Текст книги "Смерть голубки"

Автор книги: Елена Колчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Рит, а при чем тут вообще психиатр? – вмешался Ильин.

– Ну, как же! Такой свидетель! Он ведь искренне подтверждает, что у девушки психика нестабильная, голоса ей какие-то слышались. Правда, по его мнению, голоса она сама сочинила, поскольку перед нами типичный истероид, демонстративное поведение, никакой патологии. И суицидальные попытки у подобных личностей если и случаются, то такие же демонстративные. А в окно – это уже другой стиль. Ну, может, и другой, психиатрия – дело темное. Так что профессор Калинкин – отличный свидетель. Вопрос – в суде, к примеру: могла девушка совершить попытку самоубийства? Профессор мнется, пытается объяснить, что могла, но не такую. Но ответ-то получается – могла. И причина веская – муж разлюбил. Вообще странный какой-то муж, а? На супругу ему наплевать – ну, по крайней мере, так она рассказывает ближайшей подруге, и, кстати, даже в консультацию Александр Викторович ее не сопровождал – а к психиатру за ручку ведет. Нина Борисовна, а вы про психиатра тоже ничего не знаете? Как странно. Ну, хоть про Славика вспомнили, и то хлеб. Такой верный поклонник, и никто его не замечает, удивительно. Я думаю, он в скором времени должен был покончить с собой на месте гибели Таты. А то ведь мало ли, что он мог видеть…

– Послушайте, господин майор, – у Каменщикова аж глаза покраснели. – Что здесь происходит?

– Вообще-то мы выясняем обстоятельства гибели вашей, между прочим, жены, – сурово ответил Никита свет Игоревич. Даже нахмурился, обожаю!

– И вы намекаете, что это я? Таточку?!

Герр майор картинно повел плечом:

– Собственно, про убийство тут еще никто ничего не говорил, что ж вы впереди паровоза-то бежите? Вас вроде не обвиняли… Пока неясно главное: как можно здорового трезвого человека вытолкнуть из окна – и никаких следов? – все-таки актерские данные Ильина выше всяких похвал, так искренне спросил, даже я почти поверила, хотя загодя обо всем договорились.

Я развернула плечи, подняла голову и вообще изобразила приступ гордости:

– Сейчас продемонстрирую… Да вот хоть на этом окне, оно почти такое же. Наташ, помогите?

Александр Викторович кинулся было на помощь, но Ильин, поймав мой предостерегающий взгляд, быстренько усадил безутешного вдовца на место:

– Нет уж, вы лучше посидите, окно и Наташа откроет.

Вдовец, кажется, заскрипел зубами. Нина Борисовна совсем съежилась в своем уголке.

Рама и впрямь была непростая. Теперь уже я дернулась помочь и довольно сильно Наташу толкнула. Она поморщилась.

– Ох, извините, я медведь. А у вас рука еще болит, да? Перевязать надо бы.

– Да само пройдет, не беспокойтесь.

– Да как же само, такое сильное воспаление…

Позвоночнику стало холодно, даже коленки ослабли. Пришлось вздохнуть поглубже – не хватало еще, чтобы голос задрожал. Ну, давай, Рита, улыбнись и…

– Ржавчина попала, да? – я продолжала улыбаться, – А на железке, что у стены дома валяется, следы крови. Вашей, я полагаю. А может, и волокна с рубашки Таты сохранились… И голубиный пух на вашем ковре остался. Никакая это была не кошачья шерсть… Ильин!

Наташа вдруг побелела и начала валиться на меня. Коленки все-таки подломились, скользкий подоконник куда-то поехал… Да не подоконник, дура, это ты поехала! Этаж третий, не девятый, но падать будешь головой вниз, тебе хватит! Рука успела схватиться за внутренний край подоконника – гладкий, зараза, ни желобочка, ни впадинки! – пальцы свело судорогой, но поверхность скользила, выворачиваясь… Ну, ты же всегда хвасталась, что ногтями шурупы отворачиваешь – держись, идиотка!

В следующую секунду я поняла, что Наташи рядом уже нет, и подоконника – тоже! И стою я на собственных ногах, а Ильин – солнышко, душка, сокровище мое! – придерживает меня за свитер. «Клеопатра» обморочно (ага! так я и поверила!) раскинулась на диванчике, а ботанический Костя внимательно ее разглядывает, придерживая за вывернутую руку.

