Текст книги "Песнь о птице Алконост"

Автор книги: Елена Машенцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 7

«Милая моя, как я скучаю! Разлука сжигает меня изнутри. Молю богов поскорее увидеть свою любовь. Боюсь, моя миссия затягивается. Возможно, мне следовало послушаться тебя с самого начала и взять с собой. Надеюсь, ты смилостивишься и не станешь более меня самого наказывать любящее сердце. Приезжай. Жду с нетерпением и надеждой.

P.S. Во имя безопасности, не воплощайся. И слушай во всем Енка.»

Я вся светилась, не пытаясь даже скрыть от невольных свидетелей моих, мягко выражаясь, нечеловеческих криков радости.

–Визжишь, как тот порось, которого к излому зимы режут,– криво констатировал Енк. Он даже не стал стягивать грязные сапоги, так, в чем был, и завалился за стол. В бездонном желудке под завязку наполненном долгожданным гномьим пивом, мгновенно утонули два полусырых окорока. И теперь тролль таки сделал короткую передышку, боюсь не рту, а только набитому брюху.

–Почему к излому зимы?– обижаться на грубияна совсем не было настроения, тем более, новости приятные. Но и спускать такие замечания тоже нельзя. Короче, я задумалась больше, чем следовало, и вопрос вышел какой– то глупый.

–Ну,– тролль благодушно уставился на «тупицу» и рыгнул,– потому как радуется, что на праздник позвали!

Рашаль, до этого наблюдавший за Енком в абсолютном молчании, подался вперед и, рискуя получить оплеуху, отодвинул к себя початую троллем кружку.

–Объясни,– зашипел он на товарища.– Келено там может угрожать какая-то опасность?

Тролль не придал значения вялым попыткам мальца привлечь к себе внимание, без труда вернул пленницу на законное место и одним точным рывком выплеснул хмельной довесок в горло. Придирчиво оглядел стол на предмет поживы и, оторвав полусырой кусок мяса от чьей-то слегка заветревшейся бедренной кости, старательно заканапатил им рот. При этом он умудрился ещё и говорить.

–Внешне все шпокойно. Но иногда меня так и подмывало вжвалить Владимира на плешо и дать оттуда штрекоча. Плохое мешто. Вроде вше дела улашены, а они вшо тянут гнома за бороду. И вооще они там вше штранные. Не шнаю, как и объяшнить. И Владимир тоше штранный штал. Чушой какой-то. Говорит мало.

–Насколько странный?– не унимался Рашаль, буравя взглядом вмиг погрустневшего великана.

–Да не узнать его.– Наконец-то дожевал рассказчик и, одобрительно разглядывая кулеш, облизал мохнатые лапы с короткими толстыми пальцами.– Друзей новых завел, все с ними ошивается, а за меня совсем забыл.– Подумал и добавил.– В баню четвертого дня не пошел!

На округлившееся в священном ужасе глаза захмелевшего тролля страшно было смотреть.

–Может, и девушки у него там новые есть?– как бы невзначай, совсем без интереса, поинтересовалась я.

–Может и есть, лучину не держал,– скабрезно отрезал громила.

А в ушах у меня предательски зашумело, как будто бы крылья разом онемели и костяная глиняная земля со страшной силой неслась мне навстречу. И заныло, заскулило от обиды обманутое сердечко. И почему последний месяц переплавил сильную, независимую гарпию в жалкую дуру? Ишь ты, позволила себе разнежиться, размечталась. Вот и получай, раз мало жизнью ученная! Я снова посмотрела на помятый листок, чернила заморгали и поплыли синими кляксами.

ЛиККар Лаб, щепку назад умилительно наблюдавшая за моим радостным лицом, нахмурилась, протянув к посланию маленькую, почти детскую лапку.

–Дай ка, – быстро пробежала по смятому листку глазами и, уронив на стол, гневно прихлопнула сверху.– Ты чего это, дубина, девку до слез довел?! Троллья праматерь, котелок лопоухий! В баню с тобой Повелитель не пошел! Странный, – Зло передразнила гномиха.– Ну и ну! Был бы не троллем вонючим, а девкой красной– другое дело. А так, как не глянешь, чисто задница волосатая. Клопов бы лучше клопогоном погонял, чем о Владимире тосковать, цветик синецветик! Да кто ты ему есть? Слуга! А что дружите с детства, так это только его на то желание! Письмо то, поди, раз сто прочел? Чего зенки от меня воротишь?

