Текст книги "Павлины в моем саду"

Автор книги: Елена Мошко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

5

Наутро я зашла за Василием, чтобы отвести его в школу. Я беспокоилась, как он чувствует себя после вчерашнего вечера. Он встретил меня на пороге уже одетым:

– Я – сейчас. Мне только нужно собрать портфель. Подождешь?

– Конечно.

Он ушел в комнату, слышно было, как он перебирает книги. Я набралась терпения, но спустя какое-то время не выдержала – сняла обувь и прошла в комнату, чтобы поторопить его. Я не была готова к тому, что увидела: Василий, сжимая в правой руке дужки сразу двух очков, искал что-то у себя на столе среди бумаг. Под немыслимым углом поднося эту композицию к глазам, он пытался «настроить» зрение. Но картинка, наверно, здорово искажалась, потому что он то и дело старательно обследовал каждую книжку левой рукой, проверяя ее толщину и размер. Я не удержалась от упрека:

– Что ты делаешь? Испортишь глаза!

Он вздрогнул и повернулся ко мне. Я подошла ближе:

– Объясни, зачем тебе такая баррикада из очков?

Я присмотрелась – зрачки у Василия были сильно расширены. Смутившись, он стал разъединять оправы:

– После того, как закапают глаза, всегда так бывает – на близком расстоянии ничего не видишь.

Не понимая, как они зацепились, он решил их встряхнуть. Я помешала ему:

– Подожди, не спеши – так ты можешь сломать очки или поцарапать у них линзы. Дай раскреплю. Вторые очки странные какие-то – это бабушкины что ли?

– Да.

– Почему ты просто не позвал меня помочь тебе?… Или ты не в первый раз так делаешь?

– Марина, не спрашивай. Просто когда вокруг одни мурашки – не знаешь, за что хвататься. Никак не могу найти контурные карты по географии. Они были где-то здесь.

Я огляделась вокруг.

– А на полке они могут быть? Вот – надень свои очки.

– Если только мама их туда убрала, – он поправил очки на лице, прищурился, пытаясь рассмотреть переплеты, недолго думая, коснулся книг рукой. По движениям его пальцев я поняла, что он растерялся, и остановила его:

– Их тут много – сейчас достану.

На полке, действительно, стояли контурные карты вперемежку с атласами. Я выложила их на стол:

– Какие они из себя?

– Попробую сам найти, – он стал перекладывать учебные пособия, – Вот, кажется, нашел, если я хоть что-то вижу.

Выбрав два бледно-голубых буклета, он попросил:

– Посмотри, Марина, там должно быть написано, по какому они предмету.

– Это контурные карты по истории. Но они похожи? Да? Давай, я сама поищу.

Пока я просматривала стопку, я думала – как быть? В школе Василий сегодня явно останется не у дел. Зачем ему контурные карты, если он даже названия их прочитать не может? С другой стороны, даже с закапанными глазами в школу детей всегда приводили, чтобы они слушали на уроках:

– Вот, нашла.

– Спасибо! – Василий обрадовался и, приблизившись ко мне, неожиданно поцеловал меня… в ухо. – Ой, извини, я ошибся.

– Василий, что ты делаешь? Щекотно даже. Это же ухо, – я внимательно посмотрела на него. – Знаешь, я почувствовала, что ты путаешь не только заголовки. Ты уверен, что тебе нужно сегодня идти в школу? Может, лучше отпроситься?

– Марина, ты зря волнуешься. Я часто ходил на уроки с закапанными глазами. Если меня не будет в школе – маму вызовут, объяснительную писать заставят, мне с сестренкой придется сидеть. Целая волокита. Уж лучше я буду присутствовать на уроках.

– Не знаю, не знаю. Я не могу оставить тебя полуслепого в этой сумасшедшей школе. Все занятия проходят в разных кабинетах на разных этажах. На перемене ты не заметишь, как тебя не заметят – и снесут с ног. А мне опять придется собирать тебя из осколочков по кусочкам… Я – против.

– Выходит, что я зря вчера так мучился, чтобы сделать уроки?

– Моя Василиса Премудрая, я не хочу, чтобы ты мучился, делая домашнее задание, калечился, переходя улицу, или обжигался, наливая в кружку кипяток. Поэтому мы сегодня с тобой идем в офтальмологический центр, а не в школу. А Светлане Федоровне я потом сама отнесу справку, что в этот день ты был на осмотре у врача.

– Марина!

