Текст книги "Дневник новой русской"

Автор книги: Елена Колина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

12 ноября, воскресенье

Наконец позвонил Роман, очень грустный и нежный, виновато спрашивал, как я себя чувствую.

Я слабым голосом ответила – пока неплохо.

Не могу объяснить свое странное поведение никому, даже себе и Женьке, но я НЕ ХОЧУ признаваться, что у меня оказалась мнимая беременность.

14 ноября, вторник

Звонил Роман, очень печальный и ласковый, робко спрашивал, как я себя чувствую.

Сказала небрежно-мужественным голосом – неплохо, немножко тошнит, но это ничего. Не понимаю, почему я так себя веду.

17 ноября, пятница

Звонил Роман.

В первую минуту разговора подумала, – пора сказать правду, ведь такой обман может завести очень далеко.

На второй минуте передумала – не признаюсь ни за что!

В конце разговора решила – признаюсь месяцев через шесть-семь.

Почему я никак не могу расстаться с мыслью, что я могла бы иметь этого совершенно левого ребенка? Наверное, это что-то подсознательное, очень глубокое, не могу понять, что именно.

Посоветовалась со всеми, почему я так странно себя веду, – как настоящая шантажистка.

Алена свысока заявила, что мне в глубине души очень хочется настоящую семью с мужем и еще одним ребенком. Считаю, это глупости, чушь, ерунда, кто из нас психолог, она или я? И потом, надо говорить не «в глубине души», а «подсознательно».

Ольга довольна, что ей не нужно будет приходить гулять с ребенком два раза в неделю.

Женька сказала: «Иди вон, придурок». Считаю, грубо, без учета моей тонкой душевной организации.

Денис обеспокоен, как рождение ребенка отразится на Муре (не зря я с ним развелась, все-таки он ужасный эгоист, даже не потрудился понять, что у меня виртуальная, чисто духовная беременность).

Вечером случайно нашла в глубине шкафа Мурины первые ботиночки.

24 ноября, пятница

Сегодня иду в салон «Нимфа» к пяти часам. Салон работает до девяти вечера, и я успею принять человек пять или шесть. А может быть, даже семь.

Восемь часов. Уже три часа сижу в кабинете одна (как дура). Ну почему, почему ногти и волосы кажутся им важнее, чем собственная душа? Неужели так никто и не придет?! А у меня здесь по-настоящему уютно. Принесла из дома лампу с зеленым абажуром (зеленый успокаивает) и красную скатерть (красный возбуждает).

Ой-ой, кто-то стучится! Быстро убрать книжку и сделать серьезное психологическое лицо «Я вам сейчас помогу»!

Заходит дама около сорока, одета дорого и неинтересно, сверху черный пиджак и снизу тоже что-то вроде черного пиджака. Направляется ко мне с таким видом, как будто сейчас выгонит меня из-за стола и усядется сама. У меня тут в шкафчике приготовлены чашки и чай-кофе для расслабления клиентов.

– Хотите кофе? Или чаю? – ласково спрашиваю я.

– У меня нет времени распивать чаи. Я – главный бухгалтер в крупной фирме. Я делала укладку и зашла просто… из любопытства. А так я бы ни за что к вам не пришла, потому что привыкла справляться со своими проблемами сама.

Но я понимаю: если пришла, значит, ей есть в чем признаться. Хоть бы она поскорей начала признаваться, а не повернулась и не ушла, а то моя карьера в салоне бесславно закончится, даже не начавшись.

От страха молчу. И она молчит. Сама пришла к психологу, и сама меня за это ненавидит. Спрошу, как ее зовут. Для человека нет ничего слаще, чем звук собственного имени. (В любом конфликте, даже в трамвайном скандале, стоит поинтересоваться именем собеседника.)

Главный бухгалтер, кажется, решила взять дело в свои руки. Сухо отчиталась: живет с мужем двадцать лет, с работы приходит поздно.

– У меня все под контролем. Муж меня встречает, дома идеальный порядок.

