Текст книги "Таинственные истории, случившиеся с обычными людьми"
Автор книги: Елена Хаецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Невидимые карлики Часовной горы
Домашнее имя Ульяны было «Кика». Так называла ее мама. «Кика» – сокращенное от «кикиморы», о чем, естественно, кроме Ульяны и мамы, знали только два или три человека на всей земле.
Ульяне было шесть лет, а городу Петербургу, где она жила, – ровно триста, и ради такой круглой даты все дарили ему подарки. Дата была круглая, как циферблат, и потому, по мнению Ульяны, самым подходящим подарком были бы часы. Еще эту дату называли «зоолетием» – из-за цифры «300», которая теперь была видна повсюду. Мама морщила нос и говорила, что эта шутка – дурного тона, но Ульяне нравилась и она, поскольку имела отношение к зоосаду, а зоосад располагался в том самом Александровском парке, где она часто гуляла с мамой и откуда выходили, чтобы катать детей, пони и большие лошади, а еще – медвежонок и сварливая обезьянка в платьице.
Поэтому Ульяна сочла абсолютно закономерным, когда в Александровском парке возвели Часовную гору.
Теперь гулять по парку стало вообще сплошное удовольствие. По центральной аллейке вместе с пешеходами перемещались игрушки с механизмом внутри. Игрушки пищали неестественными голосами, их глаза пылали. Наверное, их можно было купить, но мама никогда не решалась на подобное. Огромная серая крыса, «как живая», с горящими лампочками на острой морде, лазающая по паркету, представлялась ей жутким зрелищем. Мама так и сказала: «Нет, это настоящий кошмар». Была там еще кукла, певица в жестком, очень блестящем платье: она механически двигала руками с приклеенным микрофоном и невнятно пела сиплым голосом. Голос доносился у нее из живота. Механическая собачка энергично махала хвостиком, тявкала на нее и пыталась опрокинуть, а бравый солдат в камуфляжной одежде подползал кукле под юбку и энергично сучил ногами: кукла мешала ему ползти дальше, и он застревал в ней. Мама говорила, что солдат – парень не промах. Глядя, как он стреляет из своего вспыхивающего автомата, в это легко было поверить.
Над механическими игрушками покачивалась огромная связка воздушных шаров, но они привлекали Ульяну куда меньше.
Вдоль всей аллейки были установлены автоматы для взвешивания и определения роста. И хотя на автоматах редко можно было видеть желающих выяснить свой рост и вес, голос женщины-роботессы неустанно выкликал: «Добро пожаловать, добро пожаловать, ваш рост – 150 сантиметров, ваш вес – 50 килограммов, ваш вес идеален, ваш вес идеален…»
Ульяну жутко интересовало: о ком говорит этот голос?
– Кто сейчас взвешивается, мама? – спрашивала Ульяна, нарочно повисая на маминой руке всей массой, чтобы задержать ее возле весов. – Там же никого нет. Про кого она говорит – «ваш вес идеален»?
– Ни про кого, – отвечала мама. Она думала о другом. – Это абстрактно.
– Но ведь о ком-то сейчас говорили – «ваш вес идеален»? – приставала Ульяна.
– Просто рекламное зазывалово, – сказала мама, высвобождая руку. – Перестань на мне висеть!
Мама однажды рискнула и воспользовалась автоматом, попросив предварительно оператора отключить громкий оповеститель:
– Нечего кричать на весь парк, что у меня лишние килограммы.
Оповеститель отключили, и маму наделили бумажкой, похожей на чек из магазина: «Вы немножко полный 5 килограмм».
– Вы немношко полный, – повторила мама, имитируя немецкий акцент, и выбросила бумажку в урну.
Но самым интересным местом, несомненно, была Часовная гора.
Эту гору подарили Петербургу на день рождения швейцарские часовщики. Они насыпали большой холм, засадили его травой, внутри холма поместили часовой механизм, а стрелки вывели на склон – на красивую клумбу. Разноцветные цветы образовывали сложный узор – цифры, начиная с полуночи. Полночь была временем Золушки.
