Текст книги "Флоренция и Генуя"

Автор книги: Елена Грицак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Страсти у Синьории

«Государства, особенно плохо устроенные, управляющиеся как республики, часто меняют правительство и порядок правления, что ввергает их не в рабское состояние из свободного, как полагается, а из рабского в беспорядочное своеволие. Ибо пополаны, которые стремятся к своеволию, и нобили, жаждущие порабощения других, прославляют лишь имя свободы, но ни те, ни другие не хотят повиноваться ни другим людями, ни законам. Если случается, – а случается это очень редко, – по воле фортуны появляется гражданин, достаточно мудрый, добродетельный и могущественный, чтобы выработать законы, способные либо удовлетворить желания нобилей и пополанов, либо сломить их сопротивление, тогда государство может называться свободным, а правительство прочным и сильным». Обращаясь с этой фразой к членам семейства Медичи, философ Макиавелли не характеризовал их род, а всего лишь давал совет тем, кто, сумев захватить власть во Флоренции, не мог ее удержать и невольно становился причиной неурядиц.

В отличие от истинной (по Макиавелли – римской) демократии народное правление во Флоренции не обеспечивало достойной жизни ни обществу в целом, ни отдельным его членам: «Когда побеждали пополаны, а так случалось чаще всего, нобили не допускались к власти, если только не уподоблялись простому народу и в поведении, и в чувствах своих, и во внешнем облике. Отсюда – изменение фамильных гербов, отречение от титулов, к которым нобили прибегали для того, чтобы их можно было принять за людей простого звания. Так получилось, что воинская доблесть и душевное величие, свойственные знати, постепенно угасали. В народе же их никогда и не было, потому нечему было возродиться, отчего Флоренция становилась все слабее и униженнее».

Медичи решили устроить хорошее государство, заодно обеспечив славу своему роду, добывшему богатство безо всякой политики. Будущие правители Флоренции появились в городе к концу XII века, прибыв уже с солидным состоянием из тосканского городка Муджелло. Вопреки фамилии (от итал. medici – «медики») в столице они занимались торговлей и ростовщичеством, сумев на том разбогатеть. После чумы 1348 года, когда многим требовались ссуды, уважение к семье, щедро отчислявшей деньги всем нуждавшимся, сильно возросло, несмотря на принадлежность ее к «жирным» гвельфам – партии, обладавшей реальной силой и за то нелюбимой народом. Первым в большую политику пришел Сальвестро, сын мессира Аламанно Медичи. Он испытывал неприязнь к нобилям, был любим народом и с поддержки могущественных пополанских семейств стал гонфалоньером справедливости. Разработанный им закон мог бы обеспечить мир в государстве, но получилось совсем по-другому. Погожим летним утром 1378 года Сальвестро решил представить свои планы совету, однако выступление, не найдя поддержки, лишь распалило страсти. На докладчика посыпались обвинения и угрозы, один из его друзей едва не был задушен, а другой, высунувшись из окна, начал призывать народ к оружию. Крик синьора поддержала «корова», как флорентийцы называли большой колокол Старого дворца, и к Синьории потянулись, размахивая знаменами, цеховые отряды, вскоре заполонившие всю площадь.

Как мудро заметил один из флорентийских хронистов, «когда возникла смута, нельзя рассчитывать на то, что все легко утихомирится и направится в нужное русло». Взбудораженная масса не стала вникать в суть дела и принялась громить все подряд. Запылали дома грандов и «жирных» гвельфов, причем поджигатели действовали не столько из ненависти к их владельцам, сколько сводя личные счеты. Пожелав увеличить компанию, бунтовщики выпустили всех заключенных из подземной тюрьмы Стинке, где сидели большей частью воры и убийцы, а те кинулись грабить их же дома, потом переключившись на храмы и городские монастыри. Толпа бушевала в течение месяца, пока Микеле де Ландо – босой, оборванный чесальщик шерсти (чомпи) – не ворвался во Дворец синьории, размахивая флагом гонфалоньера справедливости. Возможно, он не помнил, как знамя стража порядка оказалось в его руках, зато наверняка сохранил в памяти момент, когда сограждане закричали, что хотят видеть его и членом Синьории, и командиром городского ополчения вместо Сальвестро. Хотя в летних беспорядках 1378 года участвовали почти все цеховики Флоренции, в историю эти события вошли как «восстание чомпи», безусловно, из-за Микеле де Ландо, которому удалось насладиться властью, но недолго и в постоянном опасении за свою жизнь.

