Текст книги "Назад, в жизнь"

Автор книги: Элеонора Мандалян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

И в то же время на лице ее блуждала изумленно-счастливая улыбка. Широко раскрытыми глазами она впитывала все, что ее окружало – самые обыкновенные дома, цветы и деревья, вечно спешащих куда-то людей. Но больше всего ее привлекали дети, шумные и суетливые, жизнерадостные и беззаботные – семенящие за ручку с папой и мамой, гоняющие на газоне мяч, проносящиеся мимо на самокате или велосипеде. Будучи не в силах оторвать глаз от пухлого, розовощекого карапуза, удобно устроившегося на материнских руках, девушка, как зачарованная, пошла следом. Если бы ее не остановил настороженно-удивленный взгляд матери, неизвестно, сколько бы она так за ними шла.

Бесцельно кружа по городу, девушка оказалась у ворот кладбища. На лицо ее, словно тучка, набежала тень. Первым ее поползновением было поскорее уйти отсюда. Но тут она заметила молодых людей, выходивших с кладбища. Девушка забеспокоилась, метнулась в одну сторону, в другую. Увы, укрыться было негде. А те шли прямо на нее.

Она поспешно присела, пригнув голову и сделав вид, что поправляет или застегивает босоножку. Компания из двух девушек и трех парней, поравнявшись с ней и не обратив на нее внимания, прошла мимо.

– Степка, а почему ты всегда приносишь только белые ромашки? – услышала она вопрос одной из девушек, обращенный к понурому долговязому юноше.

Услышала и, не удержавшись, последовала за компанией, стараясь не попасть им на глаза, но одновременно и не пропустить ни слова из их разговора.

– Потому что она их очень любила, – хмуро ответил юноша.

– По-моему, она любила все белые цветы, – настаивала черноволосая девушка. – Белые розы, калы, белые лилии. Даже белые колокольчики.

– Возможно. Но ромашки особенно.

Некоторое время все подавленно молчали. Тот, кого назвали Степой, держался чуть в стороне от остальных. На его светлом, еще по-детски чистом лице пролегла меж бровей преждевременная скорбная складочка.

– Ну вот что, ребята! Хватит хандрить, – сказал один из юношей, и девушки тотчас поддержали его. – Пошли-ка лучше в кино.

– Конечно идите. Только без меня, – отозвался Степа. – Я не хочу.

– Не выдумывай! Мы пойдем, как всегда, все вместе. Или не пойдем вовсе. – Для надежности, чтоб не вздумал сбежать, девушки с двух сторон подхватили Степу под руки. – Французская комедия. Хоть немного развеимся.

– Это так необходимо? – мрачно осведомился Степа.

– Совершенно необходимо, – ответили ему. – Тебе особенно.

Дойдя до кинотеатра, друзья взяли билеты и прошли в зал.

Девушка, тайком следовавшая за ними, замешкалась. Потоптавшись на месте, собралась было уйти, снова вернулась, тоскливо наблюдая за людьми, толпившимися у билетной кассы. И, наконец решившись, смело пошла прямо на билетершу.

– Ваш билетик! – окликнула ее полная пожилая дама.

С невозмутимым видом девушка выставила ей под нос пустую ладошку.

– Проходите...

Зрительный зал был наполовину пуст, и она не спешила войти, хотя интересовавшая ее компания уже успела занять свои места. Побродив по фойе, юркнула в туалет. Долго, с наслаждением плескалась в раковине, освежив холодной водой руки, лицо, шею. Наполняя до краев сомкнутые лодочкой ладони, она погружала лицо в воду, фыркала и радостно, по-детски смеялась.

Ярко накрашенная девица, прихорашиваясь перед зеркалом, косилась на нее с презрительно-опасливым осуждением, не без оснований полагая, повидимому, что только сумасшедшая может так самозабвенно плескаться в общественном туалете более чем сомнительной чистоты. И, проследовав в кабинку походкой дешевой манекенщицы, в сердцах лязгнула задвижкой.

Как только в зале погасили свет, девушка пробралась меж рядами и устроилась позади привлекавшей ее компании. Обе пары сидели в обнимку. Печальный юноша безучастно глядел в экран. Они обменивались жвачками, конфетами, репликами. И наконец, увлекшись перипетиями замысловатого сюжета, затихли, лишь время от времени шумно реагируя на остроумные проделки и шуточки героев.

