Текст книги "Волчья сила"

Автор книги: Элеонора Раткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Элеонора Раткевич
Волчья сила

Дождь словно сеялся сквозь мелкое сито – не дождь даже, а мерзкая хмарь, от которой не спасает толком ни самый плотный плащ, ни огонь в камине. Серая, беспросветная, бессмысленная. Такая же бессмысленная, как здешние леса и болота. Как местные жители, погрязшие в своей непрошибаемой тупости. Если бы Экарду был нужен символ, выражающий все убожество этого края, он бы не затруднился с ответом: конечно, серая пакость, которую здесь именуют дождем.

Экард не удержался и глянул в окно еще раз, будто надеясь в глубине души, что вид, перечеркнутый крестом оконного переплета, каким-то чудом внезапно изменится. Разумеется, не изменилось ничего. Студенистое оплюхлое небо, как и прежде, низко нависало над домами; дождь и не думал прекращаться. Во что он превратит проселочные дороги, Экард старался не думать. Сплошной кисель из грязи, непроезжее месиво.

Кисель Экард дей Гретте ненавидел с детства. А еще больше он ненавидел сказки про молочные реки и кисельные берега. Вот они, кисельные берега – полюбуйтесь, дармоеды! Ни пройти, ни проехать. И быдло здешнее точь-в-точь под стать ландшафту. Ничем их не проймешь. «Истинное просвещение – клинок, рассекающий косность разума». Интересно, кто-нибудь пробовал рассекать клинком кисель?

Экард раздраженно поморщился и отвернулся от окна.

– Вы закончили перевод, Дейген? – нетерпеливо спросил он.

– Так точно, господин комендант, – ответил тот.

Глаза у переводчика были усталые, с припухшими веками, и Экард поневоле смягчился. Разумеется, Дейген не подлинный эгер, а всего лишь полукровка, но истинно эгерийской педантичности и исполнительности ему не занимать. Нет, но какая разница, какая невероятная разница между ним и прочими туземцами! До войны Дейген был учителем. Преподавал он математику, физику и, разумеется, эгери. Родным языком своего отца-эгера Дейген владел блестяще. В его речи не было и следов акцента – чистейший столичный выговор, четкий и безупречный. Да не знай Экард, с кем разговаривает, сорок бы раз поклялся, что Дейген – его соотечественник, а никак уж не местный уроженец. А вдобавок – что образование Дейген получил наверняка в Высшей Школе, ну, или в каком-нибудь другом элитном учебном заведении, и притом закончил его с отличием. В познаниях Дейгена усомниться было невозможно, как и в его исполнительности. И что же, разве это принесло хоть какие-то плоды? Ничего подобного. За годы работы Дейген так и не сумел вдолбить в тупые головы туземцев хотя бы самые начатки эгери. Да и кто бы смог на его месте? Экард вот уже полгода как комендант, но часто ли он видел туземца, способного усвоить простейшие приказы на эгери: «стоять!», «предъявить вид на жительство!», «разойтись!»? Тупое стадо. Дейген зря потратил на них силы. И теперь тратит. Будь эти безмозглые скоты хоть немного поумнее, комендатура не нуждалась бы в переводчике. Это из-за их тупости у бедняги такие темные круги под глазами. Ну еще бы! Как пленного допрашивать – так без Дейгена не обойтись, как очередной приказ коменданта довести до местного населения – так снова Дейгену работа. Он тоже жертва безмозглости туземцев. Нет, определенно надо быть с ним помягче.

– Господин комендант желает проверить? – произнес Дейген, пододвигая исписанные листы к Экарду.

– Нет, – сухо произнес Экард и поморщился. – Я вам полностью доверяю.

Все-таки нельзя забывать, что Дейген не настоящий эгер. При всей своей образованности он иногда бывает потрясающе несообразительным. Ну как может Экард проверить перевод, если не знает туземного наречия? И уж тем более он не разбирается в этих мерзких закорючках, которыми туземцы записывают свою невнятицу!

И все же злость на какого-то жалкого переводчика недостойна истинного эгера. Экард устыдился ее и постарался совладать с собой. Его пальцы машинально погладили свисающую с шеи на серебряной цепочке серебряную волчью голову. Это всегда помогало ему справиться с раздражением.