Ни за что не хотела бы быть ее мужем. Мне бы пришлось бросить футбол по телевизору и выстроиться в прихожей для торжественной встречи.

Что же мне делать дальше, что?! Кстати, интересно, какой у нее муж? Спрошу как-нибудь завуалированно, чтобы она не поняла.

– А какой у вас муж?

– Ну, мой муж человек слабый, неуверенный, не то что я… его любая неприятность выбивает из колеи…

Какая же может быть проблема у такой властной тетки? Думаю, что забитый до полного мужского унижения муж выскользнул из-под ее копыт единственно возможным способом – изменил ей! Я бы ей тоже изменяла потихонечку.

– Ну, в общем, я подозреваю, что муж мне неверен.

«Ура, ура! Все-таки я – гениальный психолог! Раскалываю людей как орешки! Правда, тут легкий случай, не могла же эта железная леди сама завести любовника, ха-ха! Уверена, что у нее кроме мужа никого никогда не было, да и с мужем она спит строго по плану!»

– Неверен? – спрашиваю я. Это мой самый любимый прием: если не знаешь, что сказать, – повторять эхом, человек обязательно еще что-нибудь расскажет, а я в это время смогу подумать.

Отлично, сработало! Дальше рассказ льется потоком. У Главбуха налицо все стандартные симптомы: на работе думает, чем сейчас занят муж, дома прислушивается к телефонным разговорам, вскрыла какие-то адресованные ему письма, – правда, оказалось, что это реклама. Я слушаю не очень внимательно, потому что еще не знаю, что ей сказать дальше.

– А что для вас означает измена?

– Как что? Что для всех людей.

Объясняю ей, что измена для всех означает разное. Кому-то физическая измена не так важна, как влюбленность без всякого намека на секс, а для других очень болезненна именно физическая измена, не могут простить, и все тут.

Встречаются очень ревнивые люди и даже насекомые – эти жуки-ревнивцы осуществят контакт со своей самочкой, а потом еще для верности долго-долго сидят на ней, чтобы другой самец не подлез. По-моему, очень интересная информация, но Главбуху она почему-то не понравилась.

– При чем здесь насекомые? Мы-то, слава Богу, не жуки! А измена есть измена, и не выдумывайте глупостей.

Это полный провал! Я НЕ ЗНАЮ, что делать дальше!

– А вы сами когда-нибудь изменяли мужу?

Вот сейчас-то она развернется и уйдет! Но

у меня случайно вырвалось, честное слово!…

И вдруг Главбух выпрямилась, подалась ко мне и доложила:

– Я изменила мужу двадцатого августа в семь пятнадцать вечера. Ровно три недели назад. Но это получилось чисто случайно, на работе…

Ух ты, этого я никак от нее не ожидала, чтобы на работе! Ну ладно, каждый может ошибиться.

– А давно вам кажется, что муж вам изменяет?

Задумалась.

– Да нет… недели две… но я уже вся измучилась!

Молчу. Она меня нарочно путает! У меня болит голова, и я уже не понимаю, кто кому изменил. Сейчас скажу – извините, ничем не могу вам помочь, до свидания… И уйду домой, чтобы больше сюда не возвращаться. Педикюр буду делать в другом месте.

– Вы хотите сказать, что на воре шапка горит? Что я его подозреваю, чтобы не я была виновата, а он? – спрашивает Главбух.

Совершенно не ожидала, что она так ловко разберется в своей проблеме, молодец.

– Может, мне ему признаться? – облегченно вздыхает она.

Бедная, неужели она правда мучается оттого, что перестала быть безупречной женой, которой муж всем обязан?

– Вы уверены, что если вы ему признаетесь в этой случайной связи, вам потом удастся вернуть ему покой? Сами же говорили, что он из-за каждой ерунды впадает в панику. Может, лучше будем его беречь? Он же у вас типичный меланхолик, живет, отвернувшись носом к стенке.

– Да-да! Он просто не выживет, если мы ему признаемся!