Ту, что сидела позади них, не интересовал фильм. С грустной и доброй задумчивостью наблюдала она за целующейся парой. И особенно за неприкаянным юношей, таким одиноким и несчастным, что ей хотелось приласкать его, утешить, ободрить.

Не дожидаясь окончания фильма, она тихонько поднялась и покинула темный зал. Очутившись на улице, девушка болезненно зажмурилась – небо обрушило на нее свою пронзительно-яркую голубизну. Привыкнув к свету, она попыталась отыскать городские часы и, не найдя, рискнула обратиться к прохожему.

Пожилой мужчина, как подбитая птица, передвигался вдоль тротуара шаткой, неровной походкой, при каждом втором шаге тяжело наваливаясь на трость. На его тощей руке поблескивали большие, старомодные часы.

– Простите, – робко окликнула его девушка. – Можно у вас узнать время?

– А как же! – улыбнулся прохожий. – Да я, можно сказать, с самого утра только о том и мечтаю, чтобы такое вот очаровательное создание спросило у меня, который час.

Приветливый старичок подслеповато всматривался в циферблат, его голова при этом едва уловимо подрагивала. Но тут девушка вдруг начисто забыла, чего она ждет. В ее расширенных, разом опустевших, как у незрячей, глазах застыл ужас. Она увидела старика на пороге его холостяцкой, еще дымящейся, но уже до тла сгоревшей квартиры. Увидела, как он, ловя ртом воздух, хватается за сердце, и, потеряв равновесие, с грохотом катится вниз по лестнице, к ногам покидавших поле сражения пожарников.

Старик поднял голову и с той же доброй улыбкой скрипуче сообщил:

– Без пяти шесть, милая барышня.

– Идите скорее домой! – взволнованно крикнула ему девушка.

Он удивленно поднял бровь.

– Так я и иду. Вот только скорее не могу. – Он указал на свою палку. – А что такое?

– Вы оставили на плите чайник включенным. А рядом полотенце. Оно уже начало тлеть...

– Ай, я старый дурень! – Он хлопнул свободной рукой себя по лбу. – И то правда, такое со мной случается. Погоди-погоди, а ты откуда знаешь? Неужто я и дверь не закрыл?

– Дедушка, миленький! Надо спешить! А то будет поздно.

– Да не могу я спешить. Куда мне. Проклятый артрит...

Она попыталась успокоить мечущиеся мысли. Ведь у нее совсем не было времени. Через несколько минут Тигран выйдет с работы.

– Где вы живете?

– Вон в том доме, через дорогу. На шестом этаже.

– Подъезд? Квартира? Скорее!

– Второй подъезд. Квартира сорок третья... – растерянно, почти машинально отвечал старик.

– Давайте сюда ключи!

И, выхватив из трясущейся руки связку ключей, она помчалась, не обращая внимания на гудевшие машины, через дорогу. Не дожидаясь лифта, взлетела на шестой этаж. Ключ удалось подобрать не сразу.

Тесная, захламленная ящиками и зимней одеждой передняя, комната с узкой, небрежно застеленной кроватью и громоздкой мебелью, в похожем на тамбур коридорчике две двери – одна в ванную, другая на кухню...

Так и есть! До отказа вывернутый рожок, на нем потрескивает давно выкипевший чайник. Полотенце уже почти догорело. Огонь принялся за угол примыкавшего к плите дубового столика.

...Когда нерадивый хозяин квартиры, добравшись до дома, показался в дверях, девушка уже сушила тряпкой пол.

– Пришлось вылить на стол пару кастрюль воды, – извиняясь сказала она. – Вот. Вытираю.

Старик подошел к плите, окинул взглядом следы начинавшегося пожара и, растерянно пробормотал:

– Да как же ты об этом узнала, детка?

– Понятия не имею, дедушка, – улыбнулась она. – Да и какое это имеет значение. Главное, что все обошлось. Знаете, у моей бабушки был склероз и она тоже все забывала. Так она прикрепила у входной двери себе записку: «Проверь газ!». И, представьте, помогало.

