Текст книги "Тиана. Год Седой крысы (СИ)"

Автор книги: Елена Гуйда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

На то я только улыбнулась грустно, да, подхватив свой узелок, вышла навстречу денмаркийскому отряду.

Глянула, отыскивая главного, да к нему и пошла.

– Здрав будь, воевода. – сказала я, глядя на него снизу. – Ты бы не спускал псов своих, а при себе держал.

Кивнула я на воев, что уже по домам разбрелись, где пустующим, а где и нет. Там то кричал кто, то плакал просился. Я же губу закусила. Да все с воеводы глаз не сводила.

Был он видным мужиком, чернявым, да с темными очами. Нос ровный, да брови вразлет. А верхом на коне мне огромным казался, потому и не могла от страха избавиться, и голос не последнем слове таки сорвался.

Отряд его меня заметив, заржал, похуже лошадей, да начал шуточки отпускать такие, что не трясись я так, то покраснела бы как девица на выданье, а то и побелела. Да вместо того, ждала, когда на меня воевода внимание обратит. Он и обратил. Сперва, брови удивленно поднял, а после нахмурился, да людям своим махнул, чтоб умолкли, да притихли. Люд же из городка нашего, как крысы разбегался, и скоро остались только мать моя, Дайко и Ливка. Мальцов спрятали где-то, а сами ко мне вышли. Заступиться хотели.

– Неужто, повезло мне в этой глуши колдовку встретить? – улыбнулся вой. – За такую удачу меня княжич золотом осыплет.

Отряд его загудел, как зверь сытый, предчувствуя награду.

– Осыплет-то, осыплет, – сказала я на то, – если ты меня живой довезешь. Знаю я, что княжича боишься, как огня, потому, как молод он, да горяч, а потому и на расправу скор. Ты же за то, что меня потеряешь по дороге, головы лишишься, а не золота получишь.

– Проклясть меня хочешь, колдовка? – прорычал он, склоняясь, и последнее слово выплюнул, как кислое пиво.

– Договорится хочу. – ответила я, в глаза ему глядя. – Я с тобой по доброй воле пойду, и подскажу, как княжичу твоему в Алларийской земле голову не сложить, – мать на то за спиной моей ахнула, и Ливка завыла. Но на то я уже не обращала внимания. – А ты за то, заберешь воинов своих и уедешь, ничего здесь не порушив. И учти, пообещаете назад не возвращаться и слово нарушите, о том узнаю и прокляну тебя, сыновей твоих обоих, да дочку малую. И всех то касается, – сказала я к притихшим воинам оборачиваясь. – И не просто прокляну, а посмертным проклятьем, которое ни один колдун не снимет.

То что проклясть так сумею, и сама не верила, но говорила уверенно, так что поверил мне воевода и, хоть и нахмурившись, кивнул.

– Могу от тебя и сам избавиться, чтоб потом проблем не было.

– Можешь. Но вои во хмелю страх языкатые…

Он опять нахмурился.

– Давай свой узел, – сказал руку протягивая. – И сама влезай. Со мной поедешь.

– Дай хоть с родителями проститься, – сказала, узел свой подавая.

На то он только рукой махнул.

Я обняла мать застывшую, как столб каменный с лицом вмиг постаревшим и посеревшим, и голосящую Ливку.

К Дайко прижалась и прошептала:

– Ты…отец, – казалось правильно хоть раз его так назвать, зная, что не увижу больше. – мать береги. Тяжко ей придется. А Лидко скажете, что сгинула. Могилу на погосте насыплешь, пока в городе никого нет. И себя береги, ты мне хорошим отцом стал. Лучшего боги дать не могли.

– Ох, Крыска, – сказал, меня к груди прижав, – Что ж, ты так…

Но я уже отпрянула, слезы вытирая, и ушла не оборачиваясь. И так и уехала, оставляя за спиной всю свою жизнь.

И не обернулась ни на плач надрывный Ливкин, ни на крик почти звериный, матери моей, да только в луку седла вцепилась сильнее, что и пальцы побелели. И слезы глотала, всхлипывая.

С темнотой мы на поляну съехали с наезженной дороги. Холод был такой, что чудилось, и душу выморозит. Да мне то все равно было. Я как кукла стала деревянная, которую Лидко из чурки вырезал. И кабы не тоска, сердце разрывавшая, засомневалась бы, что и жива вообще.

