Текст книги "Мужчина для классной дамы или История Тани Никитиной, родившейся под знаком Рака"

Автор книги: Елена Ларина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Мои размышления прервал звонок в дверь.

– Здравствуйте, Борис Владимирович!

– Здравствуйте, Татьяна Александровна! Борис снял куртку, ботинки и прошел в комнату, проигнорировав домашние мягкие тапочки.

– Чаю не хотите, Борис Владимирович? Или, может быть, кофе?

– Не беспокойтесь, Татьяна Александровна! Я не голоден…

Какие мы все вежливые, просто Версаль на Гражданку переехал!

Ровенский сел в кресло и протянул мне листок бумаги. Удивительно, но мы вдруг одновременно замолчали. Я – потому что никак не могла переступить через какую-то стену в своем сознании. Стену, всегда мешающую мне выражать свои чувства и эмоции с малознакомыми людьми. Ему же, наверно, было просто неинтересно со мной разговаривать! Хотя вчера в школе Борис говорил, и говорил много.

Листок бумаги оказался короткой и наивной до слез запиской Арсения. Мальчик пришел домой, пока Борис спал, написал записку, забрал кое-какие вещи, позаимствовал денег (украл? Нет, просто взял из шкатулки, в которой у них хранятся деньги на текущие расходы. У нас, пока мама была жива, тоже так было, и шкатулка стояла на самом видном месте в коридоре. А вот Павел прятал свои деньги непонятно куда), написал записку и испарился. Хорошо хоть живой! Но возвращаться к отцу он, похоже, не собирается, ключи от квартиры Арсений оставил под ковриком.

«Ты плохой отец! Меня любила только бабушка. А с тобой я не хочу жить!!! Когда ты нужен, тебя нет. Ты любишь только деньги, а мне велосипед горный так и не купил, хоть и обещал. Деньги верну, когда заработаю. Арсений» – вот и вся записка.

Как часто детям кажется, что родители их не любят, и как нелегко бывает родителям доказать обратное…

– Я догадываюсь, где он может быть, – наблюдая, как я наливаю ему чай в большой фаянсовый бокал, прервал молчание Борис. – Есть у него один приятель, бывший наш сосед, еще с тех времен, когда мы жили в коммуналке на Петроградке. Мишка так и живет в той квартире. Ну то есть не живет, а только прописан. Так вот, Михаил старше Арсюхи на три года, он давно ушел от матери – видели бы вы эту тетку, вы бы его поняли – и подался в какую-то тусовку то ли индуистов, то ли йогов, я ничего в этом не понимаю.

– И вы думаете, что Арсений тоже прибился к этим то ли индуистам, то ли йогам?

– Да я практически уверен, – хмыкнул Борис, встал, засунул руки в карманы и снова сел. – И даже знаю, где они обитают. Они устроили себе флэт на Васильевском, там здоровая квартира одного из этой компании. Я там был один раз. Год назад у нас с Арсюхой ненадолго возникло что-то вроде дружбы, и он меня туда водил. Там все пропахло ароматическими палочками и висит портрет какой-то женщины, на которую они молятся. Я знаю, что мой парень и сейчас в восторге от всех этих йогов. Наверняка, он к ним и подался.

– Простите, Борис Владимирович, а что вы собираетесь делать? Вы же сказали завучу, что хотите заявить в милицию. Чтобы милиция притащила Арсения домой, да?

– Нет, Татьяна Александровна, я не собираюсь тащить сына домой силами милиции. Если бы я захотел, я бы его еще сегодня за шкирку приволок, и он бы сидел запертый в своей комнате и учил английский как миленький, – Борис тяжело вздохнул. – Но я не хочу насилия. И так-то сын меня ненавидит, вы же читали, – кивнул он на записку Арсения, лежавшую на столе. – Я надеюсь на вашу помощь.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Конечно, вы можете на меня рассчитывать, – торопливо заговорила я, пытаясь справиться с волнением. – Чем я могу помочь?

– Я прошу вас, – голос Бориса чуть дрогнул, видимо ему не часто приходилось просить, – поговорите с Арсением.

– Я? – не смогла я скрыть своего удивления, но вовремя осеклась.

