Текст книги "Сука"

Автор книги: Елена Радова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 10

«Почему мужчина переходит из одной ипостаси в другую?» – думала Ольга, поправляя подстилку под Бариком. А сама спрашивала:

– Серёжка-то где?

– В командировке опять. Он меня за Барика убьет.

– Глупости. Все собаки болеют.

В квартире раздался звонок.

– Это ветеринар! – Наталья побежала открывать дверь.

На пороге появился симпатичный парень с собакой лайкой. Барик тут же потянул носом.

– Ой, какая хорошенькая, – заверещали Ольга с Натальей. – Как ее зовут?

– Розочка, – любовно представил свою спутницу парень.

Собачники сначала узнают друг у друга имена своих питомцев, а потом уж знакомятся сами.

Парня звали Геной.

«И тут – Гена, сплошные Гены, никуда от них не деться. Мистика какая-то», – отметила про себя Ольга. Новый Геннадий взялся лечить Баруся, и женщины ему поверили. Он сказал, что все вместе они его поднимут. Розочка тоже шла в счет. Через час, понаблюдав, как Наталья с Ольгой кружатся возле своего больного, как уговаривают Барика лежать спокойно, пока «доктор берет анализы и делает капельницу», сказал:

– Поднимем его обязательно. Никаких сомнений. Я сам на «скорой помощи» работаю, ветеринарством подрабатываю, много собак и их хозяев видел. Но вот чтобы так любили – вижу в первый раз.

– Не знаю, – ответила ему Ольга, – мне кажется, все такие, как мы.

– Да нет, – возразил паренек, – вон смотрите, она даже ребенка забыла накормить, мальчишка второй раз подходит – есть просит.

– Ой, а я и не слышу! – Оторвавшись от Бариковой лапы, Наталья побрела на кухню.

Павел был раздражен до крайности:

– Я два раза сказал, что есть хочу. И ты слышала, и Оля. Ты отвечаешь: «Подожди», а Оля вообще в точку смотрит.

– Прости, малыш. Ты же видишь, Барик заболел.

– Вижу. Мне его жалко. Но есть все равно хочется, ты уж извини, – признался Пашка.

– Я слышала, папа звонил? – рассеянно спросила его Наталья.

– Да, я с ним разговаривал.

– Он приедет сегодня?

– Он спросил, как Барик. Я ответил: у нас врач. Он сказал, что не приедет до конца недели.

– Понятно.

– Ну каков подлец, братик, – сказала Ольга, закрывая за спасателями – Геной и Розочкой – дверь. – Как что дома случается – тут же он исчезает.

– У него сейчас какая-то серия собраний в хозяйствах.

– Двадцатая, наверное, по счету. Только хозяйства все разваливаются.

Пашка захихикал.

– Чего хихикаешь? Ешь, – сурово сказала ему Ольга, – и мать зря не беспокой. Сам бы мог себе приготовить. Тем более что нужно только разогреть.

– Оль, я же газ не умею зажигать, – капризно протянул Павел.

– Так учись, ядрена корень!

– А ядрена корень – это ругательство или нет? Я вот тут в школе слышал такое слово: «жопа». Это ругательство, да, Оль?

– Да нет, слово просто некрасивое.

– А корень твой?

– Тоже некрасивое!

– Зачем же ты так говоришь?

– Ой, ну глупая я, вот и говорю.

Пашка поел и пошел в комнату, осторожно обогнув по пути заснувшего Барика.

– Смотри-ка, как пес заболел, Пашка к нему не подходит, – сказала Наталья.

– Вижу, и мне это не нравится.

– Я знаю, о чем ты. Когда отец болел перед смертью, твоя Дарья боялась заходить к нему в комнату. Дети вообще что-то инстинктивно чувствуют.

– Чушь. Просто Павел понимает, что Барусь болен, и бережет его покой. Не впадай в пессимизм. Я ушла, до завтра, до утра. Серёге передай мое «фе», если еще раз позвонит.