Вои же на ночлег становились, на меня с опаской оглядываясь. Из ели веток нарезали, дров собрали, скоро и костер заплясал весело по дровам, и похлебкой запахло. Мне же казалось, что сон дурной вижу, а плошку с супом наваристым, чудилось, змеями и червями набрали. Но ела, знала, что силы нужны будут.

– Звать то тебя как? – спросил воевода, рядом на корточки присаживаясь.

– Кристианой, мать назвала. – сказала я прожевывая черствый хлеб.

– Значит не показалась мне кровь в тебе таххарийская… Скажи, колдовка, что мне от судьбы ждать-то.

Я вздохнула и плошку пустую отставила. Сама же повернулась, в глаза ему заглянула.

– Ты правильный выбор сделал, меня с собой забрав, да к словам моим прислушавшись. Княжич и правда тебя за то возвысит. Да только по тонкому льду ты ходить будешь, шаг неверный сделаешь и под воду уйдешь. А чтоб не случилось того с тобой, оставь девку княжича. Она все равно не по тебе. Сам же к жене и детям тогда вернешься, да еще и не последнее слово при князе говорить будешь.

На том я глаза опустила, чтоб не видеть, как он лицом побелел, да как челюсти сжал, что зубы затрещали.

Но скоро в руки себя взял, и сказал:

– Меня Ольвен зовут. Если чего надо не молчи, говори.

На то я только вздохнула, да кивнула.

К обеду следующего дня мы в стан денмаркских воинов въехали. Они как меня увидели, так и загалдели, как галки, да только Ольвен уже наученный был, цыкнул на них и прямо к княжича шатру привел.

Пахло там потом и дымом. А еще сталью, кровью омытой. Потому, едва за мной полог закрылся, как голова кругом пошла, и тошнота к горлу подступила. Ольвен то заметил да все равно едва подхватить успел, когда на землю оседать начала.

– Ну что? – пробасил нетерпеливый голос над головой.

– А я что лекарь? – ответил второй.

– Так где лекарь-то? – снова первый гаркнул так, что у меня перед глазами цветные круги заплясали.

– Не надо мне лекаря, – просипела я. – Переволновалась просто.

И встать попробовала, да только то не сразу у меня вышло.

– Лежи уже, – сказал тот, кто лекаря звал. – А еще колдовка.

– Так что, если колдовка, так и не человек уже? – сказала я, все таки поднявшись.

То что передо мной княжич был, поняла бы и не будь колдовкой. По гордо голове вскинутой, с едва пробившимся пухом на щеках. По подбородку, упрямому, по глазам серым, внимательным. Да по вышивке на груди с орлом, крылья раскинувшим.

– Что ж, если очухалась, тогда и поговорим, – сказал он, прищурившись.

Я же по сторонам огляделась. Хоть и темно тут было, а видно, что не привык княжич к роскоши. И лишнего ничего не было. Только душно стало еще больше, от того, что людей набилось, что дыхнуть нечем.

– Поговорим, княжич, да только, скажи, чтобы нас с тобой вдвоем оставили, а то и дышать здесь трудно.

На то он только застыл, не на долго, да уверенно спровадил всех почти, оставив при себе, разве что одного воя. Седого, почти как я, да только седина та не от дара была, а годами нажитая. В нем я опознала человека, что правду ото лжи отличить может.

– Велэй останется, – сказал княжич, – Так зачем пришла, да еще и по доброй воле, колдовка Кристиана?

А в голосе недоверия столько на издевки, что ими море залить можно от края до края. И смотрит настороженно, словно в горло брошусь ему, как зверь лютый. Озлило меня то, потому и окрысилсь:

– Разве не сказал тебе вой твой? Я свою жизнь, выменяла на жизнь людей в городе.

– Сказал. Да только то от тебя услышать хотел, – и на Велэя покосился.

Тот же кивнул, подтверждая, что правду говорю. Княжич на то хмыкнул.

– И в чем же служба твоя будет? – усмехнулся княжич, – Ты только учти, постель мне есть кому греть, и ты целого города не стоишь.

Я только привычно вздохнула, да подняла глаза ртутные в его серые вглядываясь.