Енк сначала удивленно поднял брови, подбирая в уме слова, чтобы похлеще ответить нежданной заступнице, но потом окончательно растерялся, и ответ вышел совсем уж нечленораздельным. ЛиККар Лаб словно и не замечала жалких потуг к диалогу.

–А может, это тебе сам Повелитель приказал про девок брехать? Ну, говори! То– то. И нечего отсебятину нести. В письме-то какие слова теплые, впору и от счастья повизжать. А может, ты завидуешь?

От последних слов тролль застыл с куском лепешки возле раззявленного рта, а потом и вовсе подскочил с места, с грохотом роняя на пол дубовую скамью.

–Тьфу ты, бабы-дуры,– рука с лепешкой в последнем порыве метнулась ко рту, но была поймана прицелом его же глаз. Енк брезгливо уставился на ломоть, мгновение поразмыслил и остервенело зашвырнул им между мной и ЛиККар Лаб.– Собирайся, на рассвете едем!– коротко бросил он и, круто повернувшись, отправился к себе.

А я возликовала и одновременно оробела. Вот как увидит меня Владимир и рук своих не протянет. А хуже того скажет: «По что приехала? Неужто поверила и возомнила?» Думы менялись у меня в голове с пугающей быстротой. И страшно было и трепетно. Манила меня дальняя дорога, тянули к себе новые места, вкусно пахнущие свежим лесным воздухом. Отчего так? Не ведаю. Может, стосковалась я по Владимиру, а может отсидела себе бока, в бездействии и тоске поглядывая за ворота замка. Чего мечтать? Утро вечера мудренее.

Енк, наверняка, заснул: дорога была долгой, а завтрашний день тоже обещал тяготы – да только у меня не получалось. Ни овечки, ни вороны, понятное дело, не помогали. Да и какой тут сон, когда, дней через пять, а если не останавливаться на ночлег, то, пожалуй, даже через три, я увижу Владимира? Что с ним стало за последнюю луну? И увидеть желанного хотелось до дрожи в коленях, и боялась нашей встречи. Будь что будет!

К часу ночи я с удивлением обнаружила, что упаковалась в дорогу неожиданно тщательно, а лучше сказать, взяла все, что стала считать своим за последние две луны. Призадумалась и совсем не заметила бурной деятельности рук. Серебряное зеркальце и костяной резной гребень, которым по привычке я гладила косу перед сном, аккуратно завернутые в тряпицу, покоились где-то в недрах дорожных сумок. Не отыскать уже, решила я с раздражением. А количество этих самых сумок перевалило за полдюжины. Такую поклажу на ахалтинца не навьючишь, а если и выйдет все прицепить, то Буран станет походить больше на верблюда, чем на дорогого норовистого скакуна. Пришлось вывалить содержимое на постель и еще раз все придирчиво оценить, к сожалению, ополовинить не получилось: ничто решительно не желало исключаться из списка жизненной необходимости для юной девушки, направляющейся на судьбоносную встречу с женихом. А ведь раньше такие приготовления в лучшем случае вызвали бы у меня только презрительную ухмылку. Зевнув, я потянулась, разминая уставшие плечи и справедливо решила не тратить время на выбор, а по простому отдаться на волю случаю. Возьму утром наугад что полегче.

Глава 8

Поначалу Енк попробовал упираться, в тайне надеясь, что я все же передумаю и захвачу с собой только съестное. Рашаль ему не помогал, считая это совершенно бессмысленным занятием. Он на собственном опыте (все-таки на луну больше, чем у товарища) убедился, что противоречить женщине, да ещё и гарпии, себе дороже.

–Миски?! – экзальтированно вопил тролль, вознося лапы к небу.– Ты взяла в дорогу дюжину мисок!

–Ну,– Я неуверенно покосилась на сумку, содержимое которой произвело на Енка такое глубокое впечатление. Похоже, с мисками действительно был перебор.– А если бульону захочется, а потом сразу каши и… помыть негде.

Объяснение получалось смазанным и крайне неубедительным. Рашаль скромно похихикивал за спиной. Я тихо бесилась. И зачем он выставляет меня на посмешище? Достаточно было просто поговорить с глазу на глаз. По правде говоря, сегодня все начинало видеться в другом свете. Я посмотрела на себя с их стороны. Девчонка несмышленая.

