Текст книги "Тень императора (СИ)"
Автор книги: Елена Горелик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
...Времён Очакова и покоренья Крыма... :) Вторая часть дилогии "Пасынки"
Горелик Елена
Горелик Елена
Тень императора
Тень императора
«...Времён Очакова и покоренья Крыма»
Пролог.
Большая, помнившая крымский поход, штаб-офицерская палатка была сработана из плотной, добротной льняной ткани. Краска на столбах освежена, а растяжки и вовсе новые. Дело не в том, что у этой палатки отныне не хозяин, а хозяйка. Пётр Алексеевич, земля ему пухом, и сам не терпел даже малого изъяна в армейском порядке, и других приучил к тому же, даже жену и детей. Дело в том, что нынешняя хозяйка палатки довольно сильно отличалась от идеала высокородной дамы.
Женщина, заявившая, что способна сменить чёрное вдовье платье только на драгунский мундир, уж точно не может быть обыкновенной... императрицей.
Сейчас глубокая ночь, и палатку освещает один-единственный масляный светильничек. Она пуста, если не считать стола с лежащими на нём ландкартами и бумагами, да неподвижно сидевшей на складном походном стуле женщины, затянутой в тот самый, обещанный, драгунский мундир. Стул здесь один, и женщина встанет, когда пожалуют на совет господа офицеры. Пусть она императрица, но чин у неё солдатский. Не заслужила пока иного – здесь, в мире людей.
Женщина сидела молча. Она вспоминала, пребывая сейчас душою в прошлом, рядом с любимым человеком. Это была всего лишь тень минувшего, но, должно быть, только она и давала ей сейчас силы и не позволяла приблизиться иной тени, подозрительно похожей на смерть. Там, во дворце, занимаясь множеством дел, императрица не могла себе позволить расслабиться ни на минуту. Тем более, что господа европейские монархи, словно сговорившиеся родственники, дружно атаковали вдову плохо завуалированными требованиями оплатить долги покойного мужа. Не на ту нарвались. Пётр Алексеевич оставил не так уж и много долговых расписок, и Раннэиль знала их наперечёт – кому, сколько и когда платить. Во-вторых, часть требований были чистой воды вымогательством в расчёте на плохую альвийскую осведомлённость по части финансов и банальную женскую неопытность. Этих императрица-регентша отшила одним заявлением, сделанным послам. Словесно оно было изложено вполне учтиво, а по сути являлось предупреждением: мол, не считайте меня дурой. Словом, скучать было некогда. Военный поход тоже требовал многих сил и умений, но временами всё же Раннэиль бывала предоставлена самой себе.
И тогда к ней являлись тени прошлого.
Память у альвов превосходная, с воображением у урождённой княжны Дома Таннарил всё в порядке. Потому, вспоминая, она словно снова переживала те моменты, какие считала счастливыми. И почему-то почти все те моменты относились к последнему десятилетию её нечеловечески долгой жизни. Разве что воспоминания о младшем брате не относились к миру людей, но тоже согревали душу. Это помогало. Ненадолго, правда, но всё-таки не позволяло впасть в полнейшее отчаяние.
Правда, и борьбу с расползавшимся в душе смертным холодом выиграть она не могла. Скорее, получала небольшую отсрочку... Это действовало проклятие, намертво связавшее две души. Кто бы мог подумать, что в нём тоже нет магии...
Лёгкий, на грани слуха, шорох у входа. Это Лиа. Когда она рядом, не стоит опасаться удара в спину.
– Твои военачальники собираются, – тихо произнесла подруга-соратница.
– Все ли пришли? – спросила Раннэиль, будто проснувшись.
– Ждут кого-то.
– Как явятся все, приглашай сюда.