Почему-то этот странный человек считал, что именно я должна пойти к его сыну с мировой, ну хорошо, я попробую.

– Хорошо, я попробую, – повторила я уже вслух. – Но как? Не думаю, что он придет в школу в ближайшие дни.

– Нет, мы сделаем так… – заявил Борис и изложил мне свой план.

К чаю он так и не притронулся.

Борис встретил меня у школы в четыре часа дня и довез почти до нужного дома – остановился чуть раньше, чтобы из окна Арсений случайно не увидел. Он опять всю дорогу молчал, хотя путь тянулся невыносимо долго – пробка на Большом проспекте Петроградской стороны, казалось, никогда не рассосется.

Вообще, думала я, это довольно дурацкая идея – нелюбимая учительница, которая преследует ребенка своим дурацким английским, угрожает оставить на второй год и приглашает в школу отца, должна вызвать подростка на откровенность!

Дверь мне открыла совсем юная барышня – лет пятнадцати, не больше. На девушке были темно-синие джинсы, вышитые причудливыми цветами и украшенные разноцветным бисером, блузка в фольклорном стиле – льняная, тоже с вышитым цветочным орнаментом, огромное количество фенечек. Фенечки были везде – на руках едва ли не до локтя, на шее в виде длинных пестрых ожерелий из бисера и кожи, даже на тонкой щиколотке в разрезе джинсов я заметила изящный бисерный браслетик. Длинные густые темно-русые волосы девушки были распущены и спускались чуть ли не до талии, голову украшал кожаный хайратник.

– Проходите, – девчонка даже не поинтересовалась, что мне, собственно, здесь нужно.

– Извините, барышня, я могу поговорить с Арсением Ровенским?

– С Арсом? Можете, конечно. Только он сейчас за сигаретами выскочил, через пять минут вернется. Да вы проходите!

Вот незадача! То, что Арсений курит, конечно, нехорошо, но сейчас меня больше волновало другое – он мог увидеть отцовский джип. Господи, хоть бы Борис уехал! В противном случае вся наша незамысловатая конспирация полетит в тартарары, и Арсений догадается, что меня привез к нему его отец. И тогда он не захочет со мной разговаривать никогда и ни при каких условиях.

Я в одиночестве сидела на огромной кухне и вдыхала удушающий запах жасминных ароматических палочек. В одной из комнат неровный хор тянул однообразную мантру, вот кто– то прошел в ванную… До меня никому не было никакого дела. Наконец щелкнул дверной замок.

– Арс, тебя кто-то на кухне ждет. Иди, поговори с человеком.

– Лизка, ну на фига! Сказала бы, что меня нет, трудно, что ли! Это же мой папаша! Сейчас начнется!

– Предупреждать надо. Но это точно не папаша, это женщина, молодая и красивая… – девушка понизила голос до шепота.

Я, оказывается, красивая. Какая милая девушка эта Лиза!

Арсений сначала зашел в комнату, где по-прежнему завывал нестройный хор, и застрял там минут на десять. Интересно, он решил помолиться? Отчего ему не любопытно, кто же эта «молодая и красивая» женщина, которая дожидается его уже полчаса? Потом он как бы незаметно проскользнул в ванную, где возился еще минут пять, и наконец решил удостоить меня своим вниманием. Меня настолько утомило ожидание, что я перестала волноваться и думать, что же я скажу парню. Что скажу, то и скажу.

– Здравствуйте, Татьяна Александровна! Вы пришли позаниматься со мной английским? Чрезвычайно благодарен вам за заботу, но, кажется, я вас не просил. Или я запамятовал? Тогда извините. А откуда, если не секрет, вы узнали этот адрес?

Удивительно, однако, разговорчивый мальчик. То от него слова не добьешься, а то болтает без умолку. Но это на самом деле здорово, что Арсений не молчит, – с ним можно разговаривать, и, похоже, в этой квартире парень чувствует себя превосходно.

– Здравствуй, Сеня. Адрес я узнала от своих знакомых – я, знаешь ли, когда в университете училась, у нас многие увлекались сахаджи-йогой.

«Сеню» Арсений проглотил молча и, хлопая ресницами и чуть ссутулясь, ждал продолжения.