–Двенадцать!– торжественно пересчитал тролль и уставился на Рашаля с многозначительным раздражением.– Ты чего замолк?

Рашаль в ответ лишь виновато пожал плечами.

–Понимаешь, Келено. Это немного не-ра… Енк, скажи.

–Нерационально.

–Вот, вот.

Я устало махнула рукой.

–Ладно, возьмем пол дюжины.

Енк тут же отсчитал шесть мисок и выкинул в примятый сугроб обочины. Я вздохнула. Каждую вещь приходилось прямо таки выбивать с боем. Хотя сопротивлялась я больше из-за упрямства. Да ну их. Уже поворачиваясь к троллю спиной, я заметила, как Рашаль подмигивает Енку. В ответ на что в ближайших кустах приглушенно тренькнуло три раза. Так, понятно. Но спорить уже не хотелось. Я угнездилась на почерневший от сырости пенек и покорно уставилась вдаль.

–А это что?

О, мой Зевс. И как я могла позволить ему копаться именно здесь? Поворачиваться не было нужды, но я все равно обернулась. На мясистом пальце Енка, брезгливо отведенном в сторону, сиротливо покачивался мой запасной лиф, заботливо вышитый Окипетой. Тончайший шелк позволял складывать его неприметным свертком величиной с хороший орех и держать всегда при себе. Подарок ведь. Трогательные котятки с бантиками на хвостиках, целующиеся поросята и большой, неуклюжий, ощетинившийся ёж посередине, подозрительно похожий на клыкастую колючку. Наверное, задумка сестры выглядела несколько иначе, но на тот момент Окипета умела вышивать только это. Вообще то, все можно было перевести в шутку. До этого момента…

–Малец, погляди ка. Поросятки. И котятки, кажется. И большая рыжая какашка! О, нет, нет, извините, я ошибся. Это же…

–Не смей брать его!– поспешила гаркнуть я.

–Знаешь,– Добавил тролль с показным уважением.– Не ожидал. Ты довольно смелая девчонка, раз отважилась такое напялить! А правда, если не секрет, чей же это автопортрет?

–Портрет,– Поправила я.

–Чей же?– Тролль расплылся самой масляной и отвратительной, из всех масляных и отвратительных своих гримас.

–Одного умника, который рискнул посмеяться над гарпией.

Енк стих, размышляя, куда ему причислить ответ: к шутке или угрозе. И остановился на нечто среднем.

–Да. Мы, тролли, тоже коллекционируем изображения своих поверженных врагов, в виде татуировок.

–Никогда не замечал,– задумчиво вклинился Рашаль.

–А я не хвастливый,– Осклабился тролль.– Но таким друзьям, как вы, покажу…

И с этими словами лохматый негодник ловко стянул штаны, демонстрируя мне совершенно лысую, вполне человеческую розовую задницу. Я тут же поняла его стеб.

–Но тут же ничего нет!– деловито изучив вещественное доказательство, констатировал малец.

–Неужели?– фальшиво изумился мерзавец.– Надо же, сползла. От трения, наверно.

–Это ничего,– Пообещала я.– Щас новую нанесу. Не сотрется!

–А ты умеешь?– серьезно уточнил Енк.

–Умею, умею,– злорадно заверила я.– Котят, поросят и какашки!

По вспыхнувшим ушам тролля я осознала, что перепалки нам не миновать. Не скажу, чтобы я мечтала в неё ввязаться, но уступать Енку не собиралась.

–Келено, ой, Келено, извини. Я совсем забыл. Тебя же ЛиККар ищет. Очень, ну очень просила заскочить к ней перед отъездом.

Мы с троллем стояли друг перед другом решительными каменными изваяниями.

–Прямо сейчас.

Наше молчаливое противостояние продолжалось ещё около щепки, а потом я словно опомнилась.

–Да, хорошо, прямо сейчас.

И быстро зашагала в сторону кухни, только по дороги понимая, что мальчишка развел нас почти вовремя.

Глава 9

В итоге, поклажу разделили по-братски: Бурану достались четыре моих сумки поменьше, на Матерого взвалили одну мою, и две тяжелые сумки с припасами. Рашаль, верный друг, отправлялся в путь с нами. Для него из конюшни вывели молодую кобылку– Рыжуху. Ей выпал жребий на одну из моих сумок, поклажу Рашаля и туесок со съестными припасами.