– Ты княжич, не потому пошел в поход на Аллирию, что слышал, будто все войска наш князь к таххарийской границе стянул. Хоть о том своему отцу и доказывал. Тебя грызет, что он тебя еще юнцом считает, да ни во что не ставит совсем. Вот и решил ты доказать, чего стоит молодая кровь. Да только если так на север пойдешь, и славы тебе не будет, и голову сложишь.

Я вздохнула, слыша, как задышал часто.

– А если славы хочешь, да чтоб отец с твоим словом считаться стал, на юг иди. Там ты легко победы добьешься. Они тебе сами в руки падать станут, как яблоки спелые.

– Откуда ты то взяла? – спросил он.

– Видела я. Жизнь твоя и твоих людей зависит от того, послушаешь меня или нет.

С теми словами голову опустила и украдкой на Велэя глянула. Он же не кивнул княжичу, а сказал.

– Правду сказала, всю до слова, – сказал, и в голосе его я опознала второго, что надо мной хлопотал, когда сознание меня покинуло.

Княжич же задумчиво по колену забарабанил, словно и не зная, верить мне, или нет.

А потом крикнул так, что сжалась я вся.

– Альвар! Сюда иди.

Да когда Альвар этот в шатер вошел, я и похолодела вся. Так вроде обычным был. Невысокий, волосы коротко острижены русые, коренастый. Да только глаза его золотом светились, будто у зверя дикого. Я же поняла, что не вижу ни прошлого его, ни грядущего. Словно и нет этого человека совсем. Даже вперед подалась, стараясь разглядеть, то что видеть привыкла. Он же обернулся ко мне, застыл на миг, и губы в презрительной усмешке скривил, как помоями облил. Мне аж утереться захотелось.

– Так эта соплячка и есть та колдовка, что Ольвен привез?

Я на то даже обидеться хотела, да только чувствовала, что ему до обид моих дела не больше, чем до червя под землей ползущего. Потому и смолчала, обиду свою спрятав подальше.

– Соплячка, не соплячка, а теперь за нее ты отвечаешь головой.

Я ж услышала, как засопел он зло, почувствовала, как зыркнул на меня так, что если бы смог на месте всю испепелил. Но сказал другое:

– Как скажешь княжич, – и меня за руку цапнул так, что слезы из глаз брызнули, да потащил за собой из княжича шатра.

Я так и не поняла, чего так разозлился этот Альвар. Так и плелась, как на аркане за ним, под шуточки та хохот воев. Та только стоило ему рыкнуть на них, как притихли, да настороженно уже глядели. Меня в шатер втолкнул, бросив скупое «Сторожи!», да и ушел. Я же едва подалась за ним, как за спиной рык глухой послышался. От него похолодела вся, обернулась, да разглядела в полутьме два глаза янтарных, да пасть ощериную.

– Будет тебе, – сказала я, страх свой стараясь скрыть. – Не злись. Не пойду никуда.

Сама же по шатру прошла, на ногах негнущихся, да опустилась на тюфяк, прямо на земле расстеленный.

– Ты не думай, что бежать хотела, – заговорила я с темнотой, – Знаю, что назад дороги уже нет. Или думаешь, не заметила, как храмовник наш мне в след знак, обратную дорогу затворяющий, чертил? – вздохнула тяжко. – Ты не думай, что жалею. Просто тоскно мне, да млосно.

На то зверь рыкнул глухо. Я же глаза прикрыла, в колени поджатые головой уткнувшись. Знала, что по моему слову Дайко все сделает. Не посмеет от колдовкиных слов отмахнутся, да и так… и матери будет, где оплакать меня. И Ливке. И Лидко, когда вернется. А больше, наверное, и не вспомнит о Крысе Седой никто.

Альвар вернулся, когда я уже задремать успела.

– На, ешь, – сказал, плошку с кашей из ячменя толченого протягивая.

Я же взяла молча. Пресная была. Масла бы к ней, или сала с луком, но ела, зная, что не будет никому дела до слов моих. Когда ж опустела она, сторож мой забрал молча, даже на мое «Спасибо!» не оглянулся, и опять ушел. Правда, на этот раз скоро вернулся. Принес мне шкуру овчинную, на тюфяк бросил, да скомандовал, чтоб спать ложилась. Сам же просто на земле устроился.