Про сахаджи-йогу я узнала у своих бывших однокурсников, точнее, однокурсницы, все у той же Кати Свияжской. Фразу «я был везде, я был со всеми» поэт сказал точно про Катьку. В студенческой юности Катька интересовалась разными модными молодежными направлениями, тусовалась со всеми и везде имела приятелей. Знала она и про флэт сахаджи на Васильевском – он имеет довольно-таки древнее происхождение, его хозяин – олдовый, то есть старый и уважаемый хиппи, который пользуется огромным авторитетом в разнообразных дружественных молодежных компаниях и находится в постоянных разъездах. У себя дома он практически не живет, вот и предоставил квартиру своим юным братьям по разуму – типа жалко, что ли?

– Так вы, может, и Сторожа знаете? – Арсений явно заинтересовался.

Я вспомнила то, что мне объясняла Катерина: Сторож – это хозяин квартиры.

– Лично не знаю. С ним хорошо знакома моя подруга, но ее ты не знаешь.

– А может, знаю. Я всех ребят знаю.

– Слушай, Сеня, она давно живет в Швеции, да и не в ней дело.

– А если не в ней, то зачем вы пришли? – Уф, Арсений явно не заметил моей лжи – хоть и не умею я врать по-человечески!

Если адрес сахаджи я узнала от подружки, что еще можно понять, то от кого я узнала, что Арсений ушел именно к этим йогам? От Бориса, ясное дело. Но для Арсения я вроде как с ним не связана. Ерунда получается…

– А ты сам подумай. Домой тебя никто тянуть не собирается, в школу – тоже, но знать– то о твоих планах нам надо.

Ровенский-младший снова недоуменно захлопал ресницами.

– Отец, значит, не собирается тянуть меня домой? – не в силах сдержать разочарования, протянул он.

Мальчик напомнил мне загнанного волчонка. Бедный ребенок, а ему, конечно же, хотелось, чтобы отец волновался, настаивал на его возвращении, обрывал телефоны и не спал ночами!

– Арсений, понимаешь, твой отец тебя уважает. Он уверен, что ты – взрослый разумный человек, – святая ложь! – и сам знаешь, что тебе нужно в жизни. Но вдруг тебе понадобится его помощь? Ведь случиться может все что угодно, а он имеет и силы, и деньги, – а вот тут я ошиблась.

Про деньги говорить было нельзя ни в коем случае, хотя моя рачья практичность не позволяла исключать важный финансовый фактор из своей жизни.

Арсений просто вскипел:

– Да пошел он со своими деньгами! Все деньги и деньги, он меня продал за эти деньги, а теперь обратно купить хочет?! Не выйдет, перетопчется!

– Слушай, парень, ты на меня не кричи, – я пустила в ход педагогический приемчик Макаренко: жесткий разговор «на равных». – Я тебе не нянька! Ты сам прекрасно понимаешь, что в некоторых ситуациях деньги могут помочь. А если заболеет кто-то из твоих друзей, ты ведь придешь к отцу?

– Не приду. Я к нему никогда не приду!

– Замечательно рассуждаешь. Из-за твоей дурацкой гордости твой, не дай бог, заболевший друг может погибнуть. А твой отец смог бы помочь, – Арсений задумался. Уже хорошо! – Но самое главное, Сеня, отец тебя, повторяю, уважает, – надо терпеть и ни слова не говорить о любви, иначе Арсений сорвется. – Он видит в тебе личность и ценит твою самостоятельность. Ты же сам не хочешь его понять. Ты никогда не задумывался о том, что у твоего отца тоже могут быть проблемы? Ты почему-то уверен, что твой отец должен искать твоего внимания, а сам-то ты? Ты что, маленький ребенок?

Да, он маленький, очень маленький ребенок, считающий себя взрослым. Ему очень трудно, и он ужасно одинок. Но сейчас именно он должен сделать первый шаг навстречу, иначе у этих двух беспомощных гордецов ничего никогда не выйдет.

Арсений молча плакал. Он запрокинул голову назад, чтобы слезы закатились обратно, но слезы не слушались. Я сама была готова зарыдать с ним за компанию, но постаралась изо всех сил сделать вид, что не заметила его слабости.