– Ну, основное я понял, – задумчиво сообщил герр майор, усадив меня в кресло подальше от энергичной секретарши. – Наташенька на Александра Викторовича свои виды имела…

– Вот-вот. А он как-то навстречу не шел. Ну, она решила временно отступить, посадила в офис Таточку – для контраста. Кто же на такую тихоню позарится? Наташа была абсолютно уверена, что Александр Викторович быстренько осознает «потерю» и по ней, такой восхитительной и несравненной, соскучится. Когда поняла, что ошиблась, уже свадебные колокола гремели. Наташа разозлилась и решила все же добиться своего. А для начала надо было от лучшей подруги избавиться, чтоб место освободить. Стала потихоньку слухи распускать, что у Таты в семье отнюдь не рай, что нервы у нее расшатаны. Ну и гениальная задумка – визит к психиатру. Если с Наташи египетский макияж смыть, явится самая обыкновенная славянская внешность. Рост и комплекция у них с Татой одинаковые, лица не то чтобы похожие, но одного типа. Ведь никто психиатру труп не стал бы предъявлять.

– Да там и нечего предъявлять было. Она же вперед падала.

– Тем более. А на фотографиях одна за другую вполне могла сойти. У Александра Викторовича тоже внешность довольно типичная. Как профессор сказал, «такой современный бизнесмен, большой и бритоголовый». Правда, Александр Викторович лысый, а не бритый. Ну, лысого знакомого подходящей внешности Наташе не подвернулось, решила, сойдет и бритый, Этот… «муж» у профессора-то лишь мельком появился. Он, скорее всего, и не знает ничего. Ну, попросила проводить, жалко, что ли?

– А почему ты решила, что у психиатра был другой человек?

– Ну, во-первых, профессор все время говорил об истероидном типе личности со склонностью к демонстрациям. Насколько я успела понять, на Тату это было совсем не похоже. И – самое главное – он сказал «бритый». А я сама видела, что у Александра Викторовича самая натуральная лысина. Позвонила Калинкину, уточнила – он ответил, что тот «супруг» был именно бритый, никакой ошибки. И еще. Визит к психиатру нужен только для подтверждения татиного расстройства. Если этот спектакль задумывал или режиссировал муж, то почему он отрицает и нервы, и психиатра? Значит, не он. Значит, и сценарист, и режиссер кто-то еще. Я еще было подумала, что это их с Наташей общая идея – ну мог же он и в самом деле начать в ее сторону поглядывать. Но будь они сообщниками, разнобоя в… м-м… показаниях не было бы. Слухи о татиных проблемах в семье бродили только в конторе, ни муж, ни тетка, ни бабушка ничего об этом не знают, равно как и про психиатра. Так что и замысел, и исполнение Наташины.

Заманить Тату в старую квартиру было несложно, тут еще и визит в консультацию подвернулся. Тата действительно ей звонила – поделиться радостью. Но о чем еще они говорили, мы знаем только с Наташиных слов. Думаю, это она, а не Тата, настаивала на встрече. Посидим, отметим.

Когда Тата пришла, Наташа уже притаилась на своем балконе. И декорации подготовила. Боковую раму сняла, под перила арматурину длинную подсунула, чтобы, как только Тата из окна высунется, зацепить и дернуть – ну, резко встать, рванув свой конец железки вверх. Если стоять на подоконнике на колене, да еще и наклониться вперед и вбок, позиция получается очень неустойчивая, так что огромных сил для смертельного рывка вовсе не нужно.

– Но с какой стати Тата должна была из окна высунуться?

– Наташенька заранее голубя поймала – это, знаешь ли, не проблема, они ведь тупые. Я же видела, как кот с ковром воевал. Запах чуял. Голубя Наташа привязала к одному из цветочных ящиков на балконной решетке – вроде как он в сухом стебле запутался и не вырвется. И, наверное, чем-то острым его колола, чтобы голос подавал. А может, еще сначала Тате в окошко кухни палкой стукнула, чтобы внимание привлечь. Тата, разумеется, полезла несчастную птицу спасать, оперлась о подоконник, потянулась к ящику, Наташа моментально выдвинула железку, зацепила за рубашку и рванула. Тогда и руку ссадила. Рычаг рычагом, но все равно тяжело. После чего спокойно вернулась на работу – как будто из налоговой. Голубю шею свернула и выбросила, его, небось, собаки сразу слопали. Железку ночью с балкона скинула, на помойку побоялась нести, вдруг заметит кто? А так – валяется и валяется. Через неделю ее бы охотники за металлом уволокли. Все чистенько.