– Прекрасная идея, – обрадовался старик. – Непременно воспользуюсь. И над кроватью вторую прицеплю, а то бывает, у меня газ всю ночь горит... Постой! Куда же ты? – воскликнул он, заметив, что незнакомка направилась к двери. – Мы сейчас с тобой чайку попьем.

– Спасибо, дедушка. Не могу. Спешу очень. Да и чай вам пока пить не из чего. Чайник-то сгорел. Новый покупать придется.

– Еще чего. Я этот отдраю. Не впервой. Погоди, у меня тут коробочка конфет припасена. Вкуснющие.

Достав из буфета бонбоньерку, он с кряхтением распрямил спину, обернулся:

– Вот, угощайся...

В кухне никого не было.

ГЛАВА 4

Поникшая и несчастная, девушка бесцельно бродила по аллеям сквера, в котором вчера впервые рискнула окликнуть Тиграна по имени, в котором он впервые увидел ее. Городские часы показывали без четверти семь.

В голове, как птица в силках, трепыхалась неотступная, причинявшая почти физическую боль мысль: Пропустила! Я его пропустила. Да как же могло случиться с ней такое, когда ожиданием новой встречи была пропитана каждая минута последних суток! О, если бы только суток! Без него всё, абсолютно всё теряло для нее смысл. Теряло смысл само возвращение и принесенная жертва. Что ей делать теперь? Куда деваться? Ах, мне не следовало ходить в кинотеатр и торчать там почти до конца фильма, тогда бы...

– Одиль?.. – неожиданно раздался позади безумно родной голос. – Ведь это ты? Я не ошибся?

Прижав руки к груди, она блаженно зажмурилась. И осветившись вся, будто внутри нее зажглась электрическая лампочка, да что там – мощный прожектор – порывисто обернулась.

– Это ты, – выдохнул он облегченно. – Как же я боялся, что никогда уж тебя не увижу.

Она так и стояла с прижатыми к груди руками и молча смотрела на него, не смея перевести дыхание.

– Ты, как летающая тарелка. Мелькнула, перевернула все вверх дном и исчезла.

– Разве? – улыбнулась она, обретая, наконец, дар речи. – По-моему, я чинно и прозаично спустилась на лифте у тебя на глазах.

– То был обман зрения. Ты меня заколдовала, а на самом деле выпорхнула в окно, – улыбнулся он. – И даже не сказала, когда появишься снова.

– Ты хочешь сказать, что больше не считаешь меня аферисткой или сумасшедшей?

– Это уже не имеет никакого значения. – И Тигран доверительно поведал ей: – А ведь я не был сегодня на работе. Прогулял, можно сказать, впервые в жизни. И все из-за тебя.

– Из-за меня?

– А то из-за кого же? Я разыскивал тебя повсюду. Бродил по улицам в надежде случайно встретить. Караулил у своего дома. Вот, пришел в сквер в то же время, на то же место. Фланирую тут уже битый час. И, к счастью, не ошибся.

Он был возбужден, взволнован и мало чем походил на вчерашнего – усталого, ко всему безучастного, человека. Причем преобразился он не только изнутри, но и снаружи. На нем был легкий, тщательно отутюженный костюм и до блеска начищенные туфли, правда успевшие покрыться тонким слоем красной пыли от толченого кирпича.

– Ты ведь зайдешь ко мне, как вчера, правда?

Она предпочла промолчать, руководствуясь врожденным женским лукавством, хотя внутри у нее все ликовало и пело. Боясь, что она может вдруг отказаться, он крепко сжал ее локоть и повел по направлению к дому. И она позволила себя уговорить. Уже в лифте, тревожно заглядывая ей в глаза, он сказал:

– Ты какая-то другая сегодня.

– Какая же?

– Не знаю... Немного грустная. Немного задумчивая. Неразговорчивая.

– Ты тоже сегодня другой. Вчера ты собирался даже выставить меня за дверь...

– Вчера!Вчера ты обрушилась на меня, как селевый поток, как снежная лавина. Как цунами на папуаса.Не мудрено было потерять голову. Поверишь ли, я не заснул ни на минуту.

– А я ужасно хочу есть, – с очаровательной непосредственностью призналась она.

– Так это же здорово! – обрадовался Тигран. – Значит, мои старания не пропадут даром. Ведь я обежал несколько магазинов – на всякий случай – и приготовил ужин. Ты оценишь мои кулинарные способности.

