355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Серебрякова » Камень власти » Текст книги (страница 3)
Камень власти
  • Текст добавлен: 2 декабря 2021, 20:00

Текст книги "Камень власти"


Автор книги: Елена Серебрякова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава четвертая

Речники с самого начала предпочитали ночевать на лодке. Каждый вечер спрашивали у Матвея время отправления и, получив на следующий день очередной выходной, утром исчезали и появлялись только поздно вечером. Один из гриденей предположил, что у кого-то из этих двоих в Угличе живет баба, а может быть и у каждого по ласковой особе. Но настал день продолжения пути.

Лодка ходко шла по течению, рассекая воду и утренний туман. По берегам начиналось пробуждение, слышался пастуший рожок, мычание коров, крики людей. Слева показалось селение с деревянной церковью на пригорке. Подул ветерок, к счастью попутный, и речники развернули парус. Ближе к полудню прошли устье реки Юхоть, очередное место для забора образцов. Не успели причалить к берегу, как к ним подлетели три всадника, стрельцы на конях и при полном вооружении. Объяснения их не устроили. Матвею пришлось доставать бумаги. Старшой внимательно прочитал документы и было заметно, как он облегченно вздохнул.

– Прошлой ночью мы немного повоевали, местные жители показали, где прячется ватага ушкуйников под водительством атамана Хирта. Не слыхали? Гроза проходящих мимо купцов. Ежели кто не дает выкуп, убивают сразу, без лишних слов.

– Вы что же нас за ушкуйников приняли? – спросил с удивлением Матвей.

– Ты, боярин, видать не знаешь, ушкуйники любую личину принять умеют.

– Но теперь-то мы разобрались и можем идти дальше?

– Сначала выслушай. Ночью уничтожили половину его ватаги. Так он к утру писульку прислал, угрожает, что теперь начнет убивать всех подряд, превратит реку в потоки крови.

– Получается, нам надобно вертаться? Сколько же мы будем ждать, когда вы этого Хирта словите?

– Решай сам. Вертаться или идти вперед! Но коли пойдете дальше, держитесь правой стороны и все время ближе к берегу. Ежели услышим бойню, хотя бы помочь сумеем. Посреди реки течение ходчее, но наши пищали туда не достанут.

Стрельцы ускакали, Матвей посоветовался с гриденями и решил идти дальше. До Ярославля оставалось немного и всем хотелось отдохнуть в нормальных условиях, а Матвей мечтал передать противного немца сменщику и скорее скакать домой через Углич.

Прошли три версты. За кормой образовалась лодка с десятком оборванцев. Вскоре слева подплыла посудина с таким же количеством ушкуйников, наконец прямо по курсу встал кебат. Сосчитать бандитов не случилось. Со всех сторон громыхнули выстрелы. Гридени достали пищали и наугад ответили. Ну что три ствола и пищаль Матвея против трех лодок, набитых вооруженными бандитами. Речники плашмя упали на дно лодки, Матвей повалил на них немца. Весьма странное ощущение, когда видишь вспышку огня, чувствуешь, как твой чепец на голове разлетается в клочья, голову ото лба до затылка прошибает горячая волна, а выстрела ты не слышишь. Понимаешь, что остался жив только тогда, когда продолжаешь дышать и чувствовать свое тело.

Краем глаза Матвей увидел, как с боковой лодки бросили привязанный к веревке крюк. Речники, бросив управление, обрекли свое судно на беспорядочное кружение и тем спасли всех. В следующую секунду с берега грянуло много-много выстрелов. Ушкуйники начали прыгать в воду, некоторые, раскрасив пространство вокруг себя в красный цвет, бесследно уходили в речную пучину.

Более всех не повезло одному рабочему, бандитская пуля пробила ему грудь, и он умер. Одному гриденю пуля угодила в плечо. Раскаленный свинцовый шарик пробил кафтан, рубаху, вспорол на плече мясо и выскочил с другой стороны. У Матвея оказалась разорвана на голове кожа. Ежели пуля прошла бы чуть ниже, то это был бы конец. Слава Богу, у немца не оказалось ни царапины.

Стрельцы, закаленные в подобных боях, имели при себе скрутки отбеленных тряпок и присыпки от заражения крови. Обработали плечо гриденю и голову Матвея. Уже слышались шутки, типа теперь ходить Матвею без чепца, поскольку голова и так прикрыта.

