Текст книги "Женщина на заданную тему (СИ)"

Автор книги: Елена Минкина-Тайчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Программа была стандартная

Программа была стандартная, – несколько докладов, перерывы на кофе, поздний обед в ресторане. Честно говоря, он здорово устал, пора перестать летать ночными рейсами. Хорошо, что отель оказался недалеко, – успел пару часов поспать. И ноутбук оставил в номере, – можно заскочить перед обедом и отправить почту. Один раз уже украли в Киеве всю сумку вместе с компьютером.

Русские прилично научились за последние годы, обстановка на конгрессе вполне международная, – выставочные стенды, красивые длинные девицы, разносящие коктейли, грамотные переводчики. Хотя все у них получается немного смешно и подчеркнуто, как у человека, впервые надевшего смокинг. И еще это вечное швыряние деньгами, непонятные амбиции, страсть к ненужным спорам.

Его родители тоже любили спорить и критиковать. Все подряд критиковать – язык, климат, политику. Можно было подумать, они уехали из страны со сказочной природой и великой демократией, а не из этой серой и холодной провинции.

В перерыве он сразу натолкнулся на кругленькую бизнес–леди, – стояла посреди коридора и глазела по сторонам, как первоклассница. Сейчас на него посмотрит! Точно, смотрит и даже улыбается, вот паршивка! Что в нем такого смешного, спрашивается? Придется подойти. Почему бы и нет, – занятная девчонка, можно поболтать пару минут.

Было смешно, что она так растерялась. А еще вопросы задавала, тоже боец!

– Вы хорошо знаете материал, приятно было слышать. Здравствуйте!

– Здравствуйте!

Так вежливо отвечает, бо–ольшая скромница.

– Не подумайте, что просто так хвалю, я старый лектор! Приятно, когда слушатель понимает и участвует. Легче работать.

– Это у меня просто хорошая обучаемость. Вечная отличница, с детства. Ой, только не подумайте, что я хвастаюсь, само получилось, – биологический факт и никаких личных заслуг!

– Почему биологический?

– Потому что генетика – раздел биологии. Понимаете, мой папа обожал учиться и передал мне эту особенность. С генами.

Ага, начала кокетничать, о чем ни говори, – женщина есть женщина!

– Что ж, не такой плохой факт. Хоть и биологический. А чем папа сейчас занимается?

– Сейчас? Сейчас ничем. Он умер. Десять лет назад. Извините.

Вот так тебе! Глупая израильская привычка лезть с вопросами.

– Это я должен извиниться, затронул больную тему.

– Но ведь я вас спровоцировала. Правда, нечаянно.

Да уж, поговорили. Нет бы отдохнуть в перерыве. Жаль, неудобно сразу попрощаться и отойти.

– Вы живете в России?

Опять вопрос, причем совершенно идиотский! Как будто по ней не видно, где она живет.

– Да, в Питере. Это у меня командировка. На два дня. А у вас?

– И у меня на два. Из Израиля.

И зачем тыкать на свою карточку? В программе же указано. Во всем мире карточки на металлической прищепке, а у них на шелковой ленточке. Оригиналы! Смешно, что у нее карточка висит почти на животе из–за длинной ленточки. Совсем коротышка! Невольно прочел: «Розенфельд И. Г.»

– Знаете, очень забавная вещь, мы с вами – однофамильцы!

– Но ведь вы – доктор Розен? В программе написано Яков Розен. О! Почти Иаков!!

– Да, Яков и Иаков – одного происхождения, кто как произносит. А фамилию изменил для краткости, уже в университете. Мой отец даже обижался. Просто в Израиле приняты короткие имена и фамилии, можно сказать, мода такая. Но в прошлом я – Розенфельд, так что – самые настоящие однофамильцы.

– Вот здорово! Умереть и не встать! Может, мы даже родственники? И когда–то у нас был общий прадед? Мрачный и красивый мудрец с длинной бородой! И у него была целая куча красивых послушных детей, так много детей, что он только по субботам вспоминал их имена, когда собирал на праздничную молитву… Нет! Скорее моя прабабушка была влюблена в вашего прадеда и родила от него незаконного сына. Так даже интереснее!

– Вы думаете, незаконный сын интереснее?

