Текст книги "Цап-царап, моя радость"
Автор книги: Елена Рахманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Вы только ничего не подумайте плохого… Это я только в свободное время… – От испуга и растерянности она снова перешла на «вы».
– Господи, да брось, не оправдывайся! – всплеснул руками Артем. – Делов-то! – И спросил: – Это ты задания для своих курсов делаешь?
Она закивала:
– Да, для них…
– А что именно?
Лину почему-то так смутил вопрос, что она отвела взгляд в сторону и еле слышно прошептала:
– Вам будет неинтересно, честное слово. – Затем, несколько раз ударив по клавишам, поспешно опустила крышку ноутбука. – Я сейчас все уберу.
– Да я не настаиваю, – усмехнувшись, возразил Артем и подумал: «Ну прямо радистка Кэт, которую папаша Мюллер застал с работающим радиопередатчиком за своим письменным столом… А впрочем, интересно было бы посмотреть, чему учат провинциальных девушек на этих самых курсах».
Пять минут спустя пакет с семечками исчез неизвестно куда, словно растворился в воздухе, вазочка с гвоздичками перекочевала на подоконник, за занавеску, а ноутбук – в портфель, что отлеживал бока на стуле в прихожей. Проделав все это, Лина застыла перед усевшимся на стул Артемом с видом примерной ученицы.
– Да садись ты, – предложил он. – И перестань называть меня на «вы». Мы же договорились, помнишь?
– Помню, – ответила Лина и послушно села напротив.
Простой вопрос, что предстояло задать, неожиданно показался молодому человеку необыкновенно трудным. Все дело было в интонации. С одной обращаются к приходящей домработнице, предлагая той поработать еще месяц. С другой – к девушке, которая с наступлением сумерек превращается в сказочно прекрасную незнакомку и оказывается в твоей постели.
Артем положил руки на стол, разгладил салфетку, сплетенную из волокна какого-то тропического растения, и вдруг сказал, как рубанул ребром ладони воздух:
– Как ты относишься к тому, чтобы пробыть здесь еще месяц?
Казалось, она не сразу поняла сути предложения. А когда до нее дошло, просияла его любимой улыбкой, с ямочками на щеках:
– Ой, да я с радостью, Артем!
У него отлегло от сердца. Вот в каком, оказывается, напряжении он ждал ответа на свой немудреный вопрос. Впрочем, в последнее время Артем все больше удивлялся, глядя на себя со стороны, точнее, изнутри, и не узнавая. Хорошо хоть для посторонних он оставался, похоже, прежним – удачливым, обаятельным, легким в общении Артемом Прохоровым…
– Значит, все остается как было, без изменений, да? – зачем-то уточнил он.
А может, неосознанно Артем имел в виду то, что находилось за пределами ее обязанностей, очерченных договором, и чего он очень боялся лишиться, хотя и не отдавал себе в этом отчета?..
– Конечно. Как же иначе? – искренне удивилась Лина.
Он облегченно перевел дыхание и, меняя тему, поинтересовался:
– А как насчет ужина? Или я спрашиваю слишком рано?
Здесь Лина чувствовала себя в своей стихии.
– Уже все готово. Могу хоть сейчас на стол накрывать.
– Так чего ты ждешь?
Еще на целый месяц жизнь Артема обрела конкретные очертания. «А там видно будет, – решил он позже вечером, когда свет во всей квартире был уже погашен и все бытовые проблемы отошли на второй… нет, куда дальше, на десятый план. – Действительно, не хлебом единым жив человек».
Возле кровати лежал сорванный в порыве страсти розовый пеньюар, и в призрачном лунном свете он казался охапкой цветов, пионов или гвоздик, брошенных на травянисто-зеленый ковер…
Глава 8
«Я просто маньяк-расчленитель какой-то, – мысленно рассуждала Эвангелина. – Беру все, что под руку попадется: вымышленные и реальные события, внешность знакомых и незнакомых людей, их характеры, одежду, виденные воочию или на картинках в модных журналах интерьеры, пейзажи – и расчленяю на крохотные кусочки, а потом составляю из них своих персонажей и жизненные коллизии, в которые те попадают».
