Текст книги "Территория чувств"

Автор книги: Елена Ронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Часть 2
Зоя

1

Выросшие на реке – они другие, они чувствуют природу, они умеют ценить прекрасное. Зоя и Алексей родились на реке Ахтубе.

Насчет происхождения этого названия существует несколько красивых легенд. Одна из них связана с именем татарской княжны Тубы, якобы из-за несчастной любви бросившейся в реку и утонувшей на глазах своего отца, который, обезумев от горя, растерянно метался по берегу и восклицал: «Ах, Туба! Ах, Туба!»

Река Ахтуба – это левый, самый крупный рукав Волги.

На её берегах когда-то жили пришедшие из других краев кочевые племена: скифы, сарматы, печенеги, хазары, половцы, татаро-монголы, калмыки. Татаро-монголы избрали Ахтубинское левобережье центром своего могущественного и обширнейшего государства – Золотой Орды. На Ахтубе стояли оба столичных города: Сарай и Новый Сарай. Сюда доставлялась огромная дань из покоренных земель: Волжской Булгарии, Крыма, Северного Кавказа. В городах, стоявших на Ахтубе, бывали послы, купцы, ученые и путешественники из многих стран мира. На поклон к хану приезжали чуть ли не все русские князья. В том числе бывали здесь и прославившийся на весь мир своими победами над шведами и немцами Александр Невский, и никому ещё не известный девятилетний московский князь Дмитрий, впоследствии получивший прозвище «Донской».

Как и все родившиеся на Ахтубе, Зоя и Алексей гордились древней историей края, с гордостью рассказывали её другим, просили не путать Ахтубинск с Актюбинском. И что с того, что город молодой, выросший из трех деревень, зато история у земли какая! Пожалуй, по древности может потягаться с другими русскими землями, а может, ещё и победит в исторической борьбе.

Как и Ахтуба, Зоя в жизни Алексея была всегда. Сколько он себя помнил. Самый близкий для него в жизни человек. Он даже мог сам себе в этом не сознаваться. Порой по жизни он думал, что задохнётся без своих женщин, детей; но как оказалось, все можно пережить, даже смерть жены, даже разрыв отношений с детьми, а Зоя – она данность, она надо всеми. Она всегда была даже ближе мамы.

Отца он совсем не помнил, тот умер, когда сыну было два года. Александр Никитич пришел с войны, как и многие, очень больным человеком: две контузии переросли в страшные головные боли, которые он заглушал спиртным. Но даже не это было самым тяжелым. Отец после войны потерял себя как личность. На войне он был боевым командиром; его уважали, он был героем. А в послевоенной реальности стал простым работягой на молокозаводе. Денег платили мало, начальников было над ним несколько, да все норовят ещё и поддеть: «Тут тебе не фронт, нечего куражиться! Знаем мы вас, героев. Проверить еще надо, по каким вы там блиндажам отсиживались».

Таких выпадов отец без ответа не оставлял, мог и вмазать, а если баба нарывалась, так говорил прямо всё, что про неё думает. Дело заканчивалось участковым, а потом, понятное дело, недельным запоем.

Алексей ничего такого не помнил, ему бы хотелось вспоминать об отце как о герое, гордиться им. Фронтовик, вон в коробочке медали лежат, и даже боевой орден Красной Звезды 1-й степени. И вот он перебирал эти награды и думал, какой папка его герой, и наверняка потерялись ещё два ордена, 2-й и 3-й степени, а так мог бы быть его отец даже Героем Советского Союза.

– Выпить он герой, всю душу мне измотал. Бог его вовремя забрал, а то бы сама пришибла.

– Мам, зачем ты так, – останавливала ее Зоя. – Не надо, при Лёшке не надо. Это же он нас с тобой гонял, а его он любил, радовался как тому, что наследник родился, и похож, говорил, на его отца. Война же, мам.

– Ох, простите меня, дети, намаялась.

Алеша как-то не очень по этому поводу переживал. Высказывания мамы он в голову не брал, она всем и вечно недовольна, человек такой. Больше переживали друзья мальчика, семьи которых отец, к примеру, бросил. В их жизни случилось страшное предательство, которое ни простить, ни забыть нельзя. А у Алексея по-другому. Ему казалось, что он сразу родился с одной мамой. И даже не с мамой; мама, сколько он помнил, всегда работала, а он был с Зоей.