Джованни Биччи

После того «тощий» флорентийский народ устраивал подобное еще много раз, снимая и назначая городской совет, расправляясь с теми, кого недавно боготворил. Виселица, установленная на площади для устрашения, никого не пугала. Впрочем, она больше пустовала, поскольку суды были скорыми, а казни чаще всего совершала толпа.

В 1421 году на политическом горизонте Флоренции появился еще один Медичи. Джованни, сын Биччи, владел большим богатством, оставаясь при том человеком скромным, кротким и мягким, отчего флорентийцы решили выдвинуть его в Синьорию, объявив гонфалоньером справедливости. Это назначение вызвало в народе огромную радость, люди решили, что обрели защитника, и не ошиблись, ибо тот делал все, чтобы ослабить партийную вражду, умерить боевой пыл сограждан и привести их к единству. Когда Джованни Медичи заболел и начал готовиться к смерти, скорбела вся Флоренция: люди вспоминали его добродетели, отзывчивость, то, что он раздавал милостыню всем, кто просил, и без просьбы, добрых хвалил, злых жалел. Казалось, никогда не будет у власти такого, как милый Джованни, не домогавшийся никаких почестей и все же их получавший, любивший мир и избегавший войны, из скромности своей не являвшийся во Дворец синьории без приглашения, неповинный в расхищении казны, а напротив, всячески содействовавший ее пополнению. Он скончался, оставив богатое наследие, как вещественное, так и нравственное, которое сумел не только сохранить, но и преувеличить его сын Козимо, вошедший в историю под прозвищем Старый (Старший).

Сын Джованни Биччи участвовал в городских делах еще при жизни отца и, подобно ему, снискал расположение согорожан своей смелостью, решительностью и добросердечием. Однажды Медичи, рискнув репутацией, дали приют низложенному папе римскому Иоанну XXIII и, когда тот умер, похоронили с почестями и заказали Донателло роскошный памятник. Новый понтифик не возражал, чтобы надгробие было установлено в баптистерии Сан-Джованни, но потребовал заменить в надписи «Иоанн, некогда папа, скончался во Флоренции в год Господа 1419 за 11 дней до календ января» слова «некогда папа» на «кардинал». Рассказывают, что Козимо, не испытывавший перед властями, даже духовными, ни малейшего страха, ответил знаменитой фразой Понтия Пилата: «Quod scripsi, scripsi» («Что написал, то написал»).

В 1433–1434 годах молодому Медичи, тогда уже возглавлявшему семейство, пришлось пережить арест, томительное ожидание казни и вместо нее – изгнание из Флоренции. Однако уже через год горожане осознали, что могли бы многое приобрести, если бы ими правил столь умный, честный и влиятельный человек, каким справедливо считался сын доброго Джованни. Он вернулся и, не затаив обиды, взял на себя управление коммуной, хотя и не пожелал принять соответствующее звание. С тех пор и до конца своих дней он, оставаясь простым гражданином, был фактическим правителем Флоренции: заседал в Синьории, контролировал суд, создавал и распускал коллегии, боролся с противниками режима, используя и оружие, и налоговую политику.

