Текст книги "Большие мелочи (СИ)"

Автор книги: Елена Савенкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Большие мелочи

Сколько себя помнил, Никита никогда не сомневался: большой любви не бывает. Бывают большие люди, большие надежды, большие неприятности, но такая штука, как большая любовь, скорее всего, придумана девушками и женщинами в попытке или объяснить свою удачу, или же оправдать ошибки в личной жизни.

Скепсис Никиты относительно большой любви своим фундаментом основательно уходил, наверное, в то, что рос он с не любившим никого угрюмым отчимом, умудрившимся за два года совместной жизни сделать мать совершенно несчастным человеком. Та умерла, когда сын едва окончил школу, считая, что жизнь ее сложилась так, как середина в любимых телесериалах, – горько, слезно, фантастически несправедливо. А быть может, причина была и в том, что большинство встречавшихся ему девушек, красивых, улыбчивых, предприимчивых и даже временами весьма обольстительных, Никита не мог воспринимать с должной серьезностью и намерением отдать свое сердце. То ли девушки сами такого намерения не имели, то ли что-то иное… Так же воспринимаешь экзотических бабочек, представленных на выставке, – ну, хороша, бесподобна, но в наших краях такое чудо не живет, следовательно, не для нас ее красота и помпезность. Были и другого рода девушки, «свои парни», что называется. Но ведь дружеские отношения тем более не располагают к получению доказательств или опровержений, имеет ли место быть на свете большая любовь.

Вот и тогда, когда он встретил Милану, мысль о большой любви даже по касательной не пролетала рядом с ним. Он был больше занят своими размышлениями и впечатлениями. Сначала голос девушки, чуть хрипловатый, грудной, а потом и задорно, ярко сверкающие глаза, со взглядом которых Никита встретился, как только выбрался из-под компьютерного стола одной из сотрудниц, где ковырялся в системном блоке, вызвали у него волну интереса, тепла и сильнейшей симпатии.

– Сонька, с днем рождения! Заскочила поздравить… Ой, у тебя кто-то под столом…

София Поливаева, сегодняшняя именинница, чей торт с конфетами были давно разрезаны, разделены, разложены по двенадцати тарелочкам и съедены, в тот момент вертевшая в руках яркую коробочку с презентом, махнула рукой:

– А-а, это наш сисадмин. Испугалась, что ли?

Но, отметив любопытство навестившей ее подруги и пристальный взгляд рассматривающего девушку во все глаза Никиты, с хитринкой добавила:

– Мила, это Никита. Никита, это моя подруга Милана. Прошу любить и жаловать, – и хохотнула.

В тот момент, разумеется, речи о любви не шло – по мнению Никиты, из любви в любом случае выходил только «пшик!», а вот о жаловать…

Милана, невысокая, яркая шатенка с серо-голубыми глазами, с задорным коротким каре, смешливая, общительная, фигурой, выражением лица и оживленностью больше похожая на юркую девчонку-школьницу, чем на взрослую девушку, работала оператором горячей линии банка, параллельно училась на экономическом, давно уже дружила с Соней и, увы, к большому разочарованию Никиты, после того дня больше в их офисе не показывалась.

Казалось бы, чего стоило спросить ее телефон у Поливаевой? По сути, дело двух минут и пары предложений, но… Никита все ждал: либо его внезапно проснувшийся сильный интерес, вместе с вызывающей теплоту в груди симпатией, появляющимися, едва он вспоминал о встрече и короткой беседе с Милой, сойдут на нет, затертые однообразием будней, либо она все-таки снова придет к подруге и на сей раз их беседа, наконец, дойдет до обмена контактами. Вероятность того и другого, конечно же, была ничтожно мала, чего Никита не мог не понимать.

Месяц с небольшим спустя он все же решился.

Мало кто по достоинству оценивает судьбоносную силу приложения «В Контакте». Можно даже выдвинуть теорию, что в современном мире эта социальная сеть способна заменить божественное провидение и скрижали с заповедями. Итак, отыскав там Софию Поливаеву, он добавил ее в друзья, а после, когда пришел ответный жест, уже в друзьях Сони нашел Милану, носившую красивую и не совсем русскую фамилию Войнович. Далее парень долго смотрел на фото Милы, с трепетавшими на ветру волосами, улыбающейся так, что все звезды на небе не просто загорелись бы в сто крат ярче, а вообще, возможно, сгорели бы, – смотрел и, раз за разом составляя в уме сообщение для нее, все больше осознавал: он понятия не имеет, что и как сказать. В тот вечер он просто отправил ей заявку на добавление в друзья и, опасаясь чего-то, тут же вышел из сети.