Возле циферблата непрерывно фотографировались туристы: так и шли чередой, один за другим, усаживались у подножия холма и улыбались фотоаппаратам. Ульяне это почему-то льстило. Как многие дети, гулявшие в парке, она считала Часовную гору своей собственностью.
Там она познакомилась с девочкой по имени Маруся. Маруся была старше на три года, она очень много знала и сразу принялась рассказывать Ульяне различные вещи. Иногда она пугала Ульяну страшилками, а потом дразнила и безжалостно хохотала над ее страхами. Но Ульяна никогда подолгу не дулась.
В середине июня Маруся должна была уезжать на дачу.
– Я завтра не приду, – сказала она своей новой подруге. – Я вообще больше не приду, только в конце лета, но это будет очень нескоро.
Ульяна сказала:
– Мы тоже уедем. А в конце лета я пойду в школу.
– Все равно, когда ты будешь в первом классе, я буду уже в четвертом, – сказала Маруся безжалостно. Но все-таки она была хорошая, потому что вытащила из кармана маленький ключик и подарила его Ульяне. – Возьми.
– Что это?
Ульяна схватила ключик и принялась засовывать в крошечное отверстие крошечный пальчик.
– Ну, это волшебный ключик, – смилостивилась Маруся. – Я нашла его сегодня, когда шла сюда. У нас во дворе. Он там лежал. Его потеряла одна фея. Она его больше никогда не найдет, так что я лучше взяла его себе.
– Может быть, пусть он лучше будет твой? – спросила Ульяна. На всякий случай.
– Ну вот еще! Это был тебе подарок, – сказала Маруся. – Если смотреть сквозь это колечко, то можно увидеть невидимые вещи.
– Так не бывает, – сказала Ульяна. – Так только в мультиках бывает.
– Можешь не верить, – сказала Маруся.
Ульяна сунула ключик в карман, и они побежали играть вместе в последний раз. Игра заключалась в том, чтобы сбегать с горы, а потом карабкаться опять наверх и некоторое время там беседовать – до тех пор, пока одна из девочек не спросит: «А ты умеешь вот так?» – и не попытается, к примеру, постоять на голове.
Когда Маруся ушла, и Ульяна тоже спустя какое-то время отправилась домой, о ключике было на время забыто. Девочка вспомнила о нем только на следующее утро, когда пришла опять в парк с мамой, и Часовная гора ждала ее на прежнем месте, но Маруси там уже не было. Ульяна вытащила заветную вещицу и посмотрела сквозь узорное колечко. Все вокруг выглядело немного расплывчато. Тогда она прикрыла второй глаз и сощурила тот, к которому поднесла ключ.
Часовная гора оставалась неизменной, и люди вокруг – тоже, и вообще ничего особенного не происходило, так что Ульяна подумала было о Марусе с горечью: та имела обыкновение посмеиваться над наивностью младшей подруги.
И тут кто-то дернул ее за подол платья и проговорил глуховатым голосом с сильным немецким акцентом:
– И вы будьет продолшать нас отнюдь не замечьять?
Ульяна так и подпрыгнула и от неожиданности выронила ключик. Рядом никого не оказалось. Голос принадлежал неизвестно кому. Девочка быстро пошарила по траве, нащупала холодный металлический предметик, подняла его и снова поскорее поднесла к глазу.
На нее смотрел странный господин. Он был чуть выше полуметра ростом, бледный, аккуратно выбритый, в белой рубашке, темных мягких брюках и коричневой кофте с отвисшими карманами. На ногах у него были пушистые тапочки. Ульяна затруднилась бы определить его возраст – во всяком случае, у него было взрослое лицо.
– Ой, какие у вас чудные тапочки! – сказала Ульяна.