Первые Медичи были сильны не только деньгами и деловыми связями, но и расчетливым поведением: все они держались просто, подчас слишком скромно, старались быть незаметными, чем еще больше привлекали к себе окружающих. Не подав пример потомкам, Козимо был хозяином бережливым, никому не доверял ни торговые, ни банковские дела своего дома и лично следил за тем, как обрабатываются принадлежащие семье земли. Могущество Медичи основывалось на колоссальном состоянии, в свое время самом крупном в Европе, что позволяло им ссужать деньгами папу, итальянских и европейских монархов, заботиться о городе и его развитии, жертвовать на общественные нужды, раздавать хлеб в голодные годы, покровительствовать художникам и даже воевать.

Якопо Понтормо. Козимо Медичи Старый. Посмертный портрет, 1510-е

При Козимо Флоренция сумела присоединить к Тоскане соседние земли, однако внешние войны мало тревожили город, и народ, не испытав значительных потрясений, заметно похорошел и… поумнел. К началу XV века многие здешние коммерсанты успели приобщиться к науке и культуре, а некоторые стремились еще дальше, как, например, купец Морелли, избранный гонфалоньером справедливости, – изучали Вергилия, Боэция, Сенеку, советуя всем «размышлять над поучениями древних авторов, затем, чтобы узнать, как поступать в настоящей жизни. Ибо от этого зрелый разум сможет наслаждаться мудростью. Сладость знания, осознание того, что ты человек, а не животное, доставляет столько приятного и утешительного, сколько нельзя получить ни от богатства, ни от детей, ни от службы…».

По словам Макиавелли, Козимо не отличался ни высоким ростом, ни красивым лицом, но внешность его вызывала почтение. В те времена каждый человек, достигший определенного положения в обществе, выбирал себе эмблему. У Козимо таковой было изображение паруса – символа непостоянной Фортуны – на спине у черепахи, олицетворявшей, видимо, самого обладателя эмблемы, нрав которого вполне соответствовал известному латинскому афоризму «Festina lente» («Спеши медленно»). Несмотря на невысокую ученость, Козимо был другом и благодетелем тех, кто ее достиг. Собирая картины, скульптуру и книги, он во всем помогал своим высокообразованным друзьям Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Леону Баттиста Альберти, Кристофоро Ландино.

Немного зная латынь, флорентийский владыка увлекался греческим языком, для изучения которого выписал из Византии грека Иоанна Аргиропуло, с тем, чтобы тот учил его самого и других, преподавая в университете. Он постоянно цитировал древних авторов, философствовал с известными эрудитами своего времени, для чего помог организовать Марсилио Фичино и сложившемуся вокруг него кружку гуманистов нечто похожее на платоновскую академию. Он лично заботился о том, чтобы заказчики не обходили стороной ни художника Филиппо Липпи, ни архитектора Микелоццо ди Бартоломео Микелоцци.

Будучи хозяином Флоренции, осмотрительный Козимо не хотел демонстрировать свое богатство, носил простую одежду, ходил пешком, жил в тесном родительском доме. Проект нового роскошного жилища был уже давно составлен Брунеллески, но заказчик так и не решился его воплотить, объясняя это собственным афоризмом: «Зависть – трава опасная, ее следует иссушать, а не орошать». В 1444 году резиденция Медичи, наконец, была заложена. Ее проектировал, строил и закончил в 1459 году любимый зодчий Козимо Бартоломео Микелоцци, которому выпала честь возвести первый в Италии ренессансный дворец.

Палаццо Медичи-Риккарди

Внутренний двор палаццо Медичи-Риккарди

Облик нового дома Медичи был проникнут строгостью и величием. Облицованный рустом (грубый, нарочито плохо обработанный камень) нижний ярус делал его похожим на крепость, хотя такой здание не выглядело, а являлось, поскольку толстые стены могли выдержать любой вероятный в то время напор. Тем не менее палаццо Медичи существенно отличалось от прежних фамильных твердынь. Зодчий тщательно продумал пропорции, красиво обрамил двери, украсил брутальный фасад 10 изящными окнами, не забыв, однако, забрать их крепкими решетками. Впоследствии, когда здание удлинили, окон стало 17. Широкий резной карниз в античном духе смотрелся гораздо элегантней, чем зубцы или машикули. Первый, нежилой этаж дворца был занят кухнями, складами и мастерскими. Выше находились парадные залы и дворцовая капелла, а над ними – личные гостиные и спальни.