– Погодите, – вмешался Костя. – Но консьержка ведь Александра Викторовича видела. Обозналась?

– Ну уж нет. Никого она не видела. Она Наташина тетка и очень сердилась, что подлый буржуй ее племянницу поматросил и бросил. Когда племянница попросила, она с удовольствием согласилась буржую нагадить. Вот и все.

9.

Без женщин жить нельзя на свете, нет! Без мужчин – тем более.

Ипполита, царица амазонок

Уже вечером, у меня дома, за чаем, Ильин поинтересовался:

– Тетку-то, ну, Нину Борисовну, ты туда зачем приволокла? Ей и так несладко, а тут еще нервотрепка.

– Здрасссьте! Чтоб было на кого стрелки переводить, чтоб Наташа совсем запуталась. А Нина Борисовна так хорошо нервничала и пугалась… Сынуля ей про «обезьянник» наверняка не сказал, вот она и думала Бог знает что, и готовилась чадушко грудью прикрыть. Очень даже убедительно получилось.

– Но зачем тебе вообще понадобилось весь этот спектакль устраивать? Рисковать. Собрали бы следы, побеседовали с этим Славочкой, доказали все в лучшем виде. Так нет, некоторым непременно нужно героиню изобразить…

Да, даже лучшие из мужчин иногда туго соображают.

– Брось, Никита, я просто блефовала. Сам подумай, ну какие следы, что там могло сохраниться? Зима, снег. Кровь Наташина – в лучшем случае. А это не улика. Да, выкинула с балкона железку, нехорошо, конечно, но не криминал. Славочка – тоже не свидетель. Сидел-то он наверняка у подъезда, с другой стороны дома. Мог разве что Наташу видеть, как она входила, да и то не факт – если она явилась раньше. Да и внимания мог не обратить, его ведь никто, кроме Таты, не интересовал. К тому же Славочка, по-моему, не слишком вменяемый. Так что никто ничего бы не доказал. А тут Наташе соображать некогда было. Вроде на Каменщикова наезжают, хотя и довольно тупо, да еще и Нина Борисовна тут, очень похоже, что это ее на испуг берут. И вдруг сразу… Нервы-то и не выдержали, решила еще один несчастный случай устроить. Так что не придирайся, это был единственный способ ее расколоть.

Стыд vs совесть

На каждый чих не наздравствуешься.

Всемирная организация здравоохранения

1.

В голове моей опилки, да, да, да!

Страшила Мудрый

– Сперва она требовала тело ей отдать – мол, «не позволю резать мою девочку». Хотя мы люди подневольные – нам привезли, мы вскрываем. Смерть-то насильственная, наше дело разобраться, что там: несчастный случай, самоубийство или, боже упаси, убийство. Ладно, вроде убедил, что так положено. Но дальше – больше. Разве, говорит, у вас женщин нет? Это же неприлично! Неприлично, понимаете? – Олег вытаращил глаза, что при его кинг-конговских размерах выглядело диковато. – Я вот не понял. У нас, конечно, всякого навидаешься, но тут я, честное слово, офонарел: в каком смысле – неприлично? Дама смотрит на меня, как на идиота, – она же девочка, а вы, мужчина, ее раздевать будете! В общем, вынь да положь ей наше начальство, пусть немедленно пресечет этот стыд, позор и непотребство. Ну, Максимыч на месте оказался, он ей быстро мозги вправил: вы, говорит, всегда врачей по половому признаку выбираете? Она сперва обалдела – врачей? При чем тут врачи? Потом дошло, что мы тоже медицина. И как-то сразу успокоилась: мужчине на голую девушку смотреть неприлично, а если он врач, то ничего, нормально.

Олег – танатолог, «доктор мертвых». Я, Рита Волкова из «Городской Газеты», знакома с ним вовсе не по работе – начальство пытается повесить на меня криминальную тематику столь же безрезультатно, сколь регулярно – а просто по жизни.