Отперев дверь, он пропустил ее вперед, совсем не так, как это делал вчера. Девушка сразу заметила, как чисто прибрана квартира, ни пылинки, ни одной разбросанной вещи.

– Можно я сама накрою на стол? – попросила она. – Я так соскучилась по обыкновенным домашним делам.

Тигран с изумлением наблюдал за своей таинственной гостьей, свободно и уверенно ориентировавшейся в чужой для нее квартире. Его бывшая жена вечно что-то теряла, забывая куда положила, а потом злилась, нервничала. Одиль же легко и грациозно доставала тарелки и приборы, специи и салфетки, безошибочно протягивала руку к хлебнице, за дощечкой и прочими мелочами, не утруждая себя поисками, а его – излишними вопросами, будто она жила здесь со дня своего рождения.

Покончив с приготовлениями, она с улыбкой спросила:

– Я правильно все сделала?

Он лишь руками развел:

– Чудеса да и только!

– Ну какие же это чудеса, – небрежно отмахнулась она. – Обыкновен-ное женское чутье.

– Да о чем ты говоришь! Ко мне мать раз в месяц приезжает, и всякий раз, готовя обед, изводит вопросами: где это, где то. – О жене он деликатно умолчал.

– Садись у стены на свое привычное место. Так и быть, можешь поджать под себя одну ногу, не стесняйся. А я сяду вот здесь, лицом к окну. – Она специально сдвинула табурет с того места, где раньше сидела его жена.

– О Господи! – пробормотал он озадаченно. – Это тоже всего лишь твое женское чутье?

– Нет. Конечно нет, – улыбнулась она отрешенно. – Это нечто большее.

– Уж не подсматривала ли ты за мной в подзорную трубу с крыши соседнего дома? Вроде бы больше неоткуда.

Она снова лишь загадочно и грустно улыбнулась.

– Признавайся немедленно! – с шутливой свирепостью потребовал он, хватая со стола кухонный нож: – Кто ты?

– Сам догадайся... если можешь.

– Космическая русалка, приплывшая ко мне из созвездия Рыб! А твой персональный аквариум-ракета висит над крышей моего дома, чтобы, как только я зазеваюсь, умчать тебя назад, в звездный омут.

Она рассмеялась, отчего лицо ее странным образом еще больше погрустнело.

– Ты даже сам не представляешь, насколько близок к разгадке, мой Фауст, – задумчиво проговорила она, глядя в окно. И, стряхнув с себя что-то, ей одной видимое, весело добавила: – Так ты будешь кормить залетную русалку или позволишь ей умереть голодной смертью?

Она по-детски жадно набросилась на еду. Тигран не спускал с нее глаз. Все в ней удивляло и интриговало его, даже ее неуемный аппетит. Правда, он куда охотнее поверил бы в то, что она не ест вовсе и что все, с ним происходящее – лишь удивительный сон.

Одиль застыла, не донеся вилку до рта, внимательно посмотрела на него и с оттопыренной щекой проговорила:

– Ты снова угадал, мой Фауст. Наша встреча и этот вечер – всего лишь сон, который, увы, слишком скоро кончится. И в то же время, как не странно, явь. – Она проглотила наконец задержавшийся во рту кусок.

Он опешил:

– Ты читаешь мои мысли!?

– ...Не думаю. Наверное, я просто очень чувствительная. К тому же твои мысли написаны у тебя на лице. – Девушка умолкла ненадолго, как бы прислушиваясь к чему-то, ей одной слышимому, и неожиданно спросила: – Ты очень любишь свою жену?

– Почему ты вдруг вспомнила о ней? – вспылил Тигран. – Мне нет до нее никакого дела.

– Не лги. Пожалуйста. Себе не лги. Ты всю жизнь любишь ее одну. С первого дня вашего знакомства. Кажется, с института? Только, вот незадача, она так и не сумела этого понять. Потому что ты и сам не понимаешь, как любишь ее.

– Я не понимаю, она не понимает, а ты, значит, понимаешь. По какому такому праву ты вмешиваешься в мою личную жизнь? – Он даже побледнел от негодования, снова превратившись в прежнего, замкнутого и мрачного, Тиграна, ревностно оберегающего свой мир, свои чувства, свою затаенную боль.