– Благодарю, господин комендант.

– Не за что, Дейген. Перепишите этот приказ в двадцати экземплярах.

На самом деле и десяти хватило бы – но туземцы вечно срывают или замазывают какой-нибудь пакостью объявления комендатуры, так что лучше заранее озаботиться и приготовить запасные листки с приказами.

Пальцы Экарда вновь прошлись по черненому серебру.

– Господин дей Гретте… разрешите спросить?

– Да, Дейген? – невольно заинтересовался Экард.

Переводчик не обращался к нему с вопросами. Да и о чем туземец, пусть даже и полукровка, может спрашивать коменданта? О том, долго ли ему еще сегодня торчать здесь? Таких вопросов Дейген не задавал. Он был исполнительным и добросовестным. О том, нравится ли господину коменданту здешний климат? Вздор. Так о чем же ему вдруг вздумалось спрашивать?

– Вот ваше подразделение называется «Волчья сила»… и у вас на офицерском перстне волчья голова вырезана, и на цепочке… это ведь Вечный Волк, правда?

– Верно, – кивнул Экард несколько настороженно.

Подобного вопроса он не ожидал.

– Но я читал труды господина Торде… и Олмерка тоже…

То, что полукровка из варварской глуши, оказывается, читал работы Просветителей, было трогательно. Наверное, даже умилительно. И все же Экард был насторожен.

– К чему вы клоните, Дейген? – спросил он отрывисто и почти резко.

– Но ведь господа Торде и Олмерк учат, что никакого Вечного Волка не было. Что все это… ну – легенды… суеверия, затмевающие свет разума… – нерешительно произнес переводчик. – Что они только препятствуют познанию истины… и никакой такой волчьей силы не было… но как же тогда… – Он замялся и выразительно взглянул на серебряную волчью голову.

– Ах, вот вы о чем! – Экарду стало смешно.

Всю его настороженность словно рукой сняло. Ну конечно – откуда Дейгену знать о самых простых вещах! И все же как он старается понять. Познать то, что любому эгеру известно с младых ногтей. Такое стремление непременно надо поощрить.

– Видите ли, Дейген, это все и в самом деле только легенды. То есть ветхий хлам, недостойный того, чтобы в просвещенном цивилизованном обществе кто-то принимал его всерьез. Вы ведь это и сами понимаете, Дейген.

– Да, господин дей Гретте.

– Этому хламу не место в нашей жизни! – Экард спохватился было, что словом «нашей» он как бы присоединяет переводчика к себе, офицеру, военному коменданту и настоящему эгеру – но усердие надо поощрять, так что он вправе проявить великодушие. – Это пережитки прошлого, а прошлое следует отринуть! Но истинно просвещенный разум не пренебрегает ничем! – вдохновение охватило Экарда, и он чуть наклонился к переводчику; серебряная волчья голова закачалась на цепочке. – Понимаете, Дейген, ничем! И даже мусор человеческих предрассудков может послужить делу Просвещения! Никакого Вечного Волка никогда не было – но его образ может являть собой негасимый идеал для новых поколений. Именно таким и должен быть новый человек! Сильным и свободным. Свободным от всех и всяческих предрассудков, от верований и привязанностей – и в первую очередь от так называемой морали. Именно она удерживает человечество от его стремления к вершинам духа! Ее следует сбросить с себя, как гнилую ветошь. Именно поэтому мы носим как воинский знак изображение Вечного Волка – вы понимаете, Дейген?

– Да, господин комендант, – негромко ответил переводчик. – Я понимаю.

– Пора уже, – нетерпеливо прошептал Эттер.

– Нет, Эйтье, рано. Патруль еще не прошел.

– А если они сегодня запоздают? – возразил Эттер. – Так и будем ждать, покуда комендантский час начнется?

Эттер не боялся оказаться на улице после сигнала. Ну и что же, что учителя вечно ругали его, называя шпаной? Подумаешь, велика важность. Ну да, шпана. Зато все закоулки и перелазы он знает, как свои пять пальцев. Никому его на улице не взять. Хоть патруль, хоть облава – Эйтье оторвется от кого угодно. Беда была в другом. В последнее время проклятые эгеры взяли моду во время комендантского часа врываться с проверкой в дома – все ли на месте? И горе той семье, в которой недосчитаются по спискам хоть одного человека! Возьмут всех до единого.

