Текст книги "Людовик XIV. Личная жизнь «короля-солнце»"

Автор книги: Елена Прокофьева

Соавторы: Татьяна Енина (Умнова)
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8
Лев, обезьяна и супруга лиса

Луи де Бурбон, принц Конде, получивший свой титул, а также звание «первого принца крови» после смерти отца в декабре 1646 года, был, безусловно, талантливым военачальником, великолепным тактиком и храбрым солдатом. Что не мешало ему быть бездарным стратегом и совершеннейшим глупцом, когда дело касалось вопросов политики.

Он родился 8 сентября 1621 года в Париже. Старший сын и наследник самой высокопоставленной и самой близкой к королевскому дому семьи был обожаем и матерью и отцом. Он с детства подавал большие надежды и получил великолепное образование. Луи обучался в иезуитской коллегии Святой Марии в Бурже. И уже в десять лет свободно говорил на латыни, греческом и испанском языках. Читал философов. Осваивал естественные науки. В 15 лет он поступил в военную академию в Париже. И уже в 17 лет успешно начал военную карьеру.

Луи никогда не был красавцем, по умел быть обаятельным, и в глазах его горел некий огонь, привлекательный для женщин. Хотя, конечно, не последнее значение имели и знатность, и богатство, и воинская слава.

Бюсси-Рабютен так описывает Конде в своей «Любовной истории галлов»: «У принца Тиридата были живые глаза, орлиный нос с узкими ноздрями, впалые щеки, длинное лицо, выражением напоминавшее орла, вьющиеся волосы, кривые желтоватые зубы, небрежный и неухоженный вид, стройный стан. Принц обладал искрометным умом, но не отличался здравомыслием. Он много смеялся весьма неприятным смехом. Природа одарила его замечательными способностями, особенно к военному делу. В день битвы он бывал чрезвычайно приветлив с друзьями и надменен с врагами. Никто не мог с ним сравниться четкостью и силой мысли, быстротой решения. В важных случаях ему были свойственны верность и честность. Он родился дерзким и непочтительным, однако превратности судьбы научили его сдерживаться».

Госпожа де Моттвиль описывает Конде сходным образом: «У принца был орлиный нос, некрасивый большой рот и кривые зубы, однако во всем его лице сквозило что-то величественное и гордое, что делало его похожим на орла».

Еще в 1633 году в возрасте двенадцати лет Луи был помолвлен с пятилетней племянницей кардинала Ришелье Клэр-Клеменс де Майе. И в феврале 1641 года, незадолго до смерти его преосвященства, состоялась свадьба. Луи не питал нежных чувств к невесте и пытался протестовать, но отец не желал его слушать. Соблюдение договоренностей подобного рода – дело чести, к тому же за Клэр-Клеменс давали отличное приданое.

Некоторые историки предполагают, что, заключая этот союз, Ришелье преследовал далеко идущие цели, желая ослабить опасный для короны род Конде. Дело в том, что его родная сестра Николь, мать Клэр-Клеменс, страдала психическим заболеванием. Ей казалось, что она сделана из хрусталя, и боялась «разбиться», поэтому ее сложно было уговорить сесть или лечь, не говоря уж о более сложных и потенциально травматичных действиях. Клэр-Клеменс было пять лет, когда ее навсегда разлучили с матерью. Та была заперта в замке Милли в Анжу, где и прожила до самой своей смерти.

По описаниям, Клэр-Клеменс была очень мала ростом и некрасива, и – что самое печальное – она унаследовала болезнь своей матери, которая принесла несчастья роду Конде. Единственный выживший сын супругов Анри-Жюль страдал припадками ярости, которыми третировал жену – чрезвычайно набожную и милую женщину – детей и слуг.

А под конец жизни он и вовсе «заболел ликантропией». Что это значит? Воображал себя волком? Всех кусал? С тех пор те или иные психические отклонения передавались в роду Конде из поколения в поколение, пока он и вовсе не угас…

Луи никогда так и не полюбил свою жену, более того – вскоре после женитьбы он потребовал аннулировать брак, потому что без памяти влюбился в другую женщину – Марту де Пуссар дю Вижан, и та отвечала ему взаимностью. Из этой затеи ничего не вышло. И в конце концов поняв, что женой принца ей не стать, Марта постриглась в монахини.

