Текст книги "Хранительница "

Автор книги: Елена Кондаурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Неудивительно! – Хмыкнул его светлость. – Еще бы у нее не было моря поклонников! А ведь это можно использовать. Найдите подходящую барышню, можно не одну, и внушите ей мысль о том, как извести соперницу. Кроме того, я абсолютно уверен, что наша подопечная не пойдет замуж даже под пытками. Разве что из благодарности к своему хозяину, она всегда была чересчур сентиментальной. Должен вас огорчить, но у нее за те годы, что она находится под моим заклятием, выработалось стойкое отвращение к представителям мужского пола. Я бы его, конечно, убрал со временем, оно бы мешало ее работе, но… не сложилось. Так что это нужно учитывать. Я полагаю, что мы должны посодействовать ее хозяину и подобрать ей в мужья жесткого парня, который не станет с ней церемониться в случае чего. Тогда она непременно начнет делать глупости, и у нас появится возможность для маневра.

– Прекрасная мысль! – Одобрил Тито-с, по-собачьи преданно заглядывая в глаза его светлости.

– Ну, что ж, в таком случае, выполняйте! – Белый встал и небрежным взмахом руки повесил портал

– Ваша светлость! – Окликнул белого Тито-с. – А может, все-таки попробовать проклятие?

Белый обернулся и несколько секунд презрительно разглядывал ольрийского верховного жреца.

– Ну, что ж, попробуйте, дорогой Тито-с, попробуйте! – Как-то слишком ласково, так, как обычно говорят доктора со смертельно больными пациентами, проговорил его светлость. – Отчего же не попробовать? Только мой вам совет: не отправляйте на это задание никаких хоть мало-мальски полезных сотрудников!

С этими словами он сделал шаг и исчез в тумане портала.

Верховный жрец с облегчением выдохнул и сполз с кресла на пол, потому что одеревеневшие во время разговора мышцы требовали немедленного расслабления. Руки его по-прежнему не слушались и тряслись мелкой дрожью.

Как того и следовало ожидать, Вьюн вполне благополучно доставил подарок туда, куда было велено. Дверь открыла Лика и очень удивилась, увидев Вьюна.

– Мне нужна госпожа Арилика. – Заявил он.

– Это я Арилика, только я не госпожа. Я рабыня господина Таша.

Если Вьюн и удивился, то виду не подал.

– Ну это не важно. Таш велел мне отдать тебе вот это и сказать, что это подарок тебе от него. Вот.

Лика взяла у него замотанный в холст футляр, недоумевая, что это может быть. Вьюн повернулся, чтобы бежать обратно.

– Эй, подожди! – Окликнула его она – Ты есть хочешь?

Вьюн хотел есть всегда. Лика привела его на кухню и отдала в заботливые руки Дорминды. Та, заохав над его худобой, выставила перед ним столько еды, что оставалось только надеяться, что Вьюн умеет есть как верблюд, про запас. Лика же, размотав холст, не могла поверить своим глазам.

– Дорминда, ты только посмотри! – закричала она так, что впечатлительная Дорминда схватилась за сердце.

– Лика, деточка, да что ты так кричишь? – Держа руку на груди, спросила она. – Так и умереть недолго.

– Дорминда, это же гитара! Таш подарил мне гитару! Смотри, какая красивая! – Она обнимала гитару, гладила и даже целовала ее. Дорминда с грустью посмотрела на нее.

– Где же это видано, чтобы господа рабам подарки делали? – Заворчала она себе под нос.

– А ты умеешь играть, Арилика? – с набитым ртом спросил Вьюн. – Сыграй что-нибудь, а?

Лика, на которую ворчание Дорминды не произвело никакого впечатления, радостно блестя глазами села на стул и запела все ту же песню про садовника и княжну. Когда она закончила, Дорминда вытирала фартуком слезы, а Вьюн так и застыл с раскрытым ртом, забыв прожевать то, что он туда положил.

Немного погодя Вьюн, накормленный и снабженный увесистым узелком с едой на дорогу, отбыл восвояси, а Дорминда начала петь Лике все песни, которые знала. Так что к вечеру репертуар Лики увеличился на несколько красивых старинных баллад.