Штурму быть, это решено. И для согласования действий всех штурмовых колонн следовало провести совет. По старой альвийской привычке императрица-регентша не изнуряла генералов бесконечными совещаниями по любому поводу, ибо знала, что это самый верный способ загубить любую военную кампанию. К тому же, сегодня вечером наконец вернулись с рекогносцировки и альвы поручика Геллана, и запорожцы верного атамана Малашевича. Полученные ими сведения относительно укреплений Очакова и сил, какими располагал тамошний сераскир, неплохо дополняли друг друга. Вечером подтянулся обоз, осаждающие получили возможность встать нормальным лагерем и поесть не всухомятку. А уже под полночь прискакал калмык с вестью, что на реке выше по течению появились корабли.
То шла нарочно выстроенная для этой кампании Днепровская флотилия под командованием адмирала Наума Сенявина. Иными словами, крепость, коей турки "заткнули" устье Днепра и Днепро-Бугский лиман, будет атакована не только с суши. Но действовать нужно быстро, пока османы не спохватились и не перетащили часть пушек на стену, обращённую к воде.
Значит, штурму быть сегодня на рассвете. И знают о том всего двое: сама Раннэиль и фельдмаршал Миних, нарочно вызванный ею из Тавриды. Секретность – обоюдоострая штука. С одной стороны, доверяя наиболее важную информацию только наиболее верным, можно сохранить тайну от врагов. Но и своим приходится туго. Ох, и получился же сюрприз, когда от Кызыкермена русская армия пошла не привычной уже дорогой к Перекопу, а переправилась на левый берег и, оторвавшись от обозов, спешно выдвинулась к Очакову. Сей манёвр застал турок врасплох, но и солдаты ворчали: поди потащи на себе недельный запас провианта и шанцевый инструмент. Зато турки не успели послать нарочного в Бессарабию с вестью о внезапно нагрянувших гостях, и были вынуждены рассчитывать только на себя. Ну, или на чудо.
На чудеса, однако, небо в этом году было скуповато, притом, не делая различий ни по вероисповеданию, ни по форме ушей. Всего приходилось добиваться самим.
Дискуссия так увлекла взрослых, что они перестали замечать тихонько стоявшего в тени мальчика. Но юный император не выказывал никаких признаков недовольства. Более того, сразу же заявил: мол, вы совещайтесь, а я стану у вас учиться. Ему действительно было интересно, возраст пока не позволял осознать всей серьёзности момента. Раннэиль, пожалуй, была здесь единственной, кто ни на мгновение не забывал о сыне. И кто тихо радовался, что удалось избежать главной опасности под названием «Я царь, мне всё можно». Нянька, начавшая, было, внушать пятилетнему Петруше, что царевичу никто не указ, была изгнана с позором. Позже, в день своего семилетия, мальчишка решил уподобиться взрослым и выпить бокальчик вина. Узревший непотребство Пётр Алексеевич изловил сыночка и самолично его выпорол, попутно объясняя, за что. Наследник оказался понятливым, и поводов к порке более не давал. А в последнее время у всех без исключения невольно возникала мысль, что мальчик – осознанно, или нет – копирует отца. Тот и в преклонных летах не стеснялся учиться, если выпадала такая возможность.
Память Петруша имел по-альвийски крепкую, он запомнит всё, что услышит...
– ...Форштадт мы возьмём, дело нехитрое, а далее что? Там второй ров. Придётся фашины тащить под огнём со стен.
– Значит, артиллерии нашей следует на время штурма сосредоточить огонь на стенах и вражеских батареях, да и пехоте спать не резон. Вести огонь, не прекращая, покуда тайный ров не форсируем. А далее уж привычно – стены и ворота.
Результаты рекогносцировки не особенно радовали. Около двадцати тысяч гарнизона в Очакове, три линии укреплений, и чуть менее сотни пушек – серьёзная сила. Даже при соотношении три к одному в численности, как нынче, штурм обойдётся очень дорого. Правда, следует отметить, что к 1735 году русская артиллерия усилиями Петра сделалась лучшей в Европе. А поход нынче возглавила альвийская принцесса, поднаторевшая за тысячи лет как в благородной войне, так и в войне без правил. О последнем господа генералы почему-то частенько забывали.