В 1643 году в возрасте 22 лет принц Конде, – впрочем, тогда еще герцог Энгиенский, – одержал поистине великую победу при Рокруа, разгромив испанскую армию и тем самым практически сломав хребет главному врагу Франции в Тридцатилетней войне. Трудно переоценить такую победу.

Луи вернулся в Париж героем, обожаемым народом и знатью, был обласкан королем. Перипетии народных волнений некоторое время не трогали его, принц упивался сиянием своей полководческой славы, и ему этого было достаточно.

Возможно, с пути истинного его свернула любимая сестра.

Анна-Женевьева была старше Луи на два года. Главная вдохновительница и самая деятельная участница Фронды появилась на свет в Венсенском замке, где в то время из-за противодействия Кончини томились в заточении ее родители.

Может быть, именно этот факт и повлиял на неискоренимость ее бунтарского духа?

В 1642 году Анну-Женевьеву выдали за герцога де Лонгвиля, который был старше ее в два раза. Как и брату, ей не повезло с замужеством. Но Анна-Женевьева отнюдь не унывала, ее деятельная натура не была создана для того, чтобы сидеть в четырех стенах и рожать детей. Да и хранить верность старому мужу она не собиралась.

В романс «Двадцать лет спустя» герцогиня де Лонгвиль любовница Арамиса – Дюма всегда подкладывал в постель будущего генерала Иезуитского ордена самых отчаянных интриганок. Сначала это была герцогиня де Шеврез. Потом ее сменила герцогиня де Лонгвиль. Арамису всегда доставалось самое лучшее. О чем немало печалился д'Артаньян, отчаянно завидуя.

«В самом деле, герцогиня де Лонгвиль могла хоть кого заставить задуматься: она была одной из знатнейших дам королевства и одной из первых придворных красавиц. Ее выдали замуж за старого герцога де Лонгвиля, которого она не любила. Сперва она слыла любовницей Калиньи, убитого впоследствии из-за нее на дуэли посреди Королевской площади герцогом де Гизом; потом говорили об ее слишком нежной дружбе с принцем Конде, ее братом, и стыдливые души придворных были этим сильно смущены; наконец, говорили, что эта дружба сменилась подлинной и глубокой ненавистью, и в настоящее время герцогиня де Лонгвиль была, по слухам, в политической связи с князем де Марсильяком, старшим сыном старого герцога де Ларошфуко, которого она старалась натравить на своего брата, господина герцога де Конде.

Д’Артаньян думал обо всем этом. Он думал, что в Лувре он часто видел проходившую мимо него ослепительную, сияющую красавицу, герцогиню де Лонгвиль. Он думал об Арамисе, который ничем не лучше его, а между тем был когда-то любовником герцогини де Шеврез, игравшей в прошлое царствование ту же роль, как теперь мадам де Лонгвиль. Ион спрашивал себя, почему есть на свете люди, которые добиваются всего, чего желают, будь то почести или любовь, между тем как другие застревают на полдороге своих надежд – по вине ли случая, или от незадачливости, или же из-за естественных помех, заложенных в них самой природой».

Александр Дюма «Двадцать лет спустя»

Насчет «слишком нежной дружбы» Анны-Женевьевы с принцем Конде слухи и впрямь ходили, брат и сестра были действительно очень привязаны друг к другу. Но так как доказательств «порочности» их отношений ни у кого не было, все эти предположения так и остались домыслами.

А кардинал де Рец в «Мемуарах» их даже с возмущением отрицает: «Вы понимаете сами, что свету не надобно большего, чтобы сочинить вздорные пояснения к истории, побудительные причины которой оставались загадкою. Я никогда не мог в них проникнуть, но всегда держался убеждения, что все, говоренное об этом при дворе, было неправдою, ибо, примешайся и впрямь к их дружбе любовная страсть, принц де Конде никогда не сохранил бы к сестре нежности. Страстная любовь к герцогине де Лонгвиль принца де Конти бросила на эту семью тень кровосмешения, на деле незаслуженную».

Не совсем понятна логика утверждения, что любовная страсть не позволила бы брату и сестре сохранить нежность отношений. Казалось бы, напротив… Но Поль де Гонди был довольно близко знаком с обоими, так что будем считать, что ему виднее.