Сестра кормила, одевала, гуляла с ним, воспитывала, иногда и поколачивала. Проверяла уроки и отчитывала его друзей за всякие шалости, она же выбирала для него институт и ходила смотреть проходные баллы. Мать тянула семью, работала с утра до ночи. Вечно уставшая, недовольная. Алешке казалось, что матери он мешал, и она от души сожалела о его рождении.

– И зачем я тебя только родила? Что ты в этой жизни увидишь? Ладно, Зойка, у неё судьба такая, бабская, а тебе за что?

Лешка опять же не понимал, о чём говорит мать, про какую такую судьбу, он был совершенно доволен жизнью: речка, рыбалка, на палец намотаешь леску, забросишь подальше и тяни, тяни, глядишь – рыбёшка какая прицепится, красота! Костер разведёшь, на палочке поджаришь, и Зайка его всегда рядом; воспитывает, конечно, но перед матерью всегда защищает.

Алеша не помнил мать другой, привык к ней такой, какую только и знал: всё время ровная, неулыбчивая, сосредоточенная, всегда чем-то занятая. Как хорошо, что есть Зайка – заботливая, небезразличная. С ней было хорошо и спокойно.

Он даже не приревновал к ней вдруг ни с того ни с сего объявившегося жениха Ваську; знал, что всё равно его Зайка любит только своего брата. Просто пришло время выходить замуж, так надо, каждая девушка выходит замуж, и его сестра не хуже других. А то Гришка с Зелёной улицы как-то попытался съязвить:

– Быть твоей сестре у тебя в приживалках. Больно она у тебя высокая да худая, одни кости, на такую никто не позарится, даже Федька-дурачок!

– Сам ты косой!

– А чё, я говорил, что твоя сестра косая? – обиделся Гришка, который и вправду косил на правый глаз. – Я же тебе по-дружески, чтобы ты её подкормил, что ли, да, может, посоветовал ей кофту поярче надеть, с такими, знаешь, оборками, чтобы в формах прибавила.

Гриша был старше Алеши на полгода и, понятное дело, в женской красоте понимал значительно больше. И действительно, сестре скоро исполняется двадцать лет, а никаких кавалеров на горизонте нет! Зоя уже работала на комбинате и заочно училась в техникуме. Может, у неё просто времени нет? Да нет, прав Гришка, больно худая она. Прямо на целую голову всех выше, и ноги длинные, тонкие, впереди неё идут. Как же Лешка раньше-то не замечал? И кофты яркой нет, верно, в материной ходит, в синей, рукава коротковаты, запястья торчат. А руки у Зайки красивые, пальцы тонкие и ногти не как обрубки, а округлые.

Тем же вечером Алёша собственноручно наварил картошки и поставил перед сестрой:

– Ешь!

– Всю кастрюлю? – насмешливо посмотрела на него сестра.

– Всю! – выпалил Лёша.

– Зачем?

– Иначе тебя никто замуж не возьмет! – Лёша решил сказать как есть, чтобы и сестра прониклась и начала как-то работать над собой. Он-то картошки сварит, но Зойка же съесть должна!

Сестра расхохоталась:

– А картошка-то здесь при чём? Примета, что ли, такая?

– Нет, мне Гришка сказал, что ты худая очень, поэтому тебя никто не берёт, а как потолстеешь, сразу возьмут.

Зоя посадила долговязого Алёшу себе на колени.

– Родной ты мой! Судьба сама найдет, неважно, худая, толстая, ты только не переживай! Я же не переживаю. Мне и с тобой хорошо!

2

Зоя никак не могла поверить, что её Алёшка всё-таки приезжает. Да что приезжает, уже прилетел, всё слава Богу! Игорек позвонил, что они нашли друг друга. Она вдруг совсем разволновалось, сердце забилось неровно. Да что это она? Брат не должен видеть её распустившейся старухой, у неё все хорошо, в конце концов, даже семидесяти ещё нет. Вон, Любаша в свои восемьдесят прыгает с грядки на грядку, полностью себя огородом обеспечивает, а она живет пять лет как королевна, нет уж, в память о Василии она должна сегодня выглядеть на все сто, но не лет, а процентов! Вася… Зоя попыталась было всплакнуть, но поняла, что уж совсем не ко времени. Это у неё просто от радости, сейчас пройдёт. Она присела на стул, непослушными руками начала развязывать фартук.