– Прости. Я не хотела. Но только, если бы она знала тебя так, как я, она никогда не ушла бы к другому.

Он посмотрел на нее почти с ненавистью.

– Замолчи! Я запрещаю тебе...

– Не бойся меня. Я всего лишь то, что ты обо мне думаешь: сон, мираж. Ничто. – Она посмотрела на него совсем по-матерински – ласково и покровительственно. И так же ласково улыбнулась. – У тебя сейчас довольно глупый вид. Ты снова решаешь для себя дилему, не выгнать ли самозванку. Потому что ты не знаешь, как себя вести со мной. Но готовишь ты вкусно. Скорее всего воспроизводишь мамины блюда, запомнившиеся с детства.

– Ты как всегда угадала, – криво усмехнулся он, отодвигая от себя нетронутую тарелку.

– Если позволишь, следующий раз обед приготовлю я.

– У нас будет следующий раз!? – поймал ее на слове Тигран.

– Надеюсь. – Она затихла, снова вслушиваясь в себя, и убежденно подтвердила: – Обязательно будет. А теперь мне пора.

– Как! Уже?! Но еще ведь совсем рано. Не уходи.

Она встала.

Помрачнев, он тоже поднялся:

– Я провожу тебя.

– Не надо.

– Но почему?

Не ответив, она пошла к двери. Уже в передней не оборачиваясь проговорила:

– Я приду завтра. Сама. И, пожалуйста, не забывай про свой проект. Мне будет очень обидно, если ты не воспользуешься предложенной мною идеей. Поверь, мне совсем не легко было добыть ее... Пока.

ГЛАВА 5

Она снова осталась совсем одна, бродила по улицам безо всякой видимой цели, хрупкая, обманчиво беззащитная. Ночь, прекрасная бархатная ночь раскинула над спящей Землей свой, шитый золотыми звездами шатер. Изящно изогнутый серп Луны придавал ему особую, скузочную прелесть.

Засмотревшись на небо, девушка не заметила, что ее преследует такой же неприкаянный, как и она, ночной бродяга. Он уже довольно долго шел за нею, видимо пытаясь угадать, кто она и куда идет. И наконец решившись, приблизился, тронув ее за плечо. Но рта раскрыть так и не успел.

От неожиданности девушка шарахнулась в сторону с отчаянной стремительностью... и оказалась вдруг совсем на другой улице, как минимум в километре от него. Сама не понимая, что произошло, она с изумлением озиралась по сторонам. Пугающая догадка заставила похолодеть все внутри. Неужели... Но этого не может, не должно быть... Ее и без того бледное лицо стало совсем белым. Она принялась лихорадочно ощупывать себя. Подбежав к темному окну первого этажа, с замирающим сердцем заглянула в него, как в зеркало. И лишь увидев свое отражение, успокоилась, быстрым шагом продолжив прерванный путь.

Что же касается ночного бродяги, тот долго еще стоял один посреди улицы, тряся головой, чтобы удостовериться, что он не пьян и не спит.

Девушка безошибочно ориентировалась в городе, и скоро ноги сами вывели ее к одноэтажному дому, окруженному новостройками. Тихонько, стараясь не производить шума, она обошла его, заглядывая в темные окна, которые на сей раз были все открыты. Она нервничала, до хруста выламывая тонкие пальцы.

Глаза застлала цветная пелена. Тишина неожиданно наполнилась голосами и звуками – детским смехом, топотом ног, глухими ударами мяча об стену.

Майя! – услышала она зов, от которого в груди стало сразу тесно и душно, будто из легких выкачали весь воздух.

И досадливый тоненький голос:

Иду, мама...

Майя! Куда же ты? Твоя очередь водить.

Не могу. Мама зовет. Пусть Степка за меня поводит.

Девушку бил озноб. Затаив дыхание, она вслушивалась в недовольно чиркающие по деревянным ступеням детские шаги, в скрип тяжелой двери.

Мам, чего?

У Ритули сильный жар. Взгляни-ка, она вся горит. Не хочу оставлять ее одну. Придется тебе сбегать в аптеку.

Э-эй, сестренка! Ты чего дуришь? Мы ж собирались с тобой сегодня за мороженым.