– О! Нет, конечно! Это я случайно придумала, не слушайте! Меня иногда заносит. А зачем вы сократили фамилию, вы такой модник?

– Ужасный!

– А я нет. Даже стыдно рассказывать. Люблю длинные платья, клетчатые юбки, шали. Но приходится носить эту униформу. Родилась под знаком Весов, – а никакого равновесия!

– Я тоже под знаком Весов. И тоже плоховато с равновесием. Но если мы сейчас не вернемся в зал, то равновесие рухнет окончательно, – уже двери закрывают.

– Да. Как жаль!

– Всего пару часов осталось. А потом обед. Вы собираетесь идти на обед?

– Конечно! Обожаю обеды! Особенно, когда мне их подают, и потом не нужно мыть посуду.

– Тогда занимайте мне место. Я должен вернуться в отель на полчасика, а потом приеду. Идет?

Я мчалась к метро

Я мчалась к метро, беспрерывно влетая в лужи. Безмозглая болтунья! Выскочка! Балаболка! Неужели нельзя научиться слушать других людей! И думать, а не лепить всякую чушь. Незаконный сын интереснее! Жуть! Глеб все–таки во многом прав.

И зачем я полезла с отцом и его смертью? Очень умно навязывать свои огорчения незнакомому человеку. Еще бы на кладбище пригласила!

Да, отец прекрасно учился, что из того? Он даже сумел поступить в МГУ на мехмат, хотя никто не верил, что туда примут еврейского мальчика. Но потом оказалось, что в 1963 году еще принимали, был такой короткий период. И таких мальчиков, блистательных востроносых умников и хвастунов, в его группе было полно, человек шесть или восемь. Они все потом уехали, стали профессорами или преуспевающими бизнесменами и богатыми людьми. Кроме моего отца.

С ними еще училась одна девчонка по имени Инна Лифшиц, та самая, из Израиля. Мама ей не звонила, но кто–то сообщил из бывших однокурсников. Однокурсников на кладбище было много, совсем не старые бодрые люди, даже не седые. И еще было очень много студентов и аспирантов, все страшно растерянные, некоторые плакали, но никто не ревел так, как эта чужая незнакомая женщина с длинным опухшим носом. Потом она сидела на нашей кухне, беспрерывно сморкаясь, и рассказывала про отца. Весь вечер рассказывала про отца, хотя мама страшно устала и хотела лечь.

Инна влюбилась на первом курсе, потому что отец был самым умным. И самым добрым. И самым талантливым. И самым веселым. И самым красивым. И все три девчонки из их группы в него влюбились, несмотря на его рост. И все три потом вышли замуж не за него, а за других однокурсников.

«Представляете, – сказала она, – на мехмате было так мало девчонок, что за каждой ухаживали по пять человек, и даже на меня нашлись желающие! С моим носом и фигурой!».

Но отца с первого курса заколдовала какая–то «ведьма» с филфака. Там было полно девчонок, и даже ходила шутка: на филфаке что ни плюнь – то девочка, а на мехмате что ни девочка – то плюнь. И эта ведьма совершенно измотала ему душу, – то уходила, то возвращалась, то опять исчезала на целый месяц. Потом она вдруг вышла замуж за общего приятеля, рассорила всех, родила сына, но и с приятелем прожила недолго и опять вернулась со слезами и клятвами, сломав папин хрупкий начинающийся роман с Инной. Понятно, что клятвы не помогли, вскоре она начала встречаться с другим общим другом, родила еще одного сына, уехала в Израиль, потом в Канаду. Разве она могла понять и оценить, кто ей так дешево достался!

Отец уже на третьем курсе сделал блестящую работу, равную готовой диссертации, потом еще целый ряд работ, потом доказал какую–то теорему, совершенно недоказуемую, как сказала Инна. Он шел первым номером в аспирантуру, но тут грянула Шестидневная война в Израиле, иллюзия свободы закончилась, ему отказали в последний момент. Тогда он стал работать над диссертацией сам, в одиночку, а для заработка читал лекции по новым языкам в программировании. Через два года диссертацию принял докторский совет, ни у кого не поднялась рука завалить, хотя уже начались массовые отъезды евреев в Израиль. Параллельно отец продолжал преподавать, возникла целая очередь из институтов усовершенствования в разных городов. Ни до ни после не знали такого блестящего лектора. По крайней мере, так рассказала Инна.