Зоя немного отдышалась и пошла в который раз проверить праздничный стол. Она ещё раз пересчитала тарелки, расправила салфетки; ваза с фруктами украшала стол и была очень к месту. Господи! Стаканы же! Стаканы под воду. Вот ведь курица старая. Господи, а вода-то только с газом! Вроде Алексей такую не любит. Когда у него в Германии были, только без газа пили, причем литрами, литрами. А у неё и нет столько. Совсем из головы про воду вылетело. Ещё Валентина, соседка Алексея, допытывалась: «Чего так пьете мало, нужно по два литра в день!» – «Валя, два литра в день! А приспичит?» – «Что значит "приспичит"?» – «Ну, в туалет. Как подумаешь, так и не пьётся что-то…»

Зоя заметалась по дому, схватила мобильный телефон:

– Санечка, ты уже едешь? Когда будешь? Подъезжаешь? Саша, нужно купить воду без газа! Какой кулер? Я тебе про минеральную говорю. Что значит, не будешь возвращаться?

Вот ведь паразит, жалко ему родному дяде воды? Зоя села на стул рядом с накрытым столом и расплакалась. Вот ведь курица старая, забыла про воду. И что теперь подумает про неё её Алеша. Был бы Вася жив, никогда бы такого Саня матери не сказал. Господи, как же изменилась жизнь. Да если бы она знала, что Вася так рано её оставит, разве бы она уехала со своей Ахтубы, разве бы продала дом? И не сказать, чтобы сын уговаривал, нет, наоборот, говорил: «Не переживайте за меня, выкручусь, но дом построю! А вы, когда захотите, в гости приедете, а я вам комнату отдельную приготовлю, всегда вам рады будем». Вася, царствие ему небесное, всё про эту стройку понял: и что сын не потянет, и что выхода у них другого нет. Или неправильное муж решение принял? Сегодня Зоя всё чаще задумывалась об этом. Что лучше: остаться на родной земле или всё зачеркнуть и прилепиться к детям? А нужна ли она детям? Когда ехали в Москву уверена была – нужна, очень. А сейчас места себе найти не может в этом большом и таком неуютном для нее доме.

Да, сын комнату приготовил, и что теперь – она кукует одна в этой комнате, не знает, когда можно выйти. Когда был жив Вася, всё было по-другому. Отец сидел во главе стола. И внуки по струнке вытягивались, и жена бывшая Шурика, Галина, сильно рот не раскрывала без надобности. А если сморозит какую глупость в очередной раз, так отец её тут же обрубал:

– С мужем говоришь, уважение имей. Раз Александр так порешил, так и впредь будет.

– Так он неправильно решил, – Галина зло вскидывала чёрные брови.

– Цыц, я сказал, у семьи голова одна. И в твоей семье голова – Александр, – Василий говорил спокойно, но твёрдо, не переставая размешивать сметану в борще. Зоя все время боялась, что или шлепнет сейчас ложкой по борщу, или запустит ею в невестку.

– Спасибо, папа, что Вы мне это рассказали. Только Вы с нами полгода живёте, ещё наши традиции не усвоили, – Галя, наоборот, есть сразу переставала, у нее начинали трястись руки, она откладывала ложку в сторону, нервно теребила салфетку.

– А я их и усваивать не буду. И так всё с вами ясно. Неправильные они. Теперь по моим традициям жить будете, – Василий исподлобья посматривал на Галю. «Закончилось твоё царство, – говорил его взгляд, – неправильно живёте. Вот я здесь разберусь».

Поначалу Галина вскакивала из-за стола, бежала рыдать в свою комнату. Пытался подняться следом и Саша.

– Сидеть, – тихо приказывал отец, – ты тут мужик. Всё!

Зоя ужасно переживала эти скандалы, потом за закрытой дверью уговаривала мужа:

– Не лезь ты, они уже друг к другу приспособились, и пусть себе. Кто их знает, уж сколько живут вместе. Значит, их так устраивает. И потом, Вась, при детях. У них сейчас возраст такой, самый переходный, зачем им про всё это слушать?

– Вот-вот, ты обратила внимание, как они ухмыляются? Сашка что-нибудь скажет, и они ухмыляются и на мать свою поглядывают. Мол, пусть говорит, мы-то и без него всё порешаем.

– Ой, не знаю, – качала головой Зоя, сама всё видела, самой всё не нравилось. И Галя не нравилась, и дети волчатами росли, прав Василий.

3

Наконец-то закончились слёзы, поцелуи, объятья, и все расселись за столом. Зоя во главе стола, по одну сторону Саша, по другую Алексей, рядом с ними Вика и Игорь. Немножко припозднились с ужином, ждали Вику, та объезжала пробки, но вот все собрались.