По давней италийской традиции все помещения дворца располагались вокруг внутреннего двора. Он был не уютным, как в старом доме, а просторным, величественным из-за арочной колоннады и потому вполне подходящим для приемов. С внешней стороны здания на углу второго этажа красовался фамильный герб Медичи: 6 шаров на гладком фоне, которые могли бы означать как пилюли, так и монеты, напоминая или о покровителях семьи, или об ее исконном занятии – ростовщичестве.

В домашней церкви Медичи все стены от пола до потолка были заняты фресками «Прибытие волхвов в Вифлеем» кисти Беноццо Гоццоли. К тому времени живопись Флоренции приблизилась к совершенству. Художники пытались воплотить размышления поэтов о гармоничном человеке в реальном, но чуть приукрашенном мире. Если прообразами героев Гоццоли послужили библейские персонажи, то моделями были флорентийцы, от самих Медичи до простолюдинов, вместе с рабом-негром на переднем плане. Кроме того, на картине можно рассмотреть папу римского Евгения VI, византийского императора Иоанна VIII Палеолога, патриарха константинопольского Иосифа II, которые в 1438 году приезжали во Флоренцию, питая напрасную надежду на создание единой христианской церкви.

Живописное шествие разворачивается на фоне очаровательного пейзажа: зеленые холмы с белоснежными замками, изящные ленты дорог, под стать им изогнутые стволы деревьев с кронами, похожими на пышные прически горожанок, всадник с копьем, преследующий лань в сопровождении своры собак. Некоторые идеи этой росписи, несомненно, были подсказаны Козимо, ведь правитель Флоренции был человеком гармоничным, стремившимся к красоте, воспринимавшим окружающий мир не таким, каким он был в действительности, а каким его хотелось видеть.

Дворец Медичи оставался резиденцией правящей семьи до 1540 года, когда потомки Козимо продали родовое гнездо маркизу Риккарди. С тех пор в названии дома наряду с Медичи фигурировала фамилия новых владельцев. В начале XIX века, после разгрома Наполеона он перешел в собственность государства, и довольные власти не пожалели денег на реставрацию.

Лишенное фасадных украшений, основательное, без намека на тяжеловесность, удачно скомпонованное, пленяющее гармонией форм и рациональностью, теперь это здание почти не выделяется из ряда «простых» домов на улице Кавур. Его достоинства – в интерьере, прежде всего в красоте внутреннего двора, оформленного эффектной колоннадой и мраморным настилом. В углу разбит небольшой сад с деревьями, подстриженные кроны которых напоминают силуэты животных. Если учесть, что парков во Флоренции практически нет, сад уже сам по себе является достопримечательностью. В настоящее время нижние этажи палаццо Медичи-Риккарди занимает музей, а верхние – префектура. Здесь муниципальная власть мирно уживается со старинной библиотекой, начало которой положили купцы Риккарди.