Я ж не спорила. Сжалась, под шкурой, слишком для меня короткой, да в сон провалилась.

А снился мне Лидко мой. Сидел у костра с алларийскими воями, смеялся, песни пел. А я смотрела, пошевелиться не могла, только всхлипывала тихонько, глаз не в силах оторвать. Старалась каждую черточку на лице запомнить. И все дрожала, толи от холода, толи от слабости.

Поутру когда глаза открыла, сначала подумала, что привиделось мне, что к волчьему боку прижимаюсь, за серую шерсть цепляясь. А поняв, поднялась, по голове погладила уверенно:

– Пожалел меня? И на том спасибо.

Мне на то только рыкнули тихо.

Глава 6

Военный совет долго проходил. Одни говорили, что есть в моих словах истина, другие, что колдовка от города своего просто отвадить захотела, а потому и веры мне нет.

Я же знала, что по моему слову будет. Княжич уже сам решил так. А воевод слушает, скорее чтобы не сомневались, что слово их для молодого княжича важно.

Вечером второго дня меня в шатер княжича привели.

– Что ж, колдовка, решил я, что на юг пойдем. – сказал княжич. – А тебя позвал, чтоб сказать, если удумала чего, тебя же и заставлю ответ держать.

На то я только плечами пожала.

– Не боишься? – подался он вперед.

– Чего боятся? Я знаю, что говорю, княжич, и от слов своих не отказываюсь.

На то он только выровнялся и велел меня увести.

А на выходе столкнулась я с девкой княжича. Она как раз входила, когда меня Альвар, в спину подталкивая, выводил. Хороша, что сказать. Высокая, что мне голову задрать пришлось, косы и глаза черные, а кожа белая, рот алый пухлый, нос маленький. В мужские одежды одета, да с ножом длинным охотничьим на поясе. Хороша. Да только мне эта красота лихой показалась. И чудилось, что от нее кровью тянет.

– Это еще кто? – спросила она красивым грудным голосом, а в глазах злой огонек зажегся.

– У княжича Сельфа спросишь, Вельвена. – сказал Альвар спокойно, я же на то только зубами скрипнула.

Может же, как человек нормальный говорить, чего тогда на меня зверем рычит?

– Спрошу, Альвар, не сомневайся. – зашипела на то полюбовница княжичева и в шатре и скрылась.

– Идем уже. Чего стоишь? – сказал, меня под руку беря. – Теперь она его надолго займет.

Что мне на то говорить нужно было, не знаю. Потому и шла молча.

Вместе с решением своим, княжич Сельф всем велел наказ его донести, что колдовка Кристиана, теперь под его защитой и если кто меня тронет, тем ему обиду учинит и отвечать перед ним же и будет.

Потому на следующий день мне по улице разрешили погулять, да воздухом подышать. После душных шатров, когда и небо видела только когда из одного в другой, как скотину домашнюю гоняли, даже стан военный милым был. Потому и стояла, вдыхая полной грудью запах и костров, и перегара, и конского навоза. Люб был даже ветер зимний злой, да снег густой, как стена. И даже на косивших на меня настороженно воев, готовящихся с места сняться, не глядела. Что мне было до их хмурых поглядов? Не убудет. И не было дела до, сопевшего рядом, Альвара. Да только рассеянно трепала по голове волка его, что Бураном звался. Он и правда, как буран был. Особенно то ясно становилось, когда рык его с горла звериного вырывался. Да только не боялась его больше. Сама не знаю, когда и как бояться перестала.

– Ты, дочка так бы не стояла на ветру. Продует еще, – сказал подходящий к нам Велэй.

При свете дневном он мне еще старше показался. Лицо обветренное, да полущевшееся, глубокими морщинами испещрено, глаза внимательные. А только добрые были глаза те. Потому и улыбнулась ему и сказала, что не холодно, а хорошо, после духоты-то. Он же только хмыкнул на мои слова.

– Ты Альвар иди, я пригляжу за колдовкой. У тебя ж и свои дела есть.

Тот же нахмурил брови, губы поджал. Но после кивнул и без слов ушел, хлопком по ноге волка подзывая.

Я от облегченного вздоха сдержать не смогла.

– Обижает что ли? – спросил Велэй.

– Нет, что ты. Просто пугает, больше зверя своего.