Упомянутый им принц де Конти – младший брат Конде. Судьба обошлась с ним излишне сурово. Природа не озаботилась тем, чтобы поделить свои дары поровну между отпрысками Генриха Конде, и наделила множеством достоинств двоих старших его детей и вручила сплошные недостатки младшему. Арман родился очень слабеньким и болезненным. Помимо того, что он был нехорош собой, – напомним, Луи тоже не блистал красотой, – он был еще и горбат и не обладал никакими выдающимися талантами, вынужденный вечно находиться в тени своего великолепного брата. Как второму сыну в семье, да еще и слабому здоровьем, Арману прочили духовную карьеру. Но как только выдалась возможность, он тут же сбросил сутану и взял в руки шпагу. Принц Конти был такой же отчаянный фрондер, как и его сестра. И он действительно любил ее всем сердцем. Любил – и ревновал к брату. Так же, как ревновал к нему удачу, славу и талант.

Конде и герцогиня Лонгвиль очень любили друг друга, но это совсем не мешало им поначалу находиться по разные стороны баррикад. Только представьте себе: принц с армией осаждает Париж, в стенах которого его сестра с другими знатными дамами, столь же пламенными фрондерками, воодушевляют народ держаться стойко и не сдаваться.

Вот еще один отрывок из «Мемуаров» де Реца: «Хоть ветряная оспа и умалила красоту герцогини де Лонгвиль, однако сохранила ей весь ее блеск, а красота герцогини Бульонской, хотя и несколько поблекшая, все еще оставалась ослепительной. Представьте же себе на крыльце ратуши этих двух красавиц, еще более прекрасных оттого, что они казались неубранными, хотя на самом деле туалет их был тщательно обдуман.

Каждая держала на руках одного из своих детей, таких же прекрасных, как их матери. Гревская площадь была запружена народом, взобравшимся даже на крыши. Мужчины кричали от восторга, женщины плакали от умиления. Такие сцены были частыми в январе 1649 года».

Все это выглядит как какая-то игра.

Интересное захватывающее приключение, в которое скучающие знатные дамы погрузились с головой и которому отдавались всем сердцем.

Зачем бы еще было нужно им это фрондерство?

После подписания мирного соглашения с парламентом и ареста ее мужа и братьев приключения герцогини де Лонгвиль продолжались и были не менее захватывающими, чем в осажденном Париже. Она бежала в Нормандию, провинцию, в которой ее муж был губернатором, где попыталась поднять восстание против короля. Но парламент Руана весьма прохладно отнесся к ее пламенным призывам.

После того как королевская армия вошла в Руан, герцогиня бежала в Гавр, но город не открыл перед нею ворота.

Анна-Женевьева устремилась в Дьепп и укрылась в замке верных ей людей. Но он был осажден. И снова герцогиня пустилась в бегство. На сей раз в приморский городок Пурвиль, где наняла судно.

Надвигалась буря, и матросы не сразу согласились выйти в море, однако герцогиня была настойчива: она гораздо сильнее опасалась гнева Анны Австрийской, чем буйства стихии. Корабль не мог подойти близко к берегу, и один из матросов поднял герцогиню на руки, чтобы отнести на борт. Однако сильная волна сбила его с ног. Анна-Женевьева упала в воду и едва не утонула. К счастью, ее все же успели вытащить на берег. Едва оправившись от потрясения, она хотела предпринять еще одну попытку взойти на борт корабля, но тут уж матросы наотрез отказались ее слушать. Пришлось герцогине путешествовать но суше.

В конце концов прекрасная бунтарка оказалась в Голландии, где эрцгерцог Леопольд не только принял ее, но и пообещал отдать в ее распоряжение свою армию. Почему бы и нет, – раз герцогиня де Лонгвиль собиралась воевать с королем Франции.

Тем временем принц Конде скучал в Венсенском замке.

Не зная, чем бы развлечь себя, он разбил под окнами тюрьмы грядки и выращивал гвоздики, ухаживая за ними с большой любовью и нежностью и радуясь каждому распустившемуся цветку ничуть не меньше, чем победам на поле боя.

Писательница Мадлен де Скюдери, настолько обожавшая принца, что даже написала с него образ Кира Великого, однажды посетила Конде в Венсенне и пришла в крайнее умиление от этой трогательной заботы о цветах.

Позже она написала: «При виде этих гвоздик, которые славный воин поливает своей победоносной (выигравшей столько сражений) рукой, вспомни, что и Аполлон строил стены, и не дивись видеть Марса садоводом».

Пока Марс занимался садоводством, его супруга Клэр-Клеманс организовывала восстание в Бордо.

Узнав об этом, Конде пришел в изумление и воскликнул: «Не чудеса ли! В то время как испытанный воин растит старательно свои гвоздики, жена его ведет ожесточенную политическую войну и выходит из нее победительницей!»