Медальон с профилем Козимо Медичи Старого

«И все же в последние годы жизни Козимо испытал немало горя, – писал Никколо Макиавелли, – ибо из двух его сыновей, Пьеро и Джованни, последний умер, а первый был больным (подагрой) и по телесной слабости не мог должным образом заниматься ни общественными, ни даже личными делами. Так, что однажды, вскоре после смерти сына, несомый слугами, он делал обход своего дома, случилось ему с вздохом промолвить, что очень уж велик этот дом для такой небольшой семьи. Благородная душа его страдала и оттого, что не удалось ему увеличить владения Флорентийской республики каким-либо славным приобретением…, он понимал, что не может более из-за старческих недугов вести дела с прежним рвением. И все это не давало ему покоя. Однако скончался он в полной славе, оставив о себе великую память и все во Флоренции, и за стенами ее оплакивали смерть его в первый день августа 1464 года». На похороны Козимо собрался весь город. Молча, со слезами на глазах флорентийцы шли следом за сыном покойного Пьеро Подагриком, провожая любимого правителя от дворца Медичи до церкви Сан-Лоренцо, где было приготовлено место для погребения. Хочется верить, что мятежная душа этого исключительного человека успокоилась. Высоко ценимый при жизни, он удостоился внимания и после смерти, когда сограждане, выразив почтение и благодарность, в следующем, 1465 году наградили Козимо почетным титулом, о чем свидетельствует надпись на его надгробии: «Padre della patria» («Отец отечества»).

Пьеро Подагрик

Квартал Медичи

Щедро давая деньги на храмы, Козимо Старый шутил с друзьями, что лишь Господь не вписан в книгу его должников. На сетования о «нынешних нравах», он отвечал, что развращенный город лучше погибшего, и можно из двух локтей красного сукна выкроить добропорядочного гражданина, но с четками в руках государства не удержать. Подобные речи послужили поводом для обвинения Козимо в нелюбви к родине и Богу, что, конечно же, было несправедливо.

Церковь Сан-Лоренцо, освященная святым Амброзием еще в IV веке и затем перестроенная в романском стиле, своим современным обликом обязана столько же деньгам Медичи, сколько таланту Филиппо Брунеллески. Гений Кватроченто придал тяжелому фасаду выразительный и несравнимо более благородный вид, преобразив старую базилику в известный всему миру храм. Кажется странным, что строгие стены здания лишены мраморной облицовки, однако таким оно не задумывалось, а получилось, поскольку проект Микеланджело, которому поручили это сделать, так и не был осуществлен.

Поначалу эта церковь, вынесенная за крепостную стену, была единственной в городе, и потому в ней, такой непритязательной и снаружи и внутри, служил епископ.

Галерея во дворе Сан-Лоренцо

Когда статус кафедрального собора перешел к Санта-Репарате, прихожане навещали Сан-Лоренцо редко и неохотно. Неизвестно, что побудило Джованни Биччи оказать благодеяние именно ей, но в 1419 году он пригласил для постройки нового здания Брунеллески, который, к огорчению заказчика, работал очень медленно, видимо, из-за того, что был занят в соборе. Тем не менее известный зодчий успел завершить старую сакристию, поразившую современников своими совершенными пропорциями.

Однако самой яркой деталью в интерьере Сан-Лоренцо является квадратная, перекрытая куполом капелла, которую тоже построил Брунеллески, но украшали другие, тоже способные мастера, например Филиппо Липпи и Анджело Бронзино. Вкладом Донателло стали фигуры святых и евангелистов, лепные и бронзовые детали, а также две бронзовые кафедры с креслами для епископа, главы храма и проповедников. Немного позже на потолке появилось «звездное небо». Видно, что художники хотели избавиться от неуместной, безвкусной на взгляд человека Возрождения, пестроты и остановились на строгой, но элегантной палитре: темно– и светло-серые оттенки камня, золотистые вкрапления (звезды) на потолке и яркие акценты в виде живописи в капеллах.

В Старой сакристии похоронен заказчик церкви, добрый и любимый всеми Джованни, сын Биччи, который рядом с женой лежит в центре зала, как полагается, под тяжелой мраморной плитой. Здесь же упокоились его внуки, сыновья Козимо – Джулиано и Пьеро Подагрик, чьи надгробия исполнены виртуозным резцом Андреа Верроккьо. Можно лишь удивляться тому, как одна семья, пусть даже царственная, смогла собрать в единственном, причем совсем небольшом здании столько знаменитых имен, драгоценных материалов и чтимых реликвий, для показа которых Микеланджело соорудил балкон над главным порталом.