Ольга шла домой, обреченно думая, что настоящих мужчин в этом мире след простыл. Может, только вот этот паренек со своей Розочкой. А поставь его в ситуацию, которая диктует необходимость действия, неизвестно, как бы он себя повел. Как повел? Да он сейчас именно в такой ситуации. Не испугался – взял на себя ответственность за собаку и двух помешанных на ней баб. Лишь бы он только их Барику помог.

Дома дочь устраивала очередной прием гостей, засадив бабку с отцом по своим комнатам.

Ольга поздоровалась и прошла к маме.

– Как там они? – подняла на нее взгляд из-под очков мать.

– Хреново. В том смысле, что Барри плохо очень. Но ветеринар сказал, что он поправится.

– Дай-то бог. Серёжа в командировке?

– Так он всегда там, когда дома что-то случается.

– Ай, Ольга, что ты говоришь? У него работа такая.

– Или характер. Да ладно, ты всегда будешь на его стороне.

– Потому что не надо было вообще собаку брать.

– Так это он сам решил.

– Он решил, а она должна была настоять, что не нужна в доме собака. Мало вам Капрала было. Сколько пережили... Да и ребенка так поздно к чему было рожать?

– Что теперь об этом говорить: не надо собаку, не надо было рожать так поздно Пашку. Вообще нельзя так говорить. Родили – и счастье. Взяли Барика – радость. Ну подумаешь, заболел. Выздоровеет.

– Сама-то как? Боюсь и спросить, вот до чего дожила.

– Да плохо, мам. Так, что хуже некуда.

– Ты помнишь, что было написано на обратной стороне кольца Соломона?

– Да сегодня только с Натальей вспоминали: «Все проходит».

– Нет, эта надпись была на наружной стороне кольца. А на внутренней было: «И это пройдет».

– Я об этом забыла или не знала. Может, не придавала значения.

– А ты придай.

– Да не могу я. Мне непонятно, что же остается...

– Опыт, память...

– Да на черта они мне, если нет любви.

– Ладно, иди отдыхай. Спасибо, что хоть разговаривать начала. Кстати, с работы звонят без конца. Что-то у них там не ладится без тебя.

– Завтра я выйду. Не могла я там появляться все эти дни. Не нужно им всем видеть меня такую. А за деньги не волнуйся, увольняться я не собираюсь, кормить дальше всех буду, куда деваться.

– Мне волноваться нечего – у меня пенсия. Это пусть дочь твоя с мужем волнуются. Вон опять какой кагал собрала. И Кольку мне жалко. Ходит какой-то тенью.

– С чего это ты так резко его полюбила?

– А чего мне его не любить? Такого зятя поискать: внимательный, воспитанный, никогда грубого слова не скажет...

– Ой, ну понеслась тройка удалая. У тебя семь пятниц на неделе. То он лодырь и денег в дом не приносит, то образцово-показательным зятем рисуешь.

– Что денег не приносит, он сам переживает. Не клеится у него никак.

– У меня ох как клеилось, только денег не платили. Плюнула на журналистику – ушла в торговлю. И сотни людей так сделали: жить-то как-то надо. И хотелось бы не как-то, а хорошо.

– Ты смогла, а он не может. Такой человек, что делать? – миролюбиво сказала мама.

Ольга хотела ей ответить: «Снимать и бегать», но удержала себя от подобной грубости. Мать терпеть не могла пошлого примитивизма.

На торшере рядом с ее старинной кроватью были аккуратно уложены в стопочку «Братья Карамазовы», томик Кафки, Набоков с Алдановым и неизменная ее спутница в последние годы – оптимистичная американка Луиза Хей.

Алешин, естественно, сидел за компьютером, на котором лежал Ольгин вечный возлюбленный Федор.

– Привет, – поздоровалась она. – Опять кошка на компе. Он же облучится.

– Привет, – не поворачивая головы, ответил муж. – Он лучше нас знает, где ему лежать.

– Ни хрена он не знает. – Ольга взяла кота на руки, крепко прижала к себе.

– Что там Барусь? – так же, не поворачивая головы, задал вопрос Алешин.

– Плохо, но не безнадежно.

– Подробней можно?

– Я ж не врач. А врач был – сказал, что выкарабкается. Слушай, я устала, спать ложусь.