Голоса смолкли, растворились в ночи, вернув девушку к реальности. Ее снова окутывала тишина – равнодушная, жуткая, безысходная.

Она подошла к окну. В отсветах дворового фонаря неясно белело в глубине широкое супружеское ложе. И снова в мозгу зазвучали голоса, смех, шум веселой возни. Спальня, только что едва просматривавшаяся в белесом неоновом свете, вдруг осветилась лучами утреннего солнца, вспыхнула и за-играла бликами в зеркалах и на хрустальных светильниках. На неприбранной постели две девочки – одна лет на семь старше другой – оседлав отца, визжали, заливались воинственно-победным смехом, скатывались на простыни, брыкаясь и хохоча от щекочущих их рук, и снова карабкались на отца. А тот, делая уморительно зверское лицо Бармалея, «арестовывал» сразу обеих, скручивая их тоненькие ручки, и рычал нехорошим голосом: Попались, негодницы! Вот я вас сейчас съем!

Солнечный свет померк, исчез. Комната снова погрузилась во мрак, сквозь который с трудом можно было различить двух спящих. О, как хотелось девушке, чтобы ими оказались мужчина и женщина! Но на постели, касаясь лбами друг друга, лежали мать с дочерью. Облокотившись о подоконник, девушка долго, пристально вглядывалась в их размытые очертания. Потом перешла к другому окну, отдернула занавеску, огляделась по сторонам и, ловко подтянувшись на руках, исчезла внутри.

Комната, в которой она оказалась, была совсем небольшая, плотно заставленная мебелью. Две тщательно застеленные кровати, призрачно фосфоресцирующие в темноте. Старенький гардероб. Два письменных стола – один куций, детский, другой такой большой, что занимал все пространство под окном, и два стула. Стоя посредине, на маленьком клочке незанятого пространства, девушка жадно вглядывалась в полумрак. Ее руки были прижаты к груди, а глаза блестели как хрустальные от застилавших их слез.

Она попыталась тихонько открыть гардероб – дверцы издали протяжный зловредный скрип. Испуганно отдернув руку, девушка замерла, прислушалась. Из спальни донесся женский кашель. И снова все стихло.

Взяв с постели плюшевого мишку – безмолвного хранителя пустующей комнаты, ночная гостья погладила его, что-то шепнула на ухо, и, сняв босоножки, легла на узкую кровать поверх одеяла, в обнимку с мягко льнущей к ней игрушкой. Сладко зажмурилась, зарылась лицом в подушку, жадно ловя забытые запахи. Постель убаюкивала, расслабляла. Ужасно хотелось забыться, уснуть, хоть на миг вернувшись к бесконечно дорогому, утраченному. Но она понимала, этого нельзя. И, чтобы не поддаться соблазну, девушка заставила себя встать задолго до рассвета, тщательно уничтожить малейшие следы своего пребывания и покинула дом тем же путем, каким в него проникла.

Уже со двора она снова заглянула в соседнюю спальню. Мать и дочь спали крепким предутренним сном – девочка, свободно разметавшись поперек постели, женщина, съежившись, сжавшись в комочек.

Она понимала, надо уходить, но не могла себя заставить. Окинув взглядом небольшой палисадник, отделявший дом от общего двора, девушка лукаво улыбнулась и начала карабкаться по стволу старого абрикосового дерева.

Майя! Скинь абрикосик, а! – прозвучал – не в ушах, в мозгу – детский

голосок.

И другой, постарше, насмешливо ответил:

А ты лезь сюда и сама рви.

Не могу. Я же маленькая.

Ладно уж, так и быть... Лови!

Ловко и уверенно взбираясь по узловатому дереву, девушка знала, что в этом году не сыскать на нем ни единого абрикоса. И не потому, что видела в темноте, а потому, что дерево каким-то непостижимым образом поведало ей о своем бесплодии, о поздних весенних заморозках, сгубивших его нежные цветы. Оно звало ее, как добрую старую знакомую, предлагая кров и убежище в гуще своих ветвей.

Добравшись до широкой, почти горизонтальной ветви с более мелкими боковыми ответвлениями, девушка устроилась на ней, ничуть не хуже, чем на раскладушке или гамаке, и позволила себе наконец уснуть.