Рабочего похоронили, фамилии его никто не знал и помянули раба Божьего Георгия.

Сменщиком Матвея оказался сослуживец по приказу – подьячий Семен Раменный. Ему коротко сообщили о выполненной работе и рассказали о битве с ушкуйниками. Быть до конца откровенным, было не принято. Обоюдная подозрительность, как инерция от периода правления Ивана Васильевича, себя не изжила. Да изживет ли себя когда-нибудь, оказалось неясно. Перед расставанием Матвей поведал Семену, что немец ведет свои записи в отдельной книжице и тайно хранит их в одном из двух сундуков.

Заехать к Фоме в Углич и забрать копии из книжицы Циммермана не случилось. По пути рана начала беспокоить, появилось головокружение и позже жар. Добрались до Москвы с большим трудом. На Тверской заставе стрельцы остановили карету с ямщиком без господ и на ней лежачего Матвея привезли домой. Румянцев быстро примчался с лекарем. Матвей метался на кровати и что-то бубнил. Лекарь разбинтовал голову и увидел нагноение, промыл и прочистил рану, достал стальную иглу и клубок ниток. Сшил края раны, а снятую повязку велел сжечь. Забинтовал голову свежей тряпицей, в чеклажке с водой разболтал порошок. Почти насильно напоил раненого через носик маленького чайника.

Всю ночь Матвей лежал в бреду и потел на две смены рубах. К утру пришел в сознание и первого, кого он увидел, была дочь Степана Владимировича – Дарья.

– Вот и слава Богу, Матвей Еремеевич, к жизни возвращаетесь. А то, ишь, надумали помирать, на тот свет я вас не отпущу. Вы мне на этом нужнее.

Матвей пролепетал какие-то слова и тут же спросил про Степана Владимировича. Дарья передала, что батюшка обещал прибыть к вечеру.

– А пока, Матвей Еремеевич, накормлю вас кашкой, потом поведаю о похождениях одного царевича в дальние края. Мне о том еще бабка сказывала.

Матвей поел и начал слушать Дарьин сказ, не заметил, как заснул. Проснулся от громкого говора Степана Владимировича. За окном то ли наступил вечер, то ли уже была ночь. Матвей попробовал встать, но попытка из-за бессилия не удалась. Он сумел только сесть на кровати.

– С возвращением, – сказал дьяк.

– А где Дарья? – вырвалось у Матвея.

Румянцев довольно улыбнулся и сообщил, что дочь его придет утром, а ночью у кровати будет дежурить один из трех гриденей.

Матвей хотел доложить о результатах своего похода, но Степан Владимирович уже опросил гриденей и имел полную осведомленность. Ему оставалось только задать несколько вопросов.

– Для чего немца в бане парил? – спросил дьяк.

– Исполнял ваше задание. Пока я парил немца, один мужик с редким даром переписал на отдельных листах все, что ученый доверил своей книжице.

– Где же переписи?

– Остались для пущей сохранности в Угличе у Фомы Ухвата, купца, который нас приютил.

– Не замечал раннее за тобой такой доверчивости.

– Не будь Фомы, я сам ничего не смог бы сделать.

– Пока записи не увижу, не поверю твоему мнению о Фоме, да и в тебе не хотел бы разочаровываться. А что за записка в воске, коею под Калязиным нашли?

– Сия записка лежит во внутреннем кармане моего кафтана. Можете пойти и достать ее. Мало ли чего, ведь я почти три дня находился в беспамятстве.

Дьяк вернулся с тем самым пергаментом и передал письмо Матвею.

– Твоя находка, ты и читай.

Матвей мог не заглядывать в пергамент. Он знал наизусть весь текст. Начал говорить медленно, устремив свои глаза в потолок. Степан Владимирович слушал внимательно, то место в письме, где указывался камень, попросил повторить еще раз.

– Богата земля наша тайнами. Порой о таком услышишь, что в голову никогда не придет.

– Не понятно, как шведы проникают к нам и путешествуют по нашим землям будто у себя дома. Насколько знаю, мы им разрешения на хождение по Волге не давали.

– Будем разбираться. И депешу их надобно проверить. Только сперва найти этот камень с куриной лапой. Коли таковое существует – одно, коли нет – чего тогда время тратить?