– Это да. Не ты одна его опасаешься.

– И ты?

– Я нет. Давно его знаю. Еще когда он колдуном был. Сильным колдуном. Ученым. Он когда дар потерявши, хмурый стал, да нелюдимый, а все же знаю, что не плохой он. Что человек, что воин. И княжич его за то ценит.

Я же нахмурилась. Если Альвар колдуном был, да дар свой утратил, не потому ли я теперь и жизни его не вижу. О том и спросила.

– И потому. Колдун, дара лишившись, для мира умирает будто. А еще потому что жизнь и судьба колдунов и колдовок одним богам подвластна. Они и распоряжаются ею.

Только хотела спросить, как сталось, что колдуном перестал он быть, да не успела.

– Так значит таххарийская колдовка? – толи спросила, толи мурлыкнула, как кошка сытая, девица, что Альвар Вельвеной назвал. – Может, и мне чего скажешь?

Мне же на нее и смотреть не хотелось. Надо ж так, чтоб боги в такое красивое тело, гнилую напрочь душу поместили. И так не только я думала. Заметила, как нахмурился Велэй, как потяжелел его взгляд. Потому и не стала даже оборачиваться на голос ее.

– Не стану я тебе говорить ничего.

– Что ж так? Зазналась может, когда княжич тебя под свою защиту взял? Так ты смотри, он человек такой, сегодня пестует, а завтра и пинка даст.

– Я то и без тебя знаю, – сказала спокойно, все же обернувшись. – И так же знаю, что и ты боишься, как бы не прогнал тебя. Не княжич тебе нужен, а власть его. Потому и говорить ничего не хотела. Что бы ни сказала – от пути выбранного не отступишься. А о погибели говорить не люблю.

Она же побелела вся, да красными пятнами пошла. Уже рот открыла, чтоб сказать гадость какую. Я даже глаза прикрыла, чтобы злобы ее не видеть.

– Ах ты дрянь, – взвизгнула она да шаг ко мне сделала. – Я тебя…

– Ты Вельвена ее и пальцем не тронешь. – сказал неведомо откуда появившийся Альвар, а волк его зарычал ощерившись. – А сейчас развернешься и пойдешь к княжичу, и на глаза мне больше не покажешься сегодня.

И вроде говорил спокойно, да только от слов его и голоса у меня волосы на голове зашевелились, а сердце сжалось, вот-вот готовое остановиться. А потом зашлось, как дурное.

– А ты Велэй, за колдовкой смотреть обещался, а сам… – меж тем продолжил он, уже и потеряв интерес к уходящей Вельвене.

– Так Кристиана-то и сама себя отстоять может.

– Может и может, а только твоя задача была следить, чтоб не приходилось ей этого делать.

С теми словами меня за руку взял и потащил, ступая широко. Чтоб злость его почувствовать, и дара колдовского не нужно было. Потому и перебирала ногами, молча плетясь следом. Молчала, когда в шатер меня втянул, да так и застыл дыхание переводя.

– Завтра с места снимемся, – сказал не оборачиваясь. – Если что тебе нужно, скажи – принесу.

Я же задумалась, нужно ли мне что?

– Ничего не надо, – уверенно сказала я. – Что мне пригодится может, с собой взяла, остальное же только тяготить будет.

Он покосился на мой узелок никчемный с двумя рубашками, но ничего не сказал.

– Ты ж не девка уже? Почти в полной силе колдовской, – спросил он, неожиданно развернувшись.

– Замужем я, – протянула руки, показывая брачные браслеты.

– Как же муж тебя отпустил тогда?

– Не отпускал, сама ушла. Не знает он, что домой вернувшись, меня не застанет уже.

А от слов своих все внутри оборвалось. Хоть и думала о том часто, хоть и знала, да только когда в голос сказала, словно перечеркнула жизнь свою прошлую. Потому и слезы на глаза навернулись.

– Не плач, – сказал он непривычно мягко, я же от того только всхлипнула. – Поход закончится – вернешься.

– Не вернусь я.

– А что ж тогда делать будешь?

На то только плечами пожала. О том после думать буду.

Глава 7

По утру же двинулись в путь.

Мне Сельф коня велел седлать. Красивый конь, гнедой, сытый, с ногами тонкими, гривой черной да нравом смирным. На меня же глазом косил, он не зная чего и ожидать.