– Очаков с лёту, по-казацки, не взять, – императрица взяла слово, и офицеры почтительно умолкли. – Штурму быть. Но, прежде вам, господа мои, следует знать ещё кое-что. Третьего дня были пойманы лазутчики из Очакова. Допросив их, я приказала поручику лейб-гвардии Геллану тайно отправить в крепость наших лазутчиков из числа его роты и из числа запорожцев, кои, переодевшись, за янычар сойти могут. Наблюдение извне показало, что в крепость они проникли удачно. Далее они имели приказ разведать подходы к арсеналу и затаиться до начала штурма... Полагаю, господа, вам не следует объяснять, что они сделают, как только поднимется стрельба.
– Если только, ваше императорское величество, Мустафа-паша не изловил их и не велел удавить потихоньку, чтоб мы и далее на них надеялись, – возразил мнительный Миних, вечно сомневавшийся в способностях окружающих.
– Это вы, Христофор Антонович, плохо турок знаете, – генерал Румянцев возразил уже ему, фельдмаршалу. – Поймали бы наших – давно б мы уже видели их головы на кольях. Любят они таково врагов устрашать.
– Верно, – кивнула Раннэиль. – Сведения запорожцев также подтверждают, что турки не склонны к сложным комбинациям в тайной войне, предпочитая действовать прямо и грубо. Из чего вовсе не следует, что нам будет легко. Однако помешать нашим разведчикам за стенами может только случай. Будем рассчитывать не только на милость божию, но и на их немалое умение. Итак, подведу итог нашего совета, господа. Сигналом к началу штурма послужит огонь прамов Днепровской флотилии, что сейчас скрытно подходят к стенам крепости. Сенявин известил, что приказ им получен. Ночь пасмурная, заметить раньше времени их не должны. Артиллерии вести огонь по батареям противника. Пехота выдвигается на исходные позиции, и с рассветрм четырьмя колоннами берёт форштадты. Каждый третий плутонг при том должен иметь на руках фашины для форсирования второго рва, прочие огнём прикрывают их. И только после взятия второй линии укреплений следует сосредоточить огонь артиллерии на крепости. Стрелять калёными ядрами, навесом. Пускай турки повоюют с пожарами. Таков план без учёта действий наших лазутчиков, мы не знаем точно, когда они смогут выполнить приказ. Но, когда бы ни выполнили, наша задача значительно облегчится.
Господа генералы переглянулись: о лазутчиках они извещены не были, будь она неладна, эта секретность. Но план императрицы имел шансы на успех. Каждый мысленно признал, что сам бы действовал аналогично.
– Драгунам же, – добавила Раннэиль после полуминутного молчания, – следует быть наготове. В любой момент турки могут совершить внезапный налёт, выскочив из любых выходов крепости. Задача конницы – не только отбить атаку, но и попытаться захватить ворота. Не получится – бог с ними, отступить. Получится – пехота пойдёт на подмогу... Ясна ли задача, господа мои?
– Яснее некуда, ваше величество, – проговорил Миних. – И пушки исправны, и зарядов к ним достаточно, и патронов у солдат полны сумки, и офицерам приказы сейчас передадут. Одного не хватает: ясной цели. Просто крепость взять? Так мало ли тех крепостей было и будет? Солдат должен знать, ради чего рискует жизнью.
– Пётр Алексеич, царствие ему небесное, слово напутственное говорил, – напомнил генерал Леонтьев. – И про отечество, и про долг, а под конец всегда добавлял: "А ещё там вино и бабы!" Ты уж прости, матушка.
– Сего мало, – альвийка слабо улыбнулась. – На вине и бабах далеко не уедешь. За то пускай в Европе воюют, а нам не пристало голову под пули подставлять ради будущей попойки. Иное следует сказать, и я знаю, что.
Она перехватила взгляд сына: мальчик цепко следил за каждым словом, за каждым жестом, и глядел хмуро. Ему тоже не нравилась матушкина склонность к войне, и этим своим взглядом словно напоминал: мол, нас у тебя трое теперь, а с Наташкой вовсе четверо. И не для того, мол, батюшка запрещал ей в драки ввязываться, чтоб она сложила голову в первой же кампании по его смерти. Раннэиль знала о долге перед детьми – и перед мальчишками, и перед трёхмесячной дочерью. Она обязана жить ради них.
