почему такую манеру, словно собрался сказку несмышленышу рассказывать. Он сбился и замолк. Эннеари выжидательно молчал.

– Послы и гонцы и в самом деле неприкосновенны, – собравшись с духом, продолжал Лерметт. – Не то, по моему разумению, немного бы охотников нашлось заниматься таким рискованным ремеслом.

Эннеари кивнул.

– В жизни оно, конечно, бывает по-всякому, – вздохнул принц. – Случается, что послов убивают намеренно… чтобы сделать войну неизбежной. Или оплошность какая приключится. Но с доблестным рыцарем Эйнеллом все было совсем по-другому. Он с самого начала знал, что едет послом к дураку.

– То есть он подозревал, что его могут убить? – уточнил Эннеари.

– Еще как подозревал, – подхватил Лерметт. – И решил на всякий случай о себе позаботиться. Чтобы не остаться без оружия в решительный момент.

– Постой-погоди, – перебил его эльф. – Как это – не остаться без оружия? Насколько я помню, послам полагается меч свой к ножнам привязывать накрепко. Особым таким ремешком… а потом его концы еще и заливают оловом, а поверх металла печать оттискивают… или я что-то перепутал?

– Да нет, – махнул рукой Лерметт. – Все ты помнишь правильно. И заливают, и оттискивают. А вот завязывает ремешок сам посол. Собственноручно. Вот он и завязал.

– И что? – недоуменно вопросил Эннеари.

– А ты сам подумай, – невинно предложил Лерметт. – Ты этот узел сегодня сам видел в действии. Вот и попробуй догадаться.

– Не пойму, о чем ты, – нахмурился эльф.

– Да вот об этом. – Принц вытянул из воротника веревку. – Забыл уже? Узел, которым я веревку затянул, чтобы потом снять – это посольский и есть. – Его пальцы привычным быстрым движением уверенно вывязали сложный узел. – Вот – видишь?

– А кстати, – оживился Эннеари, – я ведь у тебя попросить хотел показать мне, как его вяжут.

Он потянул за короткий конец веревки. Узел распустился, словно его и не было.

– Ловко! – восхитился Эннеари. – Дай-ка и мне попробовать.

Он сосредоточенно сжал губы, припоминая последовательность переплетений. Потом медленно, то и дело останавливаясь, вывязал узел.

– Так? – с сомнением спросил он.

– А ты потяни, – посоветовал Лерметт, не глядя.

Эннеари потянул. Узел вместо того, чтобы разойтись, захлестнулся намертво.

– Сам ведь видишь, что не так. – Лерметт отобрал у эльфа веревку, не без труда ослабил узел и развязал последний захлест. – Вот здесь пропустить надо не поверху, а понизу, а сначала обвести. Повтори.

– Вот так? – Лерметт в ответ промолчал, и Эннеари решил проверить себя прежним способом – потянуть за веревку. На сей раз узел покорно исчез.

– Надо будет еще поупражняться, – удовлетворенно заметил Эннеари. – Полезная штука это узел. Много для чего пригодиться может. Насколько я понимаю, рыцарю твоему… как там его – Эйнеллу? Одним словом, как бы там его ни звали, а узел ему пригодился.

– Ну… да, – подтвердил Лерметт, чуть заметно отводя глаза в сторону. По правде говоря, он уже сожалел о своей вспыльчивости и понадеялся было, что Эннеари, увлекшись вывязыванием хитрого узла, позабудет, с чего начался разговор, как позабыл несусветную глупость о том, что за спасение жизни чем-то ему обязан.

Зря понадеялся.

– Ты не молчи, ты рассказывай, – заявил Эннеари. Руки его безостановочно вязали и распускали все новые и новые узлы… вязали и распускали.

– Рыцарь Эйнелл ремешок завязал этим самым узлом, – помолчав, продолжил Лерметт. – А когда его и в самом деле убивать стали… сам понимаешь, такой узел довольно дернуть, он и развяжется. Хоть запечатаны концы ремешка, хоть не запечатаны… разницы никакой.

– Я так понимаю, меч этот рыцарь выхватить успел, – одобрительно предположил эльф.

– Не только, – усмехнулся Лерметт, мимовольно увлекаясь историей похождений хитроумного посла. – Меч он правой рукой выхватил – а в левой у него ремешок оставался, не забывай. Так он тем ремешком успел еще и одного из убийц удавить. Тех это так напугало, что они замешкались, и Эйнеллу удалось прорваться и вернуться домой живым.