Хлопнула дверь, пришел гридень на ночное дежурство, поздоровался и вышел на крыльцо дабы не мешать разговору. Но Степан Владимирович сразу засобирался и уже на пороге заявил:

– Перевозить депеши в воске под видом свечей – хорошая идея. Эдак взял десятка полтора свечей, в одну письмо поместил и вези куда хочешь. Храни на самом виду.

Выздоровление Матвея началось только на шестой день. Светлое время Дарья проводила у постели раненого, кормила, поила, давала составленный лекарем порошок. Лекарь еще дважды посещал Матвея, третий раз на одиннадцатый день выдернул нитку, которая сшивала разорванные края кожи. Прощаясь, пожелал Матвею более не подставляться под пули. Однажды к вечеру во дворе появился посыльный от Степана Владимировича. С ним двое незнакомых мужиков. Матвей и Дарья сидели на крыльце и любезничали. Посыльный поздоровался и попросил Матвея спуститься к ним.

– Вот он самый настоящий Матвей Еремеевич Прозоров, – сказал посыльный, указав пальцем на хозяина.

– Чем докажешь, – впялился один из посетителей в Матвея.

– Тем, что вы наверняка от Фомы Ухвата. Привезли от него бумаги.

– Верно, а как ты догадался? – удивился тот же самый мужик.

– Видел тебя на вымоле в Угличе. Плохо, что ты меня не запомнил.

Тут вступил в разговор второй курьер:

– Тогда вот тебе пенал! В нем бумаги, о которых ты говорил. Еще хозяин велел передать на словах, что ждет тебя к себе в любое время. Зимой в селе Сухоруково, а летом в Угличе.

– Передай Фоме, что я обязательно приеду, только раны залечу. Может переночуете у меня?

– Нет, боярин, надобно вертаться. Хозяин велел туда и обратно.

– Куда на ночь глядя?

– Дело наше привычное, не боись.

Матвей открыл пенал, просмотрел бумаги, убедился, что те самые и с посыльным отправил пенал в приказ Румянцеву. Дарья интереса не проявила, так было заведено в их доме, к службе батюшки интереса не проявлять. А ежели станет что-либо известно, то рот на замок.

Вечером Румянцев приехал к Матвею и сразу поблагодарил его за службу.

– Вот Семен Раменный свою часть профукал! – заметил Степан Владимирович, – немца по пути в Нижний перехватил их посол и забрал все бумаги. Твоя работа единственное свидетельство об истинных намерениях немцев. По первой предварительной оценке, поиск серы лишь благовидный предлог для изучения всего, что скрыто в недрах земли вдоль Волги.

Матвей продолжил службу в Приказе в должности подьячего. Когда полностью окреп, попросил благословения у родителей Дарьи на их женитьбу. Степан Владимирович и его жена дали согласие, но посоветовали ехать в Чернопенье за благословением батюшки жениха. Сам Еремей приехать не мог по причине болезни ног.

Подходил к концу 1590 год, принесший много непредвиденного. Обошлось без смертей ближних, каждый понимал и благодарил Господа Бога за то хорошее, что случилось в истекшем году.

Наступил 1591 год. В полдень 15 марта в Угличе ударил набатный колокол. Народ сбежался со всех сторон. На земле у дворца лежало тело царевича Дмитрия. Убийца перерезал отроку горло. Над убитым вопила его мать. В отчаянии она перечисляла всех, кого считала убийцей сына. Перечисленные ею люди оказались посланцами Бориса Годунова. Народ в гневе убил и растерзал двенадцать человек. В Москву послали гонца к царю Федору Иоанновичу. В Кремле депешу перехватил Годунов и под предлогом заботы о здоровье государя доложил, что Дмитрий случайно упал на нож. Годунов создал комиссию во главе с Шуйским Василием Ивановичем. Было хорошо известно, что осторожность Шуйского бежит впереди его ненависти к роду Нагих, материнской стороне царевича. Шуйский проявил настойчивость в расследовании, семью Нагих сослали в дальние города; Марию – мать царевича, насильно постригли в монахиню, с именем Марфа. На всякий случай Шуйский многих, порой не имевших никакого отношения ко двору, приговорил к смерти. Кому-то по приговору отрезали языки; группами ссылали в Сибирь. Досталось вестнику беды углицкому набатному колоколу. По приговору его отвезли в Тобольск от греха по далее.