Но сейчас, как назло, «пазл» не желал складываться, и на экране компьютера вот уже сорок минут не прибавилось ни строчки.
– Черт, ну как же мне рассорить героев главы эдак на две, чтобы потом помирить аккурат к тому времени, когда я собиралась послать их на Багамы, – раздраженно пробормотала Эва. – А может, лучше в российскую глубинку, на Алтай к примеру? А что, это мысль: вверх по склонам на местных лошадках, вниз по бурунам и водоворотам на рафте…
Идея была завлекательная, но герои пока мирно почивали в объятиях друг друга после бурно проведенной ночи. «И проспят так незнамо сколько, пока меня не озарит», – вздохнула Эва.
Можно было, конечно, вставить кусок воспоминаний героини о событиях, участницей которых та была в предыдущем романе. Однако подобным образом нагонять объем или затыкать смысловые дыры в тексте Эвангелине Ковальской казалось непрофессиональным. Писательница она или нет, в конце-то концов? На этот вопрос хотелось ответить утвердительно, и прежде всего ради самоуважения. А раз так, то приходилось напрягать извилины, будоражить воображение, пить кофе, чтобы взбодриться, и грызть семечки, чтобы привести нервы в порядок…
Неожиданно в голове стала смутно вырисовываться сценка, закрученная вокруг смятого клочка бумаги, выпавшего из кармана джинсов героя накануне вечером.
– Ага, на него-то и упадет взгляд героини, едва она продерет свои голубые глазки. А далее, как говорится, по тексту… – И Эва, перевернув ноутбук, легонько потрясла его, чтобы выпали шелушинки от семечек, застрявшие между клавишами. Сейчас промедление для нее не было, конечно, подобно смерти, но грозило потерей творческого настроя и как результат – нескольких страниц текста.
Для Эвангелины главным было уловить невидимую волну, на которой начинало разыгрываться воображение, создавая зримые образы того, что она тут же отображала на экране компьютера. Похоже, ей это наконец-то удалось. Интересно, что станет с героями, когда подойдет время выключить ноутбук? Иногда это оказывалось полной неожиданностью и для самой начинающей писательницы…
Эмиль Таран-Бороновский пребывал в отвратительнейшем расположении духа. Он уже и элитного зеленого чая попил из кружки, купленной в баре на Кубе, где сиживал сам папаша Хемми – так Эмиль Григорьевич любил запанибратски называть Хемингуэя, – и повязал шелковый шейный платок, подаренный заезжим импортным сценаристом, и прочитал две главы из «Идиота», дабы соприкоснуться с Литературой с большой буквы, а в голове по-прежнему было пусто, как в чисто вымытой кастрюльке. Сумбурные воспоминания о вчерашней тусовке по случаю выпуска в эфир очередного куска серий «Между нами, девочками» конечно же в счет не шли.
– Господи, ну за что бы зацепиться, чтобы размотать клубок очередных серий? – вздохнул Таран-Бороновский и с тоской обежал взглядом талисманы, амулеты и обереги на столе и книжных полках, призванные придать ему творческий посыл, настроить на нужный лад. А дальше он уж сам как-нибудь.
Но ни ритуальные действия, ни магические предметы не помогали. И такие Эмиля Григорьевича взяли досада и отчаяние, что хоть бейся головой о стену.
Кажется, все, что можно, из зарубежного он уже переложил на нашу киношную сериальную действительность. Правда, поначалу маститый сценарист творил сам, на редкость верно найдя русло, по которому его творения достигали душ миллионов отечественных телезрительниц. Но всему есть предел, и Эмиль Григорьевич перешел к лихой, не без художественного блеска, переработке зарубежных образцов по принципу: чтобы мать родная не узнала. И ведь не узнавала на первых порах.
Однако пришло время, и брать стало неоткуда: количество редко когда идет рука об руку с качеством. Тут-то и подоспели отечественные хваткие дамы и девицы, не хуже Эмиля Григорьевича понявшие, что нынче в цене. С некоторыми из борзописцев в юбках оказалось очень просто договориться, особенно если в титрах после фамилии сценариста пообещать поставить магическое «при участии…». Конечно, куда предпочтительнее было вообще не загружать потенциальных соавторш лишней информацией о том, что их произведения взял за основу своего сценария сам Эмиль Таран-Бороновский.
