Текст книги "Робин Гуд"

Автор книги: Елена Чудинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Елена Чудинова
Робин Гуд

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Лесная молитва

Ох, невесело в веселой Англии без доблестного короля Ричарда, Ричарда Львиное Сердце!

Где ты теперь, король-бродяга? Скачешь ли в песках Святой Земли, в одиночку, словно простой рыцарь, шепчешь молитву запекшимися от жары губами, прося Господа не оставить тебя без глотка воды?

А в Шервудском лесу струит воду из-под замшелого камня щедрый ручей, сверкают брызги в пробившемся сквозь дубовую листву солнечном луче, юные ивы поло шут косы в ледяных прозрачных струях… Пей-не хочу! Помнишь ли ты вкус этой воды, король-бродяга?

А быть может правду говорят, приключилась с тобой беда?

Где ты, король Ричард? Неладно без тебя дома. Или забыл ты, что на двух языках говорит твой народ? Тесновато двум языкам на одном острове! Особенно когда один язык – язык побежденных, а другой – язык победителей. Простые люди говорят на первом, богатые и сильные – на втором. По Господней воле от веку делится этот мир на больших и малых. Но худо, когда говорят они меж собой на разных языках.

Шервудский лес, зеленый дом, укрой от обид в своих стенах!

Едут лесной дорогой два монаха – толстый и тощий. Оба бенедиктинцы. Первый – приор местного монастыря, второй монастырский гость из галльских теплых земель. Сытые кони, богатая сбруя, надменные лица. Да впрямь ли вы бенедиктинцы, святые отцы? Пол-Европы прошел за плугом орден бенедиктинцев, поднимая целинные земли. Вся Европа грамотна по книгам, что переписали бенедиктинские монахи. А ваши руки не натружены, глаза не утомлены.

– Верны ли слухи, брат мой, что принц Иоанн наденет скоро корону Англии? – спрашивает, посылая коня, толстый коротышка-приор. – Давно пора! Гордец Ричард канул как камень в воду. Негоже королевству без короля.

– Полно, досточтимый брат, – смеется второй. – Принц щедрой рукой раздает то, что не ему принадлежит, в надежде обрести сторонников против брата. Надевши корону, Иоанн затянет ремешок кошелька. Не так уж и плохо нам вокруг пустующего трона.

– Было бы неплохо, – цедит приор сквозь зубы. – Саксонское мужичье бежит в леса. Шервуд набит разбойниками. Их больше, чем желудей на дубах.

– Вот, что значит быть слишком милосердным, не всех саксов мы перебили под Гастингсом. Чем они недовольны?

– Лесным Законом, конечно! Эти саксы до сих пор помнят времена, когда каждый мог охотиться на дичь и оленей. Они называют это свободой.

– Свободой?! Чтобы каждый мужик, способный натянуть тетиву своего лука, посылал ее в оленя? И не боялся попасть на виселицу? Воистину дикий народ! Свобода, ха-ха-ха! Эй, кто идет?

Монахи перевели дух: благодарение Богу, не разбойник в зеленой одежде цвета шервудской листвы – всего лишь смиренный серый брат-августинец тащится лесом навстречу.

– Pax vobiscum, братие. Не найдется ль у вас пары монет для нищенствующего брата?

– Pax tecum 11
  Pax vobiscum – мир вам (лат.), pax tecum – мир тебе (лат.) – обычные приветствия в монашеской среде.


[Закрыть], братец, ступай своей дорогой. – Саксонский говор монаха не пришелся по сердцу приору. – Мы сами бедней тебя.

– Вот незадача! – нищий стал посередь дороги и крепко ухватил под узцы обеих лошадей. – Неужто нам всем троим оставаться сегодня без обеда?

– Тебе не впервой ложиться натощак, оборванец! А ну пусти, пожалеешь! – Монах гневно занес руку над капюшоном нищего. И – опустил, взглянув на приора. Отчего же так побледнел толстяк-приор, что за странные знаки подает гостю, всем своим видом умоляя не затевать ссоры. Странно, очень странно.

– Я не хотел обидеть благочестивых братьев! – нищий белозубо улыбнулся из-под капюшона. Русые волосы, серые глаза. Сакс с головы до пят. – Братья, помолимся Господу, чтобы ниспослал нам на пропитание. Неужто он не услышит нас троих?