– Значит, с тех пор этот узел и называется посольским, – подытожил Эннеари.

– С тех самых, – подтвердил Лерметт.

– Все равно не понимаю, – заявил эльф, откладывая веревку в сторону. – Легенда, конечно, занятная – но какое она имеет отношение к моим словам?

Принц снова отвел взгляд.

– Понимаешь, – едва ли не запинаясь, выговорил он, – посольский узел – это… ну, как бы символ… хитрости, что ли… всяких умствований…

– От которых мозги узлом завязываются, – прищурился эльф. – Ты хотел сказать, что я тебе голову морочу?!

– Не мне. – Лерметт снова покраснел. – Себе.

Эннеари презрительно фыркнул, но и только. Лерметт украдкой перевел дыхание. Кажется, обошлось. Нет, ну кто его за язык тянул, спрашивается? И ведь не посольским узлом язык завязан, а стоило дернуть, он и разошелся. А если учесть, что Лерметт, между прочим, и сам посол… нет, доблестный и хитромудрый рыцарь Эйнелл его бы определенно не одобрил. И что это на него нашло? Ведь это посольство у Лерметта не первое на счету, никак уж не первое. И норов свой держать в узде он давным-давно научился. Пожалуй, даже раньше, чем из лука стрелять. Королям никак нельзя дурному нраву потворствовать, не то и до беды недолго. Лерметт уже и не упомнит, когда он в последний раз позволил себе вспылить. А этот невыносимый эльф ухитряется вывести его из себя с такой легкостью, будто это проще, чем травинку сорвать. Надо же было такое ляпнуть! Прах его побери совсем, это посольство! Нет, надо взять себя в руки, и притом немедленно. Если Лерметт и с одним-то эльфом удержаться от глупейшей запальчивости не может, что он станет делать, когда вокруг него окажутся одни сплошные эльфы? Хватит! Да, вот именно – хватит. Пора дать себе зарок быть впредь сдержаннее. И думать, прежде чем говорить.

Кажется, он уже размышлял об этом… и зарок давал. Или нет?

Лерметт искоса взглянул на Эннеари. Да, на сей раз все действительно обошлось. Потому что эльф не знает, что посольский узел – символ не только хитрости. Потому что Лерметт не рассказал ему всего. На самом деле посольский узел воплощает в себе не только хитрость Эйнелла, но и постыдное предательство владыки, посмевшего замыслить убийство посланника. Могущество хитроумия – и мерзость предательства. Все поговорки о посольском узле имеют не один смысл, а два – как завязанный поверх рукояти меча ремешок имеет два хвоста. А потому пускать в ход эти поговорки следует с осторожностью сугубой – как и сам узел. Ведь если собеседник потянет твое неосторожное высказывание не за тот хвост…

Лерметт обязательно расскажет Эннеари про этот, второй смысл. Иначе как бы эльф, решив щегольнуть настоящей человеческой поговоркой в обществе людей, не совершил поистине роковой ошибки. Да, непременно надо будет рассказать.

Непременно.

Но не сейчас.

Глава 11

Эннеари тоже молчал. Ему тоже было о чем призадуматься. Вот и опять человек отказался от предложенной им дружбы – да еще как резко, прямо-таки наотмашь! Как и прежде, Лерметт не зовет его Арьеном, а честит Эннеари – а уж о долге благодарности так и вовсе ничего слышать не хочет. Конечно, люди – создания возвышенные, и эльфы им никак уж не чета… но не слишком ли много этот человеческий принц о себе понимает, отказываясь даже от благодарности?