С депешей в Разбойный приказ из Калуги Румянцев ознакомился случайно. Местный воевода посадил в острог иноземца и трех его слуг. Бумаги при иноземце свидетельствовали, что он самый настоящий фрязин из Италии и приехал перенимать опыт крепления колоколов на церквях, изучать мастерство звонарей. Из Калуги он намеревался ехать далее, сперва в Тарусу, потом в Алексин, потом в Серпухов. Первым делом воевода запросил у фрязина чертежи, которые он хранил в большом пенале. Оказалось, что вместе с чертежами нарисована схема местности, просматриваемая с колокольни.

– Мало ли чудаков бродит по белу свету, – сказал дьяк из Разбойного приказа. Он легко избавился от бумаги, предупредив, что спрос теперь будет не с него.

Степан Владимирович вызвал к себе Матвея. Дал прочитать депешу и проследил за его реакцией.

– Мало ли чудаков бродит по свету, – сказал Матвей, точь-в-точь повторив слова уставшего от службы дьяка.

– Откуда берется такое равнодушие к тому, что проходит мимо тебя? Надобно ткнуть носом, растолковать важные места, после чего может и задумаешься!

– Прости, Степан Владимиров, но не вижу, чему в этой депеше удивляться. Не вижу, хотя прочитал ее дважды.

– Крепление колоколов придумали в Византии, потом манеру перенял Рим, а последней оказалась Москва. Чему мы можем научить фрязинов? Голова твоя садовая.

– Просто не знал о том.

– Схемы местности причем? Надо же сперва влезть на колокольню, потом успешно нарисовать лес, дорогу и прочее. С колокольни можно и другое увидеть: например, скопление воинов, лошадей.

– Так ведь воинов на чертежах нет. Об этом ничего не сказано!

– Тогда слушай далее. Двадцать лет назад под личиной фрязина явился на Москву лазутчик крымского хана, некто Ибрагим Усманов. Толковый надо сказать был лазутчик, – Румянцев прикрыл глаза будто что-то вспоминал, – в тот год крымчаки готовили поход на Москву. В семьдесят первом им удалось дойти до стен Кремля и сжечь весь посад. Потребовали от государя вернуть им казанские и крымские земли.

– Наслышан.

– Не дает покоя хану слава Золотой орды. Ведь тогда над Русью висел дамоклов меч. Они в Европу рвались, хотели весь мир на колени поставить.

– Читал о том. Но как удалось распознать во фрязине татарина?

– Тебе лучше о том батюшка поведает. Скажу только, что татарин добровольно пришел в Москву в сопровождении Еремея Прозорова. Тем твой батюшка особенную благодарность у царя заслужил. В нашем случае надобно проверить калужского фрязина, кто он такой. Поезжай завтра в Калугу и возьми с собой толмача с итальянским.

Матвей немного задумался, потом сказал:

– Обойдусь без толмача, справлюсь сам. Задание я уразумел.

Из Приказа Матвей помчался в слободу к толмачам. Нашел двоих и велел перевести следующее: «Нече время тратить, никто не знает, где фрязин находится. Утром казнить, и дело в сторону». Подробно записал русскими буквами эти предложения и по дороге домой стал учить фразы так, чтобы мог произнести их скороговоркой, не задумываясь и не вспоминая.

На дорогу в Калугу ушло два дня. Город расположился на берегу большой реки, дома срублены из дерева, видны каменные храмы. Из Приказной избы воеводы Матвея повезли в острог к задержанному. В допросную ввели красивого парня высокого роста, широкого в плечах и с лучезарной улыбкой. От него пахло незнакомым ароматом.

– Ты мой знаватель? Меня зовут Джованни. Можно просто Ваня. Тебя как звать?

Матвей вгляделся в пленного и понял, что если бы не напутствия, то он и минуты не потратил бы на проверку личности этого парня. Даже глухой мог понять, что перед ним самый настоящий иноземец. Не все слова выговаривает, некоторые коверкает.

– Меня зовут Матвей. Уразумел?

Пленный кивнул. Тогда Матвей задал вопрос об его слугах: где он их нашел, и кто они такие.