– Помолится никогда не помешает, братец, – согласился приор, сползая с коня: в лице ни кровинки. Неохотно спешился и второй всадник.

Трое монахов преклонили колени на зеленой траве.

– …и внемли, Господи, молитве нашей, и ниспошли нам денег на пропитание!

– …по неизреченной твоей благости. Amen.

– …Amen.

– Что же, братья, – нищий вскочил на ноги. – Посмотрим, не явил ли Господь чуда своим слугам. – Проверим кошельки! Ох, гляньте, мой кошель пуст! Грешен я и недостоин.

– И у меня пусто!

– И у меня.

– Воистину смиренье украшает монаха! – засмеялся нищий, срывая кошелек с пояса толстяка. – Да он набит по завязку! Э, чистое золото! А ты, почтенный брат? Похоже и твоя молитва услышана. Ну-ка ссыплем все вместе и поделим на троих.

Нищий высыпал монеты на траву. Тощий монах с изумленьемм взглянул на приора: тот суетливо закивал головой. Гость опорожнил свой кошелек.

– Неизреченна милость Господня! – весело воскликнул нищий, ловко разделив золото на три равные кучки. – Чаще ездите этим лесом, святые отцы!

… – Клянусь святым Георгием, брат, почему ты позволил этому наглому саксу-августинцу сыграть с нами такую шутку?! – гневно спросил тощий монах, когда нищий остался позади.

– Он такой же августинец, как я – принц Иоанн, – ответил его спутник, торопя лошадь поводьями. – Клянусь, мы легко унесли ноги – стоило ему свистнуть… Ты нездешний, брат. У вас в Пуату тихо да спокойно. Саксам не мил Лесной Закон – и они бегут от него в лес. Не удивлюсь, если это был сам Робин Гуд.

– Кто-кто?

– Робин Гуд. Робин из Локсли.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Робин Гуд и веселый монах

Последние слова приора, заглушенные стуком копыт, молодой монах умудрился услышать: у того, кто живет в лесу, от чуткого уха зависит и жизнь и обед.

– Робин Гуд, – повторил он, снимая плащ. – Вот единственное имя, которое вы оставили владетелю Локсли.

Без плаща, вместе с которым исчез и монах, разбойник оказался еще моложе. Широкие плечи и тонкий стан облекала старая суконная куртка зеленого цвета. Всякий знает, отчего молодцы из Шервудского леса любят зеленое платье: в десяти шагах глаз потеряет разбойника среди листвы.

Разбойник навалился плечом на высокий замшелый камень, венчавший изгиб ручейка. Камень сдвинулся, открыв тайник в земле. Вытащив из тайника короткую дубинку, окованную железом, лук и колчан стрел, разбойник сложил и спрятал плащ. Заровняв песок так, словно никто не тревожил камня, разбойник присел на берегу и засмотрелся в быструю хрустальную воду. В колеблющихся струях отразилось его лицо с серыми глазами, русые волосы, спадающие на сукно куртки.

– Лес – твой единственный дом, Робин Гуд, – сказал разбойник своему отражению. – Локсли сожгли враги. Ты помнишь этот дым. Деревянные усадьбы хорошо горят, не то, что их каменные темные замки, в которых они живут наживая ломоту в костях и гниль в легких. Право слово, я не видал этих хворей у наших стариков! Мы не боялись тех, кто платил нам дань до того, чтобы при жизни замуровывать себя в каменные гробницы! И каждый мужчина имел право бить дичь для пропитания своей семьи. Да и что за жалкой тварью должен быть мужчина, чтобы не сметь ухватить прыгающую под носом жирную куропатку! Будь ты проклят, Лесной Закон, закон норманнов! Ну да ладно. – Он резво вскочил на ноги. – Роберта из Локсли больше нет, но у разбойника Робина Гуда сегодня удачный день!

Робин Гуд хлопнул по набитому кошельку на своем поясе, и, весело присвистнув, пошел вниз по течению ручья. Шел он до тех пор, пока ручей не превратился в бурную речку. Тогда на ее берегу показалась над купами деревьев черепичная крыша маленькой часовенки.