Разум Эннеари зацепился именно за это, последнее слово – благодарность. Он обдумывал его и так и этак – и внезапно эльфа будто жаркой волной обдало. Прав Лерметт, тысячу раз прав! И как же он сам не подумал прежде, чем ляпнуть такое? Ведь для того, чтобы кому-то спасти жизнь, этой жизни должно что-то угрожать. Какая-то опасность. Это что же получается – он, Эннеари, желает своему спасителю попасть в беду? И все для того, чтобы расплатиться и больше не чувствовать себя ничем ему обязанным? Хороша благодарность, нечего сказать! Ведь именно против благодарности Эннеари и погрешил, высказав подобное хотение. Именно от нее он и возжелал себя избавить, пусть ему даже спервоначалу так и не показалось. Спасти своего спасителя – и не чувствовать больше того, что сердце велит. Мерзость какая, Эннеари – да тебе ли это в голову пришло? А ведь пришло же. Так вот почему подобный долг именуется неоплатным! Если в тебе есть хоть искра благодарности, подобные долги оплачивать попросту нельзя. И если тебе и впрямь придется избавить своего избавителя от беды, это может быть только сердечным порывом – но ни в коем случае не долгом . Только не долгом.

А еще он погрешил против права каждого разумного существа на собственную жизнь. Неужели благородство должно вознаграждаться настырным неотвязным приставучим спутником, от которого, хоть тресни, а никуда не денешься? Кто его знает, как там оно у людей принято, а у эльфов навязчивость никогда не была в чести – однако именно этого он и пожелал, вознамерившись сделаться вечным стражем Лерметта. Какая там дружба, какая благодарность, если он вздумал надеть на своего спасителя хомут из собственной персоны!

– Лерметт, – тихонько окликнул принца Эннеари.

Принц повернул к нему усталое сердитое лицо.

– Прости, – смущенно выговорил Эннеари, – я ведь и в самом деле глупость сказал… и вдобавок гадкую.

Лицо Лерметта мгновенно прояснилось.

– Забудь, – коротко посоветовал он, примирительно улыбнулся и подбросил в костер новую порцию хвороста.

Глава 12

Потом, после этой дурацкой беседы, они какое-то время просидели молча, уплетая жареную куропатку, а затем снова мало-помалу разговорились. Этот, второй разговор оказался вполне мирным и даже веселым – но осадок от первого все же остался. Нет, что ни говори, а вечер определенно не задался. И откуда только у эльфов в голове такая дурь заводится? Или она заводится не у всех эльфов, а только у Эннеари? Надо же было до такого додуматься! Давно уже прогорел костер, давно сон сморил Эннеари, и луна успела забраться высоко на небосклон – а Лерметт все еще сердито ворочался с боку на бок, не в силах уснуть. Зыбкая дремота то и дело прикасалась к нему осторожными лапками – и вновь пугливо отпрядывала. Уснул Лерметт почти с рассветом.

Проснулся он, само собой, довольно поздно. Костер весело потрескивал, разбрызгивая легкие искры. Надо понимать, эльф проснулся первым. Он и вообще вскакивает ни свет ни заря. И как только можно тратить на сон сущую малость и оставаться бодрым и свежим? Или эльфам и вообще не нужно спать? Интересная мысль. А зачем они тогда и вообще спят – чтобы на сны полюбоваться? Что ж… на то похоже.

Одним словом, если вечер не задался, то утро начиналось и вовсе неприятно.

Эннеари успел не только разжечь костер. Он уже натопил снега и наполнил водой обе фляги – и свою, и Лерметта. Дело, конечно, нужное, кто же спорит, да и время терять жалко – и все же Лерметта слегка покоробило. Не привык он, чтобы с его вещами вот так вот бесцеремонно хозяйничали, даже не спросясь.

– Ты всегда берешь, что плохо лежит, без спроса? – осведомился Лерметт, приподымаясь на локте. Уверенные ухватки эльфа так поразили его, что сказать «доброе утро» он просто позабыл – да и потом не вспомнил. Его в эту минуту заботило лишь одно: высказать свой упрек как можно более шутливо – чтобы он не походил на упрек. А ведь шутить спросонок – дело нелегкое. Особенно если не выспался по вине своего собеседника, и раздражение нет-нет, а дает себя знать.

– Конечно, – удивленно ответил Эннеари. – Это плохо, когда вещь лежит плохо. Она должна не плохо лежать, а хорошо работать.

Весь его тон, да и не только тон – даже поворот плеч, даже посадка головы – отчетливо и явственно выражали собой вопрос: «А разве может быть иначе?»

– Ты бы мог меня спросить, – заметил Лерметт.

– Ты ведь спал, – пожал плечами эльф. – Зачем тебя будить ради такой ерунды?

– Ну, так дождался бы, пока я проснусь, – зевнул принц.

– А зачем? – совсем уже изумленно промолвил Эннеари.