Так и будет. Правда, чтобы выжить, не обязательно сидеть в палатке, пока идёт сражение.
Но сперва нужно взять Очаков, притом не затягивая осаду. И слово напутственное сказать, такое, чтобы солдаты точно знали, за что не стыдно помереть.
И это тоже будет. За час до рассвета.
За три часа до рассвета колонны уже изготовились к штурму, ожидая начала артиллерийского «концерта».
На небе – ни звёздочки, всё обложено облаками. Ветер шелестел в траве, и то был почти что единственный звук, слышимый Раннэиль: дисциплина в армии на высоте, сказано готовиться молча – ни шороха лишнего не издали. Только где-то пофыркивали лошади и изредка доносилось приглушённое позвякиванье.
Альвы отличались не только отменным слухом. Они почти неосознанно умели выбирать такие места, откуда их лучше всего услышат. Раннэиль, обходя одну из колонн, приметила хороший маленький холмик. Отсюда её голос без препятствий "скатится" вниз, к солдатам, но почти не будет слышен на турецких укреплениях. Очень хорошо. Именно то, что ей сейчас надобно.
Она встала в намеченном месте. Ночной ветерок шевелил распущенные в знак скорби волосы, казавшиеся во мглистых сумерках белыми.
– Братья мои, – она не слишком повысила голос, но солдаты её услышали. – Там Очаков, – рука взметнулась, указывая в сторону крепости, – эта язва на теле матери нашей, России. И ранее пытались мы выбить врага, но не возмогли. Рано было. А нынче – пришло время! – Раннэиль приподнялась в стременах. – Кто-то скажет, что крепость сильная? Да, сильная. Но мы сильнее любой крепости, оттого что за нами – правда! Ибо не за владетеля мы нынче сражаемся, а за саму Россию!
Она всей кожей ощущала, как её простые слова поднимают в солдатских душах нечто новое. Или порядком подзабытое старое. В сумраке, бывшем для её глаз не таким непроницаемым, она видела лица близстоящих офицеров. Двое из пятерых немцы, но, чёрт побери, их усатые физиономии отражали те же чувства. Сражаться за родину, а не за личные интересы коронованных особ – Европа о такой роскоши стала подзабывать.
Словно отвечая на её слова, загрохотали пушки на реке. То прамы Днепровской флотилии салютовали туркам полным бортом. Пехота в ответ разразилась громогласными криками.
– С богом, братья! – Раннэиль радостно улыбнулась – впервые с того дня, как овдовела – и выхватила меч. – На позиции!..
...Иной раз лучший способ выжить – это не прятаться за чужими спинами, а попросту не дать себя убить. Раннэиль бросилась в бой не потому, что пришла такая блажь. Смерть первого императора отозвалась среди армии неподдельной скорбью: вот уж кто обожал Петра Алексеевича, и был предан ему до конца, так это служивые. Войско пребывало в несколько подавленном состоянии. Нужно было дать понять солдатам, что дух Петра жив.
И после, когда турецкий арсенал взлетел на воздух, забрав и жизни четверых диверсантов, и около шестнадцати тысяч янычарских душ, когда двухбунчужный Мустафа-паша и сераскир Яж-паша были вынужден капитулировать, а капитуляцию – в довершение позора – принимала женщина, для солдат российских всё стало предельно ясно.
– Слава богу, – говорили они, крестясь. – Пётр Алексеич помер, да тень его с нами осталась.
Тень императора.
Раннэиль снова почувствовала, что живёт, а не существует исключительно из чувства долга.
Пресловутая "старуха с косой" больше не маячила поблизости. Тень императора победила собственную смерть.
Она знала, что взятие Очакова станет кое-кому в Европе поперёк горла. Но две недели спустя не в Версале, а в Потсдаме прозвучали слова, которым суждено было аукнуться годы спустя.