Настало утро. Ожил двор. Кто-то спешил на работу, кто-то насильно тащил в детский сад капризничавшего сонного ребенка, кто-то пытался разбудить мотор своей одряхлевшей машины. С каким упоением впитывала в себя девушка эти дворовые звуки, какую мучит6ельную тоску рождали они в ее изнывающем от непосильной ноши сердце.

– Ри-ита! Вставай, детка. Завтрак на столе, – донеслось из глубины дома.

И от звука этого голоса зубы девушки часто-часто застучали. Ее разом обескровившееся лицо побледнело, она была близка к обмороку. Но старый абрикос поддержал ее, поделившись с ней своими силами, приласкав и успокоив своей нежной листвой.

Окно кухни находилось как раз под деревом, и все, что там происхо-дило, было хорошо слышно. Только сейчас девушка осознала, что не готова к такому испытанию. Но избежать его уже не могла, так как спуститься на землю и покинуть двор, не выдав себя, не было никакой возможности.

А там, внизу, за обеденным столом мать с дочерью перекидывались обыденными фразами, звучавшими для той, что пряталась в ветвях, восхити-тельной, потусторонней музыкой. Ее обоняния коснулся запах жареного хлеба – женщина в доме готовила гренки на молоке с яйцом. Девушка помнила, какие они вкусные – нежные, сочные, с золотистой хрустящей корочкой.

– Ма-а, опять какао. Я же просила...

Девушка тоже предпочитала по утрам кофе со сливками. Но сейчас она многое отдала бы за то, чтобы оказаться на месте Риты, чтобы привычно и даже ворчливо принять из рук матери этот, долго не остывающий, пахнущий шоколадом и детством, напиток. Она вздохнула, проглотив набежавшую слюну.

– Ну хватит размусоливать. Доедай быстрее. Хорошо бы успеть на кладбище до жары.

Кладбище! Она сказала кладбище!

Очарование этого ласкового утра, разлитого в воздухе, в миг превратилось в кусочек льда, раскололось и умерло. Девушка болезненно остро ощутила непреодолимую грань, разделявшую ее не только с прошлым, но и с настоящим.

Они вышли на крыльцо несколько минут спустя – девочка лет тринадцати и молодая еще, но забывшая о себе женщина, одетая в черное. Всем телом приникнув к ветке, девушка затаилась и, дождавшись, когда мать с дочерью скроются из виду, поспешно спустилась на землю. Соблюдая безопасную дистанцию, она последовала за ними. Они сели в автобус.

Дорогу она знала ничуть не хуже их, поэтому рисковать не имело никакого смысла, тем более что следующий автобус уже показался в конце улицы. Самое трудное для нее было другое – преодолеть магический рубеж кладбищенской ограды.

Вот и сейчас она позволила себе лишь медленно пройтись вдоль нее, наблюдая сквозь рваный узор ветвей за двумя склонившимися над могилой фигурами, казавшимися такими несчастными, всеми забытыми, покинутыми. Женщина, стоя на коленях, старательно раскладывала принесенные кем-то цветы и тихонько, беззвучно плакала. Садовые ромашки, поймав на свои крошечные ладошки солнечный свет, ярко белели на фоне черного камня. Девушка знала, чей это дар. Окинув прощальным взглядом тех, кого не могла утешить, она поспешила прочь от этого печального места.

ГЛАВА 6

Решив не дожидаться окончания рабочего дня, она поднялась на лифте на площадку Тиграна. Откинула носком босоножки уголок коврика перед дверью. И хотя они ни о чем таком не договаривались, ключ от двери, она это знала заранее, лежал именно там.

До чего же приятно было открыть предназначенным для тебя ключем дверь, войти в отгороженную от посторонних глаз квартиру и оказаться, наконец, в простом домашнем уюте. В его уюте!

Времени было предостаточно, и девушка не удержалась от соблазна принять душ. Скинув одежду, она забралась в ванну, намылилась до густой, как лебяжий пух, пены и подставила тело стремительным, приятно покалывающим струям воды. Что бы она не делала, она во все вкладывала какое-то особое, отчаянное наслаждение, упиваясь самыми обыденными, тривиальными вещами.