Я же думала, как сказать, что за всю жизнь раз в седле сидела и то вместе с Ольвеном.

За меня и это Альвер решил, сказав, что пока под его опекой, в его седле и ехать буду.

Мне же от того только легче стало. С угрюмостью его я уже казалось свыклась, а вот к коню привыкать. Потому и ехала, по сторонам оглядываясь.

Княжич, от моих слов оживленный, все гарцевал на своем жеребце. Казалось, его бы воля бросил бы и людей своих и обоз, да погнал коня навстречу своим победам. Да только конных если бы погнал, пешие все равно плелись бы. Потому раздражался он и покрикивал, гоняя коня то в начало, то в самый хвост. И все выглядывал отряд, что вперед пустил. Только и это не могло умалить возбуждения и предвкушения их. Гомонили, перекрикивались, перешучивались и смеялись, то и дело.

Вельвена же ехала рядом с воеводой Ольвеном впереди нас. Что-то говорила ему, смеялась звонко. А мне слышалось, как под его ногами лед трещит. Я на то только губу закусила. Что ж сделаешь. Если человеку и самому его жизнь не дорога? А ничего. С теми мыслями постаралась отрешиться от всего и голову откинула на плечо попутчика своего, тяжело вздохнула.

– Дурак он. – сказал он, тихо.

– Потому что любит ее?

– Любовь хороша, когда человек собой остается и силы из той любви черпает. А если нет… Да и не любовь это вовсе.

К обеду привал не делали, так и грызли мясо вяленое и куском хлеба, запивая кислым вином. Я до этого ни разу такого напитка не пробовавши, охмелела совсем. Потому пришлось меня колдуну бывшему еще и придерживать, чтоб коню под копыта не свалилась.

А на ночлег стали, когда стемнело совсем. С обозом княжич три десятка людей оставил, остальные же разбились по лесу, только по свету костров понять и можно было где они есть.

Когда же шатер ему натянули, меня позвал.

– Есть тебе что мне сказать? – спросил, приглашая вечерю с ним разделить.

Я ж отказываться не стала. И утолив голод только, говорить начала. Княжич меня не торопил, понимая, что бабе в походе тяжко.

– Сказать есть что. Только сначала спрошу. Хочешь ты завоевать эту землю или же потом и править на ней? – спросила, отхлебывая горячий травяной отвар.

Он же на то сказал, не как воин, а как правитель:

– Я не простой вояка, Критиана, и прежде всего будущий князь. И хоть и греет меня манит слава воинская, а все же о благе государства думать должен.

– Тогда слушай меня. По ночи вернется твой отряд, скажет, что впереди город большой. Там почти мужиков и нет. – вздохнула я вспоминая свой родной город. – Защищать его и некому. Да все же стены вокруг него крепкие. Ты все равно его возьмешь. Так то и не победа будет, если с мечом туда придешь, а резня. А если сам поедешь, с тремя-четырьмя десятками воев, сговоришься по-доброму. Сами ворота откроют.

– Я погляжу, можно мне и не рассылать отряды в разведку, ты мне и так все сказать можешь. – хмыкнул Сельф.

– Могу, но только не веришь ты мне. Оно и понятно. Удивилась бы если бы по-другому было. Только в этот раз послушай меня, тогда и убедишься, что не лгу тебе.

С тем и покинула его, привычно отыскав Альвара. Он шатер ставить не стал, а просто ельника нарубил, да возле костра с остальными сидел. Я же села рядом, потрепала по голове Бурана, на огонь поглядела, стараясь понять, что княжич решит. А он не спешил, видно решив, что лучше разведчиков дождаться. Ну и пусть.

– Спать тебе пора. – сказал Альвар. – Здесь и ляжем.

– Угу. – не стала спорить я.

– Ночь холодной будет. Ляжешь между мной и Бураном, так теплее будет.

– Хорошо.

По стану все так друг к другу жались, чтобы тепло сберечь. В поход обычно по зиме не ходят, да только знала я, спешил княжич из-за того, что знал, князь наш Алларийский увел войско свое к таххарийской границе. И завернуть его не один день. А вот если вернется некстати…

Я же прижалась спиной к колдуну, Буран лег так, что руки в его мех густой запустила. И только согрелась под овчиной, в сон провалилась.