Ну да, случаются со мной всякие истории, но я же не виновата! Майор Никита Игоревич Ильин, старший опер нашего убойного и старый мой приятель, считает, что таки виновата – слишком часто эти «истории» случаются. А сам, между прочим, время от времени подбрасывает мне свои «рабочие» загадки: дескать, у меня идеи настолько завиральные, что иногда в них обнаруживается зерно истины. Особенно там, где дело касается «бабской логики».

Вот я и думаю: сейчас он меня вызвонил, просто чтобы украсить свои с Олегом посиделки милым дамским обществом или именно ради завиральных идей?

– Девчонку жалко, конечно: молодая, красивая, – вздохнул Олег. – В собственном дворе, представляешь? Там трубы, что ли, какие-то меняли, котлован метра четыре, на дне бетонные блоки, железо всякое. Ограждение весьма условное: ленточки по самому краю, в темноте и не разглядишь.

– И чего ее, молодую и красивую, там ночью носило? – хмыкнул Ильин.

Олег пожал плечами:

– Ну как – ночью? Скорее вечером. Смерть наступила, по моим прикидкам, часа в два, в три, а умерла она не сразу. Я бы сказал, что голову она разбила часа за два-три до смерти, значит, примерно в районе полуночи, а может, и раньше. Ты не подумай, не с гулянки возвращалась и спьяну свалилась. Девочка трезвая абсолютно, мусор пошла выносить. Пакет мусорный там тоже лежал – она даже до баков не дошла. А если ты насчет того, что мусор – это повод, что девушку кто-то вызвал на беседу и в яму столкнул – вряд ли. В телефоне последние вызовы еще дневные. А когда тетка забеспокоилась, телефон уже отрубился – к полуночи ливень стеной зарядил.

– Телефоны – это ж вроде не твоя специальность? Или у тебя там личный интерес к следственным органам проявился? – Ильин подмигнул, явно на что-то намекая.

– Ой, я тебя умоляю! – рыкнул Олег. – К кому личный интерес? Нет никакого следствия, никто ничего не возбуждал, все так, в порядке проверки обстоятельств. Посидели, покумекали, мне же тоже интересно: вроде несчастный случай, но неочевидный. Вдобавок девушка беременная, недель десять примерно, что, сам понимаешь, добавляет сомнений.

Никита поизучал совершенно гладкий потолок и задумчиво повторил:

– Неочевидный, говоришь?

– Да есть кое-какие мелочи, – Олег поморщился. – У девушки на левой скуле гематомка небольшая. Что-то она мне не нравится.

– Тю! Ты ж сам говоришь – куски бетона, железки. Могла не только голову проломить, но и скулой удариться, – пожал плечами Никита Игоревич.

– Могла, – согласился Олег. – Но тогда, по идее, должна быть ссадина. А кожа не повреждена. Да, девушка могла щекой и об землю приложиться. При мягком ударе покровные ткани целыми останутся, а синячок будет. Но лицо чистое. Хотя, – перебил он сам себя, – под таким дождем не мудрено. Не исключено, что я на воду дую. Гематома может вообще не относиться к падению: свежая-то она свежая, но когда точно получена – за три или, например, за шесть часов до смерти – я не скажу. Это только в кино с точностью до минуты определяют. На самом деле так не бывает, разве что травма предсмертная.

– Погоди, – остановил его майор. – Лицо чистое? Как это? Если человек оступается, он падает ничком. Судорог при черепно-мозговой вроде не должно быть. Или она могла в себя прийти и изменить позу?

Олег вздохнул:

– Она могла и вообще все это время быть в сознании. Но заметь: дождь стеной лил, там грязь, как сметана, а у нее под ногтями абсолютно чисто. Так что – нет, не двигалась она. Да и судя по положению тела…

– А на труп-то кто выезжал? – опять перебил его Никита.

– Я и выезжал, если ты про первичный осмотр. Не протокол тебе пересказываю, а личные впечатления. Так вот, судя по положению тела, она как упала головой на камень, так и лежала. Как раз боком. На камушке под ее головой и кровь сохранилась, не смыло дождиком.

– Почему – боком? – не унимался Ильин. – Не боком же она шла?