Мы с ней быстренько решаем, что муж ей не изменял, свою ревность она придумала, чтобы не считать себя виноватой, а признаваться ей никак нельзя.

Не обменяться ли нам с ней признаниями, раз уж она мне все так откровенно рассказала? Я могла бы в ответ тоже кое-что рассказать про себя… Нет, лучше не буду, а то Главбух решит, что меня надо исключить из психологов за аморалку. Лучше сделаю ей напоследок что-нибудь приятное:

– Вы удивительно сильная женщина! Только вы можете сохранить счастье и покой вашего мужа! Все, как всегда, в ваших руках!

Довольно кивает. Ей нравится держать все в своих руках.

Женщина уходит из кабинета с суровым лицом, забыв, что только что мы с ней были близкими людьми, но у двери оборачивается и кидает сквозь зубы: «Спасибо».

– Пожалуйста, – сказала я, – приходите еще.

По-моему, все прошло неплохо…

Пришла домой такая уставшая, что даже почти не дружила с Мурой.

– Что было в салоне? – спросила Мурка.

– Ничего особенного, обычная работа… Косметолог уговаривала меня прийти к ней делать специальный массаж – целлюлитный массаж попы.

Мура очень оживилась и сказала, что она тоже пойдет на массаж.

– Фига! Тебе-то зачем? У тебя еще нет целлюлита.

– Нет, пойду. Лягу рядом и буду тебя отталкивать и подставлять свою попу.

От усталости почти совсем не могла разговаривать по телефону, только кратко рассказала Женьке про Главбуха со всеми подробностями и профессиональными комментариями.

Улеглась спать в дырявой фланелевой пижаме, в которой спала Мура с десяти до двенадцати лет. От этой пижамы проходит усталость.

Это консультирование ужасно-ужасно изматывает! Потому что принимаешь на себя чужие проблемы! А если бы у меня сегодня было пять клиентов или два? Засыпая, думала о Главбухе (так всегда бывает у профессиональных консультантов) – представляла себе ее мужа: думаю, невысокий, с лысиной и в очках, добрый.

25 ноября, суббота

В половине двенадцатого утра у меня уже очень разыгрался субботний синдром никомуненужности. И все потому, что некоторые люди (звонила Ольга, сегодня вечером идет на фуршет с пирожными) назло мне по субботам ведут светскую жизнь на приемах, презентациях, в буфетах и кулуарах.

Несправедливо, что возможности субботних развлечений часто зависят от места работы. Ольгина работа – написать о приеме по поводу вручения премии «Ника» или фуршете по поводу вручения премии Тэффи, а у меня по субботам часто бывают лекции.

Без четверти двенадцать позвонил Роман и спросил меня осторожно, как больную:

– Ты как, ничего?

– Сегодня прекрасно.

Небрежно сказала, что встала на учет в консультацию и присмотрела коляску.

– Малышка… – Роман так долго молчал, что я испугалась, что он в глубоком обмороке и сейчас, не подумав, ляпнет из обморока что-нибудь такое, после чего мне придется думать о нем нехорошо, а я не хочу думать о нем нехорошо, хочу думать, как есть, – РОМАН МИЛЫЙ И ЛЮБИТ МЕНЯ.

У меня защипало в глазах.

– Я больше не беременна, не состою на учете в консультации и не присмотрела коляску, – пробормотала я срывающимся голосом.

Что же делать… Как проф. психолог, я прекрасно отдаю себе отчет во всем, что происходит вокруг меня, в том числе и в Романе. Когда в одном и том же человеке бушует такая сложная гамма чувств (любовь ко мне, долг перед женой, желание пойти вечером в «Тадж-Махал»), то он, этот человек, просто не решается сразу сказать правду – как он хочет иметь от меня ребенка! Это нормально. (Я не считаю, что мужчины должны всегда, без перерыва, оставаться героями, они ведь люди и тоже имеют право на ужас.)

Но Роман-то как раз геройски повел себя в этой сложной ситуации беременности, ведь он мог сказать мне, чтобы я сама разбиралась, и что там еще говорят в таких случаях женатые люди, а он ничего не сказал!