Но сейчас ничего стоящего, как на грех, под рукой не оказалось, а время поджимало. Телезритель ждет!
Зазвонившую телефонную трубку он схватил, как заждавшаяся невеста – обручальное кольцо.
– Алло, – тем не менее с барственной неторопливостью произнес сценарист.
– Здравствуй, Эмильчик. Прости, что отрываю от творческого процесса, но как наши дела? А то Паша уже ходит кругами.
Звонила Марианна, редактор с телевидения, и, как всегда, выражалась иносказательно. Какой творческий процесс, когда после вчерашнего голова гудит? И как Паша – Павел Павлович Филин, банкир и по совместительству продюсер сериала – может ходить кругами, когда у него больше центнера весу. Однако потаенный смысл слов Марианны был ясен и грудному младенцу: телезритель ждет, а время – нет.
– Скажи Пашеньке, пусть не волнуется, бережет себя: Эмиль Таран-Бороновский никогда никого не подводил и подводить не собирается, – с достоинством произнес сценарист, который от постоянного общения с представителями актерского цеха и сам уже неплохо лицедействовал.
– Кто бы сомневался, Эмильчик, – голоском юной непорочной девушки прочирикала тридцатидевятилетняя Марианна и, напомнив, что в следующий четверг у главного традиционная «сидючка», распрощалась.
– А если не сомневалась, то чего тогда звонила? – буркнул Эмиль Григорьевич, кладя трубку.
Но это было только начало. Затем позвонили ассистенты режиссера, первый и второй, сопродюсер, художник, парочка артистов второго плана и прочие. Спрашивали о чем угодно, а то и вовсе не спрашивали, но интересовало всех одно и то же: когда? Когда он принесет следующий материал? Сценария осталось всего серий на двадцать, то есть на месяц, не больше.
За последние полгода зритель только-только успел сродниться с героинями, которые мечутся по жизни в поисках своих суженых. Начали проникаться сочувствием к этим явно обеспеченным, где-то вроде бы даже работающим стильным молодухам, а тут вдруг приходит конец теплому, чуть ли не ежевечернему общению. Так порядочные люди со своими почитателями не поступают.
– Думай, Эмиль, думай! – приказал себе сценарист, лучше кого-либо представлявший последствия своего творческого бессилия.
Члены его семьи уже привыкли к определенному уровню жизни. Остаться временно не у дел означало позволить забыть о себе, а свято место, как известно, пусто не бывает.
Конечно, плодотворная идея могла прийти и ночью, как периодическая таблица элементов – великому русскому химику Менделееву. И завтра, и послезавтра. Но в любом случае к четвергу у Эмиля Григорьевича должен был быть готов материал, с которым можно явиться на летучку и вальяжно развалиться в кресле с многозначительным видом человека, знающего то, о чем еще никому не известно.
Это Эмиль Таран-Бороновский умел. Он даже мечтательно улыбнулся, представив, как будет выглядеть, когда главный обратится к нему с вопросом:
– А что у вас новенького, дражайший Эмиль Григорьевич?
И тут он… Мгновенное отрезвление было сродни услышанному смертному приговору, наверное, из-за контраста представшей ему сцены и реального положения дел. Лоб покрылся испариной, пальцы противно задрожали. Сердце забилось так неровно, что пришлось схватиться рукой за грудь.
Когда телефон зазвонил в очередной раз, сценарист воззрился на него чуть ли не с ужасом. Даже решил было не снимать трубку, но пересилил себя и сдержанно произнес:
– Алло…
– Здравствуйте, Эмиль Григорьевич, это Алла, – раздался звонкий голос с нотками восторженной экзальтации.
«Тебя мне только не хватало», – тяжело вздохнул сценарист и приготовился по-быстрому свернуть разговор.