Как и велел Таш, Вьюн первым делом побежал к Редулу. Быстро сообщив ему, что все в порядке, он побежал во двор Самконга. Таша он застал на тренировочной площадке в тот момент, когда Самконг, пыхтя и отдуваясь, пытался сломать ему спину. Сделать это Таш ему, конечно, не дал, а совсем наоборот, сам уселся на него верхом. Они встали, потные и запыхавшиеся, похлопали друг друга по плечам, посмеялись и пошли мыться. Тут-то Вьюн и отозвал Таша. Тот наклонился к нему и Вьюн быстро – быстро зашептал:

– Все сделал, Таш!

– Ну и как она, обрадовалась? – не выдержал Таш.

– У, не то слово! Как закричит: Ой, мне господин Таш гитару подарил, что Дорминду чуть удар не хватил! А она как начала ее обнимать, как дите, честное слово. А потом спела нам про садовника, я прям чуть не зарыдал, а Дорминда так давай слезами обливаться! Ох, и девка у тебя, Таш, и сама на небесную деву похожа, и поет – ну чисто соловей! – закончил Вьюн уже во весь голос. Самконг, и так ненавязчиво подошедший поближе, услышал последнюю фразу целиком. Таш достал было два медяка:

– Ну, Вьюн, держи за труды!

Но Вьюн, уже убегая, прокричал:

– Не надо, мне уже заплатили! – И помахал узелком с едой.

– Похоже, от твоей рабыни все мужики без ума, что старики, что пацаны! Что же ты не сказал, что она у тебя еще и поет, как соловей? – Самконг со смехом хлопнул Таша по плечу. – Опять напроситься к тебе в гости, что ли?

– Ну, попробуй, если здоровья не жалко! – Усмехнулся Таш. Рассказ Вьюна вернул ему хорошее настроение.

– А, змей, на такое дело не жалко!

Лика, как и обещала, принесла гитару Тибуна вечером, когда все снова собрались у Неи. Она немного опоздала, потому что из-за приснившегося ночью кошмара встала поздно и с головной болью. Дорминда добавила ей мучений, устроив очередной допрос с пристрастием, после которого Лика почувствовала себя лягушкой, по которой проехало тележное колесо. Наконец, Дорминда, не найдя в ее ответах и поведении ничего предосудительного, отстала, и Лика принялась за свою обычную работу. Едва она успела закончить, как в дверь постучала Нета.

Когда они пришли, во флигеле вовсю играла музыка, и пары выстроились в ряд на любимый танец местной молодежи под названием «курочка». Лика заметила Тибуна, стоявшего в паре с Неей, и с облегчением перевела дух. Она протиснулась в самый дальний от танцующих угол и села на лавку у стены, пристроив гитару у себя за спиной. Нета серой тенью проскользнув за ней следом, тихо присела рядом.

– Смотри-ка, как твой Тибун козликом скачет! – Неожиданно обратилась к Лике девушка, сидевшая справа.

Лика повернулась к говорившей. Девушка была ей незнакома, но сразу понравилась прямым взглядом черных глаз и открытой белозубой улыбкой. Мельком глянув на танцующего Тибуна, Лика невольно хихикнула. Он и, правда, высоко вскидывал ноги. Наверное, думал, что так красивее. Впрочем, судя по тому, как смотрели на него барышни, всем нравилось.

– Он не мой!

– Да? – Удивилась девушка. – А он всем говорит, что ты его, а он твой!

– Это неправда! – Вспыхнула Лика.

– Эй, да ладно тебе! – Успокаивающе подняла руку смуглянка. – Не твой, и богиня с ним. Меня Пила зовут, я дочь зеленщика Возгона. А как твое имя?

– Арилика. – Отозвалась Лика, слегка смутившаяся от собственной вспышки. – А мою подругу зовут Нета.

– Ну, ее-то я знаю, а вот тебя в первый раз вижу. И имя у тебя странное.

– Я недавно здесь. А имя не странное, оно грандарское. – Лика уже привыкла к тому, что все сразу начинают обсуждать ее имя.

– Грандарское? – Удивилась Пила. – Ты что, из Грандара? Извини, но что-то непохоже.

– Нет, это мой хозяин из Грандара. Он меня так назвал.

– Что? У тебя хозяин – настоящий грандарец? – Она уставилась на Лику с интересом и даже некоторым восхищением. – Вот бы посмотреть на него!

Лике стало смешно.

– Ну, так приходи и смотри, если не боишься! А то вон Нета шарахается от него, как монах от искушения.

– Ты меня с Нетой не сравнивай! Она, по-моему, даже мух боится. Но, если не шутишь, то я и, правда, приду как-нибудь. Кстати, как тебя называть? Лика, Рила, или еще как-нибудь?