– Я еще посижу, пока Дашкины гости не разошлись.

– Да ладно, захочешь спать – ложись со мной.

– Нет. Я не хочу с тобой спать.

– Как долго?

– Что?

– Ты будешь не хотеть со мной спать? Я же тебе никакие отношения не предлагаю, в чем дело? Мне просто это неприятно.

– Ну да, о моих эмоциях даже и речи нет. Я, по-твоему, должен радоваться, что моя жена спит с другим мужчиной. Так что ли?

– Я сплю в одиночестве.

– И я. Вообще мое положение в этом доме настолько двусмысленно, что я сам себя мужиком перестаю считать.

– Ох, кто знает. Может, ты самый настоящий мужик и есть.

– А не пошла бы ты к черту? Спи, только Федора мне оставь.

– А это уж дудки! Он сам решает, с кем ему спать.

Глава 11

Ветеринар Гена стал приходить каждый день – утром и вечером. Он делал Барику капельницы и уколы, Наталья бегала за лекарствами. Всей когортой они выводили больного Барри гулять, потому что он по-прежнему категорически отказывался справлять свои дела дома.

Шествие возглавляла Розочка. Барик следовал за ней, казалось, только носом и передней частью большого своего тела. Задняя часть его будто жила сама по себе, точнее, почти не жила – лапы его заплетались, приходилось переставлять их по лестнице.

– Ты левую заднюю, я – правую, – отдавала команду Наталья, закрывая входную дверь.

Выход замыкал Гена.

Стояли теплые осенние дни.

Солнце светило на всю Вселенную. Как-то, оставшись во время одной из этих прогулок дома у брата, Ольга замерла у окна кухни, смотря во двор: Барик заинтересованно брел за Розочкой. «Вот оно – действие основного инстинкта на практике. Ведь болеет, измучился весь, понимает, что всех измучил, переживает за это. А вот появилась сука – и все страдания забыты. Наверное, правда на поправку пошел».

Розочка же думала следующее: «Я делаю то, что приказал хозяин. Еще мне жаль этого огромного пса. Я знаю, что ему не встать: от него пахнет смертью. Все они этого не понимают или не хотят понять. Но я-то знаю, чем все закончится – смертью».

Она снова интригующе посмотрела на Барри и вдруг поймала исполненный муки взгляд его выразительных глаз, а потом услышала: «Я и сам все это знаю. Давай не будем огорчать их. Они ведь верят и надеются. Если б не ты... Так больно – я держусь из последних сил».

Тем вечером приехал Ольгин брат Сергей. Подошел к Барусю, потрепал его за холку и заплакал:

– Девчонки, он умирает, неужели вы не видите?

Нет, они не видели.

– Он выживет. Отойди от него, паникер! Он выживет. Ему уже лучше! – кричала почему-то шепотом Ольга, пулей вылетев из кухни, где они сумерничали с Натальей.

– Чего шепотом-то? – тихо спросил у нее брат.

– Ой, да не знаю. Мы вообще шепотом с Наташкой все время разговариваем.

– Завтра чуть свет мне опять нужно в район, – сообщил Серёга.

– Сейчас Гена придет, – невпопад ответила сомнамбулическая Наташа, появившаяся вслед за Ольгой.

– Зачем? Бессмысленно все это. Не могу смотреть, как собака мучается.

Он наскоро поел, закрылся в комнате, чтобы ничего не видеть и не слышать. Да и слышать было нечего: квартира была погружена в ту напряженную тишину, которая всегда сопровождает присутствие в доме тяжелобольного.

Короткий звонок в дверь, неслышный прием, тихие манипуляции с медицинскими инструментами, выверенные, почти заученные движения, общение только взглядами, понятными без всяких слов. Тем вечером в Барика вставляли иголки, и он уже не реагировал на боль.

А женщины все упорствовали, шептали, будто молились:

– Он выживет, он выживет, он выживет.

Вечером того солнечного дня, когда Ольга подумала, что болезнь наконец отступает, Барик слег окончательно. Впервые помочился под себя. Гена сказал:

– Простите меня. Я ошибался. Это – конец.