Человечек панически глянул на свои ноги, вскрикнул: «Мне нет оправданий – я позабыль переодеваться для улиц!» – и прыгнул куда-то на склоне. Ульяна побежала за ним.
– Погодите!
Но он махнул в прыжке рукой:
– Я долшен приобрести надлешащий вид!
После чего пропал. Сколько бы Ульяна ни всматривалась сквозь колечко, она ничего не видела. Должно быть, в склоне Часовной горы имелась какая-то потайная дверца. А коль скоро дверца потайная, то разглядеть ее даже сквозь волшебный ключ не так-то просто.
Ульяна уселась на траву и, поигрывая марусиным ключиком, призадумалась.
Тот, кого она увидела, несомненно, не был человеком. Этому она поверила сразу, и открытие наполняло ее потайной радостью. Хорошо бы познакомиться с ним поближе, решила Ульяна. Но сколько она ни ждала, сколько ни таращилась вокруг себя, прижимая ключик к глазу с такой силой, что оставались красноватые вмятинки на скуле и под бровью, – ни одного карлика разглядеть больше не удалось.
Все два часа прогулки Ульяна думала о встрече, а по дороге домой с торжеством объявила маме:
– Я знаю, кто взвешивается на этих весах.
– На каких весах? – удивилась мама.
Ульяна, по обыкновению, заговорила без всяких предисловий, и потому маме не всегда удавалось сразу вникать в ход ее мыслей.
– Ну, там где никого нет, а голос объявляет, – пояснила она. – Я думаю, голос объявляет неправду.
– Почему?
– Ну, помнишь, ты взвешивалась, и вообще ничего не говорили, а только дали тебе бумажку.
– Это не имеет отношения к делу, Кика, – сказала мама.
– Имеет! – Ульяна надула губы. Дело было очевидным. – Они боятся, что выросли и не поместятся в Часовной горе.
– Кто?
– Невидимые карлики. Поэтому они и измеряют рост и вес.
Это же очевидно! Весы появились в парке одновременно с Часовной горой. И тоже говорили с немецким акцентом. То есть, механический голос звучал по-русски, но вот на бумажке, которую выдали маме, акцент был. Мама сама же это заметила, когда прочитала напечатанное на ней вслух.
Мама сказала:
– Хочешь мороженого?
И Ульяна поняла, что пора сменить тему.
На следующий день карлик был там и ждал ее. При виде девочки, торопливо подносящей ключик к глазу, он поднялся и церемонно поклонился. На ногах у него были лакированные туфли.
– Прошу меня извиняйть, – произнес он. – За мой вчерашний диффензив. Когда я убегайт.
Ульяна милостиво махнула рукой.
– А как вас зовут? – спросила она, усаживаясь рядом.
– Генрих, – сказал карлик. – Есть еще Фридрих, Ульрих и Цирлих.
– А меня иногда зовут Кика, – сказала девочка. Ей тоже захотелось блеснуть экзотическим именем. – Полностью – Кикимора. Но это прозвище.
– Вы не есть кикимор, – убежденно проговорил Генрих. – Мы наблюдать здесь кикимор, они абсолютно иной.
– Еще меня зовут Ульяна, – сказала Ульяна. – А как выглядят кикиморы?
– Иной, – повторил карлик.
– Ну, например?
– Они обладайт зеленый волос. Длинный рука. Скверный нрав.
– А где они живут?
– Они обитайт под земля. Иногда – возле метрополитен. Они полюбиль метрополитен. Петерсбург – город на болоте, здесь много кикимора и все любят метрополитен. У нас был некоторый проблем, но мы искать общий язык, – сказал карлик.
– А вы из какой страны?
– Швайц, – сказал Генрих. – Швейцария. – Выговорить название страны по-русски получилось у него с трудом.
Ульяна важно произнесла:
– Это вполне закономерно, потому что часы – тоже из Швейцарии.