– Пойдем вечером в «Тадж-Махал»? – предложил Роман, забыв, что я только что снялась с беременного учета и мне не до развлечений. – Послушаем блюз.

Я очень-очень хочу в клуб! Хотя не люблю блюз, даже ненавижу! Но в клуб пойду-пойду-пойду!

– «Тадж-Махал»? А-а, знаю… там, кажется, восточная кухня? – протянула я. Никогда не слышала об этом клубе (любой человек может догадаться, что в заведении с названием «Тадж-Махал» не подают борщ с пампушками и медовуху). Не понимаю, почему я делаю вид, что являюсь самым настоящим клубным завсегдатаем. Если честно, вся эта новая клубная жизнь прошла мимо меня. С Денисом мы развлекались по-студенчески – кухонные посиделки с друзьями, шашлыки на дачах и детские дни рождения.

До без четверти двенадцать у меня не было никаких возможностей светской жизни, кроме как отправиться с Аленой в ознакомительный поход по бутикам, зато теперь мне предстоит настоящий выход в свет!!! Правда, во время экскурсии по бутикам я могла бы всласть наговориться с Аленой, с которой я беседовала по телефону два раза вчера вечером и один раз сегодня утром.

В начале третьего я решила как следует подготовиться к вечеру и намазала лицо очень полезной для кожи голубой глиной.

В три часа встретились с Аленой в галерее бутиков «Новый Пассаж», и Мурка тоже увязалась с нами (я в свое время после школы вела дневник личных наблюдений над природой, читала по-французски и по-немецки и еще писала стихи верлибром, а вот у Муры совершенно иная сфера увлечений: она очень сильно увлекается ходьбой по магазинам и моими подругами).

У входа Мурка притормозила и критически оглядела меня.

– Нас оттуда выгонят, как бомжей, – уверенно заявила она. – И что у тебя с лицом? Ты какая-то серо-голубая, особенно нос.

Я очень испугалась – как обидно, что именно сегодня я так плохо выгляжу, но вовремя сообразила, что забыла смыть с лица омолаживающую голубую глину. Но мне простительно, я кандидат наук, а ученые вообще люди рассеянные. У нас в университете одна доцент пришла на лекцию без юбки. В аудитории сняла пальто, бросила его на первую парту и случайно взглянула вниз… Смотрит – а юбки нет! Ей повезло, что колготки надела не рваные, а ведь всякое бывает, потом стыда не оберешься…

Я полюбовалась на себя в витрине. Хорошенькая, глаз не отвести, – длинное черное пальто, из-под него джинсы, не видно, что старые, а из-под джинсов супермодные ботинки с носами!

Бродили по мраморному зданию, кое-что гламурно, что-то пафосно и все конкретно дорого. По-моему, в галерее дорогих бутиков должно быть уютно и обаятельно, и еще должно продаваться множество мелких, изящных и недорогих вещичек – шарфы, платочки, штучки всякие. А этот наш «Пассаж» похож на мраморный сортир в пятизвездочном отеле – красиво и впечатляет, но если не хочешь писать, совершенно нечего делать.

Мурка планировала зайти в «Эскаду», но струсила. Уверяла, что все нормальные люди опасаются заходить в дорогие магазины.

– Неужели тебе не страшно? Продавщицы же подозревают, что ты тут ничего не купишь.

– Зачем мне думать об этом? Они сами тоже не купят, а я к тому же не продавщица, – рассеянно ответила я и увидела у стойки с вешалками Алену. А на вешалках ВСЕ ТАКОЕ КРАСИВОЕ, в кружевах, стразах и бусинках!

Я потрогала розовый пиджак с перьями как у павлина.

– Пиджачок «Унгаро», первая линия, – с гордостью сказала продавщица, – цена две тысячи долларов. (Что такое «первая линия», самое лучшее?)

Неужели кто-нибудь сможет прикинуть на себя это оперение, не чувствуя себя павлином? Приличный человек должен быть всегда со вкусом одет в джинсы (лучше старые) и черный свитер.