Я решила сунуть свои пять копеек:

– Могла в последний момент вспомнить про яму, хотела обойти, в смысле повернуть – и не успела.

– Похоже, – согласился Олег. – В общем-то, ничего особенно необъяснимого, так, мелочи. Сам не пойму, что мне в этом случае не нравится.

И опять поморщился.

– Странно, зачем она телефон с собой брала, если только мусор пошла вынести? – добавил Никита.

Но тут возмутилась уже я:

– Ильин! Я вот тоже мусор выношу с телефоном в кармане, хотя мне до мусоропровода куда ближе, чем от хрущевок до мусорных баков. Погоди, Олег. Если бы ее быстро нашли – она могла бы выжить?

– Я тебе кто, пророк? Черепно-мозговые не прогнозируются. Я даже время падения не могу точно определить. Но вообще, раз не мгновенно умерла, могла, думаю, и выжить. Вполне. Несколько часов она там лежала еще живая.

– Жуть какая! – я поежилась, представив незнакомую девушку, умирающую в грязи под проливным дождем. – И телефон был, можно было «скорую» вызвать.

– Вот и я говорю – жалко, – вздохнул обычно невозмутимый «доктор мертвых». – Но ты, впечатлительная наша, зря вздрагиваешь. Раз она не двигалась – а она как попала головой на камень, так на нем и лежала – значит, сразу сознание потеряла.

– Ну хоть не мучилась. А то и впрямь мороз по коже.

– Она, кстати, неподалеку от тебя жила, – зачем-то добавил Олег. – Я даже в гости к тебе хотел с осмотра заглянуть, но время было не очень подходящее.

– Неподалеку? – удивилась я. – У нас вроде нигде не раскопано.

– За вашими девятиэтажками стадо хрущевок, знаешь?

– Вон где… Я там не хожу, не видела. Никит, а ты можешь мне номер телефона этой девушки погибшей добыть?

– Ну все, начинается, – обреченно вздохнул Ильин.

2.

Ты меня на рассвете разбудишь?

Спящая Красавица

Да, хороша была Данюша, краше не было в селе. Или гримеры из похоронной конторы постарались? Снежно-белое, как будто свадебное, платье, на волосах и вокруг шеи что-то воздушное. На лице ни царапин, ни синяков – даже классических при черепно-мозговых травмах «очков» нет. Может, вблизи что-нибудь и разглядишь, но подходить вплотную я не стала: мрачная группа возле белого, шелково поблескивающего гроба не источала дружелюбия. Полтора десятка дам в черном, с уныло-вытянутыми лицами, напоминали стаю ворон.

Дамы были от пятидесяти и старше. Странно. Неужели у девушки не было ни одной подруги – хотя бы со своего курса?

Неподалеку от похоронного автобуса стояла бронзово-зеленая «субару». Водитель курил в приоткрытое окно и, казалось, кого-то – или чего-то? – ждал.

Обойдя «траурный митинг» под прикрытием катафалка, я узнала у его шофера, что хоронить будут в «Березовой роще». Рита, проснулся внутренний голос, тебе это надо? Две пересадки, да там еще километра два пешком. Зачем тебе? И вправду, зачем?..

…Добравшись до кладбища, я увидела, что «траурная компания» уже грузится в автобус. Ну да, две пересадки, пробки, да еще и пешком – конечно, они опередили меня на час, а то и полтора.

Ворона, расклевывавшая на кладбищенской ограде кусок булки, косилась на «компанию» неодобрительно. На меня, впрочем, тоже.

Поодаль стояла знакомая «Субару», на этот раз пустая.

Из-за кладбища наползала угрюмая туча на четверть неба. Листва, третий день висевшая тряпочками, начала слегка шевелиться.

Так. «Субару». Совпадение? Ну-ну, фыркнул здравый смысл.

Ладно. Для таких случаев у меня есть лохматое несовершеннолетнее создание по прозванью Иннокентий – невинный отрок, ага. Я как журналист, разумеется, и сама недурно «рыбачу» в информационном море, но Кешка делает это в триста двадцать восемь раз быстрее. Гений, чего уж там. Только бы он телефон не отключил.

Ура, есть!