Никогда нельзя предсказать, к кому нагрянет патруль и в какое время – то ли среди ночи спящих поднимут и пересчитывать станут, то ли к самому началу запретного времени подгадают, чтобы перехватить опоздавших. Нельзя Эйтье домой опаздывать – у него дедушка и сестренка. А у Ланны – родители. Неужели она совсем о них не думает? Да и о себе, если уж на то пошло, – ее ведь проверяющие наверняка дождутся и сцапают!

– Если домой опоздаем, а там проверка, можно еще отовраться как-нибудь, – покачала головой Ланна. – Ну, попробовать хотя бы отовраться. А вот если нас патруль с поличным застигнет, тогда нам крышка, и родным нашим тоже. Куда ты так торопишься, Эйтье?

Эттер пробурчал что-то неразборчивое, неохотно признавая ее правоту, и отвернулся.

Белый прямоугольник наклеенного на стену приказа отчетливо выделялся в подступающих сумерках.

Эйтье ссутулился и засунул руки в карманы, чтобы преодолеть искушение – они так и чесались сорвать проклятый листок. Раньше он это проделывал в мгновение ока: раз – и нет листка. Но эгеры так насобачились клеить свои писульки, что с приказом пришлось бы повозиться. Незаметно его не содрать.

Ну и пусть. Сегодня Эттер не будет ни срывать приказ, ни замазывать. Он придумал кое-что получше. Ну… если честно, это Ланна придумала, зато Эттер сообразил, чем ее придумку до ума довести. На его предложение согласились все.

– Патруль, – шепнула Ланна. – Давай…

– Нет, ну я так не согласен! – бойко зачастил Эттер, словно продолжая начавшийся ранее разговор. – Красная цена – три медяка, и никаких!

Уличная торговля была запрещена, но патрули смотрели на нее сквозь пальцы. Эгеры – потому что считали, что здешних варваров никакие законы не исправят, а таскать всех мелких нарушителей под арест – комендатура треснет. А патрули из местных перебежчиков – были и такие – предпочитали поживу аресту и охотно брали откуп. Конечно, всегда был риск нарваться, но до сих пор Ланне и Эйтье все сходило с рук.

Этот патруль был эгерским, и его не интересовало, могут ли дать на лапу тощая замурзанная девица с лотком всякой мелкой всячины и вихрастый мальчишка-покупатель.

– За три я тебе могу только обертку продать, – возразила Ланна. – Восемь, и дешевле не будет.

Эттер сделал вид, что только сейчас заметил патрульных, и быстро поклонился. Всякий раз, когда приходилось склоняться перед захватчиками, его мутило от ненависти. Ничего не поделаешь, надо. Врагу кланяться – голова не отвалится… а наоборот, целее будет. А вот за ваши головы, голубчики, я не только восьми медяков не дам, я за них и трех не дам, и даже одного. Ну и что же, что вы тут ходите, разговариваете, дышите? Все едино вы все покойники. Ох, как вы драпать будете, когда наши придут, – быстрей собственного визга понесетесь, а только никуда вам не уйти…

Ланна тоже поклонилась и даже сделала неуклюжий книксен. Старший патруля поморщился.

– Вот ведь шантрапа, – сказал он на эгери. – А тоже себя женщиной считает…

Двое других патрульных рассмеялись. Эттер сжал кулаки в карманах, глядя, как эти трое проходят мимо – сытые, лощеные, самоуверенные.

– Твари… – выдохнул он, когда патруль миновал их.

– Тише ты, – одернула его Ланна.

– Да что – тише? – Эйтье все же понизил голос. – Они же по-нашему ни бельмеса не понимают! Я же что угодно тут мог нести, когда они мимо шли! Хоть «валите домой, эгеры проклятые»! Они же все равно не поняли бы!

– А если бы поняли? Есть среди них и такие, что по-нашему немного говорят…

Эйтье мотнул головой, не желая снова признавать правоту Ланны – хотя она, несомненно, была права. Кое-кто из эгеров хоть на ломаном варнед, а говорит. Но вот читать на варнед они точно не умеют. Разве станет эгер учить какую-то там грамоту, кроме собственной? Да нипочем и никогда!