– А у нас на этот пиджачок распродажа, – продолжала продавщица. – Уценка – восемьдесят процентов!

Ага! Мне повезло! Распродажа! Немедленно приобрету себе этот розовый хвост! Задыхаясь от возбуждения, я прошептала Алене:

– А что… всего двести долларов? Я не поверила своему счастью! Двести долларов по сравнению с двумя тысячами – это просто подарок! К тому же, розовое оперение так красиво и очень мне пойдет, не то что старые джинсы и черный свитер!

Я разволновалась и совсем забыла, что у меня нет двухсот долларов на немедленную покупку:

– Мне совершенно необходим этот пиджачок! Где я еще достану «Унгароперваялиниязадвестидолларов», сама подумай!

Алена с Мурой хором кричали мне гадости – нетактично с их стороны.

– Ты в этом розовом хвосте как сумасшедший фазан! Куда ты его оденешь? (Мура)

– Всюду, всюду!… И не оденешь, а наденешь, сколько раз говорить! Сегодня надену, в клуб «Тадж-Махал»!

– Этот розовый хвост тебе мал! (Алена)

От обиды забыла, что нахожусь в бутике, схватила Алену за плечо и немного потрепала.

Но оказалось, что дралась зря, это розовое оперение на меня не налезло, то есть почти налезло, особенно если втянуть живот и не просовывать руки в рукава.

…Из-за Мурки с Аленой у меня никогда-никогда не будет розового хвоста «Унгароперваялиниязадвестидоларов»… А так было бы хорошо – с 80%-й скидкой…

Дальше экскурсия пошла кое-как. Мурка запала на вельветовый костюмчик с оборочками, украдкой гладила костюмчик по юбке и себя к нему пристраивала. Алена злилась и совсем как в прежние добогатые времена каждую минуту обиженно повторяла, что здесь все очень дорого.

Мы выпили кофе с очень вкусными пирожками в кафе «Аврора» (я съела два и откусила у Алены, Алена тоже съела два, откусила у меня и у Мурки), расстались с Аленой, и тут я заметила, что Мурка дуется и даже чуть не плачет.

– Скажи мне, для кого все это?

Не сразу догадалась, что Мурка имеет в виду… Хм, часовой пробег по роскошной жизни не пошел

Муре на пользу. Спросила, как пятилетний ребенок: кто же она, Мура, на фоне бутиков, – очень бедная или просто бедная?

У меня еще оставалась пара часов до встречи с Романом, и я быстренько объяснила ребенку, что Армани, Версаче, Эскада, Соня Рикель – очень красиво, но предназначено для такого тоненького слоя людей, что его и не видно. А большинство людей, в России и в других странах, одеваются в нормальных магазинах, ездят на недорогих машинах и раз в год веселятся в Диснейлэнде либо на даче во Мшинской. Это и есть мы с Мурой – средний класс, надежда и опора общества.

– Вот только не начинай мне сейчас читать лекцию про новых русских, которые хотят светлого будущего, – скандальным тоном ответила Мура, – я хочу себе позволить конкретно этот вельветовый костюмчик с оборочками, и все! Ну ладно я, но почему ты не могла купить этот перьевой пиджачок? Тебе-то уж точно полагается все самое лучшее!

– Мура, это уже философский вопрос – почему один рождается принцем, а другой нищим, и всем неплохо живется независимо от дохода…

Я не особенно сердилась на Муру. Считаю, каждый человек в ее возрасте имеет право однажды удивиться – почему ВЕСЬ МИР не для меня?! Но только один раз.

Отравленная стразами и бусинками из бутиков Мура принялась меня воспитывать.

– Тебе тридцать семь лет…

– Мне тридцать шесть!…

– Скоро будет тридцать семь. А ты даже не умеешь ходить на каблуках. Если завтра вдруг прием, тебе не в чем пойти, у тебя нет ни туфель, ни вечернего платья. Только кислотные ботинки для умственно отсталых, джинсы и черный свитер.