– Кешенька, можешь машинку пробить? «Субару», госномер…

Через две минуты (да здравствуют информационные технологии!) «гений» продиктовал мне все данные владельца, включая семейное положение и адрес фирмы. В ответ на бурное изъявление благодарности дитя только фыркнуло:

– Да брось! Тебе же еще что-то надо?

– Ну… – я продиктовала номер Дашиного телефона.

– А чего конкретно-то? – хмыкнуло чадо.

– Кеш, я не знаю. На твою интуицию. Особое внимание обрати на пятнадцатое мая.

– Опять покойник, что ли? – в отличие от Ильина, Глебов относится к моим «историям» вполне добродушно. Мол, у каждого свое хобби: кто-то марки коллекционирует, кто-то убийства. Добрый мальчик.

– Покойница, – сообщила я. – Это как раз ее телефон.

– Ясно. Посмотрю. Только это не две минуты. Как чего найду – позвоню, лады?

Слегка поплутав, я отыскала свежие захоронения. У соседнего ряда – уже с оградками и даже с памятниками – стоял коротко стриженый шатен в светлом летнем костюме.

Мне вдруг вспомнилась статуя Командора. С чего бы? В мужчине не было ничего театрального, нарочитого. Он даже не смотрел на последнюю в сегодняшнем ряду могилу – он просто стоял.

На закаменевшей от жары глинистой глыбе грелась зеленая ящерка. Под моей ногой хрустнул сухой стебель бурьяна. Ящерка изумрудным ручейком соскользнула вниз и пропала среди глинистых комьев.

– Борис Викторович?

Он вздрогнул.

– Что вам нужно? – он даже не повернулся ко мне, даже не взглянул. Вздрогнул – и опять застыл.

– Расскажите мне о Даше.

– Кто вы?

– Рита. Это неважно. Пожалуйста.

– Послушайте! – «командор» наконец удостоил меня взгляда, надо сказать, довольно неласкового. – Кто бы вы ни были – неужели не понятно, что я не могу сейчас…

– Пожалуйста, расскажите.

Он неожиданно спросил:

– У вас воды какой-нибудь нету?

Я достала из рюкзака минералку.

Пил он, тяжело двигая кадыком и расплескивая воду. Капли мгновенно впитывались в бледную ткань, и мне некстати подумалось, что костюм «командора» не из дешевых.

– Даша чудесная… была. Я… я не знаю, как про нее словами рассказывать… – он произносил слово-два, делал очередной глоток, потом еще два-три слова – и опять глоток. Точно без воды слова застревали.

– Вы знали, что она беременна?

Мой вопрос Бориса Викторовича не шокировал, даже не удивил. Он только плечом слегка повел.

– Я просил, чтобы она сделала аборт, а она… Ну не могу я сейчас разводиться!

– Бизнес? – самым понимающим тоном уточнила я.

И промазала.

– Какой еще бизнес, – он горько усмехнулся. – Моя жена… она… она сейчас лечится. В Германии. И… в общем, это надолго. Если я сейчас подам на развод, я же сам себе в глаза посмотреть не смогу. А Дашка… Дашка все понимала. Но сказала, что рисковать не собирается – первая беременность, потом может вообще детей не быть. Сказала, что родит и подождет. Пока у меня… ну… пока ситуация не изменится.

Борис Викторович нахмурился и неожиданно спросил:

– Вы на машине?

– Нет.

Он отодвинулся от чужой оградки. Вздохнул, выпрямился.

– Давайте я вас подвезу, куда скажете? Чего уж теперь тут стоять, – казалось, он говорит не мне, а куда-то в пространство. Бесцельно, механически, монотонно.

В машине монолог продолжался:

– Это я, конечно, виноват. Я ведь сто раз предлагал ей снять квартиру – да хоть купить, пожалуйста. А Даша не хотела тетку бросать: та ее после гибели родителей вырастила, нехорошо. Надо было настоять, конечно. И чего ее на ночь глядя понесло этот чертов мусор выносить?! Ксения Федоровна, конечно, та еще аккуратистка и чистюля, недаром химию преподает, но ведь можно было до утра подождать? Наверное, поругались в очередной раз, вот и…

– Борис Викторович, извините, а откуда вы узнали про… про то, что случилось?