Гномы стояли у ворот и трогательно махали платочками вслед каравану, удалявшемуся на запад.

–Вишь, как расчувствовались. Я так прослезился, только когда с тещей прощался,– прогундосил Енк, звучно высморкнувшись в горсть.– Небось, последний бочонок пива откупоривать не хотел, а тут нежданная удача: враз все жильцы съехали.

–Ну да. Славно видеть, что хоть кому-то ты ещё доставляешь радость,– с ехидной ухмылкой вторил ему Рашаль, любовно поглаживая бок Рыжухи, на котором глухо побулькивала его сумка.

Побулькивала?!

Я оглянулась махнуть напоследок ЛиККар Лаб и наткнулась на стремительно прояснявшийся взгляд её супруга. Секунду ещё он бережно сжимал в объятьях плотную фигурку жены, потом нахмурился и стремглав рванул за ворота. На сей раз ученому жизнью гному хватило мгновения, чтобы убедится в правильности ужасной догадки. Он тут же возник за воротами, свирепо бранясь и потрясая над головой до боли знакомым бревном. Как ни хотелось ему запустить его вслед мирно удалявшемуся каравану, но прыткий воришка уже давно миновал черту спасительной недосягаемости.

–И сколько тебе зим, малец?– снисходительно поинтересовался тролль, умиротворенно разглядывая яростные прыжки беснующегося гнома.– Ведаешь ли, в Вессии за кражу да разбой с четырнадцати по тюрьмам маются?

В голосе сквозила угроза. Двуручный меч, плавно и неотвратимо, как сама кара небесная, качнувшийся на поясе тролля, добавил словам угрюмой основательности.

–Двенадцать,– молниеносно выпалил паренек. И хотя выглядел он гораздо старше, но решил не гневить почем зря судьбу и сторговать себе пару веселых годков.

–Ляпота, – зевнул тролль, поравнялся с лениво трусящей Рыжухой и без спросу не взирая на вялые возражения отрока перекинул пузатую котомку Рашаля к себе.– Пиво-то, балда стоеросовая, опять же, только с четырнадцати позволительно. Слыхал, поди, указ новый?! А чтоб не налегке был, на вот,– и в руках растерянного мальца принудительно возникла самая «малоценная» из поклажи Матерого. Моя, разумеется.

Заполучив львиную долю всего провианта, Енк заметно подобрел, привольно развалился на ахалтинце, насколько позволяли тугие тюки, и уже вполне милостиво зыркнул на нас.

–Итак, отряд, слушай мою команду!– по довольному лицу тролля пробежала рябь наслаждения. Правда, уже через мгновение громила замолчал, раздумывая, что бы этакое приказать. Ощущение собственной значимости ему необычайно льстило, портил настроение только погрустневший малец. – Ежели по грамоте судить, я у вас – главный! А на счет Рашаля вообще разговор не шел. Так что, проказить станешь, продам горным троллям на рудники. Мы как раз третьего дня там проезжаем. Уяснил?

–Раздумываешь, на что лучше меня сменять?– не растерялся обманутый малец и многозначительно повел бровью, намекая на неуемные аппетиты Енка.– На сосачий леденец или масляную ватрушку?

–Я?!– взревел ошарашенный такой наглостью тролль.

Его прежнюю благожелательность как ветром сдуло.

–Ты!– глумливо подтвердил Рашаль.

–Ах, ты, гномья закуска! Махар!

–Я же говорил!– многозначительно кивнул Рашаль.– Кто толком ответить не может, обычно здорово бранится.

–Я смотрю, каддар, ты слишком умный?!

–Кто? Я?

–Ну не я же!

Мгновение Рашаль ещё соображал, что ответить, но спустя щепку торжествующая улыбка осветила проказливое лицо. Пауза затянулась, и малец согласился с тем, что на этот раз последнее слово останется за более «умным».

Глава 10

То, что ночевать придется на самом, что ни на есть, лоне природы, я, конечно, предвидела, но тупо рассчитывала на лучшее. Надежда растаяла, когда Енк недовольно заерзал в седле и скатился в сугроб с Матерого. Кряхтя на свою тяжелую участь, устало намотал поводья на загнутый кверху еловый сук и стал неторопливо и деловито распрягать коня. Впрочем, ровно настолько, чтобы добыть себе из чересседельной сумки аккуратно свернутый валиком тюфяк. Наши лошадки неуверенно топтались на месте, вразнобой прядя ушами и с надеждой утыкаясь голодными мордами в поклажу тролля. Вскоре остальная часть отряда осознали, что их участь предопределена, и принялись угрюмо разводить ночлежный костерок, обмениваясь короткими, ничего не значащими замечаниями. Опытный Енк выбрал хорошее место, безветренное, но все же, не безупречное.