И ни один эгер не поймет, что висит на стенке вместо приказа комендатуры – прямо у него под носом!

Скопировать печать было делом несложным – Домар вырезал ее за полдня, благо образчиков хватало: сорванных приказов накопилось предостаточно. Оттиск получился не совсем четким – ну так к утру и настоящий приказ, пропитавшись росой, выглядел бы точь-в-точь как этот. Главное, что почерк похож.

Да, Эттер – шпана и шкодник. И в его еженедельной нотате постоянно красовались учительские замечания. И если не хочешь получить дома взбучку от родителей, приходится проявить смекалку. Эйтье в совершенстве научился подражать почерку учителя Дейгена.

Сейчас-то Эттер согласился бы на любую взбучку, лишь бы родители были живы…

Это раньше Эйтье был дурак. А теперь он умный. И теперь он знает, на что годится его умение. Эгерам головы дурить, вот на что. Это Дейген перед ними выслуживается. В переводчики подался, гад. Ничего, придет время, спросят и с Дейгена.

А может, эгеры его сами в расход пустят? Вот бы здорово! Ну, когда поймут, что висит на месте их поганого приказа…

Они ведь не читают на варнед. Так что поймут не сразу – листок на месте, и печать на нем, как полагается. И почерк тот же самый. Другой почерк их бы сразу насторожил – но если с виду он тот же самый, то с какой стати им приглядываться? Мимо пройдут и не заметят ничего. И покуда местные прихвостни не приметят, будет вместо приказа на стене висеть воззвание! Пусть эгеры почешут свои задницы, пусть поломают головы, откуда оно взялось!

Может, они и правда подумают, что его Дейген написал? Что он только с виду такой весь из себя переводчик?

Навряд ли. Сообразят ведь, что своим почерком он бы воззвание писать не стал. А жаль… хорошо бы они сами его замели, да ведь не станут…

– Держи. – Ланна сунула в руки Эттера листок, уже щедро намазанный клейким варом.

Эйтье еще раз огляделся для верности – нет, везде чисто, – подошел к стене и аккуратно налепил листок с воззванием поверх приказа.

Моллег тяжело вздохнул, достал из кармана платок в сине-желтую крупную клетку и утер вспотевший лоб. Путь предстоял неблизкий. И все же дело того стоило.

Совсем эгеры ошалели со своими реквизициями. Повадились выгребать все подчистую – и то им отдай, и это отдай… а самому что делать, лапу сосать, что ли, как медведю? Сейчас, летом, когда лес кормит, и то невмоготу – а зимой так и вовсе с голоду пухнуть остается. Да еще и поди выберись в тот лес. Эгеры нынче пуганые, им варнаэ за каждым кустом мерещатся, под каждой кочкой – да не просто варнаэ, а непременно летучие отряды! Хоть и далеко линия фронта, а покоя эгерам нет и до зимы не предвидится. Королевский приказ – даже отступая, регулярная армия обязана оставлять во вражеском тылу летучие отряды. Оказалось, урону эгерам от этих отрядов едва ли не больше, чем от самой армии. И ловить их – морока еще та. Сколько уже облав было, да все без толку. Вроде и выследят отряд, и обложат со всех сторон – а добыча как сквозь пальцы просочилась. Вот тут и думай, за грибами ли деревенская старушонка в лес наладилась – или же летучему отряду весточку передать. Не жизнь, а морока сплошная: самочинно по грибы, по ягоды в лес – ни-ни. Попадешься, так или расстреляют, или повесят. А припрет тебя с голодухи за грибами сходить, так и ступай, милый, не в лес, а в комендатуру. Разрешение выправлять. Пропуск. Чтобы от сих и до сих, и попробуй только время просрочить! Еще и на лапу дать изволь, чтобы тебе этот пропуск выправили, а не домой несолоно хлебавши завернули: мол, иди, человече, и спасибо скажи, что тебя никто к стенке не припер и выспрашивать не стал этак душевно, на кой это ляд тебе в лес понадобилось да не растут ли твои грибы у летучего отряда в лагере! Набегаешься этак по писарям, ноги намозолишь, и все ради кузовка-другого грибов. Так у тебя ж еще и половину тех грибов отберут – на нужды фронта, мол. Самого же и сушить заставят. И опять же спасибо скажи, что половину, а не все отберут. А попробуешь утаить хоть малость, если и не вздернут, то горячих всыплют уж наверняка, до зимы забудешь, как на задницу садиться. Зимой-то оно, к слову сказать, все едино поспокойней будет – хоть отряды и летучие, а ходят они по земле и след за собой оставляют. Вот и придется им сразу по первоснежью по укрытиям забиваться, пересиживать. Тогда и эгеры лютовать перестанут.