Лерметт прикусил губу. Нет, утро определенно не складывалось.

– Так… – задумчиво произнес он, выбираясь из-под плаща, которым укрывался от ночной прохлады. – Похоже, я опять ляпнул что-то не то.

Собственная ошибка бесила его – в немалой степени еще и оттого, что оставалась покуда непонятной.

– Наверное, – ответил Эннеари, устремив на него серьезный взгляд своих невероятно зеленых глаз. – Только я не знаю, что именно.

– Разберемся, – пообещал Лерметт, аккуратно сворачивая плащ. – Обязательно. Это так глупо, что разобраться просто необходимо. Чует мое сердце, что нельзя не выяснить.

Выяснение, жаркое и сбивчивое, продолжалось не менее получаса. А могло затянуться и дольше – так всегда бывает, когда внезапное несходство обычаев… и тоже нет – не обычаев, а чего-то более изначального, определяющего… да ну их совсем, эти обычаи! Всякому ведь известно, что руками работают, а ногами ходят. Сызмала известно, с детства. Раньше еще, чем начинаешь говорить, начинаешь пользоваться руками и ногами именно так, а не иначе. И ведь это только естественно – предположить, что любой первый встречный пользуется своими руками и ногами именно так. А потом накапливается невысказанная странность… еще бы ей не накопиться! Никто ведь не обсуждает такие привычные, само собой разумеющиеся детали быта. И ты молчаливо исходишь из того, что для тебя привычно, как дыхание – а потом вдруг оказывается, что новый твой знакомец пользуется ногами не для ходьбы, а для чего-то совсем иного – например, для ведения деловой переписки…

К исходу этого получаса на душе у Лерметта сделалось окончательно скверно. Нет, ну кто его за язык потянул! Хотя если вдуматься, дело могло обернуться куда хуже. Он ведь мог сморозить такую глупость не здесь, не сейчас, не наедине с Эннеари, а в Долине Эльфов… но как он мог знать? Илмерран не успел рассказать ему об эльфийских обыкновениях почти ничего. Их Лерметту еще только предстояло изучить. Ничего он об эльфах не знал толком, кроме их языка… да, но язык он худо-бедно, а выучил! А ведь чужое наречие может ох как много подсказать о тех, для кого оно родное! Одна уже только грамматика чего стоит, не говоря даже о словоупотреблении – а ведь есть еще и пословицы! И Лерметт сам переводил их с эльфийского. Сам, своими руками записывал неуклюжую рифму: «Чем без толку лежать, лучше за делом бежать». Илмерран от его перевода, помнится, скривился, но смолчал. А теперь выясняется, что пословица как раз и толкуется в том самом смысле, который Лерметту – человеку, а не эльфу – нипочем не пришел бы в голову.

Все-таки свежего человека от эльфийских странностей оторопь берет, как ни крепись. Нет, привыкнуть к ним наверняка можно, однако если наскочить на них с размаху, как Лерметт… Оказывается, у эльфов имеется весьма необычное понятие о личной собственности. Или, вернее, у них как раз понятия этого и не имеется… или почти не имеется. И как только Лерметт не обратил внимания, что определение «личный» у эльфов почти неизменно прикладывается к существительным «честь», «достоинство» и жизнь" – а об имуществе ни единого словечка? Пользоваться чужими вещами у эльфов отнюдь не возбраняемо… стоп, а кто говорит о своих и чужих вещах? Опять человеческие понятия ум застят!

Насколько эльфы уважали неприкосновенность чужой личной жизни (именно против этого обыкновения, к слову сказать, вчера и погрешил Эннеари, навязываясь в вековечные сопровожатаи), настолько личное имущество неприкосновенным не было и быть не могло. Неприкосновенными считались только те вещи, которые не считались вещами… впрочем, об этом после, потом как-нибудь. Тем более что эту разницу Лерметт вроде как понимает. Например, «найди-себя» – никакое не имущество, никакая не вещь, верно? Ну конечно. Так, ладно, с этим покончили – а что там все-таки с имуществом?

А имущество не должно лежать плохо. В смысле без дела. В забытьи и пренебрежении. Пристроить бездельную вещь к делу – прямой долг того, кто ее увидит. И неважно, в чьем доме увидит. Или на чьем поясе. Или… впрочем, с этим вроде бы тоже все ясно – или все-таки нет?