Растеревшись полотенцем – его полотенцем! – она не стала сразу облачаться в свое дешевенькое ситцевое платье, а направилась в спальню, оставляя на полу влажные изящные следы, к уже знакомому ей трюмо, чтобы спокойно, не опасаясь быть застигнутой врасплох, разглядеть себя в первозданном виде.

Ее тело, словно выточенное из слоновой кости искусным резчиком в изысканной, утонченной манере, было безупречно. Таким телом можно было гордиться. Но именно эта безупречность и смущала девушку. Она ощупала себя, обследовала со всех сторон и, еще раз недоверчиво и подозрительно покосившись на зеркало, вернулась в ванную комнату за одеждой.

Тигран узнал о том, что таинственная гостья сдержала свое обещание, не только по изъятому из-под коврика ключу, но и по вкусным запахам, распространявшимся из кухни по всей квартире. Оставалось удостовериться, дождалась ли она его или уже сбежала.

Он первым делом прошел на кухню. На плите все было готово к ужину, но Одиль там не оказалось. С возрастающим разочарованием он заглянул в гостиную, ванную, в свой кабинет и в спальню. Снова вернулся в гостиную, в растерянности остановившись в дверях. Последней надеждой оставалось кресло, повернутое к окну. Тигран тихонько приблизился, заглянул за высокую спинку и облегченно вздохнул. Одиль крепко спала, уютно, по-домашнему поджав под себя ноги.

Он присел на корточки подле нее, внимательно всматриваясь в даже во сне напряженное лицо. Ему не хотелось будить ее, но, почувствовав его присутствие, она широко распахнула глаза. Он впервые увидел их так близко – пугающий своей бездонностью колодец зрачка и радужка, богатством и переливами оттенков напомнившая ему импрессионистскую живопись или горящий на солнце осенний сад.

– Какие у тебя необыкновенные глаза! В жизни таких не видел. – Его лицо, его тон излучали ласковую заботливость и теплоту. – Спасибо, что пришла. Я боялся даже надеяться... Поспи еще. Я отнесу тебя в спальню. Там тебе будет удобнее. – Не дожидаясь ответа, он подхватил ее на руки. – Боже! Какая ты легкая! Совсем ничего не весишь.

– Отпусти меня! – разволновалась от его восклицания девушка. – Немедленно отпусти!

Он лишь крепче прижал ее к себе.

– Отпустить, чтобы ты опять сбежала? Ни за что! Я закажу для тебя кандалы и тяжелые чугунные цепи, а на окнах и дверях поставлю решетки.

Слегка отстранившись, она внимательно заглянула ему в глаза:

– А ты уверен, что хочешь этого? Что потом ни о чем не пожалеешь?

– Я хочу, чтобы мой дом ты считала своим. Чтобы не убегала одна в глухую ночь, неизвестно куда и зачем, когда тебе этого совсем не хочется. Я не обижу тебя, поверь.

– Знаю, Фауст. Слишком хорошо знаю. Всю свою жизнь ты обижаешь и обделяешь только самого себя. – Ей удалось, наконец, высвободиться из его рук. – Но ответь на вопрос – не мне ответь, себе: Что руководит тобою? Любопытство? Скука? Жалость к бездомной?

– Ага! – радостно воскликнул он, ловя ее на слове. – Вот ты наконец и призналась, что нигде не живешь. Так в чем же дело? Оставайся здесь, сколько сама пожелаешь. Места, как видишь, вполне хватит обоим.

Она снова посмотрела на него своим особым, проникающим в тайники души взглядом и, хмурясь, проговорила:

– Почему ты отказался от работы над проектом кинотеатра?

Тигран вздрогнул. Ему никак не удавалось привыкнуть к ее всеведению.

– Как ты узнала? Была в институте? – задал он глупый вопрос и сам же устыдился его. – А-а, понимаю. Это написано у меня на лице.

– Ты мне не ответил.

Он отвернулся от нее, подошел к окну, сложив на груди руки, и долго молчал. Наконец, проговорил, не оборачиваясь:

– Просто я не привык пользоваться чужими идеями. Даже если они гениальные.

– Допустим. Но ты мог найти свое решение. Зачем же было отказываться от такого интересного проекта?

– Видишь ли, если бы я продолжил работу над ним, я не удержался бы от соблазна хоть частично использовать твою подсказку. И никогда бы себе этого не простил.