А много ли толку, что перестанут, если есть нечего?

Хочешь не хочешь, а припас делать надо. С умом делать, хорошую ухоронку выбрать. Такую, чтоб эгеры нипочем не прознали. Чтобы даже свои не прознали. Опасно, конечно… ну да страху бояться – с пустыми руками оставаться. А Моллег отродясь с пустыми руками не оставался, да и с пустым брюхом тоже. Все потому, что не боялся. Пускай тот боится, кто напролом прет. А Моллег голой грудью на дреколье ломиться не станет – так и с какой стати ему дреколья бояться? Не напролом, а в обход идти надо, в обход, окольной тропой. На то человеку и голова дана, чтоб не нарываться. Чтобы с умом жить.

Моллег всегда поступал по-умному, не оплошал и сейчас. За разрешением в комендатуру честь по чести сходил. Зачем в лес прокрадываться тайком, когда можно в открытую пойти, да еще и кузовок с собой прихватить? И не остановит никто. Ну разве подумают эгеры, что не из леса он добро нести хочет, а в лес, раз он сам пропуск выправил? Нет – не его ловить-останавливать станут, а других, тех, кто туда исподтишка прошмыгнуть старается! Небось хрустнет ветка позади, а у такого бедолаги сердце зайдется. А Моллегу бояться нечего, весь он на виду с кузовком своим. Никто ничего не приметит, не скажет, что Моллег тяжело идет, не пустой он. Силы у Моллега всегда хватало, и полный короб он несет легко, играючи, словно и нет в нем ничего. А что грибов из леса принесет маловато – ну так грибная удача не без причуд, иной раз на голой плеши кузов с верхом наберешь, а иной раз на самом что ни на есть подходящем месте ни гриба не сыщешь. Хотя, если не зевать, времени хватит на все, и на грибы, и на ухоронку.

Ухоронка у Моллега была надежная. Отыскал он ее давно, еще мальчишкой. Случай помог. Моллег сорвался с обрыва в речку. Вот оттуда, из реки, он пещерку и заприметил. Никак иначе ее не найти – сплошь заросла снаружи травой и мелким кустарничком. Вход в нее видно только снизу, из реки, и только тому, кто плавать умеет хорошо, – течение в том месте быстрое, сильное, мигом сносит, а дальше вниз по реке омут. Моллег плавал лучше всех своих сверстников.

Надо же, когда детская забава пригодилась! У многих мальчишек есть свое тайное убежище, да не у всех оно остается тайным. Рано или поздно кто-нибудь да сыщет. Это же и есть главная сласть – чтобы не только лучше всех свое убежище укрыть, а еще и чужое отыскать. Выследить, подкараулить, догадаться… убежища Моллега не отыскал никто. Давно уже пора мальчишеских игр миновала, он об этой пещерке и думать забыл. Пришлось вспомнить…

Взрослому куда тяжелее карабкаться вниз по склону оврага, чем мальчишке, да и весит он побольше. Немудрено и сорваться. Но Моллег не сорвался. Ясное дело, отяжелел он с детских лет, но ведь и силы у него с тех пор прибавилось. Сильный, ловкий, ладный… и какого рожна Ланне надо, спрашивается? С какой стати она все косоротится? Чем ей Дейген так по душе пришелся? Уже и свадьбу справлять собирались перед самой войной, да не успели. Теперь-то Дейген не ее полета птица – господин переводчик, не кто-нибудь там. Важная персона. Обычному варнаэ не чета, наполовину эгер. Это называется – приравненный эгер. То есть хоть и не чистокровный, а все же как бы свой. Теперь ему с девчонкой-варнаэ свадьбу крутить невместно. Хотя наверняка ведь она к нему без всякой женитьбы тайком бегает. А что ей не бегать-то – при комендатуре житье сытное. В открытую она, ясное дело, не объявится – но уж тайком наверняка… голод ведь не тетка. Ничего, Моллег тоже не глупей других. У него к зимнему времени хороший припас будет. И не только еда, у него и барахлишко кое-какое на черный день припрятано. Так что еще не сказано, к кому Ланна будет тайком ходить…