Зоя не могла нарадоваться: вся семья в сборе, и сразу опять вытерла глаза – Вася не видит. А Лёшка-то не меняется совсем, какой был пять лет назад, такой и есть. Про себя она сама всё знала, постарела, вся в морщинах. Это ещё и оттого, что похудела. Ну, это ничего, какая разница, сколько морщин на лице, а носить себя стало легче.

– Ну что, Алексей, с приездом тебя, – первый тост сказал Саша. И опять глаза Зои наполнились слезами. Нет за столом Васи, нет Нины, Сашка один, ну это-то на сегодняшний день и слава Богу, но не устроен же, и судебный процесс ещё идет, и чем всё закончится, неизвестно. Но раз приехал их Алёша, значит, всё будет хорошо.

Зоя давно не видела Вику улыбающейся. Вечно напряжена, с этим дурацким конским хвостом, который так ей не идёт, делает нос ещё больше. Нос с горбинкой Вика как раз-таки унаследовала от Зои. Но Зоя всю жизнь пыталась убрать акцент со своего носа, скрыть его. А тут на тебе – хвост, и всё лицо напоказ! И почему Вика этого не хочет понимать, и почему мать ей не посоветует. Вот как отца из дома выжить, советует, а как стать симпатичнее – нет. Но сегодня как будто бы все проблемы отошли на второй план.

– Дядь Лёш, а как Таня, Аля, почему они не приехали? – Вика откусила пирожок, говорила с набитым ртом. Боже, да что же значит – двадцать один год, девчонка ещё совсем, только строит из себя надменную, а вот приехал иностранный дядя или просто родной и близкий человек, и всё наносное куда-то делось. Сидит напротив Зои обычная девчонка, ещё гадкий утенок, сама не знает, что творит.

– Таня вроде тебя, всю себя отдает карьере, работает в банке. Всё у неё распланировано. А у Альки, наоборот, неизвестно, что завтра будет: работа сегодня есть, а завтра нет, а денег точно на поездку нет.

– А… – Вика начала говорить и замешкалась.

– Хотела сказать, что же я не дам? А то, что она не возьмёт. Девицы мои германские, Алька, между прочим, в три года родину сменила, да и язык русский только начала учить. Так что, Вика, ты к нам приезжай. Бери вон Игоря, и приезжайте.

– Я приеду, – убеждённо проговорила Вика. Она расщёлкнула заколку на волосах, хвост распустился, и на плечи упала роскошная копна волос.

– Какие у тебя волосы, Вика, как у бабушки. Да, Зой, в нашу породу, – Алеша от души сделал Вике комплимент.

– У мамы тоже волосы красивые, – сухо ответила девушка.

Зоя выразительно посмотрела на брата. Ты видишь? Вот так, вдруг. Только она здесь – и раз, сразу всё наперекосяк.

Саша подливал немецкий «Рислинг», который привез Алексей, Игорь тоже не отказывался. Он в разговоре не участвовал, постоянно тыкал в кнопки мобильного телефона, но и из-за стола не уходил.

Зоя пыталась поверить в то, что теперь всё будет хорошо. Приехал брат, он всех рассудит и всё расставит на свои места.

Парадный ужин удался, а то Зоя переживала, пропечётся ли утка. Она специально взяла тот рецепт, который ей удавался лучше всего. Но, по закону подлости, всё могло пойти наперекосяк. Нет, всё получилось. И утка таяла во рту, и корочка хрустящая, и картошка не разварилась, и в рыбном пироге рис был именно той консистенции, какой нужно. И как она удачно купила новую скатерть. Всё думала: покупать, не покупать. А вот и нет, яркая скатерть пришлась к месту, салфетки в тон. У Алексея в Германии всё гармонично, всё в одной цветовой гамме. А у них после недавних событий и так, как после сражения, так что хоть стол получился праздничным.

* * *

Уже перед сном Алексей заглянул к сестре в комнату.

– У тебя уютно, – Алексей с удовольствием отметил красивый резной комод, который помнил у сестры еще по Ахтубинску, понятно, не смогла расстаться. На комоде – фотография родителей и их, детская, – Зоя держит на коленях маленького Алешу. И, конечно, фотография Васи. А ведь у него в Дуйсбурге фотографии только в альбомах. Как-то не хотелось ему вот так ставить фотографию Нины. А может, неправильно, может, его дочерям этого хотелось?

– Спасибо, Алеша, посиди со мной, даже не представляешь, как я рада, что ты приехал. Как тебе мои? – Зоя убрала подушку с маленького кресла, приглашая Алексея присесть.