Он сглотнул, пальцы на руле сжались чуть сильнее. Но голос звучал спокойно, почти безразлично:

– Света мне позвонила, подружка Дашина. Ну не то что подружка, однокурсница. Они и в школе вместе учились, Света в соседнем доме живет. А ей, кажется, бабушка сказала. Света Ксении-то Федоровне попыталась позвонить – может, помощь нужна, когда похороны и так далее. А та ее послала: чтоб духу никого из ваших возле гроба не было! Ну и всякого еще добавила. Света с приятелями и решили: нет так нет, у человека горе, что ж ему переживаний добавлять.

3.

Грязь – это вещество не на своем месте.

Золушка

Как и следовало ожидать, Ксения Федоровна даже дверь мне не открыла. Только рявкнула через цепочку:

– Мне с тобой разговаривать не о чем!

Ну кто бы сомневался!

– Вы знали, что Даша беременна? – не слишком громко, но внятно поинтересовалась безжалостная я.

Дверь распахнулась, Ксения Федоровна втащила меня в прихожую и зашипела:

– Ты что несешь, дрянь такая! Да еще и на площадке! Ты ляпнула – и наплевать, а я как людям в глаза посмотрю? Так и пойдут шушукаться – Дашенька-то уже себя защитить не может.

– Ну, ей-то уже все равно, а… – я хотела добавить, что должен же кто-то за смерть девушки ответить, но не успела.

– Зато мне не все равно! – она щурилась, как снайпер, – одним глазом.

– Разве вы не хотите, чтобы убийца получил по заслугам? – спросила я с самым невинным изумлением.

– Какой убийца, что ты несешь? Вам, журналюгам, лишь бы грязь раскопать! – Ксения Федоровна не повышала голоса, скорее даже шептала, но шепот ее оглушал сильнее крика. – Чтобы всякие следователи и судьи ковырялись – кто, да за что? Она же и будет виновата – потом не отмоешься! А газеткам всяким на радость!

– Но ведь патологоанатом… – начала я…

– Ты уже и до них добралась, мерзавка? Чего прицепилась? Будешь про Дашеньку гадости распускать – зубы в глотку вколочу, так и знай! Вали отсюда, тварь продажная!

Ксения Федоровна вытолкала меня из прихожей и захлопнула дверь, обтянутую порыжевшим от старости дерматином.

Усевшись на лавочку у подъезда, я призадумалась. Обычно безутешные родственники готовы обвинять в смерти дорогого человека кого угодно – лишь бы обвинить хоть кого-то. Окрестных наркоманов, милицию, которая преступников не ловит, врачей, которых не дозовешься, – да хоть бы коммунальные службы, которые не следят за порядком на вверенной территории.

Ксения Федоровна обвинять не стремилась. Ей, похоже, было наплевать, кто виноват в смерти племянницы, – лишь бы ее драгоценную Дашеньку оставили в покое.

Оно, пожалуй, и правильно – выговоры коммунальщикам покойника не оживят, а нервов на «возмездие» истратишь уйму. Только как-то нетипично это.

– Выгнала? – сухонькая дама, в которой я узнала одну из «траурной компании», присела на краешек скамейки. – И правильно. Ты кто? Дашина подружка? И нечего лезть, – после каждой фразы она брезгливо поджимала губы, становясь похожей на классическую гувернантку из дореволюционной литературы. – У Ксении Федоровны горе такое, а ты тут при чем? Она так Дашенькой гордилась, знаешь, какой она ей памятник заказала? Мраморный, с ангелом, самый лучший! И гроб какой был! А ведь могла бы и подешевле взять, богатств-то там нету, никто бы не осудил, – дама опять поджала губы, точно проглотывая «не осудил бы – но…». – А она – нет, не стала экономить. Даже Ираида Кузьминична, уж на что строга, и то слова не сказала. Потому что все, как полагается, было, – и моя собеседница удовлетворенно закивала.

– Как полагается? – изумилась я.

– А как же! – дама всплеснула руками и укоризненно покачала головой. – Это вам, нынешним, на все плевать, и перед людьми вам не стыдно, но это же – похороны! Покойному честь не отдать разве можно?

– Ну да, конечно, – согласилась я. – А почему Дашу в свадебном платье хоронили? Она вроде замуж не собиралась.