На перестройку доминиканского монастыря Сан-Марко, тоже очень старого, Козимо Медичи потратил 40 тысяч флоринов из личных средств. Эту стройку он поручил своему другу Микелоццо, который придал отживающему свой век сооружению восхитительный ренессансный вид. Зодчий окружил монастырский двор стеной из простых каменных блоков, украсив ограду только лишь тонким кирпичным карнизом. Арочная галерея внизу, несмотря на изящный вид, играла чисто рациональную роль, в отличие от расписных люнетов (арочный проем в стене, ограниченный снизу горизонталью), которыми был оформлен первый этаж.

Интерьер церкви Сан-Марко

Преображенная Микелоццо монастырская церковь снаружи осталась такой же, какой была в XV веке, зато интерьер Сан-Марко принял вид, соответствующий стилю барокко. Итальянские мастера никогда не увлекались присущим ему буйством форм и чаще создавали праздник жизни с помощью цвета. В данном случае самой яркой барочной деталью служит позолоченный потолок с инкрустацией, резко выделенный из суровой плоскости стен. В сакристии Сан-Марко с 1608 года находится саркофаг с бронзовой статуей святого Антония, которому посвящена отдельная капелла, оформленная скульптурой Джамболоньи и фресками (в куполе) Бернардино Поччетти.

Аптека при монастыре Сан-Марко

Живописное богатство доминиканского монастыря не кажется удивительным, если знать, что в середине XV века его настоятелем был художник – тонкий, лиричный живописец фра Анджелико. Именно ему принадлежит большинство фресок во внутреннем дворе (распятие со святым Домиником и сцена мученичества святого Петра в люнете над дверью). Фра Анджелико расписал стены Зала капитула, трапезной и приемной на втором этаже, где создал огромную фреску «Благовещение». О создателях и самых знаменитых гостях монастыря напоминают именные помещения, например библиотека Микелоццо, кельи Савонаролы и Козимо.

Деньги Медичи способствовали появлению на свет знаменитого Воспитательного дома (Спедале дельи Инноченти) – украшения города и гордости нынешних флорентийцев. Пожалуй, ни одно строение в тосканской столице не вызывает столь явного ощущения покоя, чистоты и благоговения перед прошлым, какое рождает этот шедевр Филиппо Брунеллески. Здание начинается с небольшой лестницы, открывающей путь к портику с 9 легкими колоннами. Следующая его часть украшена дисками из голубой майолики с изображениями младенцев работы Андреа делла Роббиа.

Воспитательный дом Брунеллески

Воспитательный дом был построен немного в стороне от резиденции Медичи, отчего сегодня не относится к кварталу Сан-Лоренцо, который горожане по давней привычке называют кварталом Медичи. Он находится в нескольких минутах ходьбы от сакрального центра и, несмотря на почтенный статус, по сути является огромным открытым рынком. На такое кощунственное вмешательство в старинную архитектуру городские власти решились в конце XIX века, поручив переделку зодчему Джузеппе Менгони. Конечно, бесчисленные лотки, прилавки и разноцветные палатки мешают воспринимать ренессансную красоту, но флорентийцы не видят в том ничего предосудительного, считая, что жизнь важнее памятников, а их город не музей, хотя и наполнен «всякой стариной».

Значительная часть самых красивых и величественных зданий Флоренции появилась в XV веке, когда знатные семьи обзавелись дворцами по примеру Медичи. Тогда считалось, что жилище, достойное «белого» гвельфа, должно походить на палаццо правителя, однако мессир Джан Баттиста Ручеллаи – страстный поклонник античной философии – думал иначе, решив построить дом по древнеримскому образцу. Реализовать эту странную для того времени мысль, по его мнению, мог не просто зодчий, а большой ученый, например Леон Баттиста Альберти, который в 1446 году был приглашен для возведения родового гнезда Ручеллаи.