– Сеня, вот тебе мой телефон. Как надумаешь, обязательно позвони.

И ретировалась.

Любовь негаданно нагрянет

До конца недели в школе все было спокойно, а потом началась привычная суета, знаменующая окончание учебного года. Выставление итоговых оценок, заполнение журнала, педсовет, родительское собрание… Я крутилась, как белка в колесе, и думала, как любой попавший в цейтнот, лишь об одном: только бы добить эту неделю!

Арсений на уроках больше не появлялся, я вывела ему по английскому «тройку» и уговорила коллег выставить мальчику в году положительные оценки по всем предметам. На итоговое родительское собрание Борис не пришел. Хотя я, честно говоря, особо и не надеялась, что ему захочется послушать об «успехах» своего сына. Кроме того, я все время ждала звонка Арсения. Мне казалось, что весь мой организм превратился в один большой орган слуха. Мы с Борисом так и договорились: я жду звонка от мальчика и, как только это произойдет, сразу же сообщаю Борису, чтобы вместе решить, как быть дальше. Я вздрагивала каждый раз, когда звонил мобильник, и страшно злилась, слыша в трубке что-нибудь вроде «вы подошли к порогу отключения связи». За это время я почти что подошла к порогу отключения разума, а они мне про связь!

Из-за родительского собрания мой последний в этом году рабочий день закончился поздно. Когда в десять часов вечера я вышла из школы, на улице было тепло и очень приятно. Было совсем светло – приближалось мое любимое время белых ночей. Я испытывала смешанное чувство радости и одновременно легкой грусти. Радости от того, что, не считая мелких дел в школе, до конца августа я свободна как птица, грусти – что это время я, скорее всего, проведу в гордом одиночестве.

Я не торопясь брела от метро к своему дому, вдыхая ароматный, уже почти летний воздух, пропахший сиренью. Замечтавшись, я не сразу заметила троих парней, вышедших из кустов, окружавших детскую площадку прямо напротив моего подъезда. Один из них чуть опередил меня и загородил двери подъезда. Он молча смотрел на меня, но его расфокусированный взгляд был красноречивее всяких слов – я поняла, что предстоит иметь дело с наркоманом. Тут только я вспомнила статистику, недавно разосланную по городским школам из Комитета по образованию. Если верить указанным там цифрам, то Гражданка вполне может претендовать на звание самого «наркопродвинутого» района. Я беспомощно обернулась, ища защиты, но увидела лишь две пары таких же затуманенных дурью глаз.

– Ну-ну, не дергайся, – сказал один из парней, приближаясь ко мне.

Я попятилась.

– Не подходи, я закричу, – выдавила я из себя угрозу, смешную и нелепую из-за того, что в горле у меня резко пересохло, – слова прозвучали почти шепотом.

– Заткнись, сука, – парень резко рванул у меня из рук сумку, – давай сюда. – Я сочла за лучшее не сопротивляться, наивно подумав, что, может быть, они возьмут сумку и уйдут. Напрасно. Тот, что вырвал сумку, тут же у меня на глазах расстегнул ее, перевернул, и все содержимое посыпалось на асфальт. Парень небрежно пнул ногой губную помаду, наступил на тюбик с кремом для рук, который я теперь всегда ношу с собой, так как мел не лучшим образом влияет на кожу. Потом первый кивнул, и второй – худой прыщавый подросток – бросился поднимать с земли мой мобильник и кошелек.

– Может, нам стоит проводить тебя домой, так, кажется, поступают настоящие джентльмены? – спросил он зловеще, подходя ко мне вплотную.

Подонки заржали.

– Там ни хрена! – визгливо выкрикнул прыщавый, тряся кошельком в воздухе. – Вот падла!

Я промолчала, сделала шаг назад и почувствовала чей-то кулак, упершийся мне в спину, – там все еще стоял третий.

– Ну, пригласи нас на чашечку кофе, или, может, мы тебе не нравимся? – в его голосе появились истеричные нотки.

Страх накатил откуда-то изнутри, перехватывая дыхание и останавливая сердце. В голове крутилось лишь: «За что?»