Аллу Творожок можно было бы причислить к рыбам-прилипалам, которых всегда много крутится подле сильных или именитых мира сего, если бы не ее искреннее желание стать когда-нибудь сценаристкой. О сценарном факультете ВГИКа она и не мечтала – ума хватило, однако подозревала, что нынче существуют и другие пути к вожделенной цели. Алла пописывала романчики, публиковала их в мелких издательствах, посещала курсы сценаристов, тусовалась, когда выпадало такое счастье, среди телевизионщиков. И возможно, когда-либо выбилась бы в люди, в ее понимании. Однако существовали три объективных но, которые служили тому реальной преградой.
Во-первых, Алла отличалась врожденной безграмотностью. Сейчас этим, конечно, никого не удивишь, но среди редакционных и телевизионных работников еще доживали свой век те, кто не забыл азов орфографии и пунктуации в русском языке и умел правильно подставлять слова друг к другу.
Следовало, впрочем, отметить, что Аллу отличала буйная фантазия. Однако полное незнание зарубежной и отечественной истории – а девушка тяготела к историческим мелодрамам – делало ее произведения неудобоваримыми без серьезной редакционной доработки. Ну кому понравятся средневековые замки в Соединенных Штатах Америки или Григорий Распутин при дворе Екатерины Bеликой! Даже если добрая половина зрителей и не заметила бы исторических несоответствий, все равно было как-то неэтично ориентироваться на интеллектуальный уровень последних. К тому же существовало множество кандидатов и докторов этих самых исторических наук и просто образованных людей, которые тут же обрушили бы на редакции лавину гневных писем. А это надо? В этом-то заключалась суть второго но.
Естественно, первые два препятствия не являются в наше время такими уж непреодолимыми, если бы не существовало третьего но. Алле банально «не свезло» войти в число тех баловней фортуны, что подвизались на тучной сериально-телевизионной ниве. А тут уж, как говорится, помочь ничем было нельзя.
Однако судьба ей все-таки улыбнулась: как-то на одной из тусовок творческой интеллигенции случай свел ее с Таран-Бороновским. И с этого момента Алла выбрала его в свои духовные наставники. Она свято верила всему, что он изрекает, и обрела счастье, находясь у него на подхвате.
– Эмиль Григорьевич, я тут одну книжечку купила, – затараторила она, чтобы не утруждать своего занятого собеседника длинным разговором. – Там такой сюжет захватывающий, прям с самой первой страницы…
Сценарист тут же раздумал обрывать разговор и класть трубку.
– Да что ты говоришь, Аллочка? И тебе понравилось? – спросил он.
Алла нутром улавливала его предпочтения и чувствовала, что ему может пригодиться. Об этичности некоторых действий своего кумира она не задумывалась. Кумир на то он и кумир, чтобы ему безоговорочно верить.
– Понравилось, даже очень!
Эмиль Григорьевич чуть поморщился от восторженного вскрика в трубке и, с трудом сдерживая нетерпение, произнес:
– Ну что ж, приезжай ко мне, Аллочка, прямо сейчас. Если можешь, конечно, а то у меня больше времени не будет.
Он знал, что на том конце провода Алла Творожок обмерла от нежданно-негаданно свалившегося на нее счастья. И не удивился, когда следующую фразу она произнесла сиплым от перехватившего горло спазма голосом:
– А я вам не помешаю, Эмиль Григорьевич?
– Ну что ты, – добродушно рассмеялся маститый сценарист. – Я сейчас дома один. Мои все на солнышке на берегу Южно-Китайского моря греются.
– А такое разве есть? – удивилась Алла.
– Есть-есть, – рассмеялся Эмиль Григорьевич и спросил: – Знаешь такое государство – Сингапур?
– Вроде слышала, – неуверенно отозвался голос на том конце провода.
– Вот там моя семейка и отдыхает, а заодно местными достопримечательностями любуется. Ясно? А ты не трать лучше время на пустые разговоры и приезжай ко мне, – чуть подстегнул ее сценарист.
– Ой, простите, Эмиль Григорьевич. Я мигом! – воскликнула Алла.