Следующим вечером он около часа заставлял себя заглянуть на свою страницу «В Контакте». Что там Гамлет с его «быть или не быть» – пафосный и абсолютно оторванный от реальной жизни! Сомнения и противоречия, бродившие в голове Никиты, разрывали его на части. Если Милана не приняла его заявку, стоит ли просить ее телефон у Софии и рисковать быть отвергнутым еще и таким образом? А если приняла, то как завязать отношения и вообще как позвать на свидание такую девушку?

Все образовалось само собой, как и всегда бывает в жизни, оказывается, она много мудрее нас. И спустя неделю оживленного обмена сообщениями и длинных диалогов Никита понять не мог, какого вида черви сомнения грызли его и почему.

– Знаешь, а ведь я сразу попросила Соню дать твой телефон или скинуть ссылку на твою страницу, – признавалась позже Мила. – Но получила в ответ этакий подзатыльник. Мол, нет уж! Первый шаг должен сделать мужчина, жди, дорогая. Ну, и ждала. А ты так долго тянул… Почему?

– Сам не знаю. Завис что-то.

И он вновь удивлялся самому себе: зачем столько времени потерял? И удивлялся ей. Складывалось впечатление, будто они знакомы давным-давно, а не всего ничего. Однако, опять же, мысль о большой любви не шуршала крылышками рядом с головой Никиты. Ее не вызвали ни совпадения многих интересов, убеждений и увлечений, ни нетерпение, с которым поначалу ждал чатов с ней, а после и встреч, ни страстное желание понравиться, быть для нее лучше всех, заставить ее смеяться. Было просто-напросто легко, весело, правильно и уютно разговаривать с ней о всякой чепухе и серьезных вещах, находиться рядом.

Декорациями первого свидания послужила выставка робототехники. Друзья Никиты подняли его на смех: с ума сошел вести туда девушку, надо в кафе, а еще лучше – в ресторан. Обычную он бы и не повел, но то ведь была Милана! И глядя на лицо пока еще подруги, светящееся искренним и даже каким-то детским восторгом, охавшей, ахавшей и хватавшей его за рукав, чтобы привлечь внимание к той или иной модели, Никите опять-таки и не думалось про большую любовь. Не думалось, зато обнималось, расцветалось улыбками и радостью, грело внутри теплой нежностью и щемящим томлением.

Закончилось свидание в семь вечера у подъезда дома Миланы. Обернувшаяся к нему девушка воскликнула:

– А я все под впечатлением от того робота-слоника. Классная штука! Вот кому пыль со шкафов протирать – плевое дело.

Никита и рад был бы вымолвить десяток слов в ответ, засыпав ее своими впечатлениями, но именно в тот момент растрепанная и сияющая Мила, не отрывавшая от него серо-голубых мечтательных глаз, вызывала только одно желание. И он уступил ему без каких-либо колебаний. Мягко обернув руку вокруг талии девушки, Никита привлек ее к себе и накрыл ее губы своими.

Беспечное, вечно хлопотливое время текло, словно в туре вальса, приводя в мир нарядную кокетку-осень. Милана переехала к Никите и, точно Адам и Ева, они принялись открывать для себя мир совместного проживания, ведь ни у него, ни у нее прежде такого опыта не было. Конечно же, не обошлось без разного рода сложностей, казусов и недоразумений, размолвок и обид. После очередного спора Милана вскидывала на него укоризненный и саркастичный взгляд:

– Вот понятно, с какой стати я бросилась спорить с тобой. Но объясни, как меня угораздило влюбиться в тебя: ты жуткий упрямец еще и консерватор к тому же.

И как настоящий мужчина, до конца не понимая ни причину упрека и обиды своей женщины, ни оснований для разбора полетов, Никита с энтузиазмом брался без словесных аргументов объяснять ей, как же ее угораздило в него влюбиться. А заодно и улучшал настроение Милы. В ход шли сначала объятия и улещающие поцелуи, потом причина дискуссии переводилась в шутку, ну а затем, минут через пять после вспышки праведного или неправедного гнева, Мила уже заливисто смеялась, дергаясь и пытаясь отстраниться от щекоткой пробегавших по ее бокам пальцев. Понятно, что в таком случае крайне сложно как спорить и размышлять о чем-либо, так и продолжать разговаривать.