Темнота подступала незаметно, сначала клоками возникла в глубине пущи, потом осмелела и туманом засочилась на полянку. Сушняк нашли без труда, по дороге наломали лапника для подстилки. Но как бы тщательны не казались ночлежные приготовления, от неуемного холода они не спасали: мороз пробирался под тяжелые козьи шкуры, покалывал неосторожно выползающие из укрытия конечности до зябкого онемения. Бархатный небосвод так низко навис над краснеющими угольками, словно пытался накрыть путников узорным одеялом. Тролль с сожалением отпихнул ногой початый бочонок, какое уж тут пиво, не окоченеть бы. Я набрала снежка почище и топила его в закопченном котелке, чтобы в последний момент перед закипанием кинуть пучок засушенных травок и настоять душистый чай. Рашаль нарезал копченое сало брусочками.

–Келено, а ты сама откуда? Почему так хорошо знаешь наш язык?

Я на минутку задумалась, мечтательно скользнула взглядом по Южному Кресту, серебрящему сейчас самую макушку небосвода моей родины. Что рассказать, как объяснить наше бегство? Деревянная ложка вильнула в котелке и, стукнувшись о железный бортик, выскочила из пальцев. Но потерялась ненадолго, вскоре всплыла и, нахально подмигивая, замаячила в кипящем вареве. Ловить её нежными девичьими пальцами казалось большой ошибкой, просить мужчин о такой малости –признанием своей беспомощности. Я не терялась, потихоньку освободившись от одежды, которая ненароком могла повредиться. Внизу живота привычно защекотало, и болезненная ломота разлилась по телу. Рука стала тигриной лапой, а пальцы – синеющими в свете луны лезвиями, бесстрашно захватившими ложку, почти наполовину погрузившись в котелок. Рашаль с нарастающим интересом наблюдал за моими кулинарными манипуляциями.

–Больно?

–Да нет,– равнодушно ответила я, вдыхая сырой, ничуть не потеплевший за день воздух.

Ближе к окоему млечный путь нырял в озеро сизого тумана, паучьим коконом повисшего на ветках плакучих берез. Часто мерцали умытые звезды. Красиво. Как дома.

–Я имел в виду превращения. Можно я изменю свой вопрос? Почему ты вообще умеешь превращаться? Ведь гарпии, если я не ошибаюсь, этого уметь не должны?

Вопрос за вопросом. Но, почему бы ни ответить, раз занять себя больше нечем. Я потянулась, на ходу меняя облик на привычный спутникам и, одновременно, накидывая на озябшие плечи остриженную козью шкуру. Достала из сумки три миски и неспеша разлила по ним травяной чай.

–Ты прав. Гарпии не умеют превращаться в людей. Более того, мы с самого начала времен не находим общего языка друг с другом. Но, неисповедимы пути богов! Моя мать– гарпия, которая никогда не имела другой ипостаси. Отец– человек. А я и сестры умеем воплощаться.

–И где сейчас твои родители?– Енк, сам того не ожидая, тронул самую натянутую струнку моей души.

–Умерли,– уклончиво ответила я, протягивая троллю глубокую дымящуюся миску, на поверхности пахучего настоя еще плавали сморщенные кусочки сушеной малины. – Пей, пока не остыл.

–Ты сильно их любила?– не унимался Рашаль, словно не просто пожелал засунуть руку в осиное гнездо, но и, не взирая на последствия, как следует там поворошить.

–А Ты? Ты сильно любишь маму и сестер?

Рашаль сглотнул и понимающе уставился под ноги. Енк молчал, я – тоже.

–Кел, скажи, тебе хотелось изменить что-нибудь в своей жизни?

–Что за странный вопрос?

–Нет, не уходи от ответа,– не унимался Рашаль.– Вот если бы у тебя была возможность переиначить свою судьбу, ты бы исправила прошлое, настоящее или будущее?

–Будущее?– с усмешкой переспросила я.– Разве будущее можно исправить? По-моему, его можно только предугадать.

–Ну,– замялся Рашаль. – А ты представь, что все-таки можно.