– Но сегодня днем все было иначе, – неизвестно к кому обращаясь, сказала Ольга.

– Это ремиссия. Так всегда бывает перед концом, простите меня, – ответил Гена.

Наташа сидела на полу, обнимала Барика и плакала. Очень тихо. Ольга села с ней рядом.

– Позвоните мне утром, – уходя, попросил Гена.

Он беззвучно прикрыл за собой дверь, и тут же в коридоре появился Серёжа, бубухнул с высоты своего роста:

– Говорил же я вам, все напрасно.

Слова эти повисли над скорбным трехфигурным домашним монументом ужасным черным облаком, которое вдруг заполнило весь коридор, забрало весь кислород, так что стало нечем дышать.

«И здесь у меня ничего не получилось», – со смертной тоской подумала Ольга.

Барик умер рано утром, как только Наталья вернулась, отведя Пашу в школу.

Она тут же позвонила Ольге на работу:

– Оль...

– Я поняла...

– Умер Барушка наш.

– Ты одна?

– Да, Серёжка уехал, сказал, чтобы мы избавили его от похорон, он их не переживет.

– Сейчас Алешина вызову. Ты Гене позвони. Вчетвером справимся, думаю.

Через полчаса в машину, стоявшую у подъезда, они отнесли завернутого в большую чистую тряпку Барика. Он был тяжелый и еще теплый. Все четверо аккуратно обходили углы в подъезде, стараясь нигде не стукнуться, не задеть угол лестницы.

– Хоронить я с вами не поеду, – сказал Гена. – Куда повезете?

– В лес, – сказал Алешин.

– Подожди, я сейчас, – вспомнила Наталья и побежала обратно домой. Через минуту она выскочила с огромной сумкой в руках: – Возьми – здесь мясо и лекарства.

– Да вы что? Столько мяса... и лекарства все очень дорогие, – отказывался Гена.

– Ты должен взять! – отрезала Наталья. – Что бы мы без тебя делали?

– Девчонки, да это вы меня потрясли, честное слово. В жизни не видел такой любви и такой преданности, – ответил он, прикусив губу, чтобы не дрожала.

Они похоронили Барри за городом. Алешин соорудил над могилкой холмик, и Наталья поставила туда огненную кленовую ветку.

Приехали домой. Купили водки и пельменей. Вошли в квартиру – все чисто, убрана подстилка, окна настежь. Мама, поняла Ольга и вдруг вспомнила, что за всю эту неделю она ни разу не видела, чтобы Наталья ела.

– Слушай, радость моя, ты в эти дни ела хоть что-нибудь?

– Спасибо маме – все убрала, – сказала Наталья.

– Она записку написала – Пашу из школы заберет. Ты давай поешь, – предложила Ольга.

– Давайте Баруся помянем, – сказал Алешин. – Замечательный был пес. Наверное, тем нарушим мы какие-то человеческие законы. Но был он для нас дороже и ближе многих и многих людей.

Алешинскую речь прервал телефонный звонок.

– Коль, возьми трубку, – попросила Наталья, – нет сил.

– Коля, что? – Это Серёжа звонил.

– Похоронили.

– Спасибо тебе. Скажи, я приеду к вечеру.

– А зачем он теперь приедет – душу мне рвать? – поинтересовалась Наташа. – Не могу я, ребята, дома находиться – все время слышу цокающие собачьи шаги по коридору. Как я ему когти постригала! Как он терпел – понимал: надо. А как мы его принесли – помнишь? И Барри назвали – в честь того знаменитого сенбернара. Как он Павла в коляске прогулочной охранял. Как однажды своровал целую тарелку копченой рыбы со стола, весь обпился потом... Пойдемте на воздух – не могу.

* * *

Алешин ушел домой, а они все бродили по парку. Там было еще хуже. То и дело они натыкались на места, где гуляли с Бариком. Наталья ходила от дерева к дереву и выла как безумная.

– Я прошу тебя, у тебя же Пашка, – уговаривала ее Ольга.