Палаццо Ручеллаи

Заказчик мог позволить себе любые причуды, ведь он владел солидным состоянием, нажитым предками на краске, приготовлявшейся на Майорке из местных лишайников. Ее название – оричелло – легло в основу фамилии, а такие качества, как яркость, стойкость и широкая популярность у населения обусловили ей спрос на долгие годы. Такую же долгую жизнь судьба подарила дворцу Ручеллаи, позже оказавшемуся на улице Винья-Нуова. Трехэтажный, облицованный гладким, правильной квадратной формы камнем, увенчанный карнизом и обрамленный застекленной лоджией, он стал единственным во Флоренции строением явно античного вида, но в Риме идея Ручеллаи – Альберти нашла огромное количество сторонников. Необыкновенно выглядела и дворцовая часовня, украшенная уже не римскими, а восточными деталями с включением мотивов, заимствованных из отделки храма Гроба Господня в Иерусалиме. Последнее кажется особенно странным, если знать, что мессир Джан Баттиста Ручеллаи – человек не в меру гордый и своевольный, – по слухам, предпочитал Иисусу Христу языческих богов, держал в своем доме множество недозволенных книг, каковые читал в одиночестве и, кроме того, развешивал картины с голыми женщинами, позволяя созерцать их всем, даже девицам. Слишком редкие посещения церкви и частые – неоплатоновской академии Марсилио Фичино снискали ему репутацию поклонника дьявола. То же подтверждали слишком веселые пиры, куда хозяин приглашал самых знатных граждан Флоренции и щедро поил каждого пряным вином из собственных погребов.

Современники вспоминали трапезы во дворце Ручеллаи с разными чувствами, не зная, для потехи или в насмешку над гостями в обеденный зал выпускали «зайцев и прочих тварей полевых, и все пирующие били их из луков. То вносили громадный пирог, а после, как его разрезали, выходили из него красивые девушки, и гости хватали чаровниц со смехом и шутками, пока не слышали, что те суть древние языческие богини». Однажды на такой пир был приглашен столь же богатый и знатный, как хозяин, мессир Убертино дельи Строцци, который приходился мессиру Ручеллаи ровесником и, с недавних пор, другом. Выпив лишнего, они завели философскую беседу. Когда речь зашла о земных и вечных ценностях, хозяин вдруг заявил, что предпочитает первые, и заверил гостей, что заберет с собой на тот свет золотой дукат – мысль, кощунственная дли христианина. Недолго прожив после того дня, он скончался действительно с монетой в руке.

Дальнейшие события описаны монахом обители Монте-Оливето, который якобы собственными глазами видел, как в этот момент дворец Ручеллаи, вокруг которого успела собраться толпа, накрыл «колдовской» туман. Не разжав кулак покойного, его старший сын попытался отрубить мечом всю руку, но, не сумев этого сделать, приказал вытащить тело родителя на ближайшую площадь и сжечь: автор рукописи утверждает, что туман рассеялся вскоре после того, как расплавился дукат. Прах мессира Джана Баттисты спешно переправили в склеп, город успокоился, а ранее почтенное семейство лишилось и уважения сограждан, и дружбы Строцци.

Впрочем, близкие отношения с представителями этого рода были небезопасны, поскольку борьба была для них занятием таким же привычным, как торговля и банковское дело. Строцци упоминались в хрониках Флоренции с конца XIII века, получив особенно громкую известность во времена господства Медичи. К тому времени две самые богатые и влиятельные пополанские фамилии города успели стать заклятыми врагами, и одна из них должна была уступить место другой. Побежденными оказались Строцци – старый Палла и его сын Джован, – изгнанные Козимо после возвращения того из ссылки в 1434 году. Так же быстро вернулись и его неприятели, по-прежнему богатые, властные, готовые к новым свершениям. В дальнейшем их поведение изменилось, но тогда они были настроены решительно, о чем свидетельствует дворец-крепость – типичный образец зрелого ренессанса, – который в 1489 году начал строить Филиппо Строцци Старший. Он возводил достойный восхищения дом, желая затмить палаццо ненавистных Медичи, но волей обстоятельств едва его не скопировал, поскольку их домом вдохновлялся приглашенный Строцци зодчий Джулиано Сангалло. Впрочем, ему был поручен только проект, а руководили стройкой другие, не столь именитые архитекторы Кронак и Бенедетто да Майано.

