Текст книги "Обличия любви"

Автор книги: Элеонора Раткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Предыдущие попытки срывались – а эта подготовлена на совесть. Все продумано, учтено и предусмотрено. И не случайно

именно мне досталась честь возглавить первый отряд вторжения. Я тоже готовился – долго, тщательно и заблаговременно

Пока форт стоит, пока его защитники готовы в любой момент встретить нас во всеоружии, ни одна попытка увенчаться успехом не может. Это было понятно с самого начала – и тем не менее попытки повторялись… с неизменным результатом. Хотя давно уже было ясно, что стучать головой в стену – лишиться головы. А я не собирался биться головой обо что бы то ни было. Головой надо думать. И только мне пришло в голову что надо сделать, чтобы стена пала.

Это ведь не кому-то, а мне пришло в голову изучить тамошний язык по записям допросов немногочисленных пленников. Это я, и никто иной, добился зачисления в предпоследний по счету вторжений отряд. О нет – сражаться я тогда и не собирался. Я собирался притвориться мертвым в первую же минуту сражения, а потом незаметно смыться. И мне это удалось. Мне даже удалось затеряться в этом мире, хотя по здешним меркам я монстр. Так, как я, разве что пограничники выглядят, и не все время, а только на границе и только в боевой трансформе. И все-таки мне удалось спрятаться достаточно хорошо… и найти среди привратных магов подходящего подонка. И сговориться с ним удалось. Цену он заломил в деньгах несусветную, а в магическом выражении и просто невозможную – ну так кто ему платить-то собирается? Соврать, что в нашем мире есть заклятие, позволяющее привратным магам пользоваться Вратами, – невелик труд. От вранья язык не отвалится. А этот дурак и уши развесил…

Я прикинулся мертвым, ушел с поля боя, нашел мага, сговорился с ним и вернулся к Границе. И дождался нового отряда вторжения. С ним – вернее, с тем, что от него осталось, – я и ушел назад.

Я сделал все, чтобы нынешняя попытка удалась.

Все – кроме последнего шага.

Когда мы минуем пустой форт и дойдем до поля с алыми цветами, я скомандую «смирно!». И когда мой отряд остановится, он будет расстрелян в упор. Внезапно. Мной и тремя моими ближайшими помощниками. Кровь и предательство открывают Врата. Они слишком узки, чтобы в них могло пройти достаточно воинов за один раз – а посылать отряд за отрядом лишь для того, чтобы они гибли, не успев закрепиться, бессмысленно. Я положу конец этой бессмыслице. Мой отряд погибнет не зря. Он будет предан и умерщвлен. Принесен в жертву И узкие Врата распахнутся в этом мир широко и неостановимо. Какая разница, кого убивать и предавать?

Врата исторгают нас в двух сотнях шагов от форта. Несколько мгновений я жду с замиранием сердца, жду сигнала тревоги – мой замысел мог и дать сбой… но нет, форт молчит.

Он и в самом деле пуст.

И только одинокая фигурка рвется к нему со стороны леса… неужели кто-то все же остался?!

А хоть бы и остался. Он ничему не сможет помешать.

Ну что может один-единственный задыхающийся от бега оборотень?

Вторжение неостановимо.

ДИЛАН

Багровое сияние гаснет, оставив на траве отряд вторжения. А я даже не успел добраться до форта! Я уже почти добежал, почти… но войти в него я не успел! Это в форте в оружейной лежат наготове метательные шары смертоносных заклятий – да, щиты у чужаков обычно хорошие, и перебить их мне в любом случае не светило, – но хотя бы остановить ненадолго, хотя бы задержать!

Но я не успел добраться до форта, не успел войти в оружейную… ничего я не успел. Я один, и я безоружен. Все мое оружие – это я сам.

Но чтобы исполнить то, что должен, – этого вполне достаточно.

Задержать. Задержать. Задержать. Задержать.

Они не должны пройти.

Задержать, пока не подоспеет помощь, – любой ценой!

А она подоспеет. Я же знаю Эттина – и голову закладывать готов, что прямо сейчас он вытряхивает из привратных магов все, на что они способны… и даже все, на что они не способны… а уж Далле…

Не думать о Далле.

Не думать о тебе, любовь моя… о твоей ярости, ужасе, отчаянии…

Я всегда думаю о тебе. О чем бы я ни думал, все равно это мысль о тебе. И сейчас, когда я думаю на бегу о том, как мне задержать отряд вторжения, – это все равно мысль о тебе.

Я люблю тебя.