А Никите нравилось. Ему нравилось все: приятности и неприятности, бытовые скучные заботы и веселые праздники, бурная полемика и спокойные разговоры даже о том, что и как ему следует сделать завтра. Ему безумно нравилось, как Милана готовит, – завораживающий процесс, накрывающий его каким-то чувством, будто жгущим сердце изнутри. И пусть котлеты или шницели, бывало, подгорали, важнее и значительнее всего были улыбка и сладкий поцелуй в момент, когда она ставила перед ним тарелку. Невероятно нравилось заниматься с ней любовью, ловить ее в душе обнаженной, просто касаться ее, зарываясь пятерней, ерошить ее короткие, но густые темные волосы, отсвечивающие на солнце золотом. Нравилось наблюдать, как она суетится, бегает по квартире полуодетая, опаздывая на работу или учебу, что-то бухтит себе под нос, забавно хмурясь. Очень нравилось входить в ванную после того, как Мила купалась: его окутывало влажное облако аромата абрикосов, аромат ее любимой пены для ванны. Никита абсолютно уверенно мог утверждать: ему нравилась каждая мелочь, касающаяся Миланы. Он не определял их как раздражающие или приятные. Он определял их как знак ее присутствия рядом с ним.

Он был счастлив, но вопрос, его ли это большая любовь даже и не мелькал. Не вспыхнул яркой вывеской он и тогда, когда в конце февраля Милу увозила скорая с приступом острого живота. Всю ночь он просидел в приемном покое, не желая возвращаться в опустевшую квартиру, и думал. Думал вовсе не о том, что любит девушку, лежащую в данный момент на операционном столе, не о том, что его жизнь без нее сера и безынтересна, не о том, как много места она заняла в ней за столь ничтожный срок. Он думал: еще час-полтора и его заверят, что все в порядке и она поправится, а когда ее переведут в палату, он тут же отправится домой, соберет сумку. Туда он положит электронную книгу и ее планшет, махровый халат, без которого она не мыслила уютного вечера или выходного дня, расческу и маленькую косметичку, не покидавшую ее сумочку, а также ее любимые духи. Да, сейчас ей незачем пользоваться ими, но Милана всегда говорила, что обожает их запах, он делает ее уверенной и довольной. Это то, что ей скоро будет очень нужно. Думал, что позвонит ее родителям, расскажет обо всем, попросит не беспокоиться и не паниковать: он ведь рядом, позаботится о ней.

Когда осунувшаяся Милана, выписавшись из больницы, зашла в квартиру, ее ждал не только идеальный порядок. На журнальном столике стоял робот-слон. Конечно же, не такой большой, как на той памятной выставке, модель была много меньше, проще, дешевле…

– Собрал его сам, пока тебя не было. У тебя теперь есть персональный слоник, как ты с детства мечтала, – пояснил Никита, заглядывая в повлажневшие глубокие глаза девушки.

Мила, всхлипнув, крепко обняла его, практически повиснув на нем, прохладные руки хватались за шею. Никита в ответ осторожно прижал ее к себе, уткнулся носом в макушку и почувствовал: вот теперь наконец-то все хорошо, он действительно вернулся домой.

Следующие две недели Милана поправлялась дома. Кажется, перенесенная болезнь и испытания, связанные с ней, неуловимо изменили ее, изменили и самого Никиту…

Как-то вечером, вернувшись с работы, он застал удивившую его картину. Его всегда подвижная и непоседливая Мила сидела, откинувшись в кресле, поджав под себя ноги, и держала на коленях мохеровый шарфик, в который было что-то завернуто. При более внимательном рассмотрении оказалось, что это не что-то, а кто-то. Никита тихо присел рядом на корточки: в складках шарфа пряталась крошечная плоская рыжая мордочка, венчали ее какие-то игрушечные и комичные ушки. Этот кто-то спал так крепко и сладко, вцепившись длинными острыми иголочками-коготками в пальцы девушки, что приход хозяина его нисколько не побеспокоил.