– Ну-ну, не стоит очень уж торопиться. Еще оступишься, ногу подвернешь. А ты же знаешь, как я тебя ценю, – добавил он к вящей радости своей собеседницы. – Что я буду без тебя делать, если окажешься на больничном?
– Хорошо, я осторожненько. Тогда до встречи, да?
– Да, Аллочка, да.
Он повесил трубку, едва сдерживая себя, чтобы не сплясать джигу. Вот она, удача! Уже не раз судьба доводила Эмиля Григорьевича до последней стадии отчаяния, а потом делала заслуженный подарок. Однако полностью полагаться на судьбу было страшновато. Вдруг выйдет осечка? Но на этот раз, слава богу, пронесло.
Он прошествовал в спальню, облачился в вельветовый пиджак с замшевыми заплатами на локтях, который, по уверениям домашних, молодил его и скрадывал объемистый живот, поправил приносящий удачу шейный платок, перед зеркалом пригладил волосы так, чтобы прикрыть намечающуюся лысину. Затем мысленно поблагодарил все свои магические штуковинки за содействие и приготовился ждать вожделенного чуда…
Алла возникла в дверях, вся светясь от чувства своей необходимости великому человеку. И он весьма потрафил ей, демонстрируя свою «великость» неспешностью походки, небрежностью жестов, снисходительностью усмешки.
На ее «здрасте», сказанное на выдохе, Эмиль Григорьевич ответил радушно-добродушно:
– И тебе здравствуй. Проходи, проходи, дорогая Аллочка. Раздевайся и прямо ко мне в кабинет. А я пока кофейку приготовлю.
Алла аж зажмурилась от переполняющих ее чувств. Она и, как у себя дома, не спрашивая дороги пройдет сейчас в кабинет и усядется на велюровый темно-бордовый диван, а сам Эмиль Таран-Бороновский поставит перед ней чашечку с кофе, разрисованную гейшами. Такое уже случалось однажды. В предвосхищении повторения чуда Алла передернула плечами и еле слышно взвизгнула, давая выход избытку эмоций. Затем сняла курточку из блестящего материала, взбила крашеные каштановые волосы, поправила связку бижутерии на груди и тщательно вытерла высокие, с массивными пряжками сапоги. Не снимать же их, когда они так хорошо смотрятся с обтягивающей ее бедра юбкой. После того как однажды Эмиль Григорьевич похлопал ее по колену, Алла предпочитала короткие юбки любым брюкам…
– Вот, моя дорогая Аллочка, кофеек, вот пирожные, – сообщил Эмиль Григорьевич, ставя перед ней знакомую красивую чашку с блюдцем и упаковку эклеров, до которых еще с юности был большой охотник.
Он открыл прозрачную пластиковую коробку и первым взял чашку. С замирающим сердцем Алла последовала его примеру. И потекло мирное, неспешное кофепитие, хотя у Эмиля Григорьевича руки чесались от желания поскорее заполучить расхваленную книжку. Сценарист их время от времени нетерпеливо потирал, но продолжал изображать из себя гостеприимного хозяина.
Наконец, когда от шести пирожных осталось два, он произнес:
– Так что же потрясло твое воображение, Аллочка?
– Ой, простите, Эмиль Григорьевич, у вас так хорошо, что я забыла даже, зачем пришла.
Она поспешно облизала большой и указательный пальцы, на которых осталась обсыпка от эклеров, и полезла в сумочку, которую положила на ковер рядом с диваном.
– Вот, смотрите. – Она протянула небольшую пеструю книжечку. На обложке значилось: «Эвангелина Ковальска. „Он пришел к ней во сне“».
– Эвангелина Ковальска… Что-то слышу впервые, – задумчиво произнес Эмиль Григорьевич, беря в руки роман. – Кто она такая, не знаешь? – обратился он к собеседнице.
Та замотала головой.
– Не-а. Но могу постараться выяснить, если надо, – предложила Алла. – В Интернете, например.
– В Интернете и я могу, – небрежно заметил сценарист. – Но прежде нужно посмотреть, стоит ли овчинка выделки. Ты кушай, кушай, Аллочка, а я пока полистаю книжечку. Не возражаешь?