Повинуясь глупому инстинкту самосохранения, я сделала отчаянную попытку вырваться. Я развернулась и со всей силы толкнула того парня, что стоял сзади. От неожиданности он качнулся и чуть не упал. Воспользовавшись замешательством, я рванула к дверям. Вот уже спасительная ручка, а там можно будет звонить во все квартиры, кто-то же должен будет мне помочь! Но открыть дверь я не успела.

Чья-то сильная рука схватила меня сзади за блузку. Затрещала разрываемая ткань, отлетели пуговицы, и в следующее мгновение я уже лежала на земле. Все происходило очень быстро, но в тот момент время, казалось, замедлилось, стало дискретным. Я слышала отборный мат, изрыгаемый наркоманами. Удар о землю был такой, что я решила, что порвала щеку. Нужно свернуться калачиком и закрыть руками голову, тогда удары, может быть, окажутся не столь болезненными и опасными… Один из парней наступил мне на руку, я взвыла, послышался громкий гогот. Но в ту секунду, когда мое тело опять напряглось, готовясь принять на себя удары, может быть, последние в этой жизни, я услышала еще один голос. Голос звучал угрожающе и я не сразу разобрала слова:

– Убью, сволочи, – прорычал кто-то, затем послышалась возня, снова мат, топот удаляющихся ног. А потом я почувствовала чьи-то сильные руки, помогающие мне подняться.

Кто-то поднял меня и поставил на ноги. Я открыла зажмуренные глаза, передо мной стоял Борис, держа в побелевшей от напряжения руке монтировку.

Конец света. Женский любовный роман – в лучших его традициях. Благородный герой спасает даму своего благородного сердца.

– Идти можешь? – с трудом переводя дыхание, спросил Ровенский.

– Да.

– Пошли.

В парадном я почему-то точно решила, что в лифт не сяду, и мы потащились пешком. Колотить и трясти меня начало уже в районе второго этажа. Третий… Четвертый… У двери собственной квартиры я никак не могла найти в рваной сумочке ключа, а потом тот не желал попадать в замочную скважину.

Наконец мы ввалились в квартиру.

– Что-нибудь крепкое есть?

Я с перепугу решила, что Борису нужно что– нибудь для обороны.

– Да, скалка, на кухне, в левом ящике… Говорить было сложно, потому что сильно стучали зубы.

– А, – Борис махнул рукой.

Я сидела, как в столбняке, только тряслась сильно. Он, как беспомощного ребенка, усадил меня на диван, укутал пледом и стал искать спиртное. Нашел и заставил выпить полстакана коньяка. Погремел посудой на кухне, я услышала звук льющейся воды, наверно, поставил чайник.

Потом сел рядом, прижал к себе и, успокаивая, стал гладить по голове.

Тут я разразилась законными слезами. Трясти стало меньше – как будто из меня по каплям уходили прочь смятение, стыд, испуг. Он собирал губами слезы с моих щек, целовал глаза, шею… Я обмякала, расползалась, растворялась в его руках, гладила его по мокрому лицу. Неужели таким, как я, чтобы пережить подобное, сперва обязательно необходимо подвергнуться жестокости и насилию?

Вдруг Борис отодвинулся от меня, глубоко вдохнул, по уже знакомой мне привычке запрокинув голову… А потом резко поднялся с дивана, вышел в прихожую, и хлопнула входная дверь.

Потом прогремела железная дверь подъезда, зашумел двигатель… Я, не шевелясь, сидела на диване довольно долго. Трудно сказать, какое чувство было сильнее в эту минуту – счастья от пережитых минут почти близости или горечи от того, что Борис все-таки ушел.

Заставил меня очнуться запах горелого. Чайник! Я выбежала на кухню. В густых сумерках белой ночи чайник выглядел удивительно – раскаленный докрасна и как будто прозрачный. Вот только запах… Чайник я чистить не стала – потом, когда остынет, выброшу. Или оставлю на память о своей несостоявшейся любви.