– Что же, похоже я нашел, что искал, – усмехнулся Робин Гуд. – Мои молодцы говорили, что здесь живет отшельник. Лес – мое владение, и сегодняшние монахи могут подтвердить, что духовный сан здесь никого не освобождает от дани.

Тут Робин Гуд увидел монаха. Высокий плечистый детина в рваной коричневой рясе сидел на бережку с таким видом, словно перебирал четки. В действительности он старательно оперял новенькую стрелу. Старые деревянные четки болтались на его поясе рядом с надежным коротким мечом. Увидя этот меч, Робин Гуд положил руку на рукоять своего.

– Эй ты, монах! – крикнул разбойник. – Слышал ли ты обо мне? Я Робин Гуд – хозяин Шервудского леса. Ну-ка перетащи меня через ручей! Мне лень сегодня сушить одежду.

– Я слышал о тебе, – ответил монах-отшельник, поднимаясь во весь свой огромный рост. – Полезай ко мне на плечи, я перенесу тебя на тот берег.

Не заставя себя ждать, Робин Гуд взобрался монаху на плечи, и тот, подобрав подол рясы, вошел в воду.

– Сегодня, похоже, речка поднялась после дождей, – сказал монах, когда вода достигла его пояса. Дойдя по грудь, вода стала сбивать монаха с ног своими струями, и сандалии его заскользили по камням. Но свалить монаха оказалось нелегко – еще немного, и он уже стоял на берегу.

– Ну и силен ты, святой отец! – сказал Робин Гуд, слезая. – Я ведь не легонек.

– Не легонек, но я буду потяжелей, – ответил монах. – А ты слыхал обо мне? Меня зовут добрым отшельником братом Туком.

– Я слыхал о тебе, – ответил Робин Гуд.

– Тогда перенеси меня обратно, – сказал монах и мертвой хваткой вцепился в Робина.

– Хорошо, – ответил Робин Гуд. – Я перенесу тебя обратно. Полезай мне на плечи.

Огромный монах не заставил себя ждать и взгромоздился на Робина. Молодой разбойник пошатнулся – и без мокрой рясы монах был весом с медведя. Но Робин удержал равновесие и вошел в воду.

Ох и тяжеленек оказался монах! Войдя в воду по грудь, Робин собрал все силы, чтобы не свалиться со своей ношей. Но вскоре и Робин ступил на берег около часовенки.

– Хороший денек для купанья, – сказал Робин, тяжело переводя дух. – Но я спешу – тащи ко меня обратно.

– Полезай, – сказал монах, хотя его круглая голова и бычья шея покраснели от гнева.

Не тратя слов, Робин влез на монаха.

Монах ступил в воду. Дойдя до места, где она была по грудь, монах неожиданно взбрыкнул как дыбящийся конь. Робин тут же оказался в волнах, с занятыми дубинкою и луком руками.

– Хочешь – тони, хочешь – выплывай, Робин из Локсли, – сказал монах, поворачивая к своему берегу. – Всеблагой Господь одарил нас полной свободой выбора.

Робин перехватил лук и дубинку в одну руку и выплыл почти следом за отшельником, который уже ждал его на берегу – тоже с крепкой дубинкой наготове.

– Я вижу, ты уже приготовил угощенье для гостя, – сказал Робин Гуд и пошел навстречу монаху, крутя своей дубинкой над головой.

С громким треском сшиблись дубинки: монах и разбойник закружились по поляне в свирепой пляске. Не долго и не коротко – дрались они, покуда платье их не просохло. Напрасно пытались оба достать друг дружку тяжелым ударом: каждый раз дерево встречало дерево.

Но вот монах нанес ловкий удар снизу – палица, вырванная из руки Робина, вонзилась в землю.

– Молод ты, Робин Гуд, – сказал отшельник, замахиваясь. – Может пощадить тебя по такому случаю?

– Коль ты не шутишь, позволь мне дунуть вот в этот мой рог! – переводя дыхание ответил Робин.

– Дуй хоть тресни, – ответил монах, опуская дубинку.

Робин Гуд снял с пояса небольшой рог в серебряной оправе и задудел в него. И словно негромко зашевелился со всех концов лес вдали.