Дальше я знала и сама, потому что на одной из лекций в Питере, в большом НИИ, отец познакомился с мамой и через неделю переехал к ней жить. Они все так женились, – сказала Инна, опьяневшая от горя и выпитой на поминках водки, – все талантливые еврейские мальчики любили жениться на больших русских женщинах, мирных и послушных русских женщинах без капризов и претензий. И без полета. Потому что летать они могли сами, понимаешь?

Я старалась не смотреть на маму, которая была выше отца на три сантиметра и старше на два года. И работала рядовым инженером в никому не нужном НИИ, пока их отдел не разогнали с началом перестройки. Она так и не научилась водить машину, не знала английского, хотя их вроде учили и в школе и в институте, и больше на работу не устроилась. Да это и не было нужно, – отец прекрасно справлялся за всех. Он всегда со всем справлялся, сам чинил утюг и водопроводный кран, мастерил книжные полки, жарил мясо по–французски, разжигал костер под дождем. Он даже успел отключить газ на даче до того, как потерял сознание. Почему именно он? Кровоизлияние в мозг в пятьдесят лет! Никогда не болел, никогда не мерял давление.

Только после его смерти я оценила навсегда утраченную беззаботность и защищенность. Но мы с мамой продержались, несмотря на рождение Гришки. Правда, два года пришлось убирать чужие квартиры, зато с четвертого курса меня взяли работать программистом, даже не пришлось переходить на вечерний. И Гришке не пришлось давиться манной кашей в районном детсаду, – неработающая бабушка великое везенье!

Одна лужа оказалась слишком глубокой, вода наполнила туфель. Плевать! Я ведь и так мчалась переодеваться. Вдруг Иаков предложит погулять после обеда. А я ста метров не пройду в этих утконосых чудищах на шпильках.

Да! Он предложит погулять, мы пойдем по вечерней Москве, и он станет смотреть на меня все более пристально и восторженно, и смеяться невпопад, и подавать руку, чтобы я не оступилась и не промочила ног. Жаль, что нет больше пелерин и шляпок, я бы прятала глаза под вуалью и загадочно молчала.

Кых! Молчала! Ври да не завирайся.

Но ведь он на самом деле подошел ко мне и на самом деле предложил встретиться на обеде! Это вам не шляпка, никаких фантазий! Тут и Геттинген не кажется таким невозможным.

Пусть–пусть–пусть так будет!! Пусть он пригласит меня поехать на конгресс. На одну неделю! Нет, хотя бы на один день. Из всей жизни. Разве это так много?

Я все отработаю, я буду больше помогать маме, я куплю Гришке новые коньки, я стану слушаться Глеба и подругу Надю…

Интересно, если очень захотеть, можно передать чувства на расстоянии? Иаков, миленький, голубчик, ну что тебе стоит?!

В отеле у меня лежали замечательные ботинки на шнуровке, высокие и легкие. Ноги в них казались изящными, как на старинных фотографиях. И можно было часами бродить в любую погоду, а не ковылять и мучиться, как русалочка из Андерсена.

Я влетела в номер, быстро натянула сухие колготки, потом ботинки… Нет, с костюмом смотрится глупо, ноги кажутся короткими, брюки почти на земле… Да он сбежит при первой возможности, никакой вуали не понадобится! Положение становилось безвыходным. Хотя, честно говоря, после прабабушки и незаконного сына терять особенно нечего. И я вытащила юбку.

Я купила ее в прошлом году в добротном английском магазине «Макс и Спенсер». Вообще–то я искала брюки для работы, обычные строгие брюки. Они висели на всех стендах, всех цветов и размеров, – только выбирай. Но по–видимому, мне досталась не совсем английская фигура, потому что самые разные модели одинаково болтались на поясе и беспардонно обтягивали попу и ноги. Наконец, чтобы отдохнуть от вежливых ухмылок продавщиц, я попросила принести юбку. Да, вот эту длинную юбку в темную зеленую клетку! Именно эту. Я вернула девицам охапку брюк, натянула юбку… И поняла, для чего Бог создал бедра. И талию. И Женщину.