– Василёк, я понимаю, как тебе тяжело. У меня тоже были сегодня другие планы… То есть совсем другие планы, понимаешь? Но я привыкла решать вопросы по мере их поступления. Поэтому, я не думая, пропускаю сегодня все лекции и семинары. Сейчас для меня самое важное – это твои глаза.

Василий молча слушал. Его лицо стало по-взрослому серьёзным:

– Хорошо, я пойду с тобой.

– Вот умница. Нужно найти для тебя что-то тёплое из одежды. На улице холодно. Хотя бы вместо пиджака – свитер, нам ехать далеко. Еще нужен твой страховой полис.

– Я скажу, где его можно взять.

Я помогла ему разобраться с одеждой, после чего мы не спеша собрались и поехали в медцентр. Однако ни он, ни я не могли предположить, чем закончится в этот день наш визит к офтальмологу. «Срочная госпитализация» – таков был приговор в клинике. На меня обрушились сразу все вопросы: «Почему так долго не приходили?», «Кто будет отвечать, если ребенок ослепнет?», «Где родители?», «Почему нет полной медкарты ребенка?». Вокруг Василия началась такая беготня, что мы толком не успели проститься. Прежде, чем его увели на полное обследование, я лишь успела сказать ему, что сегодня мы еще обязательно увидимся. В этот день мне срочно нужно было решить сразу несколько проблем: вещи, согласие мамы на операцию, документы. Когда я все это утрясла, то уже не смогла встретиться с Василием. Он спал, и его попросили не беспокоить. По всей видимости ему дали успокоительного, чтобы снять стресс. Он уснул раньше обычного. В этот вечер я тоже бы не отказалась от снотворного: разные мысли-подснежники беспокоили меня и не давали покоя.

6

Звонила мама Василия – ее благодарности не было конца: «Операция прошла успешно. Как тебе удалось уговорить его?… Я помню, как сын категорически отказывался идти к хирургам, слышать ничего не хотел – упирался, как ослик». Ее вопрос я оставила без ответа. «Мариночка, он ждет тебя», – она сказала мне номер палаты и попросила его навестить.

Не знаю, сколько времени ушло на сборы и дорогу. Я спешила. Словно острие, каждая секунда впивалась в меня, минуты натягивали струнами все мои нервы. Я не знала, как справиться со своим волнением. И только когда я приехала в больницу и разыскала послеоперационное отделение, я наконец-то смогла перевести дыхание. Успокоившись, я постучала в палату, и после приглашения открыла дверь:

– Здравствуйте, Василий Потапов здесь лежит?

– Ему снимают повязки, – ответил молодой человек, не вставая с постели. – Вы его можете найти в процедурной, там всегда открыта дверь.

– Благодарю.

Немного пройдя по коридору, я увидела открытую дверь. Рядом с ней в кресле-каталке сидел Василий, ожидая приглашения. Я подошла к нему ближе:

– Василий!

Услышав свое имя, он неловко обернулся. Из-за повязок он не мог меня видеть.

– Василий, здравствуй. Это я – Марина. Он улыбнулся и жестом подозвал к себе:

– Ты… Здравствуй, подойди ко мне.

Приблизившись, я присела перед ним и поцеловала его руку. Он дотронулся до кончиков моих волос:

– Все позади.

Услышав наши голоса, из процедурной появилась медсестра. Вопросительно взглянув на меня, она попросила нас пройти в холл, и там подождать, пока не придет врач. Василий послушно встал:

– Марина, отведи меня. Не будем мешать.

– Держись. Что-то произошло?

– Я не понял, что тебя волнует.

– Ты сказал «все позади» таким голосом…

– Я просто имел в виду свою историю.

– У нас сейчас есть время – расскажи ее.

Я нашла место, где можно было нам присесть. Василий, не выпуская моей руки, стал рассказывать:

– Все началось, когда меня во время каникул после второго класса отвезли на летние дачи. Не прошло и недели, я там сильно заболел, подхватив какую-то инфекцию. С высокой температурой меня поместили в изолятор… Не знаю, сколько я там пробыл. Потом приехала мама, чтобы забрать меня в город. Мне как будто стало лучше, когда меня вывели на свежий воздух. Но состояние легкости было недолгим – по дороге домой она предупредила меня, что от нас уходит папа. Из-за чего они поссорились, я так и не разобрался, даже когда оказался дома. Мы с мамой что-то пытались изменить, но папа все равно нас бросил. На какое-то время мы забыли обо всем, и о лекарствах в том числе. Мне тогда казалось, будто я виноват – я не должен был возвращаться из лагеря. Мне было очень плохо. А потом я слег. Когда мама спохватилась, меня уже лихорадило и трясло так, что я даже сидеть не мог. Такая была слабость. Из-за температуры все время рябило в глазах. Они слезились – я не мог ни читать, ни писать. Если я передвигался, то только по стенке.