– Это есть наша гордость! – Генрих очевидно разволновался. Он привстал и сделал несколько энергичных движений рукой. – Мы получать вашный заданий – ехать в Россия, в Санкт-Петерсбург и следить за часы! Сейчас часовой механизм другой, чем традиционный, но тоше ошень вашный…
– Он там, внутри горы? – Ульяна гордилась собой все больше и больше. Теперь многое становилось понятным. Например – для чего потребовалось насыпать такой большой холм. – И вы живете – там, возле механизма?
Генрих встал и склонил голову.
– Я имейт честь приглашать вас внутрь гора, – проговорил он. – Ненамношко. Вы уметь пользоваться монокль?
– Как это? – не поняла Ульяна.
Карлик вынул из кармана круглое стеклышко, скорчил зверскую физиономию и зажал кругляшок в глазу.
– Приблизительно так. Нушно держать ключик…
Ульяна попробовала – получилось. Генрих кивал одобрительно, как будто ему нравилась перекошенная и покрасневшая от напряжения физиономия девочки.
– Это есть нишего не поделайт, потому што иначе вы нишего не увидеть…
И, схватив Ульяну за руку, Генрих потащил ее вверх по склону. Он раздвинул ногой высокую траву, и открылась небольшая дверца из какого-то светлого, очень прочного на вид материала. Генрих деликатно постучал по ней носком твердой туфли. Изнутри вдруг заскрежетало, затем дверь медленно отворилась внутрь, и явилась лесенка. Дубовые ступеньки уводили вниз, внутрь горы.
Ульяна храбро ступила на первую, и тотчас чьи-то крепкие руки подхватили ее под локти, а голоса невидимых карликов заговорили по-немецки, очень быстро и весело. «Пряные голоса, – подумала она. – Как будто они все время едят корицу. Вот это волшебно!»
И ей ужасно захотелось пряников или ванильного пирога.
Кругом, в темноте, что-то тихонько стучало и жужжало. Потом вдоль стен быстро пробежали голубоватые огоньки, и осветилось небольшое, тесно заставленное помещение. Длинный ряд ламп тянулся вдоль стен и уходил в глубь горы.
Ульяна увидела, что стоит на самой последней ступеньке. Дальше начинается пол, выложенный пестрыми, черно-белыми плитками. Все четверо невидимых карликов Часовной горы стояли рядом с ней и приветливо улыбались: Генрих – открыто, красиво, Фридрих – во весь рот, чуть дурашливо, Ульрих – уголком рта, кривовато, а Цирлих – не разжимая губ, сдержанно.
Они все были очень разные. Фридрих был моложе остальных и носил джинсы и футболку, а Цирлих – с седой бородкой, в бархатной домашней куртке. Ульрих был явным интеллектуалом, только Ульяна, в силу своего возраста, этого не понимала, и он просто нравился ей таким, как она его видела, – в ужасном ярко-фиолетовом пиджаке с искрой и с искусственной розой из листового золота в петличке.
– Я Ульяна, – представилась девочка. – Я вас вижу.
Они торжественно пожали ей руку и повели показывать свои владения внутри Часовной горы.
В самой глубине помещался механизм, приводящий в действие стрелки. Раньше такие механизмы были по-настоящему механические, с колесами и шестеренками, и пожилой Цирлих помнил их очень хорошо, а Фридрих не помнил уже совершенно. Для того, чтобы карлики чувствовали себя уютно, швейцарские мастера-часовщики, их коллеги, установили возле стены несколько шестеренок, и те вращались с легким поскрипыванием, но и эти шестеренки, как и сами часы, приводились в действие электрическими батареями.
Когда настанет зима, часы будут спать, объяснили Ульяне. Цветочную клумбу и стрелки закроют специальным деревянным ящиком. Петербург – поразительный в этом отношении город, здесь многие чудесные вещи впадают в зимнюю спячку: например, статуи, фонтаны и даже некоторые музеи.