Лика пожала плечами.

– Не знаю, зови, как хочешь. Хозяин зовет меня по-грандарски Рил, Дорминда и остальные по-ольрийски – Лика.

– Ну, тогда и я буду по-ольрийски. Мы же в Ольрии живем, как никак!

– А если бы она жила в Вандее, – неожиданно тоненько пискнула Нета, – то ее бы звали Риола.

– Шутишь? – Удивилась Пила. – А меня тогда как, Пиола, что ли? – Нета кивнула. – О, богиня, какой ужас! Никогда не поеду в Вандею!

– А тебя, Нета? – Полюбопытничала Лика.

– Меня? – Смутилась та. – Неота. Неотанна, вообще-то.

– Ну, ничего себе! Нет, ну рога тебе в бок, Нета, да ты у нас, оказывается, не кто-нибудь, а Неотанна! Прямо, как королева какая-то, только мух боишься!

Над Нетой часто подшучивали, по-доброму и не очень, и она уже привыкла в ответ замыкаться в себе, выдавливая фальшивые улыбки. Но грубоватая с виду шутка Пилы неожиданно показалась смешной, и она вдруг прыснула в кулачок, чем еще больше развеселила Пилу и Лику.

– Вот что, подруги, – отсмеявшись, скомандовала Пила, – пошли-ка лучше воздухом подышим, а то что-то жарко здесь стало.

Танцы действительно продолжались, и все больше юношей и девушек становилось в пары, собираясь принять в них участие. Лика, обрадованная тем, что может сбежать сегодня пораньше, быстро всучила гитару Тибуна кому-то из знакомых с наказом непременно передать, и поспешила за Пилой и Нетой, которые уже пробирались к выходу.

Выйдя на улицу, Лика с наслаждением вдохнула свежий морозный воздух, в котором уже явно ощущалась зима, и набросила на голову отделанный мехом капюшон.

– Слава богине!

Пила невольно улыбнулась.

– Лика, у тебя такой вид, как будто ты из пекла выбралась!

– А Лика вообще не любит сюда ходить! – Тут же наябедничала Нета. – И еще она парней боится!

– Здрасьте! – Подняла густые черные брови Пила. – Это еще почему?

– Да, неважно. Просто так. Не нравится никто.

– Ну и богиня с ними! – Не стала настаивать Пила. – Так что, пошли гулять?

Прогулка затянулась по меньшей мере, часа на два, и за это время Лике ни разу не пришлось пожалеть о том, что она на нее согласилась. Пила была тем редким человеком, с которым можно было чувствовать себя по-настоящему свободной. Это поняла даже Нета, и вдруг раскрылась с неожиданной для всех стороны, начав рассказывать какие-то истории из своей вандейской жизни. А потом вдруг расплакалась, вспомнив родителей.

Утешая ее, Пила вспомнила свою рано умершую мать, и, слово за слово, выложила новым подругам все свои проблемы. Оказалось, что отец Пилы недавно женился во второй раз, на вдове, женщине намного моложе себя, и всего лишь на пять лет старше Пилы. Поначалу они неплохо ладили, но недавно Тата забеременела, и в семье все чаще стали раздаваться разговоры, что пора Пиле выходить замуж. А именно этого Пила сделать пока не могла, да и не хотела.

– Я же здоровая, как корова! – С присущим ей грубоватым юмором, рассказывала она. – И характер не дай богиня! Если пошлю кого, мало не покажется! Вот от меня все мужики и шарахаются. А те, которые не шарахаются, больше на мое приданное смотрят, чем на меня. Да и тошнит меня от них, все скользкие да хлипкие какие-то, как жабы!

– Да что ты говоришь, Пила! – От души возмутилась Лика. – Зачем ты на себя наговариваешь? Ты же вон какая! – Она окинула подругу восхищенным взглядом. Пила действительно казалась ей очень красивой. Статная, смуглая, высокая, с густыми черными волосами, водопадом стекающими по плечам из-под традиционной вышитой головной повязки. А грудь у нее была такая, что даже Лика понимала, что это просто мечта любого мужчины. – Ты… необыкновенная! А что характер у тебя прямой, так не всем же хитрые змеюки нравятся! Ты обязательно встретишь того, для кого станешь не просто самой лучшей, а единственной!