Я задержу их, Далле… задержу…

Я не могу в одиночку одолеть целый отряд, но мне и не нужно их одолеть, мне нужно задержать их продвижение. И поединщик у меня будет только один.

Жаль, что я не ношу ни перстней, ни браслетов. У меня есть только один предмет, которым я могу воспользоваться, – мой венчальный обруч. И я на бегу срываю его с головы и сильным движением посылаю вперед… вперед – между фортом и отрядом вторжения, между мной и пришедшими из иного мира…

И обруч раздается в полете вширь – теперь в нем четыре моих роста в поперечнике, – и сияющее кольцо ложится на траву там, куда я и метил.

Я успел.

Давний обычай – поединок перед боем. Такой давний, что он почти и забыт. Но здешняя земля его помнит. Это была всего лишь безумная догадка, всего лишь отчаянная надежда – но догадка оказалась верной.

Пока личный поединок не будет закончен, отряд просто не сможет двигаться дальше. И никто, кроме двух поединщиков с обеих сторон, не сможет войти в круг.

Именно это мне и нужно.

Нет, даже в этой своей боевой ипостаси полуволка-получеловека я куда слабее любого из незваных гостей. Я ведь не родился чудовищем, а всего лишь стал им, и не так чтобы слишком давно, а они такие и есть, такими и родились. И любой из них способен в поединке порвать меня на куски. Вот только отрывать эти куски он будет долго… а это все, что требуется сейчас.

Задержать.

Любой ценой.

АЙОЛЬТ

Когда серебристый круг взлетает в воздух и ложится на траву, перед нами словно вырастает стена. Что за чертовщина! Этого не может быть!

Но может или нет, а двигаться дальше мы не способны. Не способны и шагу ступить. Что же это за магия такая?

И лишь когда оборотень с разбегу впрыгивает в круг, я понимаю, в чем дело.

Круг поединка. Магия не такая уж и необычная. Она есть во всех мирах. Оказывается, и здесь она действует.

Пока с этим юнцом не сразится кто-нибудь, незримая стена не исчезнет. Мы не сможем идти дальше. Причем сразиться должен не кто угодно. Этот взмокший, задыхающийся парень – оборотень. А значит, круг не пропустит к нему ни вампира, ни некроманта, к примеру, – только оборотня.

Досадная помеха. Впрочем, это ненадолго.

На что ты рассчитывал, мальчик? На то, что среди нас не найдется оборотня? Зря рассчитывал. Оборотень среди нас есть. Это я.

На то, что ты сумеешь победить? Зря рассчитывал. Я старше тебя, сильнее, тяжелее и опытнее.

У тебя нет и тени шанса.

Теперь, когда ты вошел в круг, я тоже могу войти в него. Больше никто не способен подойти к кругу или обойти его – но я могу войти и вхожу.

Ну, не такой ты и задохлик, как мне сперва показалось, – но со мной тебе не справиться. Может, ты бы и смог совладать со мной, будь ты вооружен – но ты вбежал в круг безоружным. Я тоже безоружен – магия круга поединков оставила мой меч лежащим на траве за пределами кольца… досадно, однако. Но не более того. Не пройдет и нескольких минут, как я подниму его и вложу в ножны, глядя в твои мертвые глаза.

– Дурак, – говорю я. – Лучше сдайся сразу.

Если оборотень и удивлен тем, что я знаю его язык, виду он не подает. Зато взамен разражается короткой тирадой, в которую умудряется втиснуть столько непристойностей, что приличное слово в его речи только одно, и притом местоимение. Его верхняя губа ползет вверх, обнажая сверкающие белизной клыки.

Неплохие клыки. И когти тоже недурны. Но мои лучше.

И мои когти взблескивают в воздухе, когда я наношу первый удар.

ДАЛЛЕ

Дилан. Дилан. Дилан.

Нет. Нет. Нет!!!

Ты живой. Я знаю, что ты живой. Кому и знать, как не мне.

Тебя нет на дороге мертвых – а значит, ты жив… тогда почему я тебя не чувствую?

Где ты?

Дилан.

– Далле, ты его чувствуешь? – сдержанно спрашивает Эттин.

Все верно, ведь командир связан с любым из нас и ощущает, живы мы или нет… а сейчас он не чувствует тебя, как и я…

– Нет, – отвечаю я так же сдержанно. – Но на дороге мертвых его нет.

– Значит, живой… – заключает Эттин.

Он должен быть прав. Ты живой. Иначе просто не может быть. Ты живой. Обязательно.

Дилан. Дилан. Дилан.