– Они откликаются на Сашку, Мишку и Даньку. Я их нанял еще в Смоленске. Не веришь? Спроси сам.

Можно было не проверять сказанное. Матвей посмотрел на слуг и все понял.

– Чего тебе дались наши колокола? У вас своих навалом.

– Динь-динь это красиво. У нас звонят плохо. У вас колокола вешают по-особому.

– В чем особенность? Вешают у нас по-разному, – Матвей сделал паузу и посмотрел на иноземца, тот даже бровью не повел, – бывает кольцо железное подгоняют, бывает на обычной верви.

– Тут важно рассчитать расстояние от свода, – фрязин вытянут пальцы и сложил их в кольцо. Другой рукой показал на низ воображаемого колокола.

– Вот обод, он должен отстоять от стены на определенное расстояние. Тогда звук собирается воедино и пролетает в прорези колокольни. Еще умеете правильно звонить в маленькие и большие колокола, как это называется «сочетать».

Матвей уже посчитал потерянным временем два дня езды до Калуги и еще столько же при возвращении. Уж эти окраинные воеводы, ни в чем толком не разберутся, сразу шлют курьера в Москву, да еще со срочным донесением.

– Зачем схемы рисовал? Чертежи понятно, а местность тут причем?

– Отражение, – сказал фрязин и опять выставил ладонь с вытянутыми пальцами и упер их в другую ладонь, – звук, как вода, может менять направление, может отталкиваться.

– Куда уж нам, вы там в Европах грамотные, а мы смотрим на вас и учимся.

– Я же приехал перенимать ваше мастерство. Вы многое умеете. Вы очень добрые и очень приветливые.

– Еще скажи доверчивые.

– Да, да, – подтвердил фрязин.

Матвей вышел в сени и подозвал стражника. Велел тому присутствовать на допросе и, когда он услышит непонятную тарабарщину, должен сказать «понял». Вернулись в допросную вдвоем, и Матвей первым делом спросил знают ли в Италии, какие города на Руси будет посещать Джованни.

– Так примерно, туда – сюда. Мы расстаемся? Я ухожу? Мне очень нравится наша беседа, жаль, что не можем выпить вина!

Матвей улыбнулся и скороговоркой произнес выученную фразу на итальянском языке. Стражник буркнул «понял». Матвей повторил ту же фразу, но медленно, почти нараспев. Опять прозвучало «понял».

– Знаешь, что я сказал? Не знаешь?

Матвей повторил то же самое по-русски. Улыбка сошла с лица фрязина. Он посмотрел на стражника и спросил:

– За что? Я же ничего не сделал?

– Какой же ты фрязин, ежели родного языка не знаешь? То же мне, Ваня. Поди уж хватит Ваньку валять, Джованни.

Оказалось, что иноземец чисто разговаривает по-русски, но признаваться ни в чем не стал. Матвей решил не настаивать и стал прощаться с задержанным. У того что-то внутри сломалось, и он заявил:

– Вези меня в Москву. Знаю очень важные сведениях. Твое положение низкое, чтобы говорить на эту важную тему.

– Моего положения в достатке, чтобы тебе завтра отрубили голову. Положим, повезу тебя в Москву, а там ты скажешь, что пошутил. Тогда голову будут рубить мне.

– Я подданный крымского хана, Джамиль Карган. Газы Гирей собрал громадное войско и этим летом нападет на Русь. Как только трава поднимется, чтобы наши лошади не голодали, так и зайдут с юга.

– Сколько таких как ты к нам заслали?

– Еще двоих. Собираемся в Алексине 30 июня.

– Кто они такие?

– Вези в Москву.

Глава пятая

Вернулись в Москву все вместе. Пленника доставили в острог, и Матвей помчался в Приказ. После доклада дьяк принял решение, что будет лично вести допросы задержанного. Через три дня вызвал к себе Матвея.

– Когда Дарье рожать? – спросил, не глядя в глаза.

– По всему в декабре положено.

– Бери ее и вези в Чернопенье. Похоже в Москве скоро станет жарко.

– Как же служба, чай у нас не частная лавочка?

– Оставь перевод того письма шведа Амадея Лунгрена. Начальным доложу будто послал тебя искать камень с отпечатком куриной лапы. Ты уж не подведи, загляни в Углич.