– Они становятся опасными, – именно так кронпринц Карл-Фридрих отреагировал на новость с юга. – Вам не кажется, папенька, что на Россию следует надеть крепкий ошейник?
– Сопляк! – рявкнул в ответ папенька – король Фридрих-Вильгельм – и его рябое лицо раскраснелось от гнева. – Россия и ранее нам была не по зубам, а теперь и подавно. Силой её не захомутаешь. Хитростью нужно действовать, хитростью. Тем более, подходит срок, осенью мы нанесём визит в Петербург, где состоится твоя помолвка с принцессой Натали.
– Принцесса мила, – поморщился наследник прусского престола, словно лимон прожевал. – Однако нрав имеет вспыльчивый и своевольный. К тому же она умна, а для женщины сие суть недостаток. Это ошейник, но ошейник для Пруссии.
– Молчать! – взревел почтенный родитель, и его рука потянулась к палке.
– Молчу, папенька, молчу...
1.
Первое правило, которое усваивает юный альв из числа Высших – никому нельзя доверять. Многим это помогало даже не бороться за власть, а попросту выживать в окружении себе подобных. Видимо, только потому Раннэиль так быстро освоилась среди профессиональных политиков этого мира.
Падающего – подтолкни. Слабого – растерзай. Доверившегося – предай. И тогда, быть может, сумеешь прожить достаточно долго, чтобы увидеть результаты собственных трудов.
Насколько помнила вдовствующая императрица, её супруг при одном упоминании о подобных правилах поведения в политике делал такое лицо, словно съел что-то очень кислое. Но придерживаться оных – придерживался. С кем поведёшься... Раннэиль не утруждала себя даже демонстрацией своих истинных эмоций. Неизменно вежливая и печальная, она одинаково учтиво разговаривала со всеми. О её намерениях следовало догадываться, причём постфактум, по делам, то бишь. Но иногда не вредно было сразу дать понять, что требуется от того или иного чиновника ...или иностранного посла, как нынче. Её величество регент при всём возможном параде – голубой муар андреевской ленты поверх чёрного платья – в сопровождении свиты из статс-дам направлялась в большой зал, чтобы дать аудиенцию дипломатам. Вернее, одному дипломату – послу Священной Римской империи германской нации фон Вратиславу. Но при этой аудиенции будет присутствовать канцлер Остерман, и послание, что сейчас озвучит императрица-регент, адресовано им обоим.
Холодно-отстранённое лицо, присущее скорее мраморной статуе, чем живому существу. Лёгкий, неслышный, плывущий шаг. Даже платье не шелестит.
Канцлер, посол и переводчик – протокол предписывает на официальных приёмах говорить по-русски – почтительнейше склонились перед альвийкой. Та, по-прежнему не произведя ни звука, заняла обитое бархатом кресло, стоявшее рядом с другим, императорским, ныне пустовавшим: его императорское величество изволил штудировать евклидову геометрию. Дамы выстроились наподобие почётного караула за креслом императрицы, оттеняя своими цветными платьями мрачную черноту её наряда.
В зале воцарилась тишина, не обещавшая ничего хорошего.
– Сделалось нам ведомо, – заговорила Раннэиль, выдержав полминуты молчания, – что послы брата нашего, императора Карла, надумали при переговорах с посланцами султанскими расплатиться за военные неудачи Империи землями, завоёванными нашей рукой... Осмелюсь спросить, не будет ли возражать брат наш Карл, ежели посол российский при заключении мира станет обещать османам Венгрию?
У Остермана едва ли не в буквальном смысле глаза на лоб полезли: императрица изменяла не только вековым традициям дипломатии, но и собственной манере идти к цели окольными путями. Он сделал, было, ей незаметный знак – опомнись, мол, твоё величество – но альвийка оставила его сигналы без внимания.
– Ваше императорское величество, – Вратислав хорошо говорил по-русски, и, склонившись снова, пустился в объяснения без посредничества переводчика. – Договор, заключённый меж нашими державами, подразумевает совместные действия против врага. Мы и действовали совместно, учитывая корпус генерал-аншефа де Ласси, доблестно сражавшегося как против французов, так и против осман. Не его вина, что мы потерпели поражение под Белградом. Однако османы, предлагая переговоры для заключения мира, выдвинули определённые условия, и мой император...