Длинные нахальные продавщицы вдруг перестали улыбаться и наперебой заспешили с блузками и свитерами. Все подходило, абсолютно все! Я выбрала глухой черный свитер, который не давил в груди, а плечи делал тонкими и хрупкими. И черные колготки. И зеленые малахитовые бусы. И ботинки на шнуровке. И все уложилось в одну премию за прошедший год! Как хорошо, что пришлось работать в выходные.

Весь вечер я летала по дому, покачивая немыслимо стройными бедрами, точеная шея пряталась в мягком высоком воротнике, и хотелось протянуть руку для поцелуя…

Мастерица виноватых взоров,

Маленьких держательница плеч…

А потом вернулся с работы Глеб и сказал, что нормальные люди давно не носят таких допотопных одежд, что даже с моей фигурой лучше надеть брюки, потому что в этом наряде я вообще похожа на маму Ленина в тот день, когда казнили Сашу.

Боже! Конечно, я опаздывала! Даже если бежать всю дорогу, и по эскалатору, и по переходу, – еле–еле успеваю к началу. И еще занять место!

Я нырнула в юбку и черный свитер (тут же выпала заколка и рассыпались волосы), мазнула глаза зеленым карандашом (кажется, левый получился больше). Да, вуали явно не хватало. А еще лучше – паранджи! Глеб прав тысячу раз, – никакой самый прекрасный чужеземец не поможет такой разгильдяйке.

Но к началу все же успела! И даже нашла два места напротив входа, чтобы Иаков меня сразу заметил. И успела перекрасить правый глаз.

Потом подали салаты и бульон с пирожками всех видов. (Интересно, какие ему больше нравятся? Если у нас все–таки общий прадед, то – с капустой!) Потом убрали закуски и суповые тарелки, потом убрали тарелки для вторых блюд, которых я как–то не заметила. Потом стали подавать кофе с маленькими круглыми пирожными..

Он не пришел. Ясный пень, он вовсе не пришел.

Геттинген тихо таял в сумерках, идти никуда не хотелось, да и зачем? Музеи закрыты, кино надоело, до поезда еще уйма времени. Интересно, что сделала Золушка с тыквой, в которую обратно превратилась карета?

В такой идиотской ситуации

Нет, в такой идиотской ситуации он себя давно не помнил. Машины просто стояли сплошным рядом, даже не пытаясь сдвинуться. Над бульваром парил удушливый запах перегоревшего топлива. Наверное, следовало расплатиться и пойти пешком, но не было сил после бессонной ночи. И слишком далеко, все равно бы не успел.

Уже давно подташнивало и сосало в желудке, напоминала о себе язва, так и не долеченная. Постоянные переезды, перемена времени, еда в самолете. Конечно, их квартира стала маловата с рождением детей, но стоило ли влезать в такой дорогой район, брать двойную ссуду? Давно мог найти работу в университете, перестать мотаться.

Главное, он точно не успевает на обед. Может, плюнуть и вернуться в отель? Но как развернешься в этом потоке?

Наконец, черепашья процессия сдвинулась, его водитель резко повернул влево, потом еще раз свернул в какой–то переулок и, протиснувшись между тремя рядами стоявших мерседесов и джипов, подкатил к нужному дому. Так и есть, черт побери! Вестибюль был безнадежно пуст, в банкетном зале гасили свет. Остался и без сна, и без обеда, – чертова невезуха, чертова Россия! Ладно, по крайней мере нужно зайти и спросить, где тут ближайший ресторан.

Сначала он увидел платье. Что–то клетчатое и жутко древнее, кажется, еще бабушка такое носила. Нет, все–таки мать. Она так одевалась, когда ждала гостей. Гостей приглашали часто, в доме сказочно пахло свежим тестом, постоянно звонил телефон, отец говорил праздничным громким голосом. Тысячу лет не вспоминал!

Самыми вкусными были пирожки с капустой. Интересно, почему их не готовят в Израиле – капусты хватает, кашрут не нарушен? Просто живот свело от голода, вот глупость!