– Неужели затевается большая бойня?

– Не задавай вопросов, делай, что говорю!

– При таком раскладе нам бы с Дарьей вашу жену, ее матушку, с собой взять. Пускай там поживут. Батюшка будет рад и нам тут спокойнее.

– Все имеет свойство повторяться. Помнится, подобное уже случалось. Вечером загляну к вам домой и сообщу. Ты сегодня подбери купеческий обоз хотя бы до Ярославля. Купцов много передвигается в ту сторону. Охрану дать не могу. Сразу сообразят о какой куриной лапе идет речь.

Приезд младшего боярина с женой и тещей всполошил Чернопенье. Забегали люди, захлопали двери, закудахтали куры. Еремея внесли в гостевую на стульчике. Барбара распорядилась накрывать на стол. Жизнь закипела.

– Кабы не ноги, бегал бы от радости, хвост задрав. А так сижу как истукан из языческих времен. Вы уж простите старика.

– Будет, батюшка, в твои годы ты совсем молодец. Учил меня, что главное в жизни – голова, а головы у нас с тобой на плечах, да еще в полном порядке.

Выдумывать ничего не пришлось. Молодым отвели ту же светелку, в которой рос Матвей. А мать Дарьи, Прасковью Филипповну, поселили в комнате Александра. Тут же зашел разговор о нем, но Еремей и Барбара в один голос перенесли на «после, после».

Когда отец с сыном остались вдвоем, Еремей спросил про реальные причины их появления в Чернопенье. Матвей подробно рассказал о Джамиле Каргане, о полученных от него сведениях, об опасениях Румянцева в связи с решением дать основную битву возле стен Москвы.

– Степан Владимирович сказывал будто к отражению татарского нашествия в 1572 году ты приложил свои усилия, даже велел у тебя спросить о том.

Еремей поведал про крымский поход в команде семи своих молодцов. В повествовании отвел каждому свое место и помянул добрыми словами.

– Виноватым до сих пор себя ощущаю и не могу простить ту сложившуюся безысходность. Видать каждая победа имеет свою цену.

– Такова наша доля. Вон на Русь со всех сторон прут. Не дает им покоя наша сторонушка. Мы как бы между двумя мирами: Западом и Востоком, между молотом и наковальней. Но уверен, с Божьей помощью одолеем и тех, и других.

– По душе мне твой расклад. Не зря Людмила Матвеевна жизнь свою отдала. Дед Брюханов тоже свой камушек в тебя заложил.

– Что сталось с Александром? Показалось, будто вы с Барбарой осведомлены. Говорить о нем при всех не желаете.

– Упустил я Александра, когда тот еще в мальцах бегал. Барбара тоже помогла своей придумкой будто дед Александра польский дворянин. Все вместе сложилось в его бегство. Ладно бы из Чернопенья, так он из страны убег. Пошел искать свои дворянские корни. Не забыл при этом выгрести все маманины накопления.

– Получается, обокрал мать свою?

– Взял все до последней крупинки золота.

– Дошел до Польши ли? Может сгинул где, к ватаге какой прибился?

– Посыльный был у Барбары, записку принес на польском. Я то не знал, а то курьера наизнанку вывернул бы. Мне после о том Фотий сказал, потом Барбаре дознание учинил. Ей-то радостно, что сын жив, а что сотворить может, она о том не думает.

– Что в той записке значилось?

– Она не показала, а я не стал настаивать.

– Долго с тобой пребывать не смогу, дело мне поручил Румянцев, по-другому не вышло бы жену и тещу сопроводить. Еду в Углич, а домашних на тебя оставляю, не взыщи!

– Бог с тобой, Матвей, мне их житие тут в радость. О том даже не беспокойся. Когда назад тебя ждать?

– Все от Москвы зависит. Ты шли в Кострому на вымол за новостями людей. Поди уж скоро начнется.