Пила молча выслушала пылкую речь подруги, но подшучивать над ней против своего обыкновения не стала.

– Твои бы слова, да богине в уши, подруга! – Только и сказала она, и перевела разговор на другую тему.

Оказалось, что Пила жила недалеко от Лики и Неты, все в той же Закорючке, только немного ближе к рынку, на который каждое утро выходил торговать ее отец. Дорога от дома Неи заняла у них не более получаса, а все остальное время они простояли у Нетиной калитки, занимаясь любимым делом всех молодых девушек – болтовней. Нета, уже раз десять порывавшаяся уйти, никак не могла этого сделать. Оживленная, со сверкающими в темноте глазами, она хохотала так, как будто хотела насмеяться про запас, как будто чувствовала, что расцвела, как волшебный цветок, только на одну ночь, и назавтра собиралась увянуть, вновь превратившись в неприметную серую мышку.

Неожиданно с правой стороны улицы послышался шум. Девушки мгновенно смолкли, прислушиваясь. Мгновением позже стало ясно, что это топот бегущего человека. Пила потянула Лику в тень, но было уже поздно. Их заметили.

Тибун, увидев Лику, резко затормозил и бросился к ней.

– Лика, солнце мое, прости меня!

Она в ужасе уставилась на него и сделала шаг назад. Тогда Тибун со всего маху рухнул перед ней на колени.

– Лика, милая, прости! Я ждал тебя целый вечер, мне только недавно отдали гитару и сказали, что ты была и ушла! Ты обиделась на то, что я танцевал с Неей? Но она сама пригласила меня, не мог же я отказать хозяйке дома!

– Ну, что ты, Тибун, встань, пожалуйста, я вовсе не обиделась, танцуй, с кем хочешь! – Лика совсем растерялась от такого напора.

– Лика, родная, клянусь, что я теперь всегда буду танцевать только с тобой!

– Лика, не вздумай поверить клятвам этого соблазнителя! – Развлекающаяся от души Пила решила вставить свое веское слово. – Значит, сначала скачет, с кем попало, как козел, а потом клянется тут! Не верь!

– Лика! – Взвыл Тибун, не давая ей вставить ни слова. – Что мне сделать, чтобы ты мне поверила? Хочешь, я пойду и утоплюсь?

– Сначала прорубь сделай, недотепа! Речка-то уже льдом покрылась! – Хмыкнула Пила.

– Или брошусь с самого высокого дерева! – Снова возопил Тибун, демонстративно игнорируя Пилу.

За что и был наказан очередным хмыком.

– Ты туда залезь сначала! С твоим-то весом…

Тибун уже хотел пригрозить любимой очередной попыткой суицида в особо жестокой форме, как вдруг калитка, ведущая в Ташев сад, открылась, и оттуда вышел сам Таш. Спокойный и невозмутимый, как всегда.

– Рил, уже поздно, тебе пора домой! – Ничего не выражающим голосом сказал он.

Его появление произвело на присутствующих неизгладимое впечатление. Тибун сразу вскочил на ноги, причем было заметно, что он удерживается, чтобы не сбежать. Нета молча растворилась в своем саду, а Пила уставилась на хозяина Лики, как на статую богини в храме.

Лика улыбнулась и сделала шаг вперед.

– Да, конечно.

Потом остановилась, обернулась.

– Господин Таш, позвольте вас познакомить с моей подругой Пилой.

Пила, улыбаясь, подошла и стала рядом с Ликой. Таш внимательно посмотрел на нее и неожиданно улыбнулся в ответ. Легко, озорно и быстро.

– Доброй ночи, Пила!

– Доброй ночи, господин Таш! – Без капли смущения отозвалась она. – Вы ведь не прогоните меня, если я приду навестить Лику?

– Нет, конечно. Но сейчас ей пора домой. – Он повернулся к Тибуну, и взгляд его сразу же изменился. – Я надеюсь, что молодой человек проводит тебя до дома, Пила, и проследит, чтобы с тобой ничего не случилось?

Под холодным взглядом Таша Тибун как-то скукожился, но все-таки кивнул, отчетливо понимая, что, если с Пилой что-то случится по дороге домой, то ему, скорее всего, не жить.

Таш отвел от него глаза, и положил руку Лике на плечо, словно ненароком проведя ладонью по светлым волосам.

– Идем, Рил!

Она кивнула Пиле и вошла в калитку. Ее хозяин направился следом за ней.