Никита поднял голову и посмотрел на Милу. Та встретила его взгляд с необычными для нее уязвимостью и серьезностью, в глубине глаз – множество эмоций: решимость, грусть, вопрос. Наконец Милана шепотом заговорила:

– Ему две недели отроду. Представь, сегодня в дверь позвонила девочка. Мол, тетенька, возьмите котенка. Кто-то выбросил прямо в ящике из-под фруктов. Совсем крошку. Она троих раздала, а рыженький остался. Никто не берет. А я вижу, котеночек-то едва глаза открыл, орет, пищит, ему кошка пока нужна, а не хозяева. Поначалу брать не хотела, тут ведь за тобой последнее слово. А потом… Знаешь, у него такой вид был потерянный, жалкий, несчастный. Он ведь погибнет, если о нем не позаботиться. Замерзнет. Такой крошка… В общем, я и взяла его. Прости, струсила тебе позвонить и все объяснить, – закончила опасливо и сконфуженно.

– Ничего, все в порядке, – так же шепотом ответил Никита и ободряюще улыбнулся девушке. Милана в ответ тоже просияла улыбкой и свободной рукой ласково коснулась его щеки, погладила и уже увереннее сбивчиво продолжила:

– Этот малыш с моих рук не слезает. Чуть отпущу, тут же пищит, зовет. Устроила серф по интернету, узнала, как его кормить и чем, что ему нужно.

– И что ему нужно?

– Ну-у… Лакать он пока не умеет, есть тоже. Я напоила его разведенными теплыми сливками. Которые, кстати, закончились… Поила через пипетку, та еще морока. В идеале, конечно, ему нужна специальная смесь, которая продается в зоомагазине. Но, знаешь, некоторые говорят, что можно и простую «Малютку» разводить.

Взъерошив волосы, Никита поднялся на ноги и, наклонившись, оперевшись на подлокотники кресла, неторопливо поцеловал Милану в губы, затем поймал ее озабоченный, ожидающий взгляд. От нее пахло сливками, теплом, домом и он понял: все правильно, все идет так, как надо.

– Пойду я тогда в магазин. Кроме «Малютки» и сливок, миски, лотка и наполнителя надо еще что-нибудь купить?

Мгновение Милана смотрела на него горящими восторженными глазами, а потом порывисто обняла одной рукой, притягивая ближе, едва не свалив его на себя, и зашептала куда-то в шею, обжигая дыханием:

– Ты у меня самый лучший!

Уже когда Никита выходил из комнаты, с кресла донесся печальный вопрос:

– Мы ведь можем оставить его навсегда?

Обернувшись, он с нежностью улыбнулся ей:

– Навсегда вряд ли, но на ближайшие лет пятнадцать можем.

Мила вскинула вверх сжатый кулачок, вспыхнув счастливой улыбкой.

– При условии, что имя ему придумаю я, – добавил он со смешком.

С этого дня в двух комнатах современной планировки обитали уже трое жильцов. Котей, как решил назвать усатое-полосатое, вечно пищащее или спящее нечто Никита, оказался воспитанным варваром. К лотку приучился беспроблемно быстро, «Малютку» из пипетки поглощал с удовольствием, помногу и часто, перестал пищать уже дня через два, однако буквально жил на руках Миланы – хорошо, что ей удалось взять небольшой отпуск на работе – а ночью отказывался спать где-либо, кроме ее волос. Рыжее тельце ловко зарывалось в них практически полностью, торчала только плоская мордочка с белесыми черточками – крепко закрытыми глазами. Часов в пять утра этот чертенок кошачьей породы просыпался и начинал будить своих соседей, устраивая игру с их ушами, пальцами, охотясь за одеялом или ногами. Раздраженный Никита пыхтел, ворчал и регулярно делал Котею замечания за все эти выходки, но, видимо, кошачья беспардонность и наглость передались малышу с генами родителей. Между котенком и ним завязалось своеобразное противостояние, парень пытался воспитать его со всеми требованиями педагогической строгости, Милана же сохраняла по-женски мудрый нейтралитет и открыто забавлялась. В результате очередного сражения и выяснения, кто же в этом доме хозяин, Никите доставалось еще больше похвал, поцелуев и объятий, а Котею – сливок и ласк. Обиженным в итоге не оставался никто, компенсация была более чем щедрой.