– ...решил расплатиться тем, что ему не принадлежит, – Раннэиль, сохраняя неизменный ровный тон, перебила его – в переводе с языка дипломатии на обычный сие означало, что она в ярости, и отношения между странами на грани разрыва. – Будьте любезны довести до сведения брата нашего Карла, что Таврида и Очаков вместе с прилегающими к ним землями с некоторых пор входят в состав Российской империи, и распоряжаться ими может либо его императорское величество, мой сын, либо я, как регент до совершеннолетия императора. Все попытки иных персон, пусть и коронованных, делать сие без нашего ведома и согласия, будут пресечены.
Андрей Иванович плотно зажмурился, то бледнея, то краснея. Альвийка сейчас уничтожала всё, чего он добился в русско-австрийских отношениях, а заодно и его карьеру. Обычно канцлер был скрытен, но сейчас на его лице отражалась такая буря эмоций, что регентша едва удержалась от довольной усмешки... Союз с Австрией был полезен только в двух аспектах: войны с турками и противостоянии Англии на континенте. Но уже который год Россия не уставала отбиваться от попыток австрийцев заставить её отказаться от собственных интересов в угоду интересам Вены. А последний кунштюк императора Карла вообще не лез ни в какие ворота. Мало того, что о факте переговоров австрийцев с турками в Петербурге узнали от короля Пруссии, так император ещё стал предлагать османам вместо Белграда Тавриду и Очаков. Мол, мы в союзе, и завоевания как бы общие. С султана Махмуда взятки гладки, он, судя по всему, кроме корана, ничего никогда не читал. Но неужели в Шёнбрунне рассчитывали, что императрица-регент отдаст завоёванное за одну только возможность дружить с Австрией?
Раннэиль решила, что небольшая взбучка, устроенная Карлу Габсбургу через его посла, не повредит. И пусть Остерман думает, что угодно. Захочет остаться при власти – ужом извернётся, но убедит Вратислава повлиять на императора, дабы не терял чувство меры. Россия Австрии нужна не меньше, чем Австрия России, и забываться не следует ни одной стороне.
– Я не замедлю донести слова вашего императорского величества до сведения моего государя, императора Карла, – с поклоном ответил Вратислав. Тон его был сожалеющий: старик прекрасно понимал неловкость ситуации, но был обязан до конца отстаивать позицию своего правительства.
– Я вас более не задерживаю.
Даже то, что императрица не подала напоследок руку для целования, имело огромное дипломатическое значение: Россия собой помыкать не позволит. Мол, хотите с нами союзничать – будьте добры вести себя как подобает союзникам, а не господам. И это тоже вскорости будет донесено до императора и его министров. Ну, а теперь, когда посол Империи покинул зал, следует выдержать сражение с верным имперским вассалом.
– Андрей Иванович, – она решила не ждать, пока нарыв перезреет, и провести, если так можно выразиться, хирургическое вмешательство. – Извольте следовать за мной.
Вот теперь, как это ни странно, ей следует проявить политическую гибкость. Сделав резкое заявление австрийцам, она обязана была оставить им открытую дверь для примирения, и таковой дверью должен стать именно Остерман. Гнать его рановато, да и опасно – слишком уж во многие тайны политики Петербурга он вовлечён. Но и воли давать нельзя. Раннэиль уже едва хватало терпения вышибать со сладких должностей его ставленников-немцев, зато у Остермана доставало упорства приглашать из германских княжеств новых знакомцев. Этому следовало положить конец, не поднимая особого шума.
Нелёгкое наследие оставил ей покойный супруг. Но она справляется.
Пока – справляется.
– Дамы, – Раннэиль на пару секунд остановилась на пороге кабинета, – оставьте нас.