Господи, как это меня угораздило? я же влюбилась в Бориса! Как быть, ведь совершенно очевидно, что моя любовь – несостоявшаяся. Борис не любит и никогда не полюбит меня, потому что это невозможно. Никогда не любил меня Антон, никогда не любил Павел… Меня нельзя любить – во мне нет ничего, что может привлечь мужчину, я это давно и точно знаю. А то, что сейчас между нами было? Борис всего лишь меня жалел. Да и не было ничего. Хотя забыть тепло его рук и нежность губ я уже не смогу…

Когда зазвонил телефон, я крепко спала. Телефон звонил и звонил, а я не могла заставить себя оторвать голову от подушки. Вот он наконец-то замолчал – можно снова заснуть! Но солнце светило мне прямо в лицо (до штор ли мне было вчера вечером!), птицы за окном щебетали на разные голоса, от соседей этажом ниже через открытое окно доносилась музыка… Я взглянула на часы – девять утра. И кому неймется звонить в такую рань, ведь учебный год закончился! Я имею законное право просто купить себе пива, чипсов и преспокойно толстеть дома, вспоминая Бориса, его губы на своем лице…

Стоп. Арсений! А если это звонил он? Я вскочила с кровати. Арсений был моим шансом!

А после вчерашнего внезапного ухода Бориса – шансом не просто единственным, а решающим и жизненно необходимым. И потом, если он позвонил так рано, значит, могло что-то случиться! Я пыталась себя успокоить тем, что, возможно, это был совсем не Арсений, а, например, ошибившийся номером неизвестный. Но разумные доводы не помогали. В глубине сознания то и дело возникала дразнящая и такая притягательная мысль – а что, если это был Борис? Мечты, мечты… Я, как привидение, бродила по квартире, не находя себе места.

Из сомнамбулического состояния меня вывел звонок в дверь. Почему-то я сразу решила, что это Арсений. Боже мой, ребенок застанет меня в таком виде! Старый давно не стиранный халат едва прикрывает мои «прелести», волосы не расчесаны, на щеке – кровавая ссадина от вчерашнего… Да, «хороша была Танюша, краше не было в селе!»

Я судорожно вытаскивала из шкафа вещи в поисках джинсов – почему-то я была убеждена в том, что надеть мне следует именно джинсы, и ничто иное, – но те, как назло, не находились. Взглянула на неубранную кровать… Кошмар! Метнулась в кухню – не лучше. Чайник приобрел грязно-коричневый оттенок, в воздухе до сих пор витает запах горелого, в раковине – не– мытая тарелка.

Звонок в дверь стал непрерывным, потом затих. Он же сейчас уйдет! Бог с ним, с моим видом, главное сейчас – удержать ребенка! На ходу затягивая пояс халата, я бросилась в прихожую. Распахнула дверь.

На пороге стоял Борис.

Он был так бледен, что мне показалось – он вот-вот потеряет сознание. Он подхватил меня на руки, закружил в воздухе. Его щетина больно кольнула щеку. Халат мой задрался кверху, слетели тапки. От неожиданности я не сразу опомнилась. А когда опомнилась, то попыталась вырваться. Сумасшедший, что же он делает! Я колошматила его по спине до тех пор, пока он не поставил меня на место.

– Простите!

Борис стоял, как провинившийся школьник. Его плечи ссутулились еще больше, руки судорожно сжимались в кулаки (эта его привычка тоже, оказывается, мне знакома). У него было совсем по-детски виноватое выражение лица, как он был похож сейчас на своего мальчика! Мое сердце разрывалось от жалости и любви. Я подошла к Борису осторожно взяла его за руку.

– Таня, прости меня, я полный дурак.

– Борис, я… я не знаю… Вы… ты пришел так неожиданно, – я смутилась, глядя в его глаза.

– Таня, я хочу сказать, ты самая лучшая! Таких, как ты, нет больше! Я это вчера понял. И я, – он замолчал на секунду, глубоко вздохнул и выпалил: – Я хочу быть рядом с тобой! Ты только не молчи, – он смотрел на меня умоляюще, – не молчи. Если я тебе неприятен, то скажи, я уйду, – он дернулся.

– Борис, подожди! Я молчу, потому что… – я не могла подобрать подходящие слова. – Потому что я… в общем, останься, пожалуйста! Я хочу, хочу, чтобы ты был рядом.

Мы смотрели друг на друга, взявшись за руки, и нам неожиданно стало так легко, что мы рассмеялись.