Это все, о чем я могу думать, когда фиолетовое пламя Врат поглощает нас. Даже не думать – просто повторять, как заклинание.

Дилан.

Нас выбрасывает во двор форта – кто кидается опрометью в оружейную, кто на смотровую вышку… и оттуда, с вышки, я слышу крик: «Дила-а-а-а-ан!»

Я даже не успеваю понять, как это я оказалась на смотровой площадке.

– Так вот почему мы его не чувствовали… – сквозь зубы выталкивает Эттин… А он-то как здесь оказался? – Круг поединка.

Круг поединка. Смертный круг, из которого сможет выйти живым только один… или никто.

А круге – два человека-волка.

Круг поединка, сквозь который не пробиться снаружи. Даже командир не сможет пробить его, чтобы поделиться с тобой своей силой. Ты там один, совсем один лицом к лицу с противником. Да что там – пока поединок не закончен, ты даже увидеть нас не сможешь из круга! Увидеть – и понять, что ты успел, сумел, задержал, что мы вернулись, что враг снова будет отброшен…

Даже и этой поддержки тебя лишает магия круга. Пока поединок не окончен – ты один. Настолько один, как если бы нас никогда и на свете не было.

Дилан. Дилан. Дилан!

АЙОЛЬТ

Я напрасно думал, что мальчишка окажется легкой добычей. Мне не удается покончить с ним с одного удара. И не с одного – тоже. Мне даже не удается разозлить или напугать его настолько, чтобы он не сумел контролировать боевую ипостась и перекинулся полностью. Волка ли, человека ли я одолел бы сразу – и волком, и человеком он сразу станет слабее… но мне не удается заставить его перекинуться. Зато удается основательно его порвать – кровь так и струится из его ран… но и он подрал меня не меньше. Я сильнее, тяжелее, старше, опытнее – он гибок и неутомим… а еще – в нем больше ярости, и не слепой, а зрячей, расчетливой.

Расчетливой…

На что ты рассчитываешь, молокосос?

На то, что ты сумеешь победить меня?

Если бы тебе это удалось, ты победил бы не только меня. Весь отряд вынесло бы обратно в наш мир – и без всяких Врат. Такова сила круга. Но ты не сумеешь, просто не сможешь победить меня – так на что ты рассчитываешь?

Рано или поздно верх будет мой!

Рано или… поздно?

Так вот оно что… ты и не собирался победить меня! Ты собирался меня задержать! Отсрочить наше продвижение!

Злость на противника, а заодно и на самого себя – ну как я мог не понять очевидного! – едва не заставляет меня самого принять форму волка. Ах ты, мерзавец!

Пускай. Хитрость тебе не поможет. И даже круг, отгородивший нас, казалось бы, от всего внешнего мира, тебе не поможет! Потому что ветер несет в круг с луга алые пушинки – и они щекочут мое лицо, липнут к моей крови. Я ведь не только оборотень, как ты! У меня есть и еще одна способность. Она слабее, чем дар оборотничества, – иначе круг не впустил бы меня к тебе. Но она есть. И теперь, когда алые пушинки насквозь пропитались моей кровью, я могу пустить ее в ход даже в круге.

Души любят кровь.

Души, не сумевшие уйти… души, привязанные к миру сожалением, гневом, местью, любовью… души умерших, неспособные уйти от места их гибели… они любят кровь!

И теперь я могу позвать их – и они придут, испив моей крови, придут, покорные моему зову.

Ты рассчитывал, что будешь драться только со мной?

Ты просчитался.

Вот оно, мое воинство – павшие на этом поле. И неважно кем они были – пусть даже и уроженцами этого мира, – они не признают тебя своим. Они покорны мне и только мне…

Ты можешь быть гибким и ловким, яростным и стойким хитрым и расчетливым – тебе это больше не поможет.

Ты погибнешь – и очень, очень скоро!

ДИЛАН

Проклятия, похожие на вой, – и вой, похожий на проклятия. Таких звуков не исторгла бы ни людская, ни волчья глотка. Нечеловеческая сила человеческих рук. Клыки и когти.

Кровь. Много крови.

Она струится из ран, заливает глаза, во рту от нее солоно. Когда два оборотня сражаются, в этом нет ничего возвышенно прекрасного. Это клыки и когти, хриплый рык и очень много крови. Человек бы от таких ран упал замертво – но мы не люди, и мы продолжаем сражаться… и если хоть один из нас переживет этот поединок, его раны затянутся – только смертельные раны не исцеляются, а все остальное для оборотня всего лишь помеха… помеха в бою… как же кружится голова… счет идет уже не на минуты – на мгновения… неужели все было напрасно? Неужели Эттин все-таки не успел добиться своего от привратных магов, неужели опоздал?