Заснет и часовой механизм. Погаснут огоньки батареи. У карликов Часовной горы настанет спокойное время: они будут перебирать механизм, производить профилактику, проверять разные узлы и детали, все смазывать и вообще заниматься чудесной мелкой работой. Сейчас нет возможности посвятить себя этому, слишком много хлопот.
– А где вы живете? – спросила Ульяна, перетрогав под ревнивыми взглядами хозяев все лампочки и разные круглые детальки. Особенно некоторые вызывали у нее желание отковырять их со стенда и утащить, чтобы потом разобрать на досуге и поглядеть – что там внутри.
Должно быть, Цирлих как наиболее опытный из всех догадался о том, какие желания бродят в голове их гостьи, потому что охотно согласился показать ей жилые помещения и таким образом утащить девочку подальше от соблазнительных предметов.
Каждый карлик занимал собственную крохотную комнатку. Потолки у этих комнат были скошенными, поскольку повторяли пологую форму горы, и от этого помещения казались еще более уютными. В самой низкой части комнаты находилась металлическая кровать, застеленная тяжелым стеганым одеялом. На стене, под изогнутой лампой, висели гравюры, изображающие Вильгельма Телля и виды озер в швейцарских горах. На полках стояли крохотные книжки, только у Фридриха имелся компьютер, а книг не было вовсе.
Ульяна с интересом все пересмотрела и перетрогала, а потом сказала:
– Какие книжки-малышки! У нас дома тоже есть, разные стихи, только они на русском.
Ей хотелось расспросить своих новых друзей обо всем. Например, не скучно ли им здесь, где у них совсем нет знакомых? Наверное, трудно уехать из дома и поселиться где-то в совершенно незнакомом месте! Ульяна даже представить себе не могла, чтобы ей пришлось жить не возле Александровского парка и вообще не в Петербурге.
Ей было трудно выразить словами все то, что она чувствовала, и потому она просто сказала:
– Я буду с вами дружить.
Фридрих протянул руку куда-то вверх и потянул за шнур. Из-под потолка упала и повисла, почти касаясь макушки Ульяны, большая люстра. Фридрих дернул за второй шнур, свисавший с самой люстры, и вспыхнул свет. Ульяна увидела, что стоит возле круглого стола с очень толстыми, как бы пузатыми, ножками. На скатерти уже расставлены чашки из тонкого фарфора, разрисованные всякими пастушками и овечками – явно старинными. Но какао помещался внутри очень странного сосуда, имевшего сходство с чем-то таким, что показывают в кино про полеты в космос.
– Весьма полезный изобретений, – объяснил Генрих. – Герметичный. Какао не остывайт.
Девочку усадили и стали наперебой угощать крохотными печеньями и шоколадками.
Перемазавшись основательно и тем, и другим, Ульяна сказала:
– Меня, наверное, мама ищет.
Тут все четверо карликов глянули на часы, моргавшие далеко в глубине помещения, уходящего под уклон в гору, и Генрих сказал:
– Ну, нет. Прошель всего пять минут.
«Конечно, – подумала Ульяна. – Раз они карлики, то у них и время должно быть маленькое…»
Она потянулась за новой чашкой какао, и тут ключик выпал из ее глаза.
Она сразу оказалась в полной темноте, и ей стало трудно дышать. Ульяна перепугалась до смерти и захотела крикнуть, но не смогла. Она ничего не слышала и не чувствовала – до тех пор, пока сильные, быстрые руки не вправили ключик обратно, да так ловко и сноровисто, что сомнений быть не могло: так умеют действовать только прирожденные швейцарские часовщики.
– Ой, – сказала Ульяна и заплакала.
Цирлих взял ее за руку и повел наверх. Открывая дверь, он провел по ее щеке ладошкой и погрозил ей пальцем, а потом скрылся. Ульяна уселась на траве. Мама спокойно сидела на лавочке с книгой. Вот она нашла дочь глазами, кивнула ей и снова принялась читать.
Ульяна перевела дыхание. Все, кажется, в порядке.