– Как ёжики.

– Вот видишь, ты тоже заметил.

– А ещё я заметил, что Вика удивительно похожа на тебя в молодости.

– Да брось ты! – Зоя даже опешила. – Неужели я такой некрасивой была? Стало быть, права была мать?

– Да при чем тут «некрасивой»? И Вика – девушка видная, как волосы распустила, так и вообще королева. Прическа ей эта не идет, одета как-то неженственно.

– Вот, – обрадовалась Зоя, – это всё мать! Галине на дочь наплевать, только о себе думает. А что я могу меня никто не слушает. Попыталась советы давать, что ты! Теперь уж молчу. Да, собственно, Вика со мной и не разговаривает уже. Не заметил?

Алексей, задумавшись, понял, что действительно Вика во время ужина с удовольствием обращалась к нему, иногда к Игорю, но только не к отцу и не к бабушке. Это же надо. Его девицы тоже не подарок, но никогда ничего не станут делать на публику.

– А Сашка ничего, держится, – Алексей решил переменить тему: что обсуждать ситуацию, про которую он ещё почти ничего не знает.

– А что ему ещё остается?

Они немного помолчали.

– Объясни, Алеша, почему ты один? Ну, вот эта Валя, простая, конечно, но приятная женщина, хозяйственная, вон плов как готовит, и дети к ней с уважением.

– Это вопрос? А я думал, она тебе не понравилась.

– Ну, – Зоя повела плечами. – Какая, в конце концов, разница. Тебе мой Вася нравился, что ли?

– Да, нравился.

– Это уж потом он тебе понравился. Но не сразу, нет, – Зоя все-таки решилась задать вопрос, к которому вела разговор: – Ну, а та женщина, из самолета, Мила, вроде бы?

Алексей не отвечал, он смотрел на стрелки часов, как будто бы хотел повернуть время вспять. Похоже, думает про эту Милу, решила Зоя, ну и не буду душу теребить. Может, ещё и сложится у брата жизнь. Какие такие его годы? Да при его-то внешности. Это у неё уже ничего не сложится, ей надо здесь своё место находить, приспосабливаться, приноравливаться. Больно она Любе нужна! А вот Вике, может, ещё и понадобится. Пока в ней злость говорит да зависть материна, но ничего, выправится, вон и Лёша заметил, на неё, на Зою похожа, значит, их корни, а стало быть, всё образуется. Зоя улыбнулась:

– Леш, а помнишь, как ты меня замуж выдать хотел? Картошки кастрюлю сварил?

Алексей тут же отвлекся от своих мыслей:

– А как же! Может, потому тебя и взяли, наконец!

– Болтун! – Зоя взъерошила жёсткие не по годам волосы брата. И всё-таки он приехал.

4

Алексей смотрел на свою сестру, сильно постаревшую, изменившуюся, и был практически счастлив. Да, постарела, но та же его милая Зайка, которая любит его без оглядки, на плече у которой можно поплакаться. Рассказать про все-все свои беды, которая поймёт и не будет учить, и, главное, всегда примет его сторону. И никогда не скажет: «А вот ты помнишь, я тебе говорила, а ты меня не послушался!»

Никогда. Её Алешка всегда правый, всегда для неё немножко несчастный, немножко обделенный. А иногда так хочется почувствовать себя именно таким. Как он устал быть сильным, отвечать за всех. Всегда быть в форме. Господи, Господи, сколько же выпало на его долю? А Зоя? Разве на её долю выпало меньше? А ведь она женщина.

* * *

Мать всегда говорила:

– Ты должна, ты старшая, – и уходила на работу.

И Зойка мыла, стирала, готовила, следила за братом. Обидно не было, нет, так тогда все жили, отцы на фронте погибли почти у всех подруг, и матери работали много, всё хозяйство было на девчонках. Поэтому сразу так и договаривались с девчонками:

– Встретимся часов в восемь, мать с работы ужином покормлю, и могу часок погулять, а там надо Лёшку спать укладывать.

У Зои даже вопроса не возникало, почему брата укладывает спать она, а не мама. Слава Богу, на работу ходит, кое-как обеспечивает их. Хотя как там она обеспечивает? Вон у Лиды есть в доме посуда, чашки настоящие, а в семье Зои пьют чай из обычных банок. И трусы они с матерью сами шьют из старых простыней. Ну, это ладно, это у многих так. Зато у Зои есть Лешка, её кукленыш, её братик. И ничего она ему не должна, это её радость, её награда. Мать никогда не обнимет, а Лёшка ручонки свои тянет – «Зая моя» – и целует её, целует, и пахнет от него так хорошо, конфетами. Вот вырастет она, заработает денег, и купит ему много-много конфет, чтобы наелся от пуза, а то ведь и не пробовал никогда.