– Ну что вы! – с готовностью откликнулась гостья. Пока хозяин дома будет занят чтением, она с удовольствием съест еще одно пирожное.
Аллочка потянулась к коробке, а Эмиль Григорьевич открыл роман. Действительно, даже его, съевшего не одну собаку на так называемой сентиментальной женской прозе, проняло. Вместо привычных, до тошноты знакомых диалогов и сцен, он обнаружил не лишенный художественных достоинств слог, тонкий юмор и прочувствованные эпизоды, где герои традиционно выясняют отношения или занимаются любовью. Как же без этого! Но не было ни ненужной детализации, ни слезливой мелодраматичности. Над всем превалировала образность, которая позволяла задействовать фантазию читательниц. Наверняка каждая из них видела то, что хотела, пропуская через призму своего восприятия сюжет. Тот был мастерски сработан и держал читателя в постоянном напряжении: все время хотелось узнать, а что же дальше…
– Умничка, – пробормотал себе под нос Эмиль Григорьевич, переворачивая очередную страницу, но Алла тут же встрепенулась и спросила:
– Это вы обо мне?
– Что? – непонимающе уставился на нее хозяин дома поверх книги, но в следующую минуту закивал: – Конечно, о тебе, о ком же еще? Но эта… – он посмотрел на обложку, – Ковальска тоже ничего, пишет увлекательно. Молодец, Аллочка, что позвонила мне. – Эмиль Григорьевич помолчал, что-то прикидывая, потом произнес: – Я подумаю, сможет ли это мне пригодиться, а ты пока никому не рассказывай про… – он снова взглянул на обложку, – про эту Эвангелину.
– Я и не собиралась, – заверила его Алла, прижав руки к груди.
Довольно скоро Эмиль Григорьевич счел, что с дружескими посиделками пора закругляться. И, наговорив Алле массу комплиментов, он вытеснил ее в холл, где помог надеть куртку и протянул три сотни «на такси».
– Не могу же я позволить, чтобы ты тащилась на метро, – заявил он, всовывая деньги ей в руки. – Ты и так столько времени потратила на меня.
Алла опять стала утверждать, что помогать ему для нее одно удовольствие, что делает она это не из меркантильных побуждений и прочее, и прочее. Но сценарист был по-мужски напорист и по-отечески ласков.
На улице Алла с довольным видом переложила три сотенные купюры из кармана куртки в потайной кармашек в сумке. Эмиль Григорьевич пристроил ее на телевидение, где ей платили какую-то зарплату. Деньги же, полученные лично от сценариста, Алла никогда не тратила, а складывала дома в шкатулочку, дабы потом приобрести себе что-то необыкновенное, например дорогое украшение. Так сказать, на память о творческом сотрудничестве с известным сценаристом…
Едва за Аллой Творожок захлопнулась дверь, как Эмиль Григорьевич скоренько вернулся к журнальному столику, сунул в рот оставшееся пирожное и хлебнул остывшего кофе. Ему предстояло решить, как поступить в сложившейся ситуации. Можно было, конечно, позаимствовать сюжет у этой Ковальской, вместе с диалогами естественно. Если даже кто-то обратит внимание на сходство их творений – не беда. Никому не известная писательница и он, маститый, отмеченный всякими киношными и литературными премиями сценарист. Ее слово против его. Наперед ясно, чья возьмет. А лишний скандальчик в прессе в наше время никому еще не вредил, скорее наоборот.
Поглотив пирожное и, совсем как Алла, облизав пальцы, Эмиль Григорьевич сел к компьютеру, зашел на сайт издательства «Аркадиа-пресс», потом пошустрил на форуме. Эвангелина Ковальска оказалась автором всего двух романов, и первый из изданных он держал в руках. Жила она не в столице, а в Орле. По всему выходило, что «возникать» писательница не будет, грозить ему судебным разбирательством – тем более. Кишка тонка.