У Лерметта голова шла кругом. Навязывать свою помощь поперек нежелания ее принимать – по меньшей мере бестактно, если не хуже. Но не помочь, когда в твоей помощи нуждаются – непростительно. Воспользоваться ради этого вещью, тебе не принадлежащей – не только допустимо, но даже похвально. Не заметить, что в твоей помощи нуждаются – хамство. А уж не оказать эту самую помощь своевременно, заставить себя просить о ней – мерзкое, непростительное бессердечие.

Зато теперь понятно, почему эльфы так редко среди людей показываются. И показываются-то, небось, не всякие эльфы, не любые, а только самые-самые понятливые. Те, кого можно хоть кое-как наставить в человеческих обычаях. Которые могут понять, что такое «мое», «не мое», что значит «припас», «собственность», что такое «на черный день»… интересно бы знать, каким этот черный день им представляется – неужто и вправду бессолнечным? Во всяком разе, те эльфы, которые с людьми дела ведут, должны смекать, что можно и чего нельзя. Наверняка должны. Иначе всех эльфов давным-давно ославили бы карманниками, если не чем похуже. Если всякой вещи, которая у людей плохо лежит, эльфы стали бы ноги приделывать… Или они только среди своих так себя ведут? Да, но ведь Лерметт ну никакой не эльф. Даже и не похож совсем.

Настроение Лерметта, и без того не самое солнечное, стремительно заволакивалось тяжелыми грозовыми облаками. Злость на самого себя, даже если ты в ее причине не очень и виноват – и тем более если не виноват – любое настроение способна испортить. Ничего не скажешь, весело утро началось. Не успел глаза продрать, а уже глупость брякнул. Хочешь, не хочешь, а разобраться пришлось. Другому бы кому спросонья недоразумения выяснять, да впридачу еще и натощак. Зря они вчера всю куропатку приели. Надо было хоть малую толику на утро оставить.

Да, это он хорошо придумал – оставить. Ну, что такое одна-разъединственная молоденькая куропаточка для двоих здоровенных парней, которые за день так намотались по нелегким горным тропам, что к вечеру уже и ноги не ходят! В горах, оно не то, что по торной равнинной дороге. Даже на лесной едва приметной тропке, и то бы легче. Вверх полезай, вниз спускайся, на всякий камешек ступай с оглядкой, да и кверху посматривать не забывай. А снизу дышит холодом нерастаявший лед. Набегаешься этак за день – поневоле горячему ужину обрадуешься. Кусок за куском… и не заметить даже, как от жареной птицы одни косточки остались. Все подъедено до последней крошки, до самого невзрачного волоконца. Если что на костях и осталось, этого и мышке пообедать не хватит. Да что там мышке угрызть – пожалуй, остатками и муха не насытится. Одна маленькая куропатка на двоих оголодавших путников – разве что аппетит раздразнить, и только. Лучше бы им обойтись подчерствелыми лепешками. Когда помногу не ешь, желудок привыкает жить вполсыта и лишнего не требует. Сколько уже раз Лерметт зарекался не соблазняться в дороге случайной прибавкой к обычному припасу! И воздержность обычно давалась ему легко. Надо же ему было вчера так разъесться! Или это всегда в горах так есть охота? Люди разное говорят. Одни – что кусок в горло не идет, а другие – что пока вниз не спустятся, никак не наедятся. И все же стоило быть умереннее. Ничего не поделаешь, сам виноват, что к утру о еде довольно подумать, а уже слюнки текут. Нечего было с вечера обжорству предаваться.

Мысли о собственной недопустимой распущенности доконали принца окончательно. Такого он себе и в детстве не позволял. Однако Лерметт почти сразу же сообразил, что дело поправимо. Впредь совладать с собой ему труда не составит, а утренний голод утолить можно немногим. Это ему по старой памяти на ум взбрело, вот и все… пора бы уже и позабыть тот давний, единственный в его жизни голодный обморок. Сейчас-то им с Эннеари ничего подобного не грозит. Конечно, припасов дорожных он собирал на одного, а никак не на двоих, но по привычке прихватил все-таки полишку. Если с умом, так оставшегося не только позавтракать, а и поужинать достанет.