Ну, да, это была она! И. Г. Розенфельд. Невольно улыбнулся, вспомнив ленточку на животе. Надо признаться, клетчатый маскарад ей жутко шел, не то, что брючный костюм. Вдруг захотелось провести рукой по круглому бедру, обнять мягкие послушные плечи.

– Боже мой! Обед давно закончился! Вы перепутали время?

– Я перепутал страну. Забыл, что здесь бывают такие пробки.

– И ничего не успели поесть?

– Абсолютно! Голоден и несчастен, как слон в зоопарке. А вы тоже опоздали?

– Нет! Вернее, я опоздала, но совсем немножко. Было очень вкусно, так жаль, что вам не досталось. А я уже решила, что вы не придете. Случайно задержалась здесь, идти особенно некуда, поезд только вечером… Знаете, только не смейтесь, я спрятала один пирожок в сумку. Никто не заметил, честное слово!

Нет, она была прелесть! Ужасная чудачка, конечно, и наивна до невозможности – «случайно задержалась»! Но все–таки очень мила и забавна. И пирожок оказался очень кстати, притихла сосущая боль под ребрами. Правда, было совершенно непонятно, как вести себя дальше, – приглашать в ресторан сразу после обеда глупо, распрощаться и уйти неудобно. Кажется, она специально его ждала. Хотя зачем он ей сдался, если подумать? Конференция закончилась, на искательницу приключений она мало походила…

Что за ерунда лезет в голову! Ждала – не ждала, какая разница. Нужно решить с обедом и завалиться спать.

У них дома вопрос еды решался очень просто, – йогурты, хлопья, шницели из морозилки. Домашние супы и котлеты остались в далеком прошлом, Орна не очень любила готовить, в крайнем случае, запекала в духовке курицу. А он чисто по–советски продолжал считать приготовление еды женским делом. В выходной заказывали пиццу или выбирались в ресторан. В молодости ему все это очень нравилось, но последнее время устал от готовых салатов, болел желудок по утрам, все время хотелось мягкого и теплого, какой–нибудь манной каши с маслом и вареньем.

Да-а, сейчас опять тащиться куда–то, сидеть одному среди чужих людей. Ха, сидеть! Еще нужно добраться. От одной мысли о новой поездке в такси начало тошнить.

– Как жаль, что в вашу сумочку нельзя было спрятать еще пяток таких пирожков. И пару стаканов чаю. Избавили бы бедного лектора от всех страданий. Как вы думаете, здешние пробки временное состояние или это навсегда?

– Не навсегда, но еще пару часов продержатся. Знаете … если вы действительно хотите чаю с пирогом… давайте я приглашу вас в гости? Тут близко, вы не думайте, можно вообще пешком дойти! Или одну остановку на метро, не о чем говорить!

Нет, все–таки она была большой чудачкой! Привела его в скромную комнату в отеле, как в настоящие гости, и тут же стала суетиться, заваривать чай, даже вручила полотенце и послала мыть руки. И вещи у нее были смешные и забавные, – мягкие детские тапки с бантиками, пушистый халат, который она торопливо спрятала в ванной, как какую–нибудь неприличную деталь, маленький чемоданчик, похожий на докторский саквояж. В чемоданчике вместо косметики или белья оказался круглый толстый яблочный пирог.

– У нас на даче какой–то безумный урожай яблок. Всего три яблони, а весь чердак завалили. Пришлось сварить гору повидла. И все время печь пироги, представляете, какой ужас!

– Правда? Вы молодец. Я всю жизнь не могу видеть, как выбрасывают фрукты. Израильтяне смеются, но я ведь в России родился.

– Нет, дело не только в яблоках… Я обожаю пироги! Могу одна съесть целый противень. Ужас, просто ужас!

– Пироги? Блеск! Я тоже обожаю. Удивительное совпадение вкусов, – кажется, вы правы насчет прабабушки. Но что здесь ужасного?

– А фигура?! Знаете, как скучно, если не влезаешь в любимую юбку. Правда, говорят, если есть потихоньку, когда никто не видит, то калории не засчитываются! А если ешь из чужой тарелки, то калории вообще идут хозяину тарелки, вот!