– Оль, а мы ведь его мучили. Серёжка прав. Мы его бедного мучили всю эту неделю. А он все терпел. Знал, что все бесполезно, и терпел, чтобы нас не огорчать. Он все знал, только сказать не умел. Как же он всех нас любил...

Сергей приехал ближе к ночи. Наталья с Ольгой стояли на балконе. Он вышел из машины, посмотрел вверх, затряс головой и заплакал.

Глава 12

Прошел тяжелый месяц после смерти Барика.

Все это время у Ольги еще оставалась надежда «выползти» из своего любовного кораблекрушения. Два года назад она нашла свою школьно-университетскую подругу Елену. Пути их разошлись давно. Почти сразу после университета Лена уехала в Тбилиси. Они переписывались, несколько раз встречались. После тбилисских событий прекратились и письма, и звонки. И вдруг случайная встреча со старинными знакомыми и сообщение о том, что Ленка в Москве.

Потом звонок Елены:

– Не сообщала о себе ничего, потому что все было очень печально. Представь, даже детскими колясками пришлось в Лужниках торговать. А сейчас все нормально, даже богато, скажу тебе, живу.

– Дура ты безмозглая, друзья – они и нужны в несчастье, в трудностях. Радость всегда найдешь с кем справить. Я знаешь, как за тебя переживала – с ума сходила: ты исчезла – будто в бездну.

– Да так оно и было, Оль.

Они встретились, обрыдались, договорились – раз нашлись, никогда больше не теряться. В последний свой приезд в Москву, уже после разрыва с Романовым, Ольга снова встретилась с Еленой. Как не рассказать о своей душевной язве, да и чтобы она зажила, нужно, чтобы о ней узнали как можно больше близких тебе людей. Своими комментариями они размывают боль, их искренние участливые слова – как нитки, что затягивают черную душевную дыру.

– Ты вся разобрана по винтикам, а винтики все разбросаны в чудовищном беспорядке, некоторые к тому же вообще потерялись. Их нужно менять на новые, но нет никакой гарантии, что такая марка есть в продаже... – иносказательно поставила диагноз Елена. – Впрочем, можно попытаться их заказать, ибо нет ничего в этом мире невозможного. Потому подумай навскидку, а ответа не давай: перебирайся-ка ты всем своим кагалом ко мне в Москву. Работать у меня будешь, я сейчас расширяюсь. Журнал ты мой видела, не последний в городе. С шинами своими завяжешь, вернешься в свою кровную профессию. Алешину местечко найдем хорошее, он же отличный специалист, совсем не для вашей провинции. Дашку устроим. А мама – так она всю жизнь мечтала вернуться в Москву, откуда увез ее твой отец. Я еще с детства это помню.

– Не знаю, все это так неожиданно, – в раздумье ответила Ольга. – Да и где мы жить все будем?

– Ты сначала одна приезжай, жить будешь у меня.

– Да у тебя у самой квартира съемная.

– Покупкой своей я сейчас вплотную занимаюсь. А потом понравится – там квартиру продадите, здесь купите. Или поменяете – уж как получится.

– Надо подумать.

– Только, пожалуйста, побыстрее, потому что работы навалом. Мне свои люди нужны. А не понравится у меня – перспектив здесь достаточно.

– В принципе убедила. Почему бы и нет?

Действительно, Ольга всегда мечтала вернуться в город, в котором родилась. Конечно, все непросто: нужно Дашке менять аспирантуру, определиться с работой Коле.

Ленка названивала ей с невероятным постоянством и напором:

– Решила? Когда?

Она вообще любила быстроту и стремительность и еще знала Ольгину неспешность и нелюбовь к принятию решений. Наконец вопрос был поставлен ребром – она предложила работу Алешину в своей фирме, договорилась о переводе Даши в аспирантуру МГУ.

– В таком случае будем собираться, – радостно отозвалась Ольга.

Дата отъезда – пока на разведку – была намечена через неделю. Перед отъездом Ольга сделала Лене контрольный звонок. Телефон молчал. «Ерунда какая-то», – подумала она. Телефоны – рабочий, домашний и мобильный – продолжали молчать и всю следующую неделю.