Приободрившись, Лерметт потянулся к дорожной сумке. Эннеари, небось, тоже после очередной нелепой беседы проголодался – а он тут сидит, размышляет… нет бы дорожному спутнику лепешку-другую предложить. Еще не хватало себя упрашивать заставить! Что о нем тогда воспитанные эльфы подумают? А Эннеари – эльф хоть малость и свихнувшийся, но, вне всяких сомнений, воспитанный. Стыдоба какая.

Однако воспитанный Эннеари и не подумал взять из рук принца протянутую ему лепешку. Зря Лерметт полагал, что после вчерашней беседы с дурацкими выходками покончено. Воспитанный эльф – чтоб ему пусто было, и не когда-нибудь, а прямо сейчас! – опять принялся фордыбачить.

– Спасибо, я сыт, – равнодушно произнес Эннеари, даже не поглядев на лепешку.

Лерметт хотел было поинтересоваться, когда это эльф успел насытиться и чем – но сжатые губы Эннеари выглядели настолько решительно, что у Лерметта мигом исчезла всякая охота спрашивать о чем бы то ни было. Он с тоской поглядел на лепешку, тихо скрипнул зубами и упрятал лепешку обратно в дорожный мешок. Ничего, Лерметт, потерпишь. Так тебе и надо. Хоть и говорят, что пустой болтовней сыт не будешь, а придется тебе именно этой закуской и обойтись. Стыдись, принц. Да разве это называется голод? Такой голод за хорошей беседой забывается мигом. А там, глядишь, пора настанет на привал устраиваться. Там и пообедаем. За столько-то времени эльф свою дурь по камешкам порастрясти успеет.

– Сыт так сыт, – небрежным тоном промолвил Лерметт, забрасывая сумку на плечо. – Тогда пошли.

Еще и часа не минуло, как Лерметт понял, что все его расчеты развеялись в прах. Это вчерашнюю дорогу они с эльфом в беседе скоротали. Сегодняшняя выдалась не в пример тяжелее. Слишком много ненадежных камней, слишком крутой склон… разговор заглох, едва успев завязаться. Путники шли молча, сторожась при каждом шаге. Тропа петляла как сумасшедшая, кривилась, сменялась нежданными тупиками. Вчера Лерметт досадовал, что им несколько раз пришлось спускаться и подниматься. Сегодня они почти ничем иным и не занимались. Вверх, снова вверх, солнце слепит глаза, вниз, направо, опять вверх… Лерметт хоть и помнил карту наизусть, но троп, которыми им пришлось пробираться, не узнавал решительно. Слишком многое поменял давешний сход. Поначалу Лерметт мысленно перечерчивал воображаемую карту заново, делая все новые и новые пометки, но вскоре после полудня новые тропы и старые начали мешаться у него в голове.

– Стой! – взмолился он. – Отдохнем.

– Согласен. – Эннеари вернулся назад на пару шагов и сел на выступ скалы рядом с принцем.

– Пить хочешь? – осведомился Лерметт, прежде чем припасть губами к своей фляге.

– Пожалуй, – кивнул Эннеари и тоже снял с пояса флягу, последовав его примеру. – Я как-то за беготней и не сообразил даже – а ведь действительно хочу.

– Сообразишь тут. – Лерметт сделал большой глоток, и ему незамедлительно полегчало. – Я вот, например, и того сообразить не могу, куда мы идем.

– Самое обидное, – помолчав, ответил Эннеари, – что почти и никуда. Полдня мотались, как листья на ветру, а пришли почти на то же самое место. Разве что малость повыше.

Воображаемая карта у Лерметта в голове уже перестала плясать и дергаться. Лерметт соединил мысленное с видимым… да, как ни печально, а Эннеари прав. Столько времени напрасно потрачено!

– Ничего, – ободряюще произнес Лерметт, не в силах отделаться от мысленного видения. – Это мы сгоряча двинулись в путь необдуманно, вот и все. Сейчас отдохнем, перекусим – глядишь, в голове и прояснится. Тогда и сообразим, как нам отсюда выбираться.

Он развязал сумку – но Эннеари только головой покачал.

– Спасибо, я сыт, – упрямо повторил эльф утреннюю присказку.

У Лерметта лицо набрякло желваками. Сколько же можно, в конце-то концов!

– Врешь! – не выдержал он.

Эннеари укоризненно посмотрел на него.

– Врешь, говорю! – настаивал Лерметт. – Не с чего тебе быть сытым.