– Никак твои молодцы спешат на подмогу? – спросил монах. – Пожалей уж и ты меня, позволь свистнуть в кулак!

– Эка невидаль, чтобы монах в кулак насвистывал, – ответил Робин. – Свисти, мне не жаль.

– Может и придется пожалеть, – сказал монах, и пронзительно засвистал. И тут же послышался заливистый лай и треск кустарника – на берег, откуда ни возьмись, клубками рыжей шерсти выкатилась собачья свора – одна собака крупней и страшнее другой.

– Славная у тебя братия, – сказал Робин Гуд. – Но вот и мои удальцы!

Из-за ближайшего дуба выбежал высокий парень в зеленом сукне.

– Это – Малютка Джон, – сказал Робин Гуд. – А вот и Вилль Статли, добрый сакс. Да и Клем поспел вовремя.

– Э, моя братия одолеет разбойничков как я – тебя, – ответил отшельник.

– Ну нет, – сказал Робин Гуд. – Всего понемногу, даже хорошей драки. С таким славным малым, как ты, я хотел бы водить дружбу, а не враждовать. Слушайте, друзья! Клянусь Шервудским лесом – зеленым домом вольных стрелков, отшельник Тук никогда не будет платить нам подать.

– Люблю разумную речь, – отвечал монах. – Милости прошу в мою келью. Разрази меня гром, если для веселых молодцов у меня не найдется бурдюка с вином да оленьего окорока!

– Я так и подумал, что такой благочестивый человек как ты должен славно бить дичь! – ответил Робин Гуд. – Спасибо за приглашение, святой отец.

– Ну так идемте пить, есть и веселиться, – сказал монах. – Клянусь, что умею играть на лютне веселые песенки не хуже трубадура! И провались мы все на этом месте, если погасим сегодня огонь по норманскому сигналу! Сказать по-правде, в моем домишке его и не слышно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Рейнольд Гринлиф

Под праздник народ стекается в город Ноттингем.

Шли в город вилланы с женами и детьми, поднимали колесами белую дорожную пыль повозки ремесленников с их товаром – какое же гульбище без хорошего торга?

Отдельно идут девушки – щечки как розовые лепестки, косы от льна до меди, шепчутся, смеются над парнями. Парни тоже вместе – идут-мечтают вслух о праздничных состязаниях в стрельбе – взять бы приз, не до смеху будет хорошенькой плутовке! – тащат на плече самодельные луки.

Проезжает на хорошем коне лесничий, насмешливо смотрит на парней – с такими ли палками взять приз? Наборный лук у лесничего – кленовый и роговый, резной и лаковый, дорогой работы. Не гордись, проклятый лесничий, норманнский слуга – знаешь сам, кто из этих ребят рос по твоей милости сиротой, чьих отцов ты с Лесным Законом заставили поплясать на виселице! И из плохенького лука однажды настигнет тебя стрела.

В заполнившей дорогу толпе никто не обратил внимания на Малютку Джона, лесного стрелка, шедшего себе потихоньку в Ноттингем.

Малюткой разбойники прозвали Джона в насмешку – троих здоровых молодцов он мог протащить верхом на себе разом. Вторым после самого Робина Гуда считался он в стрельбе. Но на праздник шел не для забавы – поклевать в толпе слухов – не затевает ли чего шериф Ноттингемский против вольных стрелков?

Вот и ристалище. Зеленая трава, натянутые канаты, крепкие же локти нужны протолкаться к этим канатам! Расставлены скамьи, натянуты разноцветные ткани над помостами, где сядет знать, украшены коврами почетные места. Но не для норманнской потехи – рыцарского турнира, а ради простого саксонского обычая – лучного состязания, собрались сегодня и знать и простолюдины. Что же – народу не меньше, чем на турнире.

Вот и мишень с тройным кругом на доске: меньший из трех зовется «воловьим глазом». Трубит рог, бросают жребий для начала состязания: кому с кем состязаться в паре.

Тянет жребий и Малютка Джон, а сам одним ухом в толпе, что того гляди разорвет канаты вокруг ристалища.

– Орел на щите И орлиный глаз – Он в тыкву копьем попадает враз! – распевают мальчишки. – Зеленая куртка Саксонский род, Мишень любую достанет влет!»