Дома Таш попытался было поговорить с Рил, поспрашивать о том парне, что провожал ее, и, что казалось ему намного важнее, о ночном кошмаре, но она так отчаянно зевала, что он пожалел ее и не стал приставать. У нее хватило сил только на то, чтобы пробормотать слова благодарности за подаренную гитару, и добрести до своей кровати. Раздевалась она уже в полусонном состоянии, с трудом соображая, где она находится и что делает, движимая только одной мечтой: упасть и заснуть.

К сожалению, выспаться у нее опять не получилось. Среди ночи она снова проснулась от кошмара, но, слава богине, на этот раз обошлось без крика. Ей было невыносимо стыдно за свое поведение прошлой ночью. В конце концов, то, что ей нравится ее хозяин, и она доверяет ему, как никому другому, не дает ей право поднимать его криками среди ночи и заставлять сидеть с ней, как с ребенком. Да и причина такова, что не заслуживает доброго слова. Подумаешь, кошмар! Мало ли дурных снов видят люди? Наверное, поэтому, хоть она и проснулась в холодном поту от ужаса, крик так и не вырвался из ее горла. А вполне мог бы, потому что приснилось ей что-то вообще уж несусветное.

Сначала она бродила по длинным запутанным коридорам, которые заканчивались комнатами, после выхода из которых опять начинался этот коридор, и так до бесконечности. Она все шла и шла, отворяя бессчетное количество дверей, и никак не могла найти выход. Неожиданно она услышала крик и побежала на него. Открыла очередную дверь и увидела, как разъяренный мужчина в темно-серых доспехах с сумасшедшей яростью полосует ножом молодую темноволосую женщину. Та, еще живая, кричит, захлебываясь своей кровью, текущей из надрезанного горла. Лика зажимает ладонями рот, чтобы тоже не закричать, но слезы горячим потоком начинают бежать из глаз, потому что она понимает, что это погибает ее подруга. Близкая подруга, почти сестра, и она не представляет, как будет жить без нее дальше.

Лика так и проснулась, вся в слезах и зажимая себе рот ладонью. Долго лежала без сна, приходя в себя, и заснула только под утро.

Проспала, конечно же, за что и была наказана тем, пропустила целый спектакль. Дорминда, как всегда, придя на рассвете, обнаружила в кувшине с молоком, оставленным молочницей, плавающего там дохлого таракана. До глубины души возмутившись подобной неаккуратностью, пожилая служанка отправилась к молочнице вместе с кувшином и устроила скандал на всю Закорючку. У той глотка тоже была что надо, так что молчать она не стала. Расплевались они знатно. Дорминда пообещала, что не то что не станет брать у нее молока, но и мимо ее дома будет ходить пореже, чтобы ненароком не подхватить какую заразу. Та в долгу не осталась, призвала на помощь других закорючинских молочниц, и они все дружно обвинили Дорминду в том, что она сама и подкинула этого таракана, чтобы сбить цену на молоко. В ответ на такую ложь Дорминда поклялась при всем честном народе, что отныне молоко станет покупать только на рынке, а этим лгуньям не даст и ломаного гроша, даже если они у нее на глазах будут умирать с голоду. Они ей ответили, что со своей стороны не дадут ей и глотка молока, если в таком плачевном состоянии окажется она сама. На это Дорминда возражать не стала, и просто ушла, гордо подняв голову.

И с этого дня к обязанностям Лики прибавилось ежеутреннее посещение рынка.

Пила, как и обещала, пришла в гости после обеда. И на следующий день тоже. А потом еще через день. И еще.

Лика не знала, как Пила, но она сама каждый день от души благодарила обоих богов за то, что послали ей такую подругу. Кроме того, неизвестно, благодарила ли богов Нета, но ей тоже определенно стоило это сделать, потому что никогда еще маленькая вандейка не была такой открытой и веселой, как во время общения с Пилой.

От Пилы Лика узнала гораздо больше о настоящей ольрийской жизни и обычаях, чем от старой Дорминды, и с ней же она в первый раз посетила храм богини Всевеликой на центральной площади Олгена. Храм произвел на Лику самое гнетущее впечатление, еще когда она вместе с пожилой служанкой присутствовала на клеймении, и сейчас она не могла отделаться от ощущения, что огромное тяжелое здание из темного камня наваливается и давит на нее всем своим немалым весом. Напротив храма богини, с левой стороны все той же площади стоял его брат-близнец – храм Бога-Отца, как яркая иллюстрация необходимости равновесия между мужским и женским началом, хотя народу около него сновало не в пример меньше, чем возле храма богини.