Утром же стало ясно, что княжич по моему слову сделает. Он мне о том не сказал, только разговоры и не нужны были.

– Со мной поедешь, – буркнул Сельф, отбирая три десятка лучших своих воинов.

– Поеду.

К вечеру мы добрались до городка. Он был хоть и большой, и стены крепкие его защищали. А только дышал он безнадежностью и упадком. И видно это было и в стенах облупленных, и решетках поржавевших. Я то только краем глаза отметила. Сама же чуть не валилась от усталости и холода. Трясло меня всю, голова разболелась. Мимо меня прошел и разговор княжича с местным градоправителем. И ужин, которым привечали отряд наш. А с темнотой я совсем слегла. Казалось, все тело то огнем обжигает, то ледяной водой обольют. То дрожала, сжавшись под одеялом, то металась. Да все чудилось голоса встревоженные княжича Сельфа и Велэра. Рык Бурана. И в бреду том сожалела, что не слышно Альвара. Да только мысль та в видениях тонула.

А виделась мне Крыса, да не просто пищала она в этот раз. Вокруг туман такой, как молоко, что и носа своего видно не было. И только Крысу он словно обтекал, расступался на ее дороге. А бежала она, все на меня оглядываясь. И шла я за ней уверенно ступая, нагнать старалась. Сама не заметила, как на бег перешла. И все одно догнать ее не могла. Так бежала, дороги не разбирая, что и не заметила, как туман рассеялся, а я на погосте оказалась. Деревья корявые вокруг, да холмы могил свежих и провалившихся уже.

– Зачем мы здесь? – спросила тихо, и самой голос свой оглушительно громким показался.

А она носом водит, велит смотреть. И от того, что увидела, дурно стало.

– Быть не может. – выдохнула одними губами.

На дереве, меж могил да камней надгробных детская колыбелька висела. Крыса же по стволу раскоряченного дерева черного пробежала, да в колыбель забралась. Только хвост лысый свесила. Да запищала. И почудилось, что не просто запищала, а колыбельную запела.

Я же всхлипнула, шаг сделала к ней, да остановилась.

Она же на то пискнула только. И тут до меня голос донесся, как издалека. Он меня по имени звал. Вернуться просил. И казался он знакомым, а понять кто зовет не могла. Но все ж развернулась, и к нему побежала. Только не к нему бежала, а от места того лихого.

Так и очнулась. Да только с тем и боль пришла. Тело все словно каленым железом жгли, горло болело, и дышать тяжело было.

Да так худо мне было, что не сразу и поняла, что возле меня Альвар сидит, голову свесив. Перед глазами все колыбелька детская на ветру качалась.

– Ты чего молчала, что в тяжести? – буркнул он.

Я ж всхлипнула:

– Сама не знала.

Он же кивнул сам себе, словно со своими мыслями соглашаясь. Отвар мне поднес к губам. Я пару глотков сделала и отвернулась.

– Дальше с нами не пойдешь. Тебе не о себе думать нужно. А мне на совести такого не нужно.

Я же глаза распахнула, не понимая, что говорит он.

– Живое дите. Но ты, Кристиана, если так дальше пойдет, на этом свете его не удержишь.

Я же вздохнула и расплакалась. Альвар же по голове погладил, успокоится велел и себе хуже не делать. Он с хозяйкой дома поговорит, пока поправлюсь здесь буду, а там и домой с торговым обозом вернусь. Я же только языком щелкнула на то:

– Не тебе то решать. Княжич после того как город взял меч с ножен не вынимая меня от себя не отпустит.

– Я уговорю.

– Не уговоришь. Разозлишь только. Ему до меня дела нет, а земли нужны. Я сама уйду, когда время придет.

На что он только рыкнул зло и вылетел дверью хлопнув.

Я же встать хотела, только Буран не дал. Влез в постель и лег на ноги поверх одеяла, что и не пошевелится. Хотела прикрикнуть, да он мне только глухим рыком ответил. Потому и махнула рукой, укуталась, да уснула, возле печи жаром дышащей.

– Ты что удумала? – рявкнул княжич Сельф дверь в дом чуть не вырвав.

Я на то только глазами хлопнула сонно.

– Думаешь на меня моих же воевод натравить?