Многотысячную армию крымского хана Газы Гирея первыми увидели головы окраинных земель Руси. Отправили в Москву курьеров. 2 июля крымчаки переправились через Оку между Серпуховым и Каширой. Двинулись на Москву. 4 июля Газы Гирей поставил свой шатер в селе Котлы и в этот же день двинул силы на Москву. Русское войско под командованием боярина князя Мстиславского Федора Ивановича и конюшенного боярина Годунова Бориса Федоровича сосредоточили у границ города. Соорудили полевые укрепления по принципу «гуляй города». Дворянская конница встала на пути татарского наступления и, раззадорив врага, отступила. Силы татар подставились под ружейно-пушечный обстрел. Бой продолжался с переменным успехом до заката солнца. В ночь на 6 июля наша конница напала на татарский лагерь близ села Коломенское. Газы Гирей понял, что без тайных проходов он проиграл и начал отступать. В районе Серпухова крымчаков настигли русские воины и стали уничтожать, гнали до Тулы. В одном из боев хан Газы Гирей был ранен, два его племянника Сафа Гирей и Бахти Гирей тоже получили ранения. Из них двоих Сафа Гирей вскорости умер. Татары потеряли обоз, все свое имущество и бежали восвояси под постоянным огнем русских воинов. 2 августа Газы Гирей вернулся в Бахчисарай и от его армии осталась всего одна треть.

Победа всегда слепит глаза, что касается ошибок, то многое хочется забыть и, как правило, забывается. Румянцев – человек холодного ума, прекрасно понимал, что победу опять одержали в полном напряжении сил. Взяли не умением, а количеством.

Хан Газы Гирей прислал русскому царю письмо, в котором желал дружить и выражал готовность выйти из-под османской опеки, сдвинуть свои полки до Днепра и развернуть боевой порядок для войны с турками. Похоже хану удалось усыпить бдительность царя и иже с ним всего двора. Вскоре войско под водительством Калги Гирея опять вторглось на территорию Руси и ограбило окраины Тульской и Рязанской земли.

Румянцев читал покаянное письмо Газы Гирея и был уверен, что оно пронизано лицемерием от начала до конца. Но он даже предположить не мог, что уважающий себя правитель способен таким манером обеспечить проход на русские земли, чтобы возместить ущерб от провалившейся кампании.

Фома был далек от событий, происходивших дальше границ своих владений. Ему доставало проблем внутри своей вотчины. Наладить выделку кожи по новому предписанию, заказать ладью собственной конструкции, проявить заботу о жене своей Лукерье, которая должна родить к концу года. Появление Матвея вызвало в нем бурную и искреннюю радость. Он уже и думать забыл про их проделки с немцем. Выходит, дружба продолжается и новые интересные дела не за горами. Со времени их последней встречи Фома сумел поставить большой дом с окнами на Волгу, жениться на Лукерье и перевезти ее из Рогозово в Углич.

Матвей удивился сам и удивил Фому сообщением о своей женитьбе. По сути в один и тот же день. Не сговариваясь, парни шли параллельным путем, будто копировали друг друга.

Когда дошло до дела, Фома разочарованно хмыкнул, дескать, что тут интересного отыскать камень с отметиной. Тем более прописано, где он лежит. В лес пошли на другой день с самого утра, с собой взяли одного проводника и двух помощников. Мало ли что? Сначала предстояло отыскать часовню Николая Чудотворца, которая в письме Лунгрена обозначалась маленькой церковью Святого Николая. Проводник Анисим указал в сторону Алексеевского монастыря. Дошли и оглядели все в округе, не нашли никакой часовни. Спросили у монаха, тот слышал, но никогда не был в той часовне. Тут спохватился Серафим, помощник. Вспомнил свою бабку и как она водила его на поклон к преподобному Николаю. Церквушка точно была маленькая, вмещала не более четырех человек. Пришлось напрягать Серафима. Он сперва вспомнил, где жила его бабка и привел всех к берегу Волги в район северной стороны. Поспрошали местных жителей и только один указал в сторону громадной березы. Потолкались вокруг этого дерева, и тут закричал другой помощник, Порфирий:

– Да, вон же она, часовня-то!

Действительно, в сотне шагов угадывался силуэт полуразрушенного строения. Куполок упал, а четыре стены вросли в землю. Обошли вокруг этих руин и стали обсуждать следующую указку.

– Так тут лес кругом! От остова ни одной тропинки не идет, – сказал начинающий терять терпение Фома.

– Погодь, боярин, – Анисим приложил ладонь ко лбу, будто сделал козырек и стал рассматривать окружающий лес.

– Сдается мне, что до любого леса тут гораздо меньше одной версты. Только вон в том месте ели и сосны отступают, образуя заводи.