Ольга вспомнила про тех знакомых москвичей, которые когда-то обрадовали ее сообщением о возвращении на свет божий Елены – после тбилисских разборок. Нашла их номер, позвонила и узнала, что Ленка пропала.

Это было настолько неожиданно и дико, что в первый момент она не поверила. Этого в принципе не могло быть. Не могла она пропасть. Они так не договаривались. Потом Ольга успокоилась, насколько это возможно было в данной ситуации, и начала размышлять.

Конечно, при всей авантюрности Ленкиного характера все могло произойти... Только она не могла не сообщить ей об этом. Ольга еще раз позвонила ей по рабочему телефону. О счастье, ей ответили:

– Слушаю!

– Елену Викторовну, будьте любезны.

– А кто это?

– Скажите, это ее подруга Ольга.

– Я имею в виду, кто такая Елена Викторовна?

– Директор вашей фирмы.

– Вы, видимо, ошиблись номером. У нас вообще директор мужского пола.

– А вы давно там сидите? – догадавшись, спросила Ольга.

– Несколько дней.

* * *

Постепенно пришло понимание, что с Ленкой случилось что-то из ряда вон выходящее, какая-то беда. Причем все произошло настолько неожиданно, что она даже не успела ничего сообщить.

Ольга взяла ее фотографию и отправилась к экстрасенсу. Вообще-то она всегда скептически относилась к предоставлению такого рода услуг, но больше делать ей было нечего. Пусть хоть с его слов она будет знать, что с Ленкой. «Если скажут, что она жива, поверю. Если нет...» Ответ был: «Жива».

«Слава богу», – выдохнула Ольга.

Но легче стало от этого известия чуть-чуть. Она ведь все равно не знала, что с ней. Ничем не могла помочь. Подумала так и тут же криво усмехнулась: «А чем ты вообще кому-либо можешь помочь? Вот с Бариком Наташе пыталась помочь, и ничегошеньки из этого не вышло. Все, все, с чем ты соприкасаешься, терпит крах и обречено на неудачу».

Гадкая такая мыслишка. Разлагающая душу, которая и так почти труп.

Вечерами Ольга полосовала свою заветную тетрадь: «Почему у меня ничего не получается? Почему не сбывается то, чего я хочу? Я же не пушкинская вздорная старуха, изгаляющаяся перед стариком и рыбкой в растущих своих желаниях.

Все-то она хотела сделать без труда. А без него и рыбку не вытянешь. И без самого пруда. А он был, но рыбку никогда я ни о чем не просила. И не ловила я там, в конце концов, никого. Плавала себе в тени раскидистых деревьев в знойный летний день. Но удочка-то была поставлена? А как же! Только на крючок я честно вешала не червяка какого-нибудь заморенного, а торжественно водружала кусочек своей души. На него польстилась царь-рыба. Она была красивая и очень одинокая. Она просто задыхалась от одиночества. Сначала я ее пожалела, потом полюбила.

У меня было два варианта: либо самой превратиться в серебристую рыбку и стать преданной спутницей того, кто сейчас смотрел на меня грустными умирающими глазами, либо попытаться приспособить прудового короля к земной своей жизни.

Я выбрала второй. Правда, для его реализации нужно было пройти стадию человека-амфибии. Она сильно затянулась, что-то там переклинило, он слишком долгое время сидел в воде, и легкие у него атрофировались.

Был, конечно, еще и третий выход – самый простой – отпустить чудесную эту рыбу обратно в пруд. Я его вообще не рассматривала – это была уже моя рыба.

Ладно, не получилось с Романовым. Это грех, в конце концов, – разрушать свои семьи, помещая в ломбард самых близких в жизни людей, зная, что не придешь туда больше никогда. Все равно непонятно, почему грех... Нарушение одной из заповедей Христовых: «Не прелюбодействуй». А если у начал всего стояла любовь – настоящая, редкая, огромная?

Но с Бариком никаких заповедей я не нарушала, наоборот, четко им следовала, истинно и с любовью.

Облом.

А с Еленой – нашлись, напланировали – и вот пожалуйста».