– Не глупи княжич. – выступил из-за его спины Велэй. – Ей покой нужен…

– Уйди. – прорычал на то Сельф, сквозь зубы. – Уйди на пути не стой. А то и не посмотрю, что с пеленок меня пестовал.

Велэй же не отступил, а наоборот дорогу заступил меня спиной закрыв. Буран же на кровати ощерился, готовый хоть кому в горло вцепится.

– Оставь, дядька Велэй. – сказала я поднявшись на локтях. – Княжич позлится и по тому будет, а ты себе сам не простишь. А ты княжич, зря молнии мечешь. Не уйду я от тебя пока. А как уйти захочу, то и просится не стану и ты меня не найдешь.

– Ты…

– Я. И ты мне сейчас слово дашь, что вместо золота и серебра, оставишь за мной право на просьбу любую.

Сельф же на то ничего не сказал, вылетел, дверью хлопнул так, что чуть с петель не слетели.

– Ты не смотри, дочка, он молодой очень, потому и горячий.

– Что с Альваром? – прервала я его речь.

– Связать велел, да запереть и не выпускать. Пока не решит, что с ним делать.

– Дядька Велэй, пригляди, чтоб глупостей не наделал, пока с постели не встану. Он за меня просил. И не хочется мне, чтобы ему худо от того было.

Та то он кивнул только, пожелал здоровья и на ноги подняться скорее. С тем и вышел.

За неделю же я уже на ногах была, хоть и слаба. Альвара отпустили сразу же по утру, только злился он сильно на княжича. Сельф же на то и не смотрел вовсе, словно забыл, что случилось.

– Здрава будь, колдовка. – поздоровался молодой парень, подходя ближе.

– И ты будь при здоровье. Чего хочешь?

– Да спросить хотел, может тебе нужно чего? – замялся он.

Я же прищурилась. Видела его среди княжича дружины. Балагур молодой. Ливом звать. Так посмотришь, вроде и моих годов, а только чудится, будто на самом деле я уже старуха древняя. И так грустно стало. Что и вздох тяжкий сдержать не смогла. Потому отмахнулась от него.

– Не за тем пришел, чтобы мне помочь, а о своей судьбе спросить. – зло сказала я. – Так знай, никому о судьбе говорить не стану. Кому что написано, тот так и проживет.

Он же губы поджал да сказал тихо:

– Ты не сердись на меня, Кристиана, в бой идти мне еще.

– И что, если знать будешь, что голову сложишь, то меч бросишь и домой побежишь?

– Нет.

– Тогда иди и дурное в голову не бери.

Так и отрезала одним махом всех, кто хотел о судьбе своей у меня спросить. Потому как Лив о моей отповеди по всему стану раззвонил. А мне того и надо. Кому нужно и сама скажу, а как ходить начнут, только сердце рвать станут.

За теми мыслями и сидела на лавке во дворе, под солнышком зимним под лучи его холодные лицо подставляя.

– Ты не сиди на холодном, только хворь от тебя отогнали. – сказала мне хозяйка дома, в котором эти дни я и провела.

Была она уже старухой годами такими, что и счет им вести перестала. Но дряхлость ее только видимой была. Сама крепкая, даром, что уже к земле пригнуло, да при уме. И хоть и ворчала вроде злобно, а знала я, что так она заботу проявляет.

Потому встала послушно.

– Колдуну твоему я сказала, чтоб берег тебя, – продолжала она. – коль здоровых детей хотите. Ладно ты молода еще, а ему уже пора ума набраться.

Я на то только плечами пожала, не стала говорить, что не его ребенок это. Зачем, если уйду скоро? Да и не хотелось мне, чтобы думала обо мне плохо.

– Иди поешь, на столе уже стынет.

Я же идя в дом думала, как только весть о том, что понесла я расползется, все на нас с Альваром косится станут, да за спиной шептаться. И от того на душе тяжко стало. Думала, свыклась уже со злыми языками людскими. А нет…

Да только чувствовала, что не даст в обиду меня колдун.

Глава 8

Все и правда было так, как я сказала.

Легко давалось княжичу покорять земли. Правда и бои были, и несколько раз жестокие, в которых и денмаркийцев полегло. Да то только горячило кровь молодую. Земли завоеванные, он между воеводами делил. Хотел и мне деревню наделить, да я отказалась.