– Согласен! Простое и строго математическое утверждение! Благородно готов стать хозяином тарелки. Кстати, что такое повидло? Это варенье? Сто лет не видел, как варят варенье! У нас покупают готовое. И яблочный пирог – готовый, называется штрудель. Подают горячим, сверху мороженое. Очень классно!

– А у нас называют шарлотка. Без мороженого, но тоже вкусно получается.

Да, пирог был вкусным. Забыто вкусным, – какое–то другое тесто, пухлое и сладкое даже без начинки. Хотелось дремать и смотреть на маленькие ловкие руки. Она была ужасно уютной, эта специалистка в системном анализе, и все было уютным и теплым – чашки с цветочками, маленькое вышитое полотенце, терпкий прекрасно заваренный чай.

– Да, чай я хорошо завариваю. Специально научилась, все–таки выход!

– Выход?

– Ага. Потому что у меня кофе убегает. Говорят, все люди делятся на тех, у кого никогда не убегает кофе и у которых всегда. Сколько ни стараюсь, стою смирно у самой плиты, глаз не отрываю… Но в самую последнюю минуту всегда что–то случается, – то погоду начнут передавать, то телефон зазвонит. Один человек говорит, что я раззява и разгильдяйка.

– Он что, всерьез так говорит?

– Конечно. Еще как всерьез! Особенно после того, как я потеряла кошелек с целой зарплатой. Три дня отчитывал без перерыва на обед. Но он надеется меня перевоспитать. Думает, что если долго ругать, то, возможно, я стану собранной и внимательной.

– И ругает?

– Жутко! Как будто я – предатель Родины. Или молчит. Осуждающе. Иногда целый день не разговаривает. В каком–то смысле он прав, разгильдяйство раздражает. И денег было очень жалко. Только я совершенно не переношу ссор и начинаю плакать. Глупо, правда?

– Знаете, по–моему, этот ваш «один человек» ничего не понимает ни в жизни, ни в женщинах!

– Вы так думаете? Честное слово? Какое счастье, что на дорогах бывают пробки!

Хотелось так сидеть, и слушать ее болтовню, и никуда не спешить. Смешно признаться, но она ему нравилась, все больше нравилась, особенно если снять эти клетчатые наряды. Вдруг ясно представил круглые бедра, высокую грудь, спутанные кудри по плечам. Этакая повзрослевшая Суламифь. Нет, слишком грустна и растеряна для Суламифи. Скорее, Рахель. Да, конечно, Рахель! Младшая любимая жена, навсегда обиженная глупостью одного и жадностью другого.

Интересно, кто этот «один человек»? Наверняка не муж, про мужа так не говорят. Но и на свободную женщину она не похожа. Слишком домашняя, явно привыкла заниматься не только собой.

Совершенно непонятно, что было делать дальше. Глупо тянуть, сама пригласила, в конце концов! Но почему–то никак не решался обнять или даже взять за руку. Как бы между прочим пересел на кровать, вытянул уставшие ноги. Кровать тоже была смешной, – короткой, как будто специально для нее приготовили, никогда не видел таких в отелях.

За окном быстро темнело, показалось, что ему все снится, и эта комната, и маленькая теплая женщина за столом, и запах яблок от подушки…

Сначала почувствовал затекшую руку и плечо, часы врезались в запястье. Чего это он лег в часах? Потянул на себя подушку, рука запуталась в шелковистой ткани…

И вдруг все вспомнил! Вот идиотизм! Глупейшим образом уснул на чужой кровати, слова доброго не сказал. Придется извиняться и горько жаловаться на усталость.

Но комната была пуста, совершенно по–нежилому пуста. Исчезли тапочки, полотенце, круглый чемоданчик. Только кусок пирога, аккуратно прикрытый салфеткой, лежал на столе. Да еще ткань под подушкой оказалась ночной рубашкой. Длинной рубашкой с какими–то цветочками и пуговками. Ну, да. Не хотела его будить, поэтому и не забрала. Хорош, нечего сказать!

На пирог опиралась открытка, вид на реку, дворец, фонтаны. Он поспешно перевернул, так и есть!

«Дорогой докладчик! Мой поезд уходит в полночь, нужно торопиться, извините. Отель оплачен до утра. Отдыхайте и не волнуйтесь. До свидания.»