Какой еще прием? Хотя… вдруг?!!

Мурка права, я не состоялась как женщина. Косметики у меня тоже нет, только одна помада, которую мне отдала Ирка-хомяк. Помада была ей не к чему, потому что Ирка покрасила губы в малиновый цвет на три года вперед (называется перманентный макияж, делается иголочками, больно). Ирка-хомяк совсем не жадная, но ей будет приятно получить от меня через три года свою помаду нетронутой.

– Мура? У нас с тобой еще знаешь чего нет? – сказала я очень трагически. – Хорька у нас с тобой нет, Мура, совершенно нет хорька…

Сейчас стало модно держать хорьков. Петр Иваныч подарил Ирке хорька на прошлый Новый Год. Хорек прогрыз у Ирки все, что мог, – сначала пытался свить гнездо в шкафу, потом в пружинах дивана. Пробурившись в диван, убеждался, что опять попал не туда, и бурился в следующее место.

Я спросила Муру, как она обычно чувствует себя в Эрмитаже, ничего? Не начинает ли немедленно мечтать – хорошо бы спать на таких диванах, есть с такой посуды… Сама я всегда немножко хочу жить в Зимнем дворце, особенно я мечтаю жить в Малахитовом зале…

***

Мы сидели на скамейке в Катькином саду, я курила и думала ни о чем, а Мура сама с собой обсуждала, кто из наших знакомых бедный, кто богатый. И вдруг ущипнула меня и говорит:

– Эй, я поняла! Бедность и богатость – это не сколько денег у человека, а просто они даны человеку навсегда, как цвет глаз. Если у меня нет вельветового костюмчика, но я его и не хочу, – значит, я не бедная. А если у меня есть костюмчик, а я комплексую и хочу еще один, значит, я бедная. Получается, что человек бедный не потому, что он у него мало денег, а потому что он бедный! И мы с тобой, мамочка, не бедные, нет!

Думаю, моя Мура вывела новый закон природы. Одна наша американская приятельница всегда жалуется на жуткую нехватку денег, потому что ей нужно платить за дорогой дом, дорогую машину, дорогую няньку, и у нее ничего не остается на себя, а у нас с Мурой всегда остается.

Сегодня у нас осталось Муре на лифчик.

– Дай на благотворительные цели, – протянула Мурка цепкую лапку, – мне необходим булькающий лифчик.

Мы перетрогали все лифчики в Гостином дворе. Продавщица решила, что мы с Мурой фетишистки, но мы просто проверяли – булькает лифчик или нет.

Ели с Мурой чизбургеры в «Макдональдсе» на углу Невского и Рубинштейна и смеялись.

Мы не виделись с Романом со времен моей неудачной беременности, поэтому свидание в квартире его друга прошло очень бурно, и я даже не успела рассказать Роману, что в моей жизни произошли большие изменения, и я теперь консультирую в салоне.

И вот мы уже в клубе «Тадж-Махал». Я, в черных джинсах, маленьком черном свитере и в эйфории, посреди декольте, стразов и боа – настоящая светская жизнь!

Блюз какой-то электрический и ядовитый, страшно накурено, восточная кухня представлена шашлыками из баранины. Я ненавижу запах баранины, и если это клубная жизнь, то я хочу в кровать прямо сейчас.

Роман ни за что не платил, потому что в этом клубе у него бартер за рекламу. Сделала вид, что поняла, – видимо, он сделал для этого клуба что-то хорошее, а они за это разрешают ему бесплатно мучить меня шашлыками.

Романа многие знают, а меня не знает никто. Неприятно, когда все со всеми здороваются, а со мной никто, как будто я человек из другого мира. Решила, сделаю вид, что здороваюсь с кем-то, находящимся в дальнем конце зала. Махала рукой и улыбалась. Все прошло отлично, и через несколько минут я еще раз помахала рукой какому-то человеку с серьгой в губе.

– Кто это? – спрашивает Роман, – вон тот, с волосами до плеч и серьгой в губе?