Когда после затяжной болезни я в первый раз вышел на улицу, я не сразу понял, что меня окружает. Я даже предположить не мог, что мое зрение в одночасье упало как карточный домик. Ощущение было такое, что кто-то оставил едва заметные разводы, не успев ластиком стереть наш двор.

Мама, глядя на то, как я стал бояться выходить на улицу, щурился, трогая всё на ощупь, не выдержала и повела меня к окулисту. Но и она оказалась не готова к тому, что врач выпишет мне сильные очки. Ее возглас: «Вот так сразу – восемь диоптрий?» – до сих пор стоит у меня в ушах. Объяснение было коротким – осложнение после инфекции. Мне же было сказано, что зрение само по себе не восстановится, и я должен смириться с тем, что я буду ходить в очках. На обратной дороге мама повела меня в оптику, рассуждая о том, что есть современные, модные оправы. Но ее настроение выдавал голос, он был совсем грустный.

– Ты стал носить очки?

– Первое время я не носил очков, стеснялся, только смотрел в них телевизор. Но и тогда, когда я понял, что мне без них не обойтись даже у себя дома, я надевал их очень неохотно. Никак не мог к ним привыкнуть. Они мне все время мешали и соскальзывали.

Особенно я это почувствовал спустя два месяца, когда пошел в школу. Они сползали, когда я читал или писал. На уроках эти «модные» очки все время приходилось приподнимать, глядя на задания, написанные на доске. Они были слабые для занятий. Мы с мамой их поменяли на другие, более удобные и сильные, в которых я лучше видел. Но, к сожалению, я пользовался недолго.

– Почему?

– Как-то в школе перед осенними каникулами у нас отменили физкультуру. Мы учились во вторую смену, и это был последний урок. И, хотя уже стало темнеть на улице, мы собрались и пошли в парк, чтобы покачаться на тарзанке. Мы так обрадовались, что забыли про осторожность. Добежав до нужного места, мы замерли – там развлекались взрослые парни, какая-то гопота. Нас было трое, их пятеро. Они сразу стали задираться, требуя достать мобильники и карманные деньги. Мы сказали, что ни того, ни другого у нас нет, и хотели уйти. Но один из них припугнул нас, что мы никуда не пойдем, пока не вывернем карманы. Кто-то из его друзей молниеносно взял палку, сбил меня с ног. Потом ею же сдернул с меня оправу. Я только услышал, как хрустнули мои очки. Я попытался сопротивляться, но только получил за это сильный удар в лицо.

Когда я пришел в себя – вокруг уже никого не было. Все разбежались. Раздавленные очки лежали рядом и были совершенно непригодны. Из-за ушиба я не видел левым глазом. Пока я приглядывался ко всему, что лежит на земле, разыскивая свой портфель – наступил вечер. Голова раскалывалась. И тут я понял, что в сумерках вообще ничего не найду, даже дорогу домой. Я хотел выйти из леса, но все краски стерлись, как только зашло солнце. И листья, и деревья растворились в темноте. Я словно ослеп. Пытаясь срезать дорогу, я заблудился. Не сразу, но мой крик о помощи услышал случайный прохожий, который отвел меня домой. Мама была в шоке, когда увидела меня в разобранном виде.

– Ты сам, наверно, тоже был напуган?

– Мне стало страшно у окулиста. Ему не понравились результаты осмотра, и он предложил мне операцию. Он говорил, что мое зрение продолжает падать слишком быстро, что-то твердил про сетчатку глаза, про травматические последствия. Одним словом, врач пытался меня уговорить, но я не соглашался, надеясь, что все обойдется. Мне казалось: ну, что тут сложного – мне просто нужны новые очки, без них я не видел ничего толком. Конечно, я получил тогда свой рецепт.

Однако не прошло и полгода мне снова пришлось пойти в поликлинику – сидя за второй партой, я с трудом видел примеры, написанные на доске. Мне снова подобрали очки, предложив пройти полное обследование. Но я уже знал, что скрывается за этими словами, и не согласился. Я не хотел даже наблюдаться.

– Как так?