С той поры красная гвоздика стала эмблемой приверженцев Конде и служила выражением преданности не только ему самому, но и всему дому Бурбонов.

Париж ненавидел Конде за недавнюю осаду и грабежи предместий.

Париж простил Конде тотчас же, как только его лишили свободы.

«Освобождения Конде, Конти и герцога де Лонгвиля требуют все, – пишет Ж.-К. Птифис. – Почему их удерживают в заключении? – ведь против них невозможно возбудить процесс в правильной надлежащей форме! В иерархическом обществе того времени принц крови – персона почти сакральная. Узник Конде в глазах общества неожиданно обретает все возможные добродетели, вмиг забыты его неуступчивость, надменность и высокомерие, теперь о нем говорят не иначе, как о жертве «тирании» презренного «итальянца». «Долой Мазарини!» – во весь голос восклицают все».

Гастон Орлеанский тоже вдруг начал ратовать за освобождение принцев. Ему к тому времени надоело быть верным королю и хотелось снова побунтовать, но он никак не мог решиться сделать это открыто и долго метался из стороны в сторону. Эти метания были настолько очевидны, что маленький Людовик однажды не удержался.

– Мой добрый дядя, – сказал он ему, – мне нужно, чтобы вы признались, к чьей же партии – моей или господина принца – вы желаете примкнуть.

И когда ошеломленный Гастон пытался уверить его в своей преданности, продолжил:

– Мой милый дядя, раз вы хотите быть в моей партии, сделайте так, чтобы я не сомневался в этом.

Это почти мольба. Это попытка призвать родного человека вести себя так, чтобы на него можно было опереться. Но наивно ожидать от герцога Орлеанского, что он когда-либо переменится…

В январе 1651 года президент парламента является к королеве и в не самых почтительных выражениях ходатайствует об освобождении принцев. Королева слушает его с застывшей на губах улыбкой. Маленький Людовик шокирован и возмущен.

– Мама! – восклицает он после ухода парламентария. – Если бы я не боялся прогневить вас, я бы трижды велел президенту умолкнуть и выйти!»

Обстановка в Париже снова накалена до предела.

Опасаясь за свою жизнь, Мазарини вынужден бежать. 6 февраля 1651 года, переодевшись кавалеристом, кардинал тайно покинул Пале-Рояль и отправился в Сен-Жермен. Королева и дети должны были присоединиться к нему там, но на сей раз вывезти Людовика из Парижа не удастся. Добрый дядя Гастон и Поль де Гонди перешли на сторону бунтовщиков. И стерегут короля как зеницу ока.

В ночь на 10 февраля Анна Австрийская и дети уже готовы к побегу, но кто-то их предал. Парижане приходят в волнение: пополз слух, что у них снова собираются отнять короля. Говорят даже, что короля уже нет в Пале-Рояле. Тщетно Анна Австрийская пытается убедить толпу, что король спокойно спит в своей постели. Ей не верят. У нее требуют доказательств. И Анна сдается – она решает допустить всех этих кипящих от ярости людей в спальню сына, она понимает, что если будет упорствовать – они попытаются войти сами и начнется резня…

Эта ночь навсегда останется самым ужасным детским воспоминанием Людовика.

Он не забудет никогда, как полностью одетый лежал в своей постели, застыв от страха, и притворялся спящим, когда какие-то люди топтались вокруг его кровати. Их злоба утихла сразу же, когда они увидели маленького Людовика, они снова умилялись тому, как он хорош и как похож на ангелочка. Они не сознавали, как сильно унизили своего короля, заставив его почувствовать в очередной раз свое бессилие и беззащитность.

Анна Австрийская тоже чувствует бессилие и опустошенность.

Теперь и она, и король заложники у фрондеров и у парламента.

Ей не остается ничего иного, как подписать приказ об освобождении принцев.

И Конде с триумфом въезжает в Париж.

«Он намеренно держит себя вызывающе но отношению к Анне Австрийской, – пишет Эрик Дешодт. – 31 июля, проезжая вместе с герцогом де Немуром по Кур-ла-Рен и встретив карету короля, он не останавливается, что является неслыханной дерзостью. Людовик в ту пору не нравится Конде: он считает короля вялым и глупым. Придет день, когда он вынужден будет признать, что заблуждался».

И этот день наступит уже скоро.

Не за горами совершеннолетие короля.