–Все равно, как-то нелепо получается, пусть даже и можно, так ведь кто ж его знает, какое там мое будущее? Не ты ли?

Мы замолчали и уставились на мальца.

–Нет, нет, конечно. С чего ты взяла?– Смутился отрок.– Забудь про будущее. Скажи тогда, настоящее и прошлое изменила бы?

Что сказать? Может, – да. Не отпусти я Ахилла, он остался бы жить. Вернулись бы мы с сестрами не щепку раньше, и мама с отцом… Что говорить? Что думать? Никто не может изменить свою судьбу. На то и есть она такая. И все же, его вопрос заставил меня задуматься. Счастлива ли я? А ответ, лежащий на самой поверхности, вовсе не радовал.

Я смахнула с лица тревожную задумчивость и немного натянуто улыбнулась мальцу, поделилась с ним миской с крепким настоем. Дурманящий аромат ненадолго отвлек Рашаля. Енк достал из сумки сухари и вывалил пригоршню на импровизированный стол.

–Поджаристые, ещё не успели отсыреть, – И закинул добрую дюжину в рот, показательно заработав челюстями.

Я последовала его примеру, давая понять, что не собираюсь поддерживать бессмысленный, а временами и болезненный разговор. Рашаль же ничуть не расстроился, протянул нам сало на импровизированном блюде из березовой коры, аккуратно убранном промасленной тряпкой, и завалился на спину, подложив руки под голову и приготовившись безмятежно и с особенным смаком созерцать хитросплетение далеких созвездий.

–Однажды к нам в Отрыжек,– подражая величественно заунывным голосам менестрелей, спустя щепку начал он,– пришел старый баечник. Морщинистый весь, седой. Рассказывал о разных странах, о монстрах неубиенных, мороках и страшных болезнях. Верил я тогда, будто он сам сподобился кругом побывать. Ночевал старик с нами в избе: мать пустила в обмен на сказки, занимающие меньших сестренок. Помню, лежал я на печи и слушал о диковинных странах. А потом он стал расспрашивать уже нас. Выведать хотел, верю ли я в перерождение и жизнь после смерти. Каким богам требы кладу. Стал задумчивый такой, невеселый. Не часто такого умного человека увидишь. Это я уже теперь понял, а тогда то и вовсе оторопел. Можно сказать, да и скажу, чего там, жизнь мою та встреча переменила. Стал я подумывать на другие миры глянуть. Из дома решил уйти. И, как видите, ушел, работать устроился. Еще подумал, повезло мне. Троллей я, до того времени, в глаза не видал. А тут, цельный замок! Страшно, правда.

Енк милостливо промолчал.

– Да я все не о том. Тот старик с нами, ребятней несмышленой, думами своими поделился. Рассказал о других богах, не нашенских. И еще… Мол, знаю ли я, будто всякая душа не гибнет, а в кромешный предел до срока уходит? И потом опять жить вернется? А я думаю, дай, у старца спрошу, Правда-то где? Он же хитро так косится и ведает, будто Правда и есть то, что ты сам себе выбираешь. Богов много: наши, герерьские, те, безымянные, что стены Оркреста подняли, гномьи, тролльи – выбирай. И оттого так, что боги они только для нас, в этом мире живущих. Это как мы для букашки любой высшими существами кажемся, а ежели верно посудить, то и не существами, а самой природой, что волю свою не спросясь вершит. Есть, баит, другие миры, населенные нашими богами. Вот оно как! А мы для них, словно мухи несмышленые. И есть боги, что позволяют верующим душам много жизней отжить. Наутро он ушел, так и не поведав всей Правды. А меня с тех пор мысли всякие мучают. Про богов, и вообще… Ежели люди по многу раз живут, то кем я был раньше?

–Философом, – лениво нашелся тролль, а я беззлобно хмыкнула в кулак.

–Почему философом?– уважительно осведомился Рашаль.– Потому, что они много думают?

–Думают, что самые умные, мелят ерунду, а до дела руки не доходят!– Енк заметно устал и не был расположен к заумным беседам.– Иди ка, лошадей лучше почисти. Щетка и скребница одесную лежат, аккурат в твоей сумке. Да поживей, а то ночь на носу. Сморит, так ничего и не успеешь. Зазря что ли кормим?

Рашаль надулся, ища у меня заступничества, но вставать с нагретого лежака все-таки пришлось.