Подруги, разумеется, в первую очередь направились в храм Всевеликой.

Ольрийская религия вызывала в Лике не слишком приятные чувства, но, поскольку она решила попробовать здесь прижиться, то надо было хотя бы попытаться понять ее.

Пила и Нета, оставив Лику в одиночестве, отправились относить к алтарю свои узелки с жертвами, традиционно присоединяемые к молитве о здоровье близких. В жертву можно было принести самые разные фрукты, непременно выращенные своими руками, и вообще любую, приготовленную собственноручно еду. У самой Лики не было ничего своего, даже белье, которое она носила, принадлежало ее хозяину, и потому она ничего не могла принести в жертву богине. Да от нее этого никто и не требовал. Для кого ей вообще просить здоровья? Для своего изгоя-хозяина, что ли? Самой Лике очень хотелось поставить хотя бы пару свечек с молитвой о его благополучии, но она так и не решилась потратить на это те несколько медяков, которые звякали у нее в кармане. Хотя ее хозяин, оставляя деньги на хозяйство, никогда не требовал отчета ни у нее, ни у Дорминды о том, каким образом они их расходуют, пожилая служанка, несомненно движимая самыми лучшими побуждениями, всегда проверяла расходы Лики до последней полушки, и Лике совсем не улыбалось в очередной раз попасть на допрос с пристрастием.

Поэтому она молча бродила по храму, разглядывая фрески, изображающие деятельность богини, когда она еще жила среди людей, и постепенно увлеклась, потому что это было интересно. На изящно выполненных настенных картинах богиня представала не суровой и мстительной, какой ее представляла себе Лика по рассказам Дорминды и после событий на храмовой площади, а милосердной, любящей и всепрощающей. Сердце Лики уже готово было раскрыться навстречу прекрасному образу, как вдруг она наткнулась на изображение богини с огненным мечом в руках, собирающуюся поразить толпу уродливых существ, напоминающих карикатуры на людей. Они потрясали кулаками в бессильной злобе и заходились беззвучным криком, от которого искажались их и так обезображенные ненавистью лица.

– Што, детошка, никак ижгоев стало жалко? – Прошамкал кто-то у нее за спиной.

Лика вздрогнула и обернулась. В двух шагах от нее стояла согнутая старуха, вся в черном, с мерзкой улыбкой на темном, морщинистом лице.

– А разве это изгои? – Ей так не хотелось в это верить!

– А хто ж еще, детошка? Ишь как рты-то ражинули, небошь, не охота в решку огненну лежть-то! Ну, нишего, богиня-матушка, заштупница наша, всех их туда мечом жагонит!

На заднем плане фрески действительно была изображена огненная река. Сердце Лики сжалось от боли. Решив, что никогда не поймет эту Свигрову религию, она решительно повернулась, чтобы уйти подальше от этой фрески, но бабка с неожиданным для ее возраста проворством, схватила ее за рукав.

– Жалеешь ижгоев, детошка? А шамой не штрашно шреди них окажаться? Ты волошыньки-то прикрой, чтобы не шоблажнить кого ненароком, и крашоту швою шпрячь подальше от греха, а то тебе шамой дорога в ту решку будет!

Она выпустила Ликин рукав и потянулась рукой к ее волосам, причем Лике на мгновение показалось, что рука ее сжимает что-то черное, похожее на кусок свежей грязи. Она отпрыгнула, пытаясь не дать испачкать себя, и сделала отвращающий жест рукой. Старуха, не удержавшись, упала на пол и что-то негромко забормотала под нос. Лика замерла. У нее возникло такое чувство, что ее связали, и она не может пошевелиться. Между тем голос бабки становился все громче, и зазвучал речитативом, произнося странные, мало связанные между собой по смыслу слова проклятия.

В этот момент к ним подошла Пила, решительно встала между старухой и Ликой и скомандовала:

– А ну пошла от нее, старая ворона!

Бабка зашипела, подняла руку и швырнула в Пилу тот самый кусок грязи, от которого минутой раньше увернулась Лика. Заметив это, Лика, неожиданно для самой себя резко выскочила из-за спины подруги, выставила перед собой обе руки.

– Арр-хэн! – То ли крик, то ли всхлип.