– Тише, вы, сорванцы! – замахивается для оплеухи крепкий старик. – Сейчас объявят порядок!

– Дед, а почему мы лучшие лучники, чем норманны? – ловко увернувшись, спрашивает мальчик.

– Не только норманны, – отвечает старик. – Нету такого народа, чтобы бил из лука лучше саксов! Глаз у нас особой зоркости. Со времен Семицарствия никто не мог с этим поспорить.

– Дед, а что это за Семицарствие?

– Славное время, когда делилась веселая Англия на семь королевств, управляемых семью королями.

– Семь королей – и все – саксы, дед?

– Все саксы, так оно и было.

– А теперь – ни одного!

– То-то и оно, сосед, прав твой парнишка, – говорит рыжий кузнец. – Очень ли помогли нам под Гастингсом наши луки и хваленый глаз? Стрела перед железным доспехом – пичужка, клюющая коршуна. А теперь только и остается нам, что тешиться ребячей забавой – похваляться меткостью на состязаниях!

– Стрелы Робина Гуда метки не только на состязаниях! И в железной одежке отыщут щели. Тихо, началось!

Двадцать пар объявили герольды. Лениво поглядывают зрители, как подвое выходят стрелять сорок человек – настоящее уменье показать тут не на чем. Слушает Малютка Джон разговоры.

– Слыхал я про этого йомена, Робина Гуда, да только правду из слухов не нацедишь как эль из бочки.

– Подымай выше, приятель! Робин Гуд не ровня нам с тобой, даром что лесной жилец. Не йомен он, а младший сын тана. Норманы сожгли его именье и отняли надел.

– Сколько не стреляй по лесам, сам обернешься дичью! Затравят как оленя норманнские псы. Слышал, небось, что рыцарь Гай Гисборн…

Тут и выкрикнули очередь Малютке Джону. Без труда одолел он соперника – только и пожалел, что недослушал разговора.

Десять пар осталось из двадцати, двадцать человек из сорока.

– Слышал, кум, король-то Ричард пропал! Возвращался домой из Святой Земли, да и сгинул по пути! Уж и жив ли он?

– Как не слыхать – многие собираются в дорогу – искать короля Ричарда. Вот и мой сосед, Эгберт, собрался. Как, говорит, страда минет, оставлю все хозяйство на зятя – и в дорогу. Благословенье, мол, уже получил у духовника. Я ему говорю – что тебе до Ричарда Плантагенета, потомка завоевателей? Сам не знаю, отвечает. Может просто охота вспала раз в жизни чужие края поглядеть. Да и вправду жаль мне короля, славный король, веселый король, хоть и не сакс.

– Это верно! Сидел бы он в Англии – не сосал бы из нас всю кровь принц Джон, пиявка проклятая! И что, так и собрался Эгберт?

– Так и собрался! Не я один, говорит.

Пять пар осталось из десяти, десять человек из двадцати. Опять Малютка Джон среди победителей.

– Принц Джон-то, небось, уж спит и видит себя королем Иоанном…

– Корону родного брата примеряет…

Три пары, шесть человек. Среди них – Малютка Джон. Теперь уж в толпе не до разговоров. Шериф Ноттингемский и тот подался вперед над разукрашенными перилами. Бледнеют и краснеют знатные девицы в ложах.

Три человека осталось, три лучших стрелка. Лесничий Черный Билль, недоброй славы человек, знатный рыцарь Гай Гисборн, из гордой прихоти влезший в простонародное состязание, да Малютка Джон, назвавшийся Рейнольдом Гринлифом.

Трубит рог, выносят новую мишень, самую мелкую, самую сложную. Первым выпадает стрелять Черному Биллю.

Долго, старательно, целился лесничий. Хороший прицел, да только не учел Черный Билль силы ветра. Две стрелы из трех отнес ветер мимо, третья вонзилась в мишень.

Вышел рослый красавец Гай Гисборн. Поклонился шерифу Ноттингемскому и дамам в ложах. Напряг мощные мышцы, натягивая тетиву, примерился к силе ветра. Вторая и третья стрелы Гая Гисборна вонзились в мишень рядом со стрелой Черного Билля.