Несколько дней Ульяна ни о чем не могла думать, кроме своих новых друзей. Она сделалась невероятно молчаливой, и мама несколько раз измеряла ей температуру, чтобы проверить, не больна ли дочь. Обычно девочка болтала без умолку.
Как назло, зарядили дожди. Мама говорила, что «лето выключили и неизвестно, когда включат», – приходилось сидеть дома. Ульяна собирала подарки для карликов. Она стянула с полки книжку миниатюр «Камеи Государственного Эрмитажа» – там, по крайней мере, красивые картинки. Собрала пластмассовую кукольную посуду, которой очень дорожила – из-за изображения Барби на чашечках. И вдобавок – свой любимый батистовый носовой платок, в который мама запрещала сморкаться, потому что он «для красоты».
Все это она уложила в обувную коробку и еще потратила полдня на изоготовление подарочного банта.
Наконец настал солнечный день, и мама согласилась на прогулку. Ульяна засунула свой подарок в пакет и дала клятвенное обещание, что потащит свои игрушки самостоятельно. И действительно, всю дорогу до Часовной горы она волокла этот пакет, хотя он то и дело стукал ее по ноге. Мама безжалостно отказывалась помогать ей и что-то говорила об ответственности за собственные решения.
Зато внутри горы девочка была полностью вознаграждена. Карлики обступили ее, как старую знакомую. Цирлих был закутан в плед и сипел трубкой. Генрих пояснил:
– У нас проблем с табак.
– Я могу собрать окурки, – мужественно предложила Ульяна.
Генрих перевел ее слова остальным, и они дружно замотали головами.
– Мы не можем просить барышня о таком деле, – объявил Генрих. – Это невозмошно. К тому ше трубка не курится такой табак. Возмошно, есть реальность передайт клюшик какой-нибудь молодой человек… Ты иметь старший брат?
– Нет, – сказала Ульяна. – И вообще, я не хочу отдавать мой ключик.
– На время, – пояснил Генрих. И показал пальцем на часовой механизм. – На короткий время.
– Большие ничего не понимают, – сказала Ульяна. – Они ничему не поверят. Я могу отправить ваше письмо в Швейцарию. Мама согласится помочь. Пусть вам пришлют оттуда.
– Мы пыталься купить, но нас не видьят, – сказал Генрих печально.
Ульяна сказала:
– А я вам принесла подарок!
Они спустили с потолка большую люстру, поставили на стол коробку с криво приклеенным бантом и сняли крышку.
Некоторое время они переговаривались, затем Генрих решительным тоном обратился к Ульяне:
– Мы не мошем принимать такой дорогой подарок!
В глубине души Ульяна была рада, потому что вдруг ей стало ужасно жаль чашечек с изображением куклы Барби. Но она, как и положено, нахмурилась и сказала:
– Возьмите хотя бы платок и книжку! Там очень красивые картинки. Кстати, раз вас никто не видит, вы можете сходить в музей. Мама говорит – там разные сокровища. И много часов.
Карлики переглянулись. Фридрих смешливо двигал бровями и все время порывался что-то сказать, но Цирлих решительно его останавливал.
Ульяна выложила на стол книжку и платок, а чашки сунула обратно в коробку.
– Ну, я пошла, – сказала она. – Увидимся завтра!
И выбежала наверх поскорее, пока ее не задержали.
Настроение у нее было странным. Ей было и приятно, и как-то не по себе. С одной стороны, конечно, хорошо, что им не понадобились чашки… С другой, мама говорит, нехорошо уносить свои подарки обратно…
В этот день Ульяна познакомилась с одним мальчиком, чуть младше, чем она сама, и они вместе ходили смотреть на медвежонка и даже гладили его. На ощупь медвежонок был сальный и неприятный – не то что собака или кошка. Он глуховато рычал и все время обхватывал лапами ствол дерева – пытался забраться наверх. Хозяин держал его на поводке.