А матери панбархата купит и юбку сошьёт в пол, как у заграничной актрисы, видела в кино.

Мать никогда Зою ни о чём не спрашивала, и поручений не давала, и ничего не замечала. Она работала на молокозаводе учетчицей. Приходила поздно и сразу садилась за стол. Зоя кидалась к плите, наливала нехитрой похлёбки и ставила перед матерью. Мать, не поднимая головы, быстро начинала есть. Зоя сидела напротив, подперев голову и удивлялась, почему мать так некрасиво ест: вся согнувшись, доставая руку из-под стола. Никогда так не буду есть, никогда, и Лешке не позволю. И когда у меня будет свой дом, у меня обязательно будут вилки и ножи, и салфетки крахмальные.

– Мам. На работе как? – Зое очень хотелось поговорить.

– Всё хорошо, дочка, устала я что-то, прилягу пойду. Как там Лёша?

– Да вот он, Лёша. Алёша, иди, маму поцелуй.

Лёшка подбегал к матери, быстро чмокал её в щеку, и тут же убегал в свой угол, возиться со своими деревяшками. Ему хватало Зои, она ему заменяла и мать, и отца, он не знал, что бывает по-другому, и был по-своему счастлив. А Зоя, глядя на мать, думала, какая же она неблагодарная нахалка, и как она может обижаться на мать. Та похоронила мужа, работает от зари до зари, вон, еле таскается, круги чёрные под глазами. Похудела за последние полгода еще больше.

– Я подремлю немножко, а ты мне про школу расскажи.

– Всё хорошо, мам, как всегда одни пятерки.

– Умница ты моя, и ладно, что некрасивая. Зато умная.

Внутри Зои поднималась обида. Ну почему же некрасивая?! Да, высокая, худая очень. Сейчас все худые. Она была похожа на отца. Мать миниатюрная, с мелкими чертами лица, Алешка весь в неё, а Зоя внешне походила на отцовские детские фотографии – такие же широкие скулы, крутой лоб, нос с горбинкой. Зато у неё ямочки на щеках. И улыбается она красиво, не зря её Лёшка говорит:

– Улыбнись, и будешь у меня самая красавица.

Зачем мать с ней так? И что, что она взрослая и весь дом на ней? Она и так про эту жизнь раньше времени всё поняла, и детства у неё тоже нет. Всем тяжело, послевоенные годы для всех непросты, но у кого-то есть старшие братья и сестры, и уж точно матери принимают такое же участие в жизни семьи, как и дети. В Зоиной семье всё по-другому.

Мать замкнулась в себе после прихода отца с фронта. Так его ждала, так они вместе с Зоей мечтали, вот вернётся их папка… А вернулся чужой, нервный, озлобленный человек, который не замечал Зою, не очень-то жаловал жену. Дикие головные боли не давали ему жить, а он, в свою очередь, превратил в кошмар жизнь жены и дочери. Пропивал всю зарплату, пьяным валялся в придорожной канаве. Частенько соседка стучала в окно:

– Анна, твой опять у дороги упал, бегите с Зойкой, тащите до дому, а то простудится.

И вот, беременная мать с одной стороны, десятилетняя девчонка с другой под руки вели упирающегося отца домой. Анна и рожать стала раньше времени, надорвалась. Но мальчик на удивление родился хорошим, крепким и относительно спокойным. Как будто понимал: от него сейчас многое зависит, всё-таки наследник родился, а ну как исправится их папка.

И вправду, на какое-то время отец пришёл в себя, перестал пить, опять устроился на работу. Но всё это было ненадолго, в итоге история повторилась, отец умер от воспаления легких, всё-таки замерз в той самой канаве. Анна сильно убивалась, винила себя, что оставила детей сиротами, не уберегла мужа.

С тех пор как будто что-то оборвалось у неё внутри. Жила, работала, ходила как автомат, полностью потеряв интерес к жизни. Как так можно? И опять Зоя думала: вот будет у нее семья, дети, всё будет по-другому.

Или если мать говорит, что она такая некрасивая, то что это значит? Нечего ей и на семью надеяться?

Ну и ладно, вон у неё Лешка есть, а там видно будет. Хорошо, что он счастлив, не замечает ни отчуждения матери, ни бедности их беспросветной.