– Это? А-а, это… один наш профессор с кафедры экономики.

Вокруг меня все говорят о музыке, а я не знаю ни одной группы и ни одного имени.

– Я больше люблю симфоническую музыку, – сказала я соседу напротив, просто потому, что молчала уже больше часа.

Он посмотрел на меня, как на говорящего попугая (попугай-то говорит, но кто же будет ему отвечать!).

Хорошо, что можно молча курить и делать вид, что я сюда за этим пришла и – просто я люблю покурить на людях.

Роман разговаривал с разными людьми.

– Возьми себе три минуты рекламного времени и приноси готовую программу…

– Он хочет впарить мне не три минуты, а все десять, из которых семь – джинсовые…

– Рейтинги, гэллоп… (Что это такое?)

– Не поймешь, то ли у него программа, то ли джинса…

Когда в старых советских фильмах про войну по ходу сюжета разговаривали на немецком языке, внизу появлялись титры: «Звучит иностранная речь». Из иностранной речи я знала (от Романа] только слово «джинса» – это проплаченный материал, замаскированная реклама. Как если бы я случайно написала учебник и заплатила бы всем лекторам, чтобы они говорили, что мой учебник как раз наиболее полно освещает материал, и читали лекции только по моему учебнику (было бы хорошо, если бы я написала учебник, а лекторы…).

Я уже изящно выкурила полпачки сигарет и собиралась приступить ко второй половине, но наконец-то меня познакомили с нормальным, схожим со мной по духу человеком. Он работает таможенным начальником, не интересуется гэллопом, рейтингом и джинсой, и я хотела поговорить с ним о чем-то близком нам обоим.

– Я не очень люблю блюз, просто ненавижу, – призналась я таможенному начальнику. – Я люблю классическую музыку, а вы? Любите ли вы Брамса?

– Брамса? Я больше люблю природу, – ответил начальник, – немного солнца, холодную воду…

Начальник очень оживился, узнав, что я психолог, – у него имеется ко мне вопросик по его психологии.

– Вчера у меня сломалась машина, и я ехал домой в трамвае номер четырнадцать, – сказал таможенный начальник и задумался. – И вот еду я, смотрю на народ и думаю, – а что у людей в сумках?

На всякий случай придвинула к себе свою сумку. Я никак не могу сдать ее на проверку таможеннику – у меня там полное безобразие: прошлогодние театральные программки, тампоны, пустая пачка из-под сигарет, два-три фантика…

Чтобы отвлечь его внимание от своей сумки, я рассказала ему ужасную историю про наших студентов, пойманных на распространении наркотиков. Начальник посоветовал поставить пост на входе в аудиторию – перед лекцией проверять у студентов карманы.

Быстренько проконсультировала таможенника – сказала, это счастье, когда человек так любит свою работу.

***

Вчера (пятница – жутко тяжелый день!) после трех дневных и двух вечерних лекций мне казалось, что от усталости я совсем пустая и легкая и вот-вот взметнусь в небо. А в этом «Тадж-Махале» (уже два часа ночи!) я стала тяжелая и тесная, как будто все эти встречи с интересными людьми происходят непосредственно на мне, да еще зачем-то меня заставили съесть целую пачку сигарет.

Моя душа необъяснимо противоречивая – одна часть мечтает о ночных тусовках, вечеринках и клубах (НО НЕ В ТАКОЙ ЖЕ СТЕПЕНИ), а другая уже УСТАЛА НАВСЕГДА и вздыхает о своем доме, своей комнате, своей кровати (там можно съесть яблоко или конфеты и почитать книжку).

Я не зря страдала (баранина, блюз, отсутствие конфет, др.). Этот вечер оказался не просто клубным вечером моих мучений, а ОЧЕНЬ ПОЛЕЗНЫМ ВЕЧЕРОМ – Роман почти что договорился о своей программе, ура!

После такой бурной светской жизни каждому человеку необходимо лечь спать в старой фланелевой пижаме с зайчиками.