Период регентства заканчивался, Анна Австрийская и Мазарини ждали этого с нетерпением, рассчитывая на то, что смутам наступит конец. Совершеннолетний король уже не нуждается в опеке своих подданных, он может править сам и сам принимать решения, кого он хочет видеть в кругу своих друзей и советников.

Мазарини в изгнании, он вынужден покинуть Францию и уехать в Германию, где живет у архиепископа-курфюрста Кельнского и ведет постоянную переписку с королевой, поддерживая ее, давая советы и утешая в одиночестве.

То, что творилось в те дни в Париже, понять было практически невозможно. Принцы метались, принимая то одну, то другую сторону, заключали тайные коалиции, и тут же разрывали их, чтобы создать новые.

«Мне крупно повезет, если среди этих интриг и предательств я не сойду с ума… Я теряюсь среди бесконечного числа лиц, ведущих переговоры», – писал Мазарини королеве из-за границы.

А принцы во всю развлекались, пока Джулио пытался разобраться в их политических играх, они сочинили указ, где приговорили его к смертной казни:

…за то, что он, прибегая к различным ухищрениям, сорвал заключение Всеобщего мира;

за то, что совершил множество убийств, чему есть достаточно доказательств;

за то, что похитил и вывез за пределы Франции деньги короля;

за то, что открыто продал бенефиции, вакантные со времен регентства;

за то, что хотел уморить голодом город Париж и из-за ненависти решил пожертвовать горожанами;

за то, что тайно собрал хлеб королевства и продал врагам государства;

за то, что чарами и колдовством пагубно влиял на разум королевы;

за то, что нарушил обычаи Франции и преступил все божеские и человеческие законы;

за то, что признан виновником гражданских войн, длившихся два года;

за то, что обложил налогами подданных короля и тиранически выбивал из них огромные суммы денег.

Все это было установлено, доказано и проверено всеми парламентами Франции и квалифицировано как преступление против Его и Ее Величеств. Виновник был приговорен к повешению и удушению руками палача, а поскольку пока не был пойман и задержан, его портрет привязали к виселице и выставили на двадцать четыре часа в общественных местах и на площадях, где казнят преступников, а именно на Гревской площади, у Парижских ворот, у Центрального рынка, на площади Мобер, там, где кончается Новый мост. Настоящий указ был прочитан и развешан в Париже третьего ноября тысяча шестьсот пятидесятого года».

Париж в руках Конде, и он чувствует себя здесь хозяином.

На что он рассчитывает, понять сложно.

Он не собирается устраивать переворот и захватывать власть. Он говорит: «Я Бурбон и никогда не стану расшатывать трон». И между тем он хочет править государством, быть первым министром у Людовика XIV, таким же, как некогда Ришелье был у его отца.

Понимая, что своими силами ему ничего не добиться, Конде обратился к Испании, – к той самой Испании, армию которой он разбил при Рокруа, – за помощью в борьбе с французским королем! Ход странный, непонятный и близкий к идиотизму… Французы ненавидят Мазарини, но еще больше они ненавидят Испанию, это старинная, генетическая ненависть. К тому же Франция и Испания до сих пор в состоянии войны. И если до того к Конде было просто неприязненное отношение (после того, как он получил свободу, парижане перестали его любить), то теперь этот предатель вызывает отвращение.

Дело закончится тем, что Конде покинет Париж, соберет армию и при поддержке испанцев будет захватывать города и разорять провинции, бессмысленно и беспощадно. В один прекрасный момент он будет разбит Тюренном и вынужден будет бежать к своим друзьям. При дворе испанского короля Филиппа IV он проведет несколько лет, страдая, раскаиваясь и желая вернуться на родину, где он справедливо назван изменником и где ему грозит смертная казнь. Филиппу IV, видимо, невозможно печально наблюдать это унылое зрелище, поэтому он всячески будет ратовать за то, чтобы Конде был прощен. Он даже поставит этот пункт в соглашение к договору о Пиренейском мире, который Франция и Испания заключат в 1659 году. Мазарини, слишком счастливый своим политическим триумфом, уговорит Людовика XIV разрешить Конде вернуться. Король вернет Конде его владения. А спустя еще восемь лет он даже снова возьмет его к себе на службу. И Конде совершит еще немало успешных военных операций во славу французской короны. Он действительно будет искренне раскаиваться в ошибках молодости… И король будет уверять его, что простил… Но вряд ли так и было на самом деле.