Знатные женщины – княгини, графини и прочие баронессы – безмолвно присели в реверансе и удалились. Хорошо она их вышколила. Ранее, бывало, трепали языками во время официальных церемоний, а сейчас, гляди-ка, по части послушания почти сравнялись с альвийками.
А в кабинете сердце невольно дрогнуло и отозвалось мгновенным, едва ощутимым покалыванием под лопаткой. Здесь, даже месяцы спустя, ещё хранился запах. Его запах. Раннэиль было больно приходить сюда, но нужно работать с бумагами, проводить приватные приёмы. Не в личных же покоях это делать... Сколько вечеров они провели за этим массивным столом... Сейчас она, плавным шагом пройдя через всю не слишком просторную комнату, заняла ставшее привычным место – в простом деревянном кресле с единственной подушкой.
– Присаживайтесь, Андрей Иванович, – прежним ровным тоном произнесла она, скупым жестом указав канцлеру в сторону единственного стула. – Разговор будет серьёзным.
– Ах, ваше величество, как вы были неосмотрительны! – Остерман, едва присев, дал выход своим чувствам. – Австрия – едва ли не единственный наш верный союзник в борьбе с турками и происками Версаля, а вы изволите отчитывать имперского посланника, словно провинившегося лакея!
– Император подал к тому достаточный повод, Андрей Иванович, и давайте закончим обсуждение этой темы, – альвийка медленно провела ладонью по сукну, покрывавшему стол, давая канцлеру внятный тому знак, что здесь уступок не будет. – Нам с вами иное решить следует. Первое – насколько император в действительности готов к дальнейшей кампании против осман, и насколько вы сами готовы поспособствовать продолжению совместных военных действий. Сепаратный мир за нашей спиной мало похож на дружественную политику.
– Кабинет императора склоняется к мнению, что продолжение войны становится накладным, – пряча взгляд, ответил Остерман.
– В каком смысле?
– Во всех, ваше императорское величество. Империя несёт и денежные, и политические потери. Белград, можно считать, уже турецкий, и император опасается, что дальнейшие военные действия приведут к утрате Хорватии.
– А сражаться до победы имперцы не пробовали? – губы императрицы тронула жёсткая усмешка. – Можно попытаться передать командование южной армией тому же принцу Евгению Савойскому, например, а не держать его в бездействии, ожидая нападения французов.
– Французов удерживает от новой атаки на империю едино лишь грозное имя принца Савойского, – напомнил его светлость канцлер. – Впрочем, я понял, на что изволит намекать ваше величество. Имя генерала Ласси с некоторых пор у них так же в уважении. Но и Ласси мы не можем отозвать, не нарушив договора.
– Отчего же – не можем? Войско уходит на зимние квартиры, что тут странного. По весне отправим его к границам прекрасной Франции. А чтобы в Версале вернее поняли наши намерения... Впрочем, предоставьте это мне.
– Матушка государыня, – почти без акцента проговорил Остерман, горестно вздыхая. – Неужто вы хотите меня, и без того хворого человека, вовсе свести в могилу, вынудив указывать венскому императору? Да кто я таков, чтобы столь высокой особе выговоры делать? Ох, грехи мои тяжкие... – из его бесстыжих глаз градом покатились слёзы. – Уйду я, ваше величество, стану в отставку проситься...
– Стало быть, груз политики российской вы переложите на мои женские плечи, – альвийка продолжала усмехаться. – Что ж, раз вы не способны удержать его, быть по сему. Потяну уж и сей воз.
Она испытала миг мрачного торжества, когда Остерман понял, что переиграл. Слёзы мгновенно просохли, а на обрюзгшем от возраста и настоящих недугов лице появилось выражение испуга.
– Ох, ваше величество, – Андрей Иванович схватился за сердце. – А как же дела европейские? А аккорд, что мы ныне готовим? Ведь Пруссия... и визит короля... и помолвка цесаревны Натальи... Ох, матушка, что ж вы делаете!