Никогда в жизни я еще не был настолько один.

Я один… только я и он… только когти и зубы, только сила, только ярость… только я, и никого больше за моей спиной…

Темный холод пробирает меня до костей, темный, как осенняя вода, темный и шершавый – и шерсть у меня на загривке становится дыбом, – потому что он мертвый, этот холод… от него пахнет землей на краю незасыпанной могилы и старой кровью…

От него пахнет смертью. Старой смертью, давней… но она не знает, что она давняя – она пришла за мной сейчас…

Духи мертвых кружат вокруг меня.

Но я продолжаю сражаться.

Я пока еще не мертвый! Хотя бы еще несколько мгновений я не мертвый! А пока я живой – я не отступлю!

Мы оба залиты кровью, и призраки кружат вокруг нас…

Они щедро делятся с тобой своей силой, наделяют тебя ловкостью, помогают сражаться… но я пока еще жив – слышишь?!

Я потерял слишком много крови, ноги мои подкашиваются, и я падаю на колени – но я еще жив!

ЭТТИН

Мы ничем не можем помочь тебе. Пока твой бой не окончен, круг не подпустит ни нас, ни даже наши стрелы или шары с заклятиями не только к твоему противнику, но и к тем, кто по ту сторону круга ждет исхода поединка.

Мы можем только ждать. Только стоять, закусив губы, и ждать. Только стоять и смотреть.

Я стою и смотрю – и вижу, как седеет алое поле.

Одуванчики блекнут, выцветают. Седой, как смерть, пух летит по ветру.

И я едва удерживаюсь, чтобы не закричать, потому что я понимаю, что происходит. Но ничего, ничего не могу сделать…

ДАЛЛЕ

Их слишком много.

И к тому же они уже призваны и подчинены… призваны и подчинены не мной. Сколько раз их пытались увести отсюда – и всякий раз безуспешно… потому что обычного призыва было мало! Кровь и предательство – то, что погубило их… только это и могло призвать их вновь… и теперь они пришли… пришли, покорные зову… они слышат только его и повинуются только ему – и чтобы заставить их слышать меня, обычного призыва мало!

Есть только одно средство. Только один зов.

Я вынимаю кинжал из ножен, провожу им по своей ладони -а потом…

Дорога мертвых разворачивается, словно свиток, незримая для живых.

Немыслимой мощью зов обрушивается на землю.

И зов этот слышен не только мертвым.

Вот она, ваша дорога домой… она ждет вас… вы устали бродить бесцельно и беспамятно среди живых? Вернитесь домой

Но это для мертвых – дом и отдых, а для живых…

Для живых это – мертвая холодная пустота. Отчаяние – беспредельное. Тоска – настолько лютая, что любая смерть покажется избавлением. Пустота, отчаяние, тоска – неизбывная… она не снаружи, о нет, она внутри… она с тобой, она в тебе, она исполнена таким смертным одиночеством, что душа готова расстаться с телом….

АЙОЛЬТ

У меня распорот бок, и я пытаюсь зажать рану. Но заживление идет слишком медленно, потому что мне приходится тратить силу, чтобы удержать призраков, подчинить их своей воле…

Я скалю зубы и… падаю на колени.

Из груди будто весь воздух вышибли, и не осталось ничего. Я не чувствую ни звука, не слышу ни запаха, лишь медленно подбирается отчаяние, которое невозможно терпеть, оно обжигает холодом, и сердце рвется от тоски…

ЭТТИН

Холод… холод смерти, который знаком мне лучше, чем кому бы то ни было здесь… Мне – здесь и сейчас вампиру, нежити!

Холод смерти и зов смерти – ТВОЙ зов, Далле…

Ты никогда не давала нам ощутить свою силу в полной мере, мы и думать не могли, какова она на самом деле, – и вот наконец она сняла белые перчатки и показала свою реальную власть!

Это владеет сейчас всеми – на лицах всех бойцов, и наших, и вражеских, такая запредельная тоска, что им даже не страшно, страх ничто рядом с этим… эта тоска вынимает душу из тела… смертная тоска… вот она, твоя власть, – и мне требуется вся моя сила, чтобы не упасть на траву, не рухнуть на колени перед тобой, не поползти… чтобы просто стоять, обнять тебя за плечи и стоять рядом, помогая тебе удержаться на ногах. Потому что я мертв – и этот зов для меня стократ страшнее, чем для живых…

Но я стою рядом с тобой и не пытаюсь отсечь тебя и твой зов щитом – я вливаю в тебя еще и свою силу: давай же, давай, еще… сильнее, девочка моя…

Зови же!!!