Как же Моллегу повезло с этой пещеркой! Спрятать в ней можно любое добро, и не найдет никто, хоть тресни!

Не найдет?..

Снаружи вход в пещерку выглядел нетронутым. А вот внутри кто-то побывал. За широким плоским камнем лежала армейская фляга.

В первый миг Моллег ощутил оглушительное разочарование – надо же, сколько стараний положил, чтобы сюда добраться, и все впустую. Раз его прежнее убежище уже не тайна, ничего здесь не спрячешь. Но ведь и домой назад тоже не понесешь – не припас, который от реквизиции утаить собрался, а грибы должны быть в кузове! Пусть и для отвода глаз собранные, пусть и немного – но это должны быть грибы! Вот теперь и думай, куда второпях добро припрятать хоть на время, да так, чтобы ни люди, ни звери до него не добрались. А все из-за какого-то мерзавца, которому на месте не сидится – ишь ты, в лес его понесло по чужим ухоронкам шастать!

Гнев на неведомого мерзавца пришел чуть погодя. Он шлепнулся поверх досады, словно шмат сала на ломоть хлеба. Моллег откусывал от него – аж за ушами трещало и попискивало. Вот попадись сейчас этот любитель чужих секретов Моллегу под горячую руку, живым бы не ушел, ей-же-ей.

Но мерзавца рядом не было. Только и осталось от него Моллегу, что фляга… а ведь хорошая вещь, добротная. За такую и выменять можно что-нибудь стоящее… опять же если не попасться, ну так Моллег и не собирается попадаться. А если внутри вино или, к примеру, что покрепче…

Моллег встряхнул флягу, но та в ответ не булькнула. Однако и пустой она тоже не была.

Моллег отвинтил крышку – и ахнул, когда из горлышка перевернутой фляги выскользнули свернутые узкой трубочкой бумаги.

Несколько листков, исписанных четким убористым почерком.

И почерк этот был Моллегу отлично знаком.

А кому он незнаком, спрашивается, когда приказы, этим почерком переписанные, по всем стенам расклеены!

Дейген.

Он и тут успел.

Не только эгерскую комендатуру, а и летучие отряды доит понемногу. Численность, вооружение, перемещение – да что угодно! – такие сведения дорогого стоят. Недаром говорят, что ласковое телятко двух маток сосет… Сколько же тебе невидимки летучие платят, ласковый ты наш? Ведь не меньше, чем эгеры. Наверняка не меньше. Да, с таким прибытком Моллегу с тобой не тягаться. Тебе есть что предложить Ланне. Тут ты всех обскакал…

И доскакался.

Потому что бумаги эти – улика верная. Вздернут тебя эгеры, как пить дать вздернут.

И откуда ты только прознал про эту пещерку? Тоже в речку упал? А отчего бы и нет? И что ни разу не столкнулись друг с другом, тоже не диво – Моллег на добрых пять лет старше. Когда он детские игры забросил, ты как раз в той поре был, чтобы всюду лазить и карабкаться. Вот только зря ты сюда залез, Дейген. Все ты у Моллега отнял, как есть все. И уважали тебя всегда больше, хоть и отец твой не из здешних мест, а приблуда эгерский. И Ланну ты отбил. И даже ухоронку эту, тайну детскую, и ту присвоил. А зря. Не будет к тебе больше Ланна тайком бегать. Покойникам девицы без надобности, да и они девицам в хозяйстве ни к чему.