Палаццо Строцци

Немногое о фамильном дворце поведал в своих трудах кардинал Лоренцо Строцци, автор биографий выдающихся деятелей своего рода и близкий друг Никколо Макиавелли, представивший его, лишенного всех должностей, ко двору. Заботами отца Лоренцо и его брата банкира Филиппо Строцци Младшего, женатого на Клариче Медичи, два недружественных дома смогли помириться, правда, ненадолго. Дальнейшему сближению помешало двуличие Филиппо, которое привело его от милости герцога Алессандро Медичи к опале, пленению и смерти в тюремных застенках. В одном из сочинений того времени приводятся слова высокомерного банкира, сказанные в ответ тем, кто пытался отговорить его от участия в заговоре: «…Да, мое имя Филиппо Строцци и моя голова оценена в 10 тысяч золотых флоринов! Но во Флоренции, не считая меня, 39 Строцци, следовательно, 39 всегда открытых для меня дверей. В крайнем случае, если уж придется запереться в собственном дворце, он достаточно укреплен, чтобы выдержать осаду войска герцога Алессандро…».

Нижняя часть палаццо Строцци была выполнена из твердого камня и прорезана квадратными окнами; суровости этой части здания не умалял даже арочный портал. Вся верхняя половина дворца, увенчанного большим выступающим карнизом, явилась заслугой Кронака. Желая придать своему творению классический вид, он, не отказавшись от рустикальной отделки, решил изменить форму окон, сделав их парными, изящными, похожими на мавританские окна-ахименес.

Снаружи палаццо Строцци выглядело массивным, нарочито простым, строгим, зато со стороны двора, окруженного аркадами со стройными колоннами, пилястрами и в меру пышными капителями, вызывало ощущение спокойствия, умиротворения и защищенности. Такое же впечатление мог бы произвести, будь он на виду, фундамент здания. «Древние советовали, – писал Леон Баттиста Альберти, – рыть глубже, на благо и на счастье». Следуя мудрым советам, современники автора относились к фундаментам почти с благоговением, как и ко всякой основе. Известно, что подземная часть палаццо Строцци уходит в глубину на 9 м. Не стоит обвинять его создателей в расточительности, тем более, что время показало их правоту, ведь знаменитый дом стоит больше пяти веков и до сих пор не нуждается в капитальном ремонте.

Палаццо Питти со стороны улицы

…и со стороны внутреннего двора

Если Строцци были соперниками Медичи в государственных делах, то в коммерции ими были банкиры Питти. В середине XV века, когда Флоренцией правил Козимо, эту семью возглавлял Лука Питти, человек тщеславный, дерзкий, но храбрый и умелый как на поле боя, так и в политике. Синьория оценила его военные заслуги званием рыцаря, а должность гонфалоньера справедливости, по свидетельству Макиавелли, он завоевал сам, причем в прямом смысле слова, поскольку, помимо богатства, имел преданных и хорошо вооруженных друзей. Не желая оставаться в долгу перед государством, мессир Питти предложил называть цеховых начальников приорами свободы, чтобы, как говорили, иллюзорная вольность Флоренции сохранялась хотя бы в обозначениях. Сам он считал своим главным достижением то, что в его лице гонфалоньер не только присутствовал на всех заседаниях Синьории, но и сидел на почетном месте – не справа от приоров, как раньше, а среди них.