– Меня пугала не только операция, ее исход. Для меня стала ясна формула плохого зрения – чем сильнее мне подбирали очки, тем хуже я видел. Уравнение заключалось в том, что с каждым разом сужался и без того мой небольшой круг обзора, превращаясь постепенно в пятачок. Я невольно стал делать всё медленно, пользуясь эдаким биноклем – ходить, одеваться. Если я спешил, то мог поставить кружку мимо стола, опрокинуть сковородку, надеть бадлон шиворот-навыворот или оказаться на улице в луже, не заметив ее.

Про подвижные игры вообще пришлось забыть. Велосипед отдыхал. Соседские ребята по старой памяти иногда звали меня поиграть в футбол. Что я мог? О, да – быть вратарем в команде соперников. С моим оптическим коридором я пропускал бы все мячи в открытые ворота.

Я не хотел подчиняться дальнейшей арифметике по вычитанию зрения. Я дал себе слово, что я последний раз был у окулиста.

– И ты сдержал это слово?

– Сдержал. Но чего стоило это решение, знаю только я. В новых очках я видел хорошо не так уж долго. Медленно, но верно мое зрение, как вода, продолжало испаряться: сначала в моем призматическом окошке замылились дома, потом в безликие овалы провалились лица… Я заметил, что почти не вижу одним глазом, когда мне стало трудно читать.

– Как же ты учился?

– Как мог. Как-то на уроке мне дали задание – вслух прочитать перед классом биографию писателя. Я не помню, чтобы у нас на уроке когда-нибудь еще была такая тишина. Все притихли, потому что мое прочтение звучало необычно. Я читал, делая паузу между каждым словом – быстрее просто не мог. Сквозь очки мизерные буквы слипались и скатывались между собой. Ты представить себе не можешь, какой раздался хохот, когда я вместо фразы «пламенный борец за свободу» прочитал «племенной боец». Учительница, поправив меня, вместе с классом рассмеялась до слез. Я извинился, сославшись на зрение. Впрочем, и так всем было всё ясно.

На следующий день после этого случая одна моя одноклассница принесла мне лупу. Я удивился – почему не микроскоп? Но лупу взял – она меня стала выручать.

– Как же ты жил?

– Справлялся, пока Виталий не разбил мои последние очки. Если бы не ты, Марина, я так бы и не решился пойти к окулисту, тем более прийти сюда…

– Не преувеличивай, я случайно оказалась рядом.

– Без тебя я так и сидел бы дома и боялся шагу ступить!

– Вот еще! Я знаю, ты – храбрый мальчик. Ты сам сделал свой выбор. Я увидела, как из соседнего кабинета вышел врач и его помощник:

– За тобой идут. Забеспокоившись, Василий спросил:

– Я сейчас выйду к тебе. Подождешь?

– Ты еще спрашиваешь?

Ассистент, спешивший к нам, подойдя к Василию, попросил его встать:

– Я за Вами, молодой человек, – и, придерживая его под локоток, увел в процедурный кабинет.

Мне ничего не оставалось – только ждать. Я подошла к окну и дотронулась рукой до стекла. Деревья за окном бестолково покачивались: «да-да», «нет-нет», «да-да»… В ветвях словно запуталась беззвучная мелодия, которую ветер-дирижер пытался извлечь в свое удовольствие. Время тянулось, как резина. Ожидание было не-вы-но-си-мым. Я понимала, что мое волнение Василий не должен заметить, и постаралась расслабиться…

Услышав чьи-то шаги, я оглянулась. Медсестра, взяв пустую кресло-каталку, ушла за следующим пациентом. В дверях показался врач:

– Свою палату сам найдешь? Василий переступил порог процедурной:

– Не беспокойтесь. Меня тут должны ждать.

Он огляделся и увидел меня:

– Моя Марина, – его лицо озарилось улыбкой. – Марина, я тебя вижу! Я подбежала к нему и обняла:

– Малыш…

Врач довольно улыбнулся:

– Доведите его, пожалуйста, до палаты. Как после любой операции, так и у нас – должно пройти время до момента, когда пациент станет полностью самостоятельным.

– Я все понимаю. Спасибо вам, доктор! За все спасибо!

– Не за что. Это моя работа. Берегите его, берегите его глаза. Ему тяжело пришлось.

Врач позвал своего ассистента и ушел к себе в кабинет.

Я посмотрела на Василия. Конечно, он выглядел скорее больным, чем здоровым. Слегка прикрывая длинными ресницами покрасневшие глазки, он старательно всматривался, чтобы привыкнуть к новому для себя измерению.