Но тут возникала следующая проблема. Если два романчика – это только начало, то за ними вполне могли последовать другие, и не хуже. Значит, он напал на золотую жилу. В таком случае трудно будет каждый раз придумывать, чем объяснить похожесть его сценариев на романы этой Ковальской. А если еще и издательство оценит по достоинству ее работы и возьмет под крыло, то тогда может пострадать его репутация. Издательство – это не писатель-одиночка. Это сила, с которой нельзя не считаться.
– Значит, надо подружиться, – решил сценарист. – Эмиль, это тебе раз плюнуть. Ты и не таких столичных штучек обламывал, а тут провинциальная писательница дамских романов.
Вопрос заключался в том, как выйти на след этой Ковальской. В наше время она вполне могла пересылать свои творения в редакцию по электронной почте, а в Москву наведываться лишь за гонораром. «Гонорар, – усмехнулся Эмиль Григорьевич, – наверняка те деньги, что платят этой писательнице за роман, я даю моей Ульяне в месяц на карманные расходы».
Списав с экрана монитора адрес и телефоны издательства «Аркадиа-пресс», он выключил компьютер. Затем перебрался в кресло, чтобы обдумать, к кому лучше обратиться. Владелец издательства, с которым Эмиль Григорьевич был шапочно знаком, не годился. Сразу же заподозрит подвох и заинтересуется этой писательницей. Значит, надо было найти такого человека в цепочке «курьер – главный редактор», который бы и доступ к информации имел, и для которого нарушение корпоративной и прочей этики не являлось бы преградой. Он все-таки не капустный лист какой-нибудь, а сам Эмиль Таран-Бороновский!
Ему понадобилось часа полтора, чтобы выйти на нужного человека: то он попадал не туда, куда надо, то никто не брал трубку, то было занято.
Наконец Эмиль Григорьевич услышал женский голос, сообщивший ему, что он дозвонился в редакцию женской прозы.
– Я вас внимательно слушаю, Эмиль Григорьевич, – пропел голос, став воплощением женского кокетства, едва именитый сценарист представился. – Чем могу вам помочь?
– Прежде всего скажите, как к вам обращаться? – спросил он и обольстительно улыбнулся, прекрасно зная, что на том конце провода его улыбку уловят и оценят.
– Антонина Захаровна Чудова, ведущий редактор, – представилась женщина не без самодовольства.
Эмиль Григорьевич, пройдя через цепь звонков и каждый раз спрашивая, к кому следует обратиться, уже знал, что Антонина Захаровна Чудова отнюдь не ведущий редактор, и понял, как можно сыграть на тщеславии этой особы.
– О, я уже наслышан о вас, – сообщил он и, чтобы не насторожить собеседницу, тут же продолжил: – Когда я дозванивался до вашей редакции, мне сказали, что если кто мне и сможет помочь, то только вы, несравненная Антонина Захаровна.
– Да, возможно, это так, – заявила она, не уловив подвоха. – И что же вам нужно?
– Я ищу одного автора, и все безрезультатно… – Эмиль Григорьевич выжидательно замолчал.
– Этот автор печатается у нас? – полюбопытствовала Антонина Захаровна.
– Оказалось, что у вас, – как можно обыденнее произнес сценарист. – Ковальска ее фамилия.
– Уж не Эвочка ли это? – спросила редактор.
Ему сразу стало ясно, что разговор идет о молоденькой девушке.
– Да, Эвочка… Эвангелина. – Эмиль Григорьевич произнес ее имя полностью, дабы исключить ошибку.
– Моя подопечная, – сообщила Антонина Захаровна с гордостью. – Можно сказать, поначалу она и шагу без меня ступить не могла. Ну, вы знаете, вечно эти молодые пишут «одеть платье» вместо «надеть»…
– Как я вас понимаю! – воскликнул Эмиль Григорьевич, давая понять, что видит в ней коллегу и ровню. – Это счастье, что судьба свела девочку именно с вами! Я буду у вас в неоплатном долгу, – произнес он так, что стало ясно: это не пустые слова.
– Так чем же я могу помочь вам, Эмиль Григорьевич? – снова спросила Антонина Захаровна.