– Оставьте, ваша светлость, – альвийка без малейшего усилия превратила жёсткую усмешку в приветливую улыбку. – Просто я даю вам понять, что со мною игры на тему отставки не пройдут. А ну как придёт мне в голову бабья блажь дать ход прошению?.. Словом, границы возможного я вам обозначила, а каким способом вы станете убеждать императора Карла и его министров, меня не волнует. Мне важен результат, а именно – прекращение империей сепаратных переговоров и продолжение военных действий на Балканах. В противном случае мы отзываем Ласси и продолжаем воевать с турками, пока те сами не запросят мира... Постарайтесь быть убедительным, Андрей Иванович. От этого многое зависит.
– Должен признать, в Вене не слишком хорошо представляют, насколько нуждаются ...в нас, – Остерман, оставив ломать комедию, сделался мрачен, словно пастор на похоронах. – Здесь ваша правда, матушка Анна Петровна... Помнится, имел я как-то беседу с вашим батюшкой, князем Петром Фёдоровичем. В числе прочего он сказал, что нельзя недооценивать ни врага, ни друга. Что ж, стало быть, мне предстоит поработать пером, а вам оставлю меч.
– Не смею вас задерживать, Андрей Иванович, – Раннэиль лёгким кивком обозначила конец аудиенции. Края её чёрной кружевной накидки чуть колыхнулись. – Проект письма предоставьте мне на апробацию. Быть может, понадобится что-либо добавить, либо изъять.
Она ещё проводила его улыбкой. Но стоило двери закрыться, как лицо альвийки отразило плохо сдерживаемый гнев. Ей, давно отвыкшей удивляться чужой подлости, за десять лет сделалась ненавистной политика Австрии. Англичане, и те вызывали больше уважения своей последовательностью. Империя же если в чём и была последовательна, так это в предательстве союзников. Стоило потерпеть одно поражение, они начинали стенать о непомерных издержках, плевали на союзников, и старались тут же заключить мир на любых условиях. Если же дела Империи шли неплохо, австрийцы исполнялись гордыни и пытались поставить союзные страны в подчинённое положение. В родном мире так не поступал даже князь-узурпатор, чьё имя Верные Дома предали забвению... В том, что Остерман враг, Раннэиль давно не сомневалась. Но здесь она предпочитала придерживаться английской поговорки о друзьях и врагах. Пока Россия нуждается в союзе с Австрией, императрице нужен Остерман в роли канцлера. Чтобы он не слишком зарывался, есть вице-канцлер Кузнецов. Но как всё это вытерпеть...
"Как Петруша это терпел столько лет, и не убил его..."
Тень императора со вздохом поднялась и подошла к двери. Сегодня Никита Степанович должен представить ей нового секретаря – взамен впавшего в немилость Макарова. Хоть тут облегчение будет, а то по возвращении из Очакова самолично письма перебирала.
Тени императора придётся многое изменить, не меняя главного.
Российской императрице-регенту досталось нелёгкое наследие, но дела европейские тоже сложно было назвать блестящими. Европа продолжала выяснять, чей ставленник будет царствовать в Польше, притом, эти выяснения уже второй год имели форму настоящей войны.
Если французов ещё можно было понять – они хотели и посадить в Варшаве папашу своей королевы, и отвлечь австро-русский союз от войны с турками – то каким боком к Польше и выбором её короля оказалась Португалия, сложно сказать. Не иначе, королю Жуану Пятому очень хотелось отослать принца Мануэля подальше от себя. Польский престол, по его мнению, годился для того в самый раз. Мало ему было конфликта с Испанией по поводу колонии Сакраменто в Южной Америке, так он решился перенести боевые действия в Европу. И если за океаном его дела пошли как нельзя лучше, то в Европе португалец был бит в первом же сражении и свернул активность, перенеся оную в политическую плоскость. Не последнюю роль в том сыграло отсутствие обещанной ранее военной помощи от Франции, прекрасно понимавшей нулевые шансы принца Мануэля, но желавшей осложнить жизнь Испании. Великая держава не снизошла, отговариваясь собственными нуждами. Кстати, это было правдой: французы, заключившие с Австрией перемирие, тем не менее, активно готовились к продолжению войны, и это даже не скрывалось.