С пальцев сорвалось белое пламя и мгновенно окутало и старуху, и комок грязи, летящий в Пилу. Бабка закатила глаза и повалилась на бок.

Пила схватила Лику за руку и почти бегом понеслась на выход, таща ее за собой.

– Ну, ты даешь, подруга! – Сказала она, стоя на темных ступенях и пытаясь отдышаться. – Это же надо, саму бабку Крыньку отшить! Что ты ей такого крикнула, что она сразу загнулась? – Лика пожала плечами. – Или ей просто время пришло на тот свет отправляться как раз в тот момент, когда она решила тебя на путь истинный наставить? Слушай, я, сколько себя помню, она всегда в храме отиралась, и всегда была такая же старая. Я даже представить не могла, что она когда-нибудь сдохнет!

– За что ты ее так не любишь, Пила?

– А за что можно любить вредную и злобную старуху, Лика? – Поморщилась Пила. – Она уже всех тут достала, как ее еще не выгнали до сих пор, не понимаю! Но ты мне не ответила. Что ты ей все-таки крикнула?

– Да не знаю я! У меня это не нарочно получилось! Когда я увидела, что она в тебя какую-то гадость бросила, у меня будто крышу снесло! Я что-то сделала, а что – и сама не поняла!

– Гадость бросила? По-моему, она просто так руками размахивала, старая ведьма! – Лика снова дернулась, и Пила поспешила ее успокоить. – Ну, ладно, ладно, не переживай! Постой-ка здесь, я за Нетой сбегаю, а то она нас там обыскалась, наверное!

Когда к верховному жрецу центрального Ольрийского храма Всевеликой Богини пришел неизвестный бритоголовый человек в потертой одежде, его секретарь, молодой монах, недавно занявший эту должность, очень удивился. Но еще больше он удивился, когда его господин, пришедший после визита странного гостя в возбужденное состояние, абсолютно не соответствующее нормам поведения священнослужителей, обязанных в любом случае сохранять безмятежность, приказал доставить к нему храмовое пугало: старуху по прозвищу Крынька. Приведя еле доковылявшую до кабинета верховного жреца безобразную старуху, которая всю дорогу только и делала, что осыпала и его, и верховного жреца проклятиями, секретарь перевел дух, но, как выяснилось, ненадолго. Разговор его господина с Крынькой не затянулся, и секретарю пришлось вести ее обратно. На его счастье, старуха на этот раз выглядела довольной и осыпать его проклятиями не стала. С чем это было связано, ему так и не довелось узнать, потому что этим же вечером он, поднимаясь по лестнице, оступился, упал и, ударившись головой о неизвестно откуда взявшийся в здании монастыря камень, умер. Впрочем, даже если бы он и остался жив, незначительность его должности вряд ли позволила бы ему до конца разобраться в происходящем, все хитросплетения которого были известны только верховному жрецу.

Когда Багин доложил Тито-су о том, что их подопечная намеревается посетить храм Всевеликой, тот сначала подумал, что, наконец-то, ему улыбнулась удача. Он позвал храмовую ведьму, которая уже много лет верой и правдой служила делу укрепления веры среди местного населения, и дал ей четкие указания насчет молоденькой блондинки, которую сложно было с кем-либо перепутать. В том, что старуха справится, Тито-с не сомневался, несмотря на все насмешки его светлости. Потому что каждое ее проклятие было шедевром магического искусства, снять которое было под силу только самым сильным монастырским магам, да и то примерно раз в полгода ведьма в порыве вдохновения выдавала нечто настолько заковыристое, что даже они опускали руки. Простым же людям оставалось только собирать деньги на мага и молиться пресветлой, чтобы не оставила своей милостью. И то, и другое было в равной степени полезным для храма, и поэтому старую ведьму как могли берегли, холили и лелеяли, выплачивали ей солидное содержание и временами баловали разного рода подарками.

Когда же Тито-су доложили о смерти Крыньки, он сначала попросту не поверил. Потом подумал, что эта смерть наступила от естественных причин, а точнее, от старости. В то, что в этом повинна молоденькая, потерявшая память девчонка, с которой Крынька разговаривала перед смертью, он верить не хотел и, как страус, прятал голову в песок до тех пор, пока монастырские маги четко и однозначно не назвали ему причину смерти храмовой ведьмы. По их мнению это было силовое магическое воздействие пятой степени, причем белое, и вот после этой новости верховному жрецу стало по-настоящему плохо.