– Я как-то пообещал родителям малышки взять над ней шефство… в творческом плане разумеется, да замотался. А вчера в руки мне попала ее книжка, славная такая книженция. Сразу видно, что над ней поработал опытный редактор…
На том конце трубки раздалось подчеркнуто скромное «да уж», и Эмиль Григорьевич понял, что дело выгорит.
– Вот мне и хотелось поздравить Эвочку, а ее координаты в Москве я где-то посеял. Не звонить же родителям в Орел и не признаваться, что я только что вспомнил об их дочери. Ну, вы понимаете, о чем я говорю?
Раздавшееся в ответ «да, понимаю» было полно такого томного сопереживания маститому сценаристу, что ему даже захотелось взглянуть на эту Антонину Захаровну Чудову. Может, пригодится когда-нибудь в будущем как образ.
– Не подскажете, как мне ее отыскать? – наконец дошел до главного Эмиль Григорьевич.
Редактор замялась, словно раздумывая, этично ли давать координаты автора, но ее собеседник уже знал: это лишь поза. К тому же из их разговора стало ясно, что Эвангелина Ковальска сейчас проживает в Москве, и Эмиль Григорьевич счел сие хорошим знаком.
– Разве что номер сотового… Подойдет? – как бы превозмогая себя, ответила Антонина Захаровна. Впрочем, большего она и не знала, за исключением адреса и телефона в Орле.
– Огромное вам спасибо, – искренне произнес Эмиль Григорьевич, записывая длинный ряд цифр в один из блокнотов, что лежали вместе с карандашами по всей квартире. Вдруг озарит, а увековечить будет нечем и не на чем. – Я у вас в неоплатном долгу, – снова напомнил он.
– Ну что вы, Эмиль Григорьевич, какие могут быть счеты между нами? – произнесла его собеседница, и сценарист понял, что обещанное придется выполнять.
Как только в трубке раздались гудки отбоя, Антонина Захаровна нажала на рычаг и набрала номер.
– Здравствуй, Эвочка, – сказала она, когда ей ответили. – Это Антонина Захаровна… Да, случилось, но пугаться нет причины. Тебя разыскивает один известный сценарист, с телевидения… Как какой? Таран-Бороновский, знакомый твоих родителей!.. Впервые об этом слышишь? Забавно… Но в любом случае я назвала тебя подающим надежды молодым автором… Да, я все понимаю, но благодарить после будешь. А пока держи меня в курсе дела, я, можно сказать, поручилась за тебя, Эвочка…
Уже кладя трубку, Антонина Захаровна вдруг нахмурилась.
– Эвочка… Но почему он назвал ее Эвочкой, если знаком с ее родителями? – произнесла она и задумалась. Потом понимающе усмехнулась: – Ах ты, старый проходимец, опять вышел на охоту за сюжетами.
Какие бы диковинные небылицы ни тиражировали газеты вроде «Их день» и «Наша жизнь», какое бы множество слухов ни курсировало среди населения, натренированное ухо всегда вычленит стоящие доверия сведения из общей какофонии фактов и дат, особенно в знакомой среде обитания.
Конечно, можно было бы предупредить ту, которую она назвала своей подопечной. Но Антонина Захаровна рассудила иначе:
– Если у девочки с головой все в порядке, она своей выгоды не упустит. И оба потом еще будут мне признательны…
Глава 9
Хотя она и была извещена о звонке, все равно тот застал ее врасплох. Представившись, известный кинодраматург не стал ничего говорить о якобы имеющем место знакомстве с родителями девушки, а, сдержанно похвалив роман «Он пришел к ней во сне», сказал, что хочет поддержать молодой талант и дать несколько рекомендаций по усовершенствованию мастерства.
Сердце девушки забилось так громко, что заглушило голос подсознания, призывающий к осторожности. Сразу же захотелось поверить всему, что говорит Эмиль Таран-Бороновский. Какая же писательница в душе не считает себя талантливой и не жаждет признания! Радужные перспективы, известность, сцены красивой жизни весьма туманно, но от этого не менее привлекательно мгновенно закружились в воображении.
– Спасибо… Как скажете, – лепетала девушка, потрясенная свалившимся на нее счастьем. – Да, конечно…