Один хлопотливо-радостный день сменялся другим, озорник рос, превращаясь из меховой варежки в котенка-подростка, пипетку заменили миски, вот только характер рыжего полосатого не менялся: носки, тапочки и просто голые ноги остались первейшим объектом охоты и игр, руки и колени Миланы – лучшим спальным местом днем или вечером, а волосы – ночью. А на то, что рыжая тушка уже не умещалась в импровизированном одеяле, не стоило обращать ни малейшего внимания, сон к коту приходил именно в этом месте и никаком другом.

– С этим надо что-то делать, – недовольно высказался Никита как-то воскресным утром. Прищурившись, он разглядывал Котея, тот развалился на подушке, спина упиралась в голову Миланы, сползшей вниз так, что ступни свисали с края кровати. – Он уже большой, чтобы греться в твоих волосах.

Милана повернулась лицом к нему, шмыгнула носом, потерла покрасневшие глаза и, тепло улыбнувшись, потянулась к Никите с поцелуем. Он крепко обнял свою чихнувшую девушку, чмокнул в макушку.

– Не ругайся. Он только кажется большим. А даже если он и большой, то ведь даже большие нуждаются в тепле.

Она снова чихнула, а он забеспокоился:

– Ты летом умудрилась простуду подхватить?

– Да пройдет! В последнее время утром какой-то странный насморк, а как только на свежий воздух попадаю, а потом и на работу, от него чудесным образом ни следа не остается.

Никита нахмурился: в чудеса он верил еще меньше, чем в большую любовь…

Он оказался прав. Через несколько дней, после звонка одному знакомому терапевту, выяснилось, что у Миланы ничто иное как аллергическая реакция. На кошачью шерсть.

– Нет, я не могу его отдать, – рыдала Мила, сжавшись в углу дивана. То ли от беспрестанно лившихся слез, то ли от аллергии, то ли от того и другого одновременно, нос ее заложило основательно, она гундосила и бесконечно швыркала, а лицо буквально горело, точно фонарь в ночи. Никита же был не в силах ни анализировать ее вид, ни найти комизм в ситуации. Его взгляд почему-то приклеился к рукам девушки, вцепившимся в кота. Тому и в голову не приходило возмутиться такими тисками-объятиями. На миг показалось, что Котей в курсе происходящего, в круглых золотистых глазах застыл шок или, может, страх. Тоже не готов расставаться со своей хозяйкой.

– Это как отказаться от самой себя! Я же сразу его полюбила. Выкормила. Целых две недели, как младенца, с рук не спускала. А помнишь, как он за пипеткой тянулся? А коготки так больно мне в руку впивались. А я терпела. И даже с радостью. И теперь что?

– Мил… – неуверенно начал Никита, растерянно касаясь своего затылка.

– Да знаю я, знаю! – вспылила та и, разжав наконец руки, дрожащими пальцами принялась гладить Котея, потом зарылась в его шерсть, обещающую стать со временем еще богаче и гуще. – Пойми, для меня и самой это сюрприз – так привязаться к животному. В детстве, сам знаешь, кроме рыбок у меня никого не было. А к ним не привяжешься. Вот я и думала, что равнодушна к живности. Но теперь…

– Он еще не вырос, быстро привыкнет к новому дому. Его там обязательно полюбят, – убеждал Никита. Весьма разумный довод, от которого почему-то становилось грустно.

Лицо Миланы перекосилось, и она закрыла его ладонью, плечи содрогнулись от новых рыданий, другая рука снова в защитном жесте притиснула рыжий комок к животу.

Тяжело вздохнув, Никита присел с ней рядом. Как и любой мужчина, умеющий ориентироваться во многих жизненных перипетиях и не склонный к многословию и рефлексии, он терялся при виде горьких женских слез. По привычке попытался пошутить:

– Зато мы ноги сбережем. А заодно и обивку твоего любимого кресла.

Милана словно в бреду замотала головой:

– Не смешно.

И он перешел к утешению. Передвинулся поближе и, обняв за плечи начавшую икать свою ненаглядную, зашептал ей в макушку:

– Заведем попугайчика.

Снова замотала головой, шмыгая забитым носом.

– Ладно, двух. Неразлучников. Как раз про нас с тобой.