Устроившись на шаткой скамейке поудобнее, дама принялась учить меня уму-разуму:

– Ну так сперва надо институт закончить, после и замуж, так уж ведется. А Дашеньку раньше Бог прибрал, не успела она поженихаться-то, – она сокрушенно покачала головой и торжествующе закончила: – Так положено: раз девушка, значит, надо невестой хоронить, по-другому нельзя.

М-да. Мне подумалось, что Юнг сейчас переворачивается в гробу под неудержимым натиском «общественного бессознательного».

В кармане завозился оставленный на виброрежиме телефон.

– Рит, тебе про тот номер, что ты мне дала, все еще нужна инфа?

– Кешка! – радостно завопила я. – Ты чего-то нарыл?

Дама поднялась со скамейки и пошла прочь. Спина ее излучала высшую степень неодобрения.

– Да я сам не знаю, – сообщил Глебов. – Номер сейчас заблокирован, но этого самого пятнадцатого мая в двадцать три семнадцать с него пытались звонить на 112. Ну знаешь, который на мобильных вместо ноль-один, ноль-два и ноль-три…

– Да знаю, знаю. В каком смысле – пытались?

– В смысле – соединение прошло, а разговора не было, вызов сброшен, а через час телефон отключился. Больше вроде ничего в глаза не бросилось. Или тебе статистику по абонентам надо?

– Не то чтобы… – протянула я, изрядно ошарашенная полученной информацией.

– Там этот «субару»-владелец изрядно отметился. Они друг другу каждый день звонили, да не по одному разу. Остальных тоже можно определить, но ты же не сказала, чего надо-то.

– Да нет, не нужно, наверное… Погоди-погоди, – спохватилась я. – Как это – вызов 112 около полуночи? Там последние соединения должны быть в районе полудня.

– Почему должны? – ревниво уточнил Кешка.

– Кеш, я же не про твою гениальность, она очевидна, как нос на лице. Но телефон же смотрели…

– Телефон! – фыркнули в трубке. – Рит, я этот телефон не видел, в руках не держал, я у оператора глядел. Ты чего? Вызов из памяти удалить – две секунды.

– Две секунды, да, – тупо согласилась я. – Но зачем?!

4.

Это неправильные пчелы. И они делают неправильный мед.

Купидон

Я сбросила в раковину ильинскую тарелку – после вымою – налила гостю чаю, подвинула пепельницу – обиходила. Сыт, благостен, расслаблен. Теперь можно и о деле поговорить:

– Никит, а квартиру осматривали?

– Льво-о-овна! – застонал майор. – Сказали же тебе, несчастный случай. Что ты опять копаешь?

– Да я не копаю, я так, – виноватый вид мне, кажется, не слишком удался.

– «Так» она! – Ильин выпрямился и даже пепельницей пристукнул сердито. – Вот как знал, что непременно тебе все знать понадобится! Ничего там не осматривали, с теткой погибшей побеседовали, как бишь ее?

– Ксения Федоровна.

– Во-во, – он дернул плечом. – Там, сказали, осматривай – не осматривай, все стерильно. Тетка-то химию преподает. И вообще маньяк чистоты. Так что, если ты насчет следов каких – безнадежно.

Взгляд его из сердитого стал сочувственным.

– Вообще-то от следов крови очень трудно избавиться, – сделала я еще одну попытку.

– Трудно, но не невозможно. Банальная хлорка, к примеру, дает отличные результаты. Или нашатырь. – Никита опять расслабился, откинувшись на спинку кухонного диванчика и задумчиво постукивая сигаретой о край пепельницы. – А ты думаешь, это тетка ее… того?

Как будто не об убийстве спрашивает, а о погоде: ты думаешь, дождь все-таки пойдет?

– А ты не думаешь?

Ильин потянулся. Вальяжный такой, почти ленивый. Никого не трогаю, починяю примус.

– Чистые ногти – это, конечно, аргумент. Но, Маргарита Львовна, недостаточный, ибо вполне объяснимый. След удара на щеке – тем более. Мало ли кто ее приложил: может, тетка, может, любовник, а может, и сама стукнулась. Так, знаешь ли, тоже бывает. Маловато для выводов.

Вот оно как! Безразличный, безразличный, а все обстоятельства помнит, зацепило, значит.