– Тебе больно смотреть?

– Нет, все в порядке. Немного щиплет и непривычно…

Неожиданно Василий, сорвавшись с места, стал прыгать вокруг меня, как ребенок, кружиться и подскакивать, подняв руки, словно желая словить ладонями лучики солнца. Потом остановился, чтобы поделиться своим счастьем:

– Марина, я так рад тебя видеть!

7

В это трудно было поверить, но мы ехали вместе с Василием на электричке в санаторий, путевку в который организовал его отчим. Сам отчим поехать не мог, как не могла его мама оставить или взять с собой в санаторий грудного ребенка. Меня попросили сопровождать Василия и даже предложили денежное вознаграждение за посильные услуги гувернантки. Писать и читать Василию временно возбранялось, поэтому я должна была заниматься с ним по школьной программе устно – насколько это было возможно. Я, недолго думая, согласилась. Сессию я могла сдавать, бывая в городе наездами. А готовиться к экзаменам на природе мечтал бы каждый студент: полное довольствие, тишина и свежий воздух. Не говоря о том, что мы с Василием привязались друг к другу. Я старалась опекать его, но с удивлением стала замечать, что, наоборот, он пытается мне покровительствовать, проявляя при этом завидную самостоятельность. Я сделала для себя вывод, что он вовсе не чувствует никакой разницы в возрасте. Ни мои, ни его родители не вдавались в подробности, что между нами происходит. Со стороны мы больше походили на команду «шеф и подшефный». Но на самом деле наши отношения были пронизаны такой заботой, доверительностью и нежностью, что нам могли бы позавидовать даже самые близкие люди. Всем казалось, что мы, как яхты, просто плывем в одном направлении. Но они ошибались – впереди нас ждал «островок», на котором мы мечтали построить свой мир, наполненный чарующими красками и звуками.

Василия укачало. Всю дорогу он сидел в полудреме, прислонившись к нашим дорожным сумкам, поставленным друг на друга. Мне еще никогда не было так спокойно на душе. Уезжая из суеты города, мы не только оставляли в нем болезненные воспоминания, но и обретали свободу.

Перед отъездом Василий собрал все свои очки в коробку и торжественно их выбросил. Мама потом бранила его за это, но он только молча и торжественно улыбался ей в ответ: не оправдывался, не спорил и не извинялся. Несмотря на то, что он так был уверен в себе, я переживала за его самочувствие, и сейчас была рада тому, что у него будет время восстановиться после операции. Я готова была сделать все, только бы он мог полноценно отдохнуть.

За окном электрички мелькали луга и полесья, иногда – населенные пункты. Весеннее солнце дарило Земле свое робкое тепло. Подъезжая к одной из остановок, поезд слишком резко затормозил. Василий встрепенулся:

– Кажется, я уснул, – он чуть было не соскользнул в проход между сидениями.

– Ты спал, но проснулся вовремя – мы скоро подъезжаем.

– Ой, посмотри – радуга. Марина, я вижу радугу!!!

Василий затаил дыхание. Над лесом парило разноцветное чудо природы. Макушка радуги пряталась в облаках. Я объяснила:

– Там за лесом – бухта, на берегу которой мы будем жить. Радуга такая большая, потому что там испаряется вода, превращая воздух в прозрачную акварель.

– Если бы я мог, – произнес Василий, – я подарил бы ее тебе. У меня был бы самый большой в мире для тебя подарок.

Я улыбнулась:

– Мне пришлось бы постоянно жить здесь, чтобы любоваться ею.

– Вот – лес, вот – радуга. Всё твое навеки! – он ликовал.

– Спасибо. Я подумаю, что я могу подарить тебе взамен.

– Ты меня уже одарила: твой подарок – это весь мир, который я вижу. В его словах было столько искренней благодарности, что, казалось, ни время, ни расстояния не смогут изменить гармонию нашей дружбы.

Мы ошибались только в одном, воспринимая наши отношения как данность – вечными оказались только секунды нашего счастливого общения.

Мы думали, что мы просто улыбаемся друг другу, дышим одним воздухом и любуемся пейзажами за окном. На самом деле мы пили блаженство, наслаждаясь беззаботностью и детскими фантазиями. Василий, рассматривая мир заново: то купался в облаках, то млел под лучами солнца, то мысленно бежал по зеленой полянке. Он вовлекал и меня в эту игру цвета и полутеней. Нам бы тогда остановиться, но электричка увозила нас во времени все дальше и дальше…