– Ты как взрослый с малышом. Мол, куплю ему новую игрушку, лишь бы про эту забыл, – рассерженный тон.

– Есть гипоаллергенная кошачья порода, – вспомнил он.

Мила брезгливо фыркнула, хотя вышло, скорее, хрюканье:

– Терпеть не могу этих сфинксов.

Дернув плечом, девушка освободилась от обнимавших ее рук и выпрямилась. Поднесла Котея к своему лицу и твердо произнесла, глядя в его глаза:

– Я не расстанусь с тобой ни за что. Просто не смогу. Ты совершенно особенный, мой. Тебя никто не заменит.

Кот помахивал кончиком хвоста, флегматично повиснув в руках хозяйки, потом мявкнул что-то одобрительное, а может, вопросительное. Никита смотрел на залитое слезами лицо Миланы, красные нос и щеки, на запутавшиеся в рыже-белой шерсти пальчики, цепко и решительно держащие кошачье тельце, не намеревающиеся его отпускать, и почувствовал, как в его груди сжалось сердце.

– Ты же понимаешь, что невозможно его оставить? И если оставим, то тебе придется принимать таблетки каждый день много лет подряд? – тихо поинтересовался он.

Мила повернула к нему лицо, покрасневшие серо-голубые глаза словно пронзили его, как было в их первую встречу.

– Невероятно крошечная цена за счастье быть его другом и хозяйкой, согласись?

Менее чем через десять минут, оставив успокоившуюся и умывшуюся Милану, Никита уже шагал в аптеку за лекарством. Он улыбался и качал головой, вспоминая ее гундосое «ты совершенно особенный, мой, никто тебя не заменит» и размазанные по щекам слезы. И ведь мучается, постоянно чихает, нос зудит и не дышит, но кота так и не выпустила. Как вцепилась в него при словах «всего вероятнее, аллергия на шерсть», произнесенные им, так и не отпускала. Насмерть бы стояла, если б пришлось. Хоть смейся, хоть плачь.

Он представил, как сама Милана со смехом бы сказала про его состояние, что он ей умиляется, а он в отместку защекотал бы ее в ответ. И внутри него что-то зрело, ширилось, балансировало на грани, гудело и пело. Что-то, что он никогда не решился бы оформить в четкую мысль и дать конкретное, одно-единственное наименование. Что-то, что горело и электричеством пощипывало кончики пальцев.

Совсем рядом с аптекой приютился небольшой ювелирный салон с неброскими витринами. Он завернул в него инстинктивно, повинуясь какому-то внутреннему толчку, но, как только открыл дверь, ощутил, что все правильно, давно следовало сюда прийти. Кольцо он выбрал с лунным камнем небольшого размера, аккуратное, приятное и яркое, будто согревающее. Как глаза девушки, которая в скором времени станет его носить.

На обратном пути домой Никита уже с кристальной ясностью видел: свадьбу они сыграют в августе, Мила сама решит, будет ли она шумной, с гостями и застольем, или же это станет праздником лишь для них одних, их жизнь сложится самым обыкновенным образом, со своими взлетами и падениями, забегами и мгновениями затишья, но будет поделена на двоих, удваивая радость и уменьшая вес тягот.

И если бы сейчас, именно в этот момент романтического подъема и ожиданий, Никиту спросили, верит ли он в большую любовь, он бы с прежней убежденностью ответил: большой любви не бывает, а бывают важные мелочи. Разные мелочи: теплота ли прикосновений родной и дорогой девушки, ее запах, ее поцелуи, вялые, спросонья, или же жаркие, в минуты страсти, ее ласки и улыбки, ее ли пригоревшие или удавшиеся кулинарные шедевры, ее заплаканное, красное, точно помидор, лицо, ее ли ненормальная преданность, вылившаяся в желание страдать от аллергии, в то время как аллерген легко бы прижился в другом месте у хороших людей. Все эти мелочи могут показаться тем, что в следующий миг разлетится по ветру, подобно семенам одуванчиков, пушистыми белыми шариками обсыпавших газоны, фу-у-ух! – и нет. Но их хочется ощущать всегда, в них хочется быть всегда, это большие мелочи. То, что делает его счастливым неделимым целым с ней, его Миланой. Сила невероятного действия! А уж как назвать эту силу – большой любовью, страстью, глубокой привязанностью – каждый определяет сам для себя.