А вечером обнаружилось, что Ульяна потеряла свой волшебный ключик.
Она перерыла все свои вещи, перетряхнула карманы, проверила коробку и пакет, в котором носила подарки, – в общем, все, но ничего не обнаружила. Ключик, видимо, выпал, когда она бегала по Часовной горе. А может быть – когда гладила медвежонка.
Ульяна заснула в тревоге. Но и на следующий день ключик не отыскался. А еще через день мама наконец увезла Ульяну в деревню, и наступило совершенно другое лето.
Она вернулась в город в конце августа. В Александровском парке уже разложились «школьные базары», и повсюду продавались тетрадки, линейки и прочие чудесные вещи. Музыка, доносившася из открытых кафе, звучала совершенно по-осеннему, и возле входа в метро продавали осенние цветы – астры и гладиолусы.
В самом начале лета Ульяна немного скучала по карликам из Часовной горы, но потом случилось столько разных событий, что четверо невидимых швейцарских часовщиков постепенно почти совсем изгладились из ее памяти. Она важно ступала мимо прилавков, разглядывала разные картинки на обложках школьных дневников и рылась в пестрых ворохах карандашей, выискивая какой-нибудь покрасивее.
Механические игрушки по-прежнему путались под ногами, и Ульяна бережно перешагивала через них, если они оказывались у нее на пути.
Мама сказала:
– Какая ты у меня большая!
Ульяна была с ней согласна. Ей нравилось быть большой. За лето она хорошо подросла и разрумянилась.
Она заново узнавала Александровский парк. Многие цветы выгорели и поблекли за те два жарких месяца, что отпущены Петербургу в качестве летних. Листья стояли пыльные и ждали времени постареть и упасть. Лето как будто утомилось – слишком уж большие усилия приходилось ему прикладывать, чтобы удержаться здесь, на шестидесятой широте, – и теперь вот-вот готово было сдаться.
– Ваш рост – пятьдесят сантиметров! – раздался механический голос совсем рядом. – Ваш вес – двадцать килограммов! Вы немножко слишком худой! Обратите внимание на питание!
– Кто теперь взвешивается? – спросила Ульяна маму. – Как ты думаешь?
– Там никого нет, – сказала мама. – Это просто реклама, Кика. Чтобы мы тоже пошли и взвесились.
– Так давай взвесимся, – сказала Ульяна. – Ну мама! Мне хочется! Ты же сама говоришь, что я выросла.
– Ладно, – сказала мама.
У нее был удивленный вид.
Ульяна спросила:
– А почему ты удивляешься?
– Потому что ты раньше никогда этого не хотела.
– Ну, – сказала Ульяна, но продолжать не стала.
Она сняла на коврике обувь и встала на весы. Сверху плавно опустился измеритель роста, затем внутри весов щелкнуло. В этот момент кто-то незримый проговорил еле слышно:
– Привет, Кика…
А затем, заглушая этот шепот, зазвучал механический голос – на весь парк:
– Ваш рост – сто двенадцать сантиметров. Ваш вес…
Невидимка тихо тронул девочку за локоть, другая рука коснулась ее пальцев. Она явственно почувствовала, как бородка щекочет ей ухо.
– Здравствуй, Ульяна…
– Здравствуй, Кика…
– Ты не есть кикимор, ты гораздо лучший…
– Мы искать ключик… Мы его еще не найти…
– Мы делать другой ключик… Мы посылать запрос в Швайц…
– Ай! – сказала Ульяна, подпрыгивая на весах. – Щекотно!
– Вы немножко слишком худой, – бесстрастно сообщил механический голос.
– Я так и знала, – сказала мама. – Шкилетина. Слезай с весов. Теперь весь парк знает, что я морила тебя голодом.
Ульяна спустилась на коврик и обулась. Невидимые карлики уже ушли, но у девочки до сих пор бегали щекотки по бокам и ладоням. Она улыбалась и ежилась.