Моллег затолкал бумаги обратно во флягу и задумался. Если по уму, то оставлять здесь флягу без присмотра не стоит. Она ведь здесь не просто так лежит, а кого-то поджидает. Того, кому бумаги эти нужны. Человека из летучего отряда. Поди догадайся, когда он придет. Может, покуда Моллег до комендатуры доберется, флягу уже и поминай как звали! И как потом доказать, что фляга на самом деле была и бумаги в ней были? Нет уж, с собой надо флягу брать. Барахло где-нибудь поблизости припрятать, чтобы ему самому вся эта история боком не вышла, – и в комендатуру! А там уж флягу и предъявить… главное, чтобы Дейген раньше времени не понял, с чем это Моллег заявился. А хоть бы и понял – куда он из комендатуры денется? Кругом эгеров, что блох на собаке, и все при оружии…

Экард встал и с хрустом потянулся. Спина ныла так, словно он после марш-броска заснул в канаве… нет, не в канаве даже, а в холодном каменном карьере. Вот она, прелесть продвижения по службе. Нижние чины наживают прострел в пояснице, сидя в окопах, а господин комендант – за письменным столом. Условия более комфортабельные, но итог один и тот же. Так ли уж велика разница, где надсадить спину – за бумагами или в окопе, как нажить язву желудка – давясь скудным зачервивевшим пайком или забывая по целым дням поесть, потому что времени на еду нет?

– Заканчивайте, Дейген, – устало произнес он. – Обедать пора.

Обедать было пора часа три тому назад. Но что же поделать, если работы невпроворот?

– У меня еще список по реквизициям не закончен, господин комендант.

– Так заканчивайте, – поморщился Экард. Вот ведь некстати переводчика усердие одолело! Более некстати может быть только одно – если сейчас ни с того ни с сего на коменданта вдруг обрушится срочная работа. По счастью, взяться ей неоткуда…

Господин дей Гретте ошибался.

– Да? – совсем уже раздраженно произнес он, когда в дверь постучали, и мгновением спустя в кабинет торопливо вошли двое охранников. Между ними шел рослый туземец. – Что там у вас такое?

Ничего хорошего, мысленно сам себе ответил Экард. Иначе бы не стали ко мне этого мордоворота тащить. Со всякой мелочовкой и без коменданта разобраться можно. Это что-то серьезное…

– Госьподьйин комьйендант… – безбожно коверкая эгери, произнес туземец. – Воть…

Он вытащил из-за пазухи и судорожным движением протянул Экарду флягу.

Экард с нарастающим удивлением и раздражением взял ее, встряхнул, нахмурился и открыл.

Вытряхнул содержимое.

Ему хватило одного взгляда на бумаги.

– Взять! – рявкнул он, дернув головой в сторону переводчика.

Тот и подняться из-за стола не успел. Его скрутили, заломив ему руки за спину, без малейшего промедления. Четкое повиновение вышестоящим – вот на чем веками стоял сияющий идеал эгерской свободы и могущества.

Туземец тем временем быстро говорил на ломаном эгери, то и дело сбиваясь на свое варварское наречие, давясь и захлебываясь торопливыми словами. Экард не вполне понимал его болтовню, да по правде говоря, не очень и вслушивался. Что-то о грибах… о том, что грибы нужны, они очень вкусные и съедобные… а пещера? Пещера, надо полагать, несъедобная, зато ее можно увидеть со стороны реки, случайно. И туземец ее увидел – совсем-совсем случайно, а в пещере грибов не было, госьподьйин комьйендант…

Этот болбочущий туземец был ясен Экарду, как белый день. Конечно, пещерку он увидел никак уж не случайно. Туда он и шел, а вовсе не за грибами. Наверняка что-нибудь от реквизиции припрятать хотел. И пусть его. Недосуг сейчас мелкого мошенника за грудки брать. Пусть получит свою награду покамест. После до него черед дойдет, после. А до тех пор пусть тешится и считает себя со своей примитивной хитростью умнее всех. Не до него сейчас. А вот Дейген…

Надо отдать мерзавцу должное, самообладания он не потерял. Не пытался сопротивляться, кидаться к окну или выхватывать флягу, чем выдал бы себя с головой. Нет, он держит себя как невиновный, для которого внезапный арест – полная неожиданность и вдобавок чудовищная ошибка. А лицо у него – с таким лицом прямая дорога в лучшие столичные театры! Растерянное, изумленное… даже оскорбленное: мол, за что это мне такая несправедливость? Хорош, ничего не скажешь…

– Господин комендант, – чуть задыхаясь, произнес Дейген, когда рослый туземец наконец-то выдохся и умолк, – что это значит?