ДИЛАН

Из меня словно жизнь высосали… мне хочется закричать – но мне нечем кричать… отчаяние полное, чудовищное, свинцово тяжкое и холодное… убийственное…

Но меня оно не убьет.

Стрела, летящая во врага, холодна – но тетиву натягивает теплая рука.

Твоя рука.

Далле, это ты, ты, это твое прикосновение – а оно не обязано быть теплым, любовь может прийти и в обличье смерти… отчаяние означает, что помощь пришла, одиночество значит, что я не один! Что ты рядом, что вы успели, что все вы рядом… здесь, сейчас, в муках безысходного отчаяния и тоски, только я один знаю, что отчаяние и тоска – это второе обличье любви… и поэтому я жив, и у меня есть силы жить, и победить… и подняться, и занести руку для решающего удара…

ЭТТИН

На какое-то мучительное мгновение мне кажется, что ты уже мертв… но нет – ты поднимаешься, пошатываясь… твоя рука неловко замахивается – и опускается вниз, тяжело и медленно, как во сне…

Тяжело и медленно.

А дальше все происходит быстро – так быстро, что если бы я мигнул, то, открыв глаза, увидел бы лишь, как все переменилось.

Твой противник хрипит, заваливаясь набок, и исчезает.

И почти одновременно с ним исчезает и отряд вторжения – с несмытым ужасом на лицах. Только трава примята, где стояли вражеские воины, – и вот их нет.

Никого из них больше нет. Есть только мы – едва живые но все-таки живые. И ты, сидящий на залитой кровью траве. И ветер, несущий над нами седой пух одуванчиков…

ДАЛЛЕ

Домой! Вернитесь домой!

Теперь, когда призвавший духов убит, их уже ничто не держит, не противится моей воле, не мешает им слышать меня – и дорога мертвых наконец-то уводит их туда, где они и должны быть. Куда они не могли найти пути, привязанные к месту своей гибели кровью и предательством.

И сразу становится тихо… Но это не та недавняя тишина, вызванная моей силой, а совершенно обычная. Это самое пугающее. Постепенно мир наполняют звуки и запахи. Медленно, ощутимо, долго… и так страшно…

Мне очень страшно, когда я иду к тебе на подгибающихся от усталости ногах. Я боюсь.

Я боюсь заглянуть в твои глаза и увидеть в них страх.

ДИЛАН

Оказывается, я стою на коленях рядом с тобой, даже не заметив этого…

Я обнимаю тебя, и меня бьет крупная дрожь, постепенно утихающая. У тебя теплые плечи и теплые руки… ты живая, Далле… и я тоже…

Мир снова обретает звуки и краски.

Сумасшедший стрекот кузнечиков – завтра будет жаркий день, – заполошный, захлебывающийся пересвист зябликов… кваканье невесть откуда взявшихся лягушек… и дыхание, тяжелое рваное дыхание наших друзей, побывавших на грани отчаяния. Я даже отсюда слышу его.

Я жив.

Мои раны хотя и затянулись, но оставили по себе шрамы, потому что я не сумел удержать боевую форму, я перекинулся, едва успев убить вражеского оборотня, и теперь я снова человек и только человек… но я жив, и мы победили.

Не я – мы.

Потому что это твоя любовь дала мне силы победить. Помощь под личиной одиночества. Любовь под маской смерти. Мужество под маской отчаяния. Тепло твоего сердца в обличье мертвенного холода.

Любовь – всегда любовь… но обликов у нее много.

И этот ее облик я никогда не забуду.

Я люблю тебя, Далле, солнце мое рыжее…

Ты смотришь на меня – почти робко, словно ждешь чего– то… и твои пальцы мнут ошметки моего рукава. И мне вдруг становится нестерпимо жаль… нет, ну я полный идиот – у меня болит все, что может, а заодно и все, что не может, я весь в крови с головы до ног, едва дышать могу, а мне чуть не до слез жаль моей новой рубашки, вышитой твоими руками!

– Далле, – говорю я виновато, – ты прости. Ну не уберег я твою рубашку…

Ты смотришь на меня так, словно ушам своим не веришь.

– Дурак, – выдыхаешь ты перед тем, как поцеловать мои губы, спекшиеся кровавой коркой. – Какой же ты все-таки дурак, Дилан…