Бледна как полотно дочь шерифа Ноттингемского в ложе. Вертит девица в руке цветок розы, приготовленный, чтобы бросить победителю. С изящным поклоном поднимет смуглый красавец рыцарь цветок, поднесет к губам, приколет на грудь. Ах, только бы не выстрелил лучше этот саксонский мужлан по имени Гринлиф! Да нет, невозможно, не зря сорвана нежной ручкой роза.

Небрежно вышел Малютка Джон, словно в кегли поиграть от скуки. Поднял лук. Спустил тетиву. Просвистела первая стрела, расщепила стрелу Черного Билля. Заревели от восторга трибуны.

Просвистела вторая стрела, расщепила стрелу Гая Гисборна.

Завыли, засвители, захлопали, застучали ногами трибуны. С восхищением выругался сквозь зубы рыцарь.

Просвистела третья стрела, расщепила вторую стрелу Гая Гисборна.

Полетели в воздух шапки, к ногам стрелка – цветы. Разорвала в гневе дочь шерифа свою розу.

Идет Малютка Джон получать из рук шерифа приз – серебряную стрелу.

– Как твое имя стрелок? – спрашивает шериф.

– Рейнольд Гринлиф из Хольдернеса, – отвечает Малютка Джон.

– Иди ко мне в дружину, стрелок, – говорит шериф. – Для такого молодца, как ты, у меня найдется дело по плечу. Благородный Гай Гисборн со своими и моими людьми скоро устроит большую охоту на разбойника Робина Гуда.

– Охотно приду, если не обидишь жалованьем, – отвечает Малютка Джон. – Только отпрошусь у своего господина. Когда мне надо поспеть назад?

– К концу недели, славный стрелок, – отвечает шериф. – Утром во вторник выведет Гай Гисборн отряд из своего замка. Возвращайся и не сомневайся в моей щедрости.

Дотемна веселился народ на гульбище. Со многими выпил Рейнольд Гринлиф по кружке эля, но скрылся засветло – никто и не заметил.

А оторвавшись от людей вновь стал Рейнольд Гринлиф Малюткой Джоном.

Невесело было на душе у Малютки Джона. В задумчивости сел он на придорожный камень.

«Верно сказал тот йомен, – думал Малютка Джон. – Сколько не стреляй в лесу, сам станешь дичью. Опустится во вторник подъемный мост, выедет отряд на веселую охоту. Прочешут рыцари зеленый лес железным гребнем. Проклятье на вас, норманны, потомки завоевателей!»

«Не томись злобой, Малютка Джон, – прошелестел листвой зеленый лес. – Разве ты сам – не потомок завоевателей?»

«Да разве я норманн?! Я – честный сакс, в этой земле – кости моих предков.»

«Тридцать поколений твоих предков лежит в этой земле, Малютка Джон, тридцать поколений саксов. Но мои дубы помнят отважных бриттов, помнят христианнейшего короля Артура. Помнят мрак, покрывший его королевство, когда к берегам пристали неисчислимые ладьи диких и свирепых язычников. Это были саксы, твои предки. Они убивали знатных бриттов, отнимали их достояние, жгли и грабили, тесня побежденный народ в горные края. Так было, Малютка Джон.»

«Взгляни и на меня, Малютка Джон, – прошептала белая дорога. – Сколько раз ты попирал ногами мои камни, и не разу не подумал о том, что их проложили в незапамятные времена завоеватели римляне. Я прохожу через всю страну, через весь этот остров. Сколько раз ты ел капусту и лук, не думая о том, что их посадили римляне, завоеватели. Сколько раз вдыхал запах роз, привитых здесь садовниками римлян?»

«Так как же мне быть, лес и дорога? Неужели ненависть в моей груди неправедна потому, что когда-то давно и мои предки пришли сюда с мечом?»

«Ненависть сушит сердце, честный сакс. Второе поколенье норманнов ложится костями в эту землю. Когда-нибудь и они перестанут быть здесь чужаками. Изгони страх – только жалкие народы бояться влить в свои жилы свежую кровь. Борись не с норманнами, а с несправедливостью. С Лесным Законом и принцем Джоном, с попраньем прав свободнорожденных. Но помни, прошлого не вернуть, реки не текут вспять. Будь верен Ричарду, твоему королю. А теперь торопись предупредить об опасности славного Робина Гуда.»