– Нет, Дейген, – процедил Экард, швырнув на стол бумаги, – это тымне скажи, что этозначит?

– Это бумаги, заполненные моей рукой, – ответил переводчик. – По крайней мере, почерк похож на мой. Что это, господин комендант? Откуда?

– А вот это ты мне и расскажешь, – медленно и широко улыбнулся Экард. – Все расскажешь. Теперь мы с тобой иначе поговорим…

Он ударил кулаком изо всей силы, с размаху впечатав офицерский перстень в скулу Дейгена.

Дейген свалился на пол, с грохотом перевернув стул. Экард наклонился над переводчиком, сгреб его за воротник и приподнял.

– Иначе, – прошептал он Дейгену прямо в лицо. – С глазу на глаз. Нам ведь не нужен переводчик – правда, Дейген?

Серебряная волчья голова покачивалась над самыми глазами арестованного.

Повод, чтобы часто заглядывать к Ланне якобы по-соседски, у Эттера был самый что ни на есть подходящий. Разве мальчишка что-то смыслит в стирке? А кому еще, кроме него, за такое дело взяться? Дедушке старому? Или сестренке малолетней? Некому у них в доме стирать. Так почему бы молодой соседке не помочь им со стиркой – за лишний ломоть хлеба, кочан капусты да малую толику соли? Ничего удивительного, что Эйтье то и дело к соседям с узелком шастает. Подолгу ведь не засиживается…

Эйтье и сегодня не намеревался засиживаться. Домой он собирался вернуться засветло, задолго до наступления комендантского часа. Он уже совсем было надумал уходить, когда дверь распахнулась настежь, и в ее проеме показался Домар – губы трясутся, весь белый, в лице ни кровинки.

– Дейгена взяли! – выпалил он.

Ланна, едва привстав, вновь опустилась на лавку.

– Фью-ю-ю-ю… – махнул рукой Эйтье. – И за что ж его эгеры замели? Слишком много на лапу брал или со счетами мухлевал?

– Сведения добывал для летучего отряда, – произнес Домар, все еще задыхаясь от быстрого бега, и без сил привалился к стене.

– Да иди ты… – ошеломленно выдохнул Эттер.

– Точно тебе говорю, – помотал головой Домар. – Для того здесь и остался. Прямо под носом у эгеров все проворачивал… Моллег, сволочь, донес. Вроде как выследил его случайно или подстерег… какая теперь разница!

Для Дейгена и впрямь разницы никакой.

Для Дейгена, которому Эйтье не далее как вчера желал испробовать на своей шкуре все радости каталажки и всю приятность петли на шее. Для Дейгена, который отлично знал, что его ждет в случае провала, не мог не знать – ведь он присутствовал при допросах. Всякий раз присутствовал – он же переводчик…

Ланна так и не произнесла ни слова. Даже в лице не переменилась. Только сцепленные вместе пальцы стискивались все сильнее и сильнее.

– Ланна, погоди… погоди же… – торопливо бормотал Эйтье. – Вытащим мы его… прежде времени не хорони… вот как есть вытащим…

Домар покачал головой:

– Поздно. Комендант, трупоед клятый, сразу его в подвал поволок. Очень уж ярился, что Дейген его вокруг пальца обвел. А из подвала дорога известная – не на расстрел, так на виселицу.

– По дороге отобьем! – упрямо дернул ртом Эттер.

– Уходить тебе надо, Ланна, – сказал Домар так, словно Эйтье и не говорил ничего. – Прямо сейчас. И тебе, и матери с отцом. Пока еще можно уйти.

Ланна сидела недвижно, будто не слышала его.

– Уходить надо. – Домар ухватил девушку за плечи и с силой встряхнул. – Все ведь знают, что у вас любовь была, вон даже свадьбу играть собирались – а ну как настучит кто? Да тот же Моллег хотя бы! Или другая какая гнида найдется…