Ничего не оставалось делать, как идти в единственно возможном направлении. Уже никто не верил в существование таинственного камня, и уж тем более в отпечаток куриной лапы. Каждый получил свой диаметр, и хождения напоминали многослойный хоровод. Камень нашел Анисим. Тот почти весь врос в землю, оставив между порослью высоченной травы верхнюю часть… с изображением куриной лапы. На радостях устроили привал, поели, попили. Кабы не забористая медовуха, то все вернулись бы с победой, и Матвей мог бы со спокойной душой возвращаться в Москву. Но взыграла молодецкая кровь и решили проверить следующее расстояние, указанное в письме шведа. Матвей продекларировал:

– Встань спиной к среднему когтю на лапе и иди, куда указывает коготь до глубокого оврага.

В нужную позу встал самый азартный Фома. Остальные молча смотрели на него и потом пошли гуськом. Действительно уперлись в глубокий овраг.

– Все верно, Фома, пойдем назад, – предложил Матвей.

– Солнце еще высоко. Что там еще прописано далее?

– Продолжай путь по оврагу, и он упрется в реку, – как по писанному произнес Матвей.

– В какую сторону идти? Овраг он и туда, и сюда скачет?

– Там не сказано.

– Тогда, давай, пойдем в эту сторону. Ежели скоро не выйдем к реке, вернемся домой. А так чего, зря шли что ли?

Фома спустился на дно оврага и выбрал сторону. Народ потянулся за ним след. Через половину версты овраг действительно уперся в ручей. Назвать рекою тот «бурный поток» можно было человеку с большой фантазией.

– Дальше чего там? – повернулся Фома к Матвею.

– Чего уж теперь вертаться, пойдем до конца! – загалдели мужики.

– Дальше опять непонятка, «поверни в сторону и иди по берегу, пока не увидишь болото».

– Мне сегодня везет! – прокричал Фома и добавил, – айда за мной!

Он пошел в левую сторону и привел команду к болоту.

– Тебе, боярин, будто кто ворожит! – сказал Порфирий.

– Подобную отгадку вижу в первый раз, – добавил Анисим и заключил, – обычно лес путает, леший кружит.

Когда все сгрудились перед болотом, казалось, встали на край пропасти. Вода образовывала лужицы, утыканные кочками. Из кочек торчали невиданные доселе травы, кое-где возвышались сухие деревья высотой в два человеческих роста. Дуновения ветра приносили такую вонищу, что у всех начинала кружиться голова и подступала тошнота. Впечатление добавляли мошки и комары. Вечные спутники человека сразу почувствовали добычу и без всякого писка бросились сосать кровь. Все ждали команду Фомы на возврат. Вдруг слева в шагах десяти послышался шорох, из зарослей рогоза показалась волчья морда. Все оторопели, но первым пришел в себя Фома. Он произнес никому непонятные слова:

– Как там мой крестничек поживает? Поди уже в настоящего волка превратился?

Зверюга вылез из зарослей и встал к путникам задом. Потом повернул свою морду как тогда при спасении щенка. Фома повернулся к Матвею и прошептал:

– Волчица зовет меня с собой. Такое уже бывало. Ты остаешься?

– Пойду с тобой. А вот остальных давай оставим. Нече людей губить непонятно для чего.

Все повторилось как много лет назад. Волчица шла впереди, замачивая только коготки, показывая путь почти по сухому. Но в этот раз шла медленно, видимо понимала, что болото для человека – не лесная поляна. Квакали и прыгали лягушки, плавали змеи, перемещалась еще какая-то тварь. Вверх взмывали чибисы и кулики, цапли только поворачивали свои головы и не меняли места стоянки. Шли петляя, порой казалось возвращаются назад. Пузыри, вырывающиеся из-под воды, одаривали такой вонищей, что становилось нечем дышать. Волчица упорно вела за собой, порой останавливалась, оглядывалась и продолжала движение. Ноги уже не держали. Фома стал удивляться Матвею, как этот горожанин еще выдерживает. Страсть, хотелось присесть, а лучше прилечь куда-нибудь, но разум не давал права даже на попытку. Неожиданно волчица сделала прыжок и исчезла в кустарнике. Фома как бы устремился за ней, но вдруг почувствовал под ногами твердую почву.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю