Текст книги "Никто, некто и всё"

Автор книги: Елена Кочкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

      Посвящается Н.Я. и Е.Л., а также всем,

кто жил в зловещие времена БИТЛЗ и брежневского ЗАСТОЯ.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

Предполагаю очевидное недоумение Читателя (если таковой, вопреки всем технократическим напастям ХХI века, образуется!), который с понятным пристрастием непременно полюбопытствует: почему жанр «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» определён, как «черновик»? Почему не «роман», не «повесть» (или ещё что-нибудь другое и привычное)?

И почему «черновик» именно «забавный», а не курьёзный или какой-то иной (синонимов-то кругом изрядно, навалом, прорва)?..

Вопросы справедливые.

В 1978 году, в несуществующем сегодня городе Алма-Ате 11
  В 1993 г. Алма-Ата после развала СССР и образования Республики Казахстан была переименована в Алматы.


[Закрыть], когда галопом были написаны «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», этот рабочий подзаголовок подразумевал, что рукопись – только скелет, который потом предполагается доработать, чтобы он оброс гармоничной мышечной тканью, и рукопись в окончательном варианте получила бы более совершенное физическое тело.

После 1978-го прошло четыре десятилетия, однако ничего не наросло.

До «забавного черновика» – по «забавному» стечению обстоятельств! – не дошли руки у автора. И рукопись благополучно пребывала все эти годы в анабиозе, затерявшись в моём архиве среди других бумаг, скопившихся в суете сует за это время.

Хотя… что есть эти сорок лет? (В сравнении, скажем, с продолжительностью жизни дуба (1500 лет), привычного земного нашего соседа?) Это ничто!.. Тем более в нашем случае, когда с 1990-х – за менее, чем три десятилетия! – отношение человечества к бумажным носителям информации изменилось кардинально, на 180 градусов.

Среди современных анекдотов мне понравился такой: девушка предлагает знакомому… переписываться с помощью настоящих бумажных писем: мол, романтично и всё такое… Он долго молчит, потом спрашивает: «Натаха!.. Ты – в тюрьме?..» Смешно.

«Тарас сел на коня. Конь согнулся, а потом засмеялся…» (Из сочинения ученика средней школы в капиталистической РФ).

«Переписка Льва Толстого занимает не один том, – заметил Сергей Капица, и с грустью спросил: А ЧТО ОСТАНЕТСЯ ПОСЛЕ НЫНЕШНЕГО ПОКОЛЕНИЯ? Их эСэМэСки будут издавать в назидание потомкам?»

Исходя из этого, логичен следующий вопрос: зачем людям нужны книжки – как некий пережиток прошлого! – когда есть интернет?

В качестве аргументации приведу простой, как три советских рубля, пример: застряли Вы, скажем, в автомобильной пробке, а Вам вдруг позарез – ну, мочи терпеть больше нет! – понадобилось «Государство» Платона или «Домик в Коломне» Пушкина – не проблема. Несколько привычных – на автомате! – манипуляций с мобильником и Вы уже слушаете (или – читаете) нужный текст.

«Онегину нравился Байрон, поэтому он и повесил его над кроватью…»

А вот – для пущей убедительности! – ещё одна интересность, в стиле тех же «трёх рублей». На «Авито» мне на глаза попалось объявление: продам Библиотеку Всемирной Литературы, нечитанную, нецелованную, в суперобложке, как только что из типографии, 100 руб. (!?) за том. Не мог пройти мимо, позвонил, чтобы поинтересоваться, как далеко от меня находится БВЛ: может, съездить и купить в подарок для внуков? Мне ответили, что продавец готов сам доставить товар – был бы покупатель. Я сказал, что предложение заманчивое, издание великолепное, но надо… подумать. Мне с угрозой ответили, что торг уместен. Я поблагодарил… В течении следующей недели меня настойчиво – настырно! – атаковал продавец БВЛ: когда и куда, наконец, ему везти этот хлам, пока он не выкинул его в мусоропровод?.. Вот такая история! Вот такой «балдёж!», как скажет юное поколение.

Вероятно, сегодня не очень нужны старые бумажные книжки. Нет потребности в классическом чтении. Есть только редкие предложения на бесплатных досках, подобных «Авито», как сигналы SOS: ПОМОГИТЕ!.. ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МАКУЛАТУРЫ!

«Hа поле раздавались стоны раненых и мертвых…»

Всего-то полвека назад люди пишущие и публикующиеся были читаемы в народе и, в пределах здравого смысла, почитаемы. Их количество нельзя было назвать тьмой. Сейчас пишущих во Всемирной паутине и публикующих себя сами – тьма, а читателей – раз, два и обчёлся. Почему?

Если раскручивать тему дальше – напрашивается другой каверзный вопрос: а покажите мне сегодня те книжки, которые бы – как прежде! – передавали из рук в руки? На неделю, на день, на ночь? Их нет.

Дайте мне ссылку на источник в Сети, где бы Президент РФ (премьер, сенатор, депутат и т.д.) трепетно обсуждали новую книжку современного Булгакова… Отсюда следует вывод, банальный (и до зевоты скучный): зачем тогда древние – из прошлого века – рукописи превращать в книжки? Не-за-чем. Нет причин.

«Хлестаков сел в бричку и крикнул: “Гони, голубчик, в аэропорт!..»

Безвыходных ситуаций, однако, не бывает. И я нашёл лучшее, по-моему, применение своему архиву. Суть его проста, как всё гениальное: когда в саду надо развести костер, чтобы сжечь сухие сучья и ветки, бумага, как нельзя, кстати. А наблюдать, как горят рукописи, зная, что рукописи не горят 22
  Подтверждение этому можно найти у М. Булгакова в «Мастере и Маргарите».


[Закрыть], одно удовольствие.

Алгоритм предания огню негорящего прост. Сначала – как получится, на удачу – берётся охапка бумаги. Потом происходит беглое «знакомство» со знакомым: что же там попалось в руки на этот раз? О, это любопытно, отмечаю я. «Любопытное» сопровождается душещипательным (шутка!) воспоминанием о времени и месте написания. Всё, ритуал закончен. Слёзного прощания не предусмотрено (рукописи не горят! проверено автором, поскольку, если некая комбинация мыслей улетела в Космос – при определённых условиях эти мысли, звено за звеном, не трудно вытащить обратно и превратить в привычные закорючки на бумаге.) А уж потом можно чиркать спичкой.

«Умер М.Ю. Лермонтов на Кавказе, но любил он его не поэтому!..»

Когда в охапке оказалась «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», руки мои не поднялись развести рукописью костёр. Наоборот – захотелось, против обыкновения, очистить её от пыли, прогладить помятые временем странички утюжком, пыхтящем на углях, и даже, может быть – восстановить то, что было погрызано мышками, которые полакомились – странное дело! – самыми вкусными, на мой взгляд, кусками текста. Как они это различают – не ясно. На уровне интуиции, генетической памяти или по каким-то другим признакам?..

Дальнейшее выглядело так. Моя природная леность оказала мне добрую услугу. Я подумал: а смысл городить огород? Зачем привносить отсебятину через столько лет? Пусть написанное давным-давно выглядит сейчас в чём-то косо, а в чем-то криво, но пусть всё останется, как есть. И потом: содержание «забавного черновика» – где-то романтическое, а где-то наивное – продиктовало особую его форму. Поэтому и было решено – перепечатать остатки сохранившегося текста и все дела.

«Глухонемой Герасим не любил сплетен и говорил только правду…»

Была ещё одна веская причина не трогать написанное сорок лет назад, чтобы ненароком не разрушить те тонкие и хрупкие конструкции прошлого, которые состоялись, как реальность. Товарищ жены по работе, живущий сегодня в Калгари, рассказал о своих впечатлениях после посещения Алма-Аты: несмотря на новомодные архитектурные изыски, которыми «преобразился» город, своё лицо, органичное и ни на что не похожее, он утратил: прежней Алма-Аты больше нет. На ней, по его словам, печать типичного мамбетского аула с… неказахскими небоскрёбами и всеми признаками современной цивилизации: сотни тысяч иномарок, движущиеся по улицам и припаркованные на обочинах, и, соответственно – пробки в часы пик; всюду – куда не глянь! – магазины, магазины, магазины; всюду – реклама, реклама, реклама; все – продавцы, производителей – раз-два и обчёлся 33
  Большинство советских заводов и фабрик в Алма-Ате после провозглашения независимости Республики Казахстан были закрыты.


[Закрыть]…

Я про себя подумал: если бы кто-то по барской прихоти оплатил мне все накладные расходы (дорогу в Алма-Ату, гостиницу и прочее), я бы отказался отправиться в «прошлое», как это сделал товарищ жены. Пусть Алма-Ата для меня останется такой, какой она осталась в памяти.

«Вдруг Герман услыхал скрип рессор. Это была старая княгиня…»

Какие же сакральные – если таковые есть! – ценности, вокруг которых закручено повествование, кроются между строк в этом «забавном черновике»? «Как молоды мы были? Как искренне любили»?.. Как и чему учились (понемногу и как-нибудь)?.. Как в эйфории взросления, в эйфории познания себя и мiра кутили по барам, забавно многомудрствуя вокруг вечных тем с бокалом «шампань-коблера» в руке?.. Как соблюдали (или не соблюдали) строгие предписания «Кодекса поведения алма-атинцев»?.. Как творили музыкальные гениальности «на коленке», подражая и не подражая Битлз?..

Другими словами: что в «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» есть такого разэтакого?

Главное – по-моему – это ответ на вопрос: что есть БУДУЩЕЕ? И каким оно может стать, если произойдёт определённая трансформация настоящего, которая повлечёт за собой цепную реакцию изменений во взаимоувязанных между собой событиях.

Кроме уже сказанного, добавлю коротко, о чём ещё рукопись. (Одна из сверхзадач!) Она об эволюции и деградации человеческого Я. О том, что есть реальность и что есть иллюзия.

По поводу слова «забавный». Оно знаковое, и характерное для НИКТО, одного из персонажей. Подробнее об этом читатель узнает, если осилит рукопись до конца.

«Отец Чацкого умер в детстве…»

И последнее. Кроме расстановки запятых, в текст были внесены некоторые новые цитаты, ссылки и мои неказистые размышления по поводу давних событий и фактов, которые – по понятным причинам! – не могли быть внесены в 1978 году.

Вот и все мои старания, и участие в забавном черновике, который никогда не будет доработан до чистовика (за исключением этого корявого предисловия).

РФ, 2018.

Часть первая

…трое шестнадцатилетних мальчишек, еле-еле передвигая ноги, плелись гуськом по мрачному – до тошноты! – коридору административного здания товарной станции Алма-Аты-2 к окошку кассы, чтобы получить заработанные 150 рублей за разгрузку вагона со шпоном.

– Здесь явно попахивает мертвечиной… – сказал один из них.

– Какая здесь может быть мертвечина, если вокруг ни души? – спросил изумлённо второй.

– Значит, мертвечиной попахивает от нас – больше не от кого, – подытожил бесстрастно третий.

Логика была железной: нечего на зеркало пенять – признаки разложения надо искать в самих себе…

Был первый вечерний час воскресенья, 26 октября 1975 года.

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если В ЛЮБОМ, САМОМ ПЛОСКОМ ГОРОДЕ МIРА ЛЕГКО РАЗБЕРЁТЕСЬ, ГДЕ ЕСТЬ ВЕРХ УЛИЦЫ, РАЙОНА, МЕГАПОЛИСА (относительно гор, как в Алма-Ате), А ГДЕ – НИЗ…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев».)

Если бы им, троим, утром сказал какой-нибудь умник, что за этот день они очистят железнодорожный вагон от шпона, они, вероятно, очень бы захотели в это поверить. Но, вряд ли, в это поверили бы. Между словами «поверить» и «сделать» зияла пропасть. Они эту пропасть перемахнули. Как перемахнули? Это вопрос из категории «не имеющих ответа». Ответа ясного и простого.

Преодоление пропасти – однако! – не переполняло их особенной радостью.

Больше их переполняло полное безразличие ко всему, что происходило, что происходит и что будет происходить вокруг: здесь, на товарной станции, куда их сегодня – почему-то! – занесло, а также в Алма-Ате, где находилась эта станция, а также на всей планете Земля, где маленькой точечкой обозначилась Алма-Ата, а также во всей Вселенной, где затерялась эта голубая планетка с названием Земля.

Они готовы были – тотчас же! – плюхнуться на махрово-пыльный бетонный пол этого длиннющего коридора, ведущего в никуда, и час, другой – а лучше – вечность! – отдохнуть. Было ощущение, что Земля (и, соответственно, Алма-Ата!) подверглась внезапной атаке. С применением фантастического оружия. Всему живому – смерть, а они, трое, в своих физических телах, остались – по нелепому недоразумению! – в целости и сохранности.

Первого звали НИКТО, второго – НЕКТО, третьего – ВСЁ…

Летающие эхом звуки, шаркающих по полу башмаков троих мальчишек больше походили на жуткий сон, чем на реальность.

– Здесь никого нет, – сказал НЕКТО, с явными нотками раздражения, гнева и агрессии: страшный коктейль!

– А мы? – сказал ВСЁ, в голосе – явные нотки сарказма: так и хочется расхохотаться.

– Мы здесь не в счёт, – сказал НИКТО, в голосе – полное безразличие: какая разница, что было, что есть и что будет через мгновение или через минуту?

– Мы – трупы? – спросил ВСЁ.

– Я – труп! – ответил НЕКТО. – Это точно.

– Ты – труп? – спросил НИКТО. – А я, по-твоему, кто? Труп, как и ты?

– Ты, как здесь ни крути, как был, так и остаешься быть прежним НИКТО.

– Хотел бы и я быть тем, кем есть НИКТО, – сказал ВСЁ. – Однако, по всем признакам, я – ещё – не труп, как НЕКТО, но очень близок к тому, чтобы в него превратиться, и им стать.

– Оптимистичное признание! – заметил НЕКТО.

– Да, как на духу…

(«МЁРТВОМУ, КОНЕЧНО, СПОКОЙНЕЙ, да уж больно скучно…» Сухов, «Белое солнце пустыни».)

Они по-прежнему гуськом, из последних сил, продвигались вперёд по коридору, тупо рассматривая таблички с надписями на дверях слева и справа.

– Ну, их на фиг все эти мерзкие деньги – к свиньям собачим! – заявил категорически ВСЁ. – Зачем трупам деньги?

– Ну, уж нет! – ответил твёрдо НЕКТО. – И к каким это – свиньям собачим? Вот уж, сказанул, так сказанул: свинья у тебя оказалась в теле собаки? Или собака в теле свиньи? Браво!.. Не знаю, как кому, а мне – пусть даже и трупу – деньги совсем не помешают!

– Ты, я вижу, очень умный? – спросил НИКТО.

– Нет, я слишком умный!

– Очень хорошо: тогда… если ты – труп, то, как тебя может давить жаба? – спросил удивлённо ВСЁ.

– Это, вероятно, особая жаба – трупная, – предположил НИКТО.

– Сами вы – жабы! – набычился НЕКТО…

(«ПУСТЬ УМИРАЮТ ДУРАКИ, были б целы тюфяки». Козьма Прутков.)

Обстановка накалялась с каждой секундой. Силы были на исходе.

– Ну, да, нам только и остаётся, как устроить маленький мордобойчик – междусобойчик, в аккурат под занавес, по всем законам жанра: найдём главного виновника всех наших проблем и врежем ему по полной! – сказал НИКТО.

– Идея великолепная: я, лично, за, – утомлённо произнёс ВСЁ.

– Да уж – да уж: великолепное завершение этого великолепного дня, – фыркнул НЕКТО, – великолепнее не придумать…

Они остолбенели, когда увидели по левую руку искомо-заветную табличку «КАССА» над окошком с решёткой из арматурных прутьев, откуда доносились еле слышимые звуки присутствия там ещё кого-то, кроме них троих: значит, на Земле-матушке ещё кто-то выжил?

– Трупы потихоньку начинают сходить с ума… – обозначил суть невероятной иллюзии, которая превратилась в реальность, НЕКТО, – это точно.

– Придурок! – возмутился ВСЁ. – Как трупы могут сходить с ума? Они же – трупы…

Они уже не верили ни глазам своим, ни ушам своим. Если даже принять версию о выживших – то какой-такой ненормальный может быть здесь, в кассе, в этот воскресный день и вечерний час, чтобы ожидать их, троих наглых юнцов, для вручения им (если ещё и не трупам, то, явно, существам, уже находящимся на зыбкой грани между жизнью и смертью!) вымученных несчастных денег? Никто! Это двести процентов из ста.

Нет – и не может быть! – здесь никакой «КАССЫ».

Нет – и не может быть! – здесь никаких посторонних звуков.

– Ау! Люди! – крикнул НИКТО, и шарахнул, что было сил, кулаком по решётке.

– Если они – люди… – заметил флегматично ВСЁ.

Окошко «КАССЫ» через паузу, равную вечности, отворилось и обнаружило недовольную – до безобразия! – женскую физиономию без явных национальных и возрастных признаков.

– Киборг… – еле слышно прошептал ВСЁ.

– Сам ты – киборг! – ощерился НЕКТО.

– Киборгша… – уточнил НИКТО.

– Что-о-о? – прорычала Киборгша…

(«СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, и пусть никто не уйдет обиженный!» Стругацкие, «Пикник на обочине».)

– Где наши деньги? – спросил НИКТО с металлом робота в голосе: с подобными надо говорить голосом подобных.

– Где – где: в Караганде! – огрызнулась Киборгша…

Через паузу, опять равную вечности, она брезгливо швырнула в руки НИКТО платёжную ведомость:

– Закорючку поставь против галочки, умник. Сумму – прописью!

– Двадцать? – НЕКТО, не поверив глазам своим, застыл с открытым ртом – это состояние медики определили бы, как шок, как запредельное психическое потрясение.

– Нет, две-сти! – ответил ВСЁ. – Только без одного нолика.

Шутки шутками, однако, и он, так же, как и НЕКТО, тупо уставился в ведомость: что это – описка? кошмарный сон, который им привиделся наяву?

НИКТО взял дрожащими, никак не желающими слушаться, пальцами, шариковую ручку и, пляшущим почерком, накарябал в платёжке: двадцать руб.

(ЧЕЛОВЕК КАК УСТРОЕН? Он видит надводную часть айсберга, остальные 2/3 ледяной глыбы он дорисовывает в воображении: всё просто…)

– Подпись, умник! – рявкнула Киборгша.

НИКТО поставил подпись и сунул ведомость под решетку. Капельки пота образовались у него на лбу.

Киборгша в ответ кинула на алюминиевое блюдечко, прибитое гвоздём к подоконнику, две красных купюры с профилем вождя мирового пролетариата, и захлопнула – что было сил, как это сделал чуть раньше НИКТО – кассовое окно: всё, баста – не тот случай, чтобы устраивать здесь выяснения и мутный базар!..

(Позже НИКТО предложит внести в «Кодекс поведения алма-атинцев» особый пункт, где обозначится мысль, заимствованная у Германа Гессе: «ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если МОЖЕТЕ СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕКА СЧАСТЛИВЕЙ И ВЕСЕЛЕЕ, ТО СДЕЛАЕТЕ ЭТО В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, ПРОСИТ ОН ВАС О ТОМ ИЛИ НЕТ…»)

До шпона – однако! – НИКТО, НЕКТО и ВСЁ надо было ещё дожить.

Если исходной точкой считать 32 августа 1974 года, то доживать предполагалось одно лето и 55 дней.

(И, вообще, вполне вероятно – сложись что-то не так! – и разгрузка вагона с шпоном могла не состояться вовсе, не случись к ней необходимых предпосылок.

Не произошли бы эти, некоторые, причинно-следственные невероятности и всё тут: никакого шпона не было бы! и ничего не попишешь…)

1. 32 августа.

Цифра «один» означает движение от небытия к полноте,

являясь символом Созидания, Творения.

Школьный плац источал запах свежего асфальта.

Ещё вчера здесь, на улице Каблукова (чуть выше Плодика 44
  Алма-атинский плодоконсервный комбинат.


[Закрыть]), был пустырь. Сегодня - как в сказке, мгновенно – образовалась новая школа.

В точности через дорогу от школы находились – очень нужные городу – заведения: диспансер для психов, спецучреждение для малолеток-мальчиков, которых нельзя было посадить по уголовке в зону, и такое же спецучреждение для малолеток-девочек, чуть выше по Каблукова – дом престарелых.

И вот построилась буквой Н новая школа и улица Каблукова в этом удивительном месте непонятным образом гармонизировалась (или, может, наоборот, дегармонизировалась?). Был пустырь – вроде чего-то не хватало. Вырос типовой храм знаний – вроде стало хватать всего. Почти, как это случается на гениальных полотнах гениальных художников: нанесён последний удар кистью и всё встало на свои места.

Почти, как у Малевича 55
  Казимир Малевич (1879– 1935) – художник-авангардист, основоположник супрематизма.


[Закрыть]…

(«В ИСТОРИИ МИРОВОГО ИСКУССТВА НЕТ, наверное, КАРТИНЫ С БОЛЕЕ ГРОМКОЙ СЛАВОЙ, ЧЕМ «Чёрный квадрат»… «НЕТ АРТЕФАКТА, ОБЛАДАЮЩЕГО подобной непреходящей АКТУАЛЬНОСТЬЮ…» – таковы оценки «Чёрного квадрата» Малевича авторитетных специалистов в области изобразительного искусства).

Школе был присвоен номер 63.

(Позже Пат скажет:

– 63 – это 6 + 3. Или – три тройки: шестёрка – две тройки, плюс тройка существующая, которая есть в номере вашей школы.

– А почему не девять единиц? – спросит ВСЁ.

– Или – три в квадрате? – удивится НЕКТО. – И, вообще, есть ли смысл гадать на кофейной гуще и наводить туман при помощи каких-то цифр и чисел?

– Есть, – ответит НИКТО, – мой старый приятель Харрисон сказал, что цифры и числа отражают состояние Вселенной и являются символами космической энергии, а также определяют развитие какого-либо явления или события…)

Итак, на плацу с запахом свежеукатанного асфальта, перед новорождённой СШ № 63 должна была состояться первая школьная линейка перед началом учебного года.

Пока она не началась, на плацу стоял галдёж осчастливленных школьников. Ещё немного и все они, переполненные неиссякаемой детско-юношеской энергией, хлынут внутрь храма знаний и усядутся за парты: не забавы для, постижения науки ради…

(«ЕСЛИ БЫ ВЫ ЗНАЛИ ВЕЛИКОЛЕПИЕ ЦИФР 3, 6 и 9, у вас был бы ключ ко Вселенной». Никола Тесла.)

Он стоял в некотором отдалении от этого галдежа.

И, будто, ничего не замечал вокруг. И, будто, ничего не видел.

Он стоял, словно Слепой (назовём пока его так).

Кроме этого странного Слепого, в толпе галдящих школьников выделялся другой мальчишка. Внешне он был точной копией Джона Леннона: очёчки, причёска, манера двигаться – всё, как у ливерпульской знаменитости! не хватало гитары, микрофона и обнажённой Йоко Оно рядом.

Он пристально наблюдал за Слепым: что же это за фрукт такой здесь объявился? Или, на самом деле, слепой, подумал он, или – тупой. После чего он склонился к версии смешанной, что Слепой – это тупой придурок. Или, наоборот – придурочный тупица (что звучало, по его представлению, более привлекательно, а, может, и правильнее). И сама эта замудрённая придумка ему очень понравилась, и как-то особенно согрела.

Почему согрела? И причём здесь тепло?

Гордыня и тщеславие в холоде и неуюте чахнут. А могут, вообще, дать дуба, склеить ласты, откинуть копыта, короче – сыграть в ящик.

Копия Леннона, неспеша – с издевательской ухмылкой на битловском лице! – подошла к Слепому.

Слепой, продолжая смотреть в никуда, хотел было монотонно произнести: «Ты -Леннон?». Но сказал – к собственному (и «ленноновскому» – тоже) удивлению! – другое:

– Ты – поляк?

– Поляк… – Точная копия одного из битлов вдруг стала меньше похожей на точную копию одного из битлов, поскольку от внезапного вопроса Слепого её (его) перекосило.

Теперь она, копия, обескураженно-ошалело рассматривала Слепого поверх своих стёкол с диоптриями: что же это за шизоидная непонятка образовалась перед ним?..

(«ЛЕГКО ЖИТЬ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ, не понимая, что ты видишь». Джон Леннон.)

– Как узнал? – спросила ливерпульская матрица с некоторой растерянностью в голосе, которую не удалось скрыть. И ей стало досадно за эту растерянность, за такой нелепый промах.

– Я жил в Польше, – ответил Слепой. – Прибыл, можно сказать, прямиком из заграниц, и сразу на бал.

Слово «из заграниц» прозвучало – будто нарочно! – с насмешкой. Копия Леннона насторожилась: что это опять за хихоньки, да хаханьки? что это за издевательские фортеля?

– Курица – не птица, Польша – не заграница? – В голосе битловской матрицы уже не было растерянности, в голосе был металл.

– Заграница… – ответил Слепой безучастно, – еще какая заграница – самая заграничная из всех заграниц, вместе взятых.

– И что: не приглянулась Польша?.. не по вкусу пришлась?

– Почему?.. – Пауза. – Приглянулась… – Пауза. – Но больше приглянулись польки.

Слово «польки» прозвучало без иронии. Точную копию Леннона ещё больше переклинило:

– Польки? Причём здесь польки? – И опять в голосе – предательская растерянность.

– Они ничем не отличаются от наших девчонок.

– От кого: от славянок?

– Ну, да, таких, как Маруся Огонёк (Пола Ракса) из «Cztery танкиста i pies» …

(Фильм «Четыре танкиста и собака», снятый в 1966-1970 годах, пользовался грандиозным успехом, как в Польше, так и в других странах советского блока. Пола Ракса – польская актриса, родилась в городе Лида Гродненской области БССР. После войны (ВОВ) поселилась в Леснице под Вроцловом.)

Образовалась пауза, обоюдная.

Слепой продолжал смотреть в никуда.

Копия Леннона продолжала смотреть на Слепого, взвешивая все «за» и «против» их короткого диалога: этот, живший в Польше, в которой он, поляк, никогда не был –

пристукнутый? или прикидывается пристукнутым? а, может, его пристукнуть, чтобы содержание стало соответствовать форме? и тогда он вернётся в настоящее школьного галдежа и перестанет витать где-то в облаках?

– Ты - кто? – прозвучал вопрос, в котором теперь не было и тени растерянности.

– Я – НИКТО, – последовал молниеносный ответ.

– …

– Я – НИКТО, – повторил НИКТО. – А ты – кто?

– Тогда я – ПОЛЯК.

– Это никак не стыкуется: я – НИКТО, а ты – ПОЛЯК.

– Ладно, хватит здесь втирать про стыковки и нестыковки! – пришла в неистовое негодование битловская матрица. – Тогда я, по-твоему, кто?

– Кто ты, чтобы стыковалось?.. – спросил отрешённо НИКТО: он был по-прежнему вот здесь рядом, во плоти, к которой можно прикоснуться, и – в тоже время – словно его здесь не было.

В тот момент хватило ещё одной-единственной искорки и произошла, наверное, маленькая драчка. Маленькая спонтанная потасовка, какая обычно случается среди старшеклассников: кто-то должен доминировать, а кто-то – подчиниться доминированию.

Драчки не случилось.

– Да-да-да! – торопливо и гневно выкрикнула копия Леннона. – Чтобы стыковалось!

– Если я – НИКТО, то ты – НЕКТО…

Пауза.

– Лен-нон… не может быть никем иным, как НЕКТО…

Было видно, как НЕКТО – в момент! – спёкся: потеплело в его глазах, во всём его облике не осталось больше и следа прежней воробьиной агрессивности.

– Леннон – это Леннон, – сказал НИКТО. – Леннон – это НЕКТО! Логично?

– Логично… вроде бы…

(Позже, когда НИКТО будет рассказывать Пат о Битлз, он процитирует слова Харрисона о Ленноне: «НА ВОЙНЕ ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВСЕГДА ВЕДУТ В БОЙ ОСТАЛЬНЫХ. Джон был как раз таким…»)

Опять пауза. Пока она длилась, НЕКТО показалось, что школьный галдёж стал теперь каким-то иным, нереальным: раньше он, НЕКТО, был неотделим от него, а сейчас галдёж воспринимался, как нечто, существующее параллельно с ним.

– А зачем ты стоял на отшибе от всех? – спросил он.

– На отшибе?

– Ну, да. На отшибе.

– А, может, на пришибе? – спросил НИКТО.

– Это как? – НЕКТО был не на шутку озадачен коряво-нестандартным – на грани фола! – вопросом с непонятно-издевательским словечком «на пришибе»: что это за новые бесовские фортеля?

– Это… как ПРИШИБЛЕННЫЙ, – ответил НИКТО.

– Как тот, которого из-за угла пустым мешком? – уже радостно произнёс НЕКТО, и тут же, с досадой, отметил: значит, этот «пришибленный» стоял и будто читал его мысли?

– Конечно, пришибленный и должен стоять на отшибе.

– Да, верно, – НЕКТО почесал свою ленноновскую репу: вероятно, это означало его согласие с невероятным видением НИКТО о пришибленных и всех остальных в этом мiре.

Вероятно, это означало согласие с видением НИКТО о гармонии в этом мiре. С видением, которое никак не стыковалось с общепринятыми представлениями: не было бы НИКТО, который есть НИКТО – не было бы НЕКТО, который есть НЕКТО.

Получалось, что НИКТО и НЕКТО – существа взаимосвязанные и взаимообусловленные?

Последний постулат не просто не стыковался ни с чем, привычным слуху, он вдребезги разбивал всё, о чём говорили все… о чём вещали-мусолили газеты и журналы, о чём мусолили-вещали радиоприёмники и телевизоры, как на советской стороне от железного занавеса, так и в зарубежно-капиталистическом раю…

(Согласно второму закону термодинамики, ЛЮБАЯ СИСТЕМА, свойства которой изменяются во времени, СТРЕМИТСЯ К РАВНОВЕСНОМУ СОСТОЯНИЮ, В КОТОРОМ ЭНТРОПИЯ СИСТЕМЫ ПРИНИМАЕТ МАКСИМАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ…)

Неподалеку от НИКТО и НЕКТО были локаторы, в виде шевелящихся ушей.

Эти уши принадлежали крепкого телосложения мальчишке с улыбкой доброго самаритянина. Он услышал странный – непохожий ни на что! – разговор. И ему этот разговор чем-то приглянулся, поэтому он спросил прямо:

– Если ты есть НИКТО, а ты – НЕКТО, можно я буду ВСЁ?

– Ну, да, это может как-то дополнить нас, – ответил НИКТО, – и, может, даже уравновесить неуравновешиваемое.

– Неуравновешиваемое? – поморщился НЕКТО.

– Да, неуравновешиваемое.

– Уравновесить?.. Дополнить?.. Это ящик Пандоры какой-то, а не тема… Хе-хе!.. Интрига на интриге, и интригой погоняет.

– Не будет интриги – не родится на свет ничего живого, – сказал НИКТО, – никакой путной музыки и никакой путной книжки.

– Ага. Значит, мы будем заниматься уравновешиванием неуравновешиваемого? – спросил НЕКТО, раздражённо-агрессивно. – Весёлое занятие!

– Нет интриги – нет ничего… – НИКТО по-прежнему стоял, глядя перед собой в никуда. – Чтобы из «ничего» сотворить что-то, надо сначала сконструировать интригу, или, по крайней мере, попробовать сделать это.

НЕКТО в ответ хотел что-то сказать, но звуки предательски не артикулировались: онемели вдруг – как назло! – голосовые связки, язык, губы.

Такая же реакция была и у ВСЁ: он стоял с лицом человека, которого на мгновение выключили из жизни, и он замер, словно статуя.

– Когда я ем – я глух и нем… – невероятным усилием воли выдавил, наконец, он из себя.

После этого они втроём – одновременно, как по сценарию: наигранно и по-клоунски! – шумно рассмеялись, чем привлекли внимание галдящего 9-б класса, в который они, все трое, были определены завучем новой СШ № 63…

(«ОДНА ЧАСТЬ МЕНЯ ПОСТОЯННО ПЕРЕЖИВАЕТ, ЧТО Я ОБЫЧНЫЙ НЕУДАЧНИК, в то время, как другая, мнит себя Господом Богом…» Джон Леннон.)

– А кто-нибудь мне подскажет, какое сегодня число? – обратился к свежеиспечённым одноклассникам ВСЁ. – А то мои золотые что-то заклинило. – Он на самом деле озадаченно смотрел на свои наручные часы, постукивая ногтём указательного пальца по стеклу, они будто перестали тикать, будто кто-то вручную остановил их: замер маятник, замер весь механизм, остановились стрелки на циферблате.

Потом ВСЁ поднял руку вверх, показывая всем свои заклинившие золотые.

Теперь весь 9-б стоял с перекошенными физиономиями от дерзко поставленного вопроса: школьная линейка всегда проходит в последний день лета: ясен пень – здесь никакие золотые с бриллиантами часы не нужны. Чушь какую-то городит этот шут гороховый: время – оно и есть время. Мозги, верно, у него переклинило, а не часы.

- Само собой: сегодня 32 августа, – ответил негромко НИКТО, очень негромко.

Тем не менее, все – весь класс! – услышали этот ответ. Перекошенные физиономии 9-б ещё больше, чем после вопроса ВСЁ, исказились в сторону аномалии. И общешкольный галдёж стал для них совсем неслышимым, как в немом кино: люди вокруг двигались, что-то делали, что-то говорили, а звуков не было.

Центром внимания девятиклашек стала эта странно-диковатая троица: НИКТО, НЕКТО и ВСЁ…

(«ДА, ВСЁ, ЧТО ЕСТЬ В МИРЕ ВЕЛИКОГО, ЖИВЁТ В МОЛЧАНИИ. И говорит тишиною». И. Ильин.)

– Да, сегодня 32 августа, – повторил НИКТО. – Почему? Потому что 32-го не бывает, 32-го числа в календаре нет, как и нет ничего, что мы здесь наблюдаем.

– Значит, всё, что есть вокруг – это нам только кажется? – спросил ВСЁ.

– Интересный поворот! – заметил вкрадчиво-издевательски НЕКТО. Как он не старался, как не хотел, но прозвучало это именно так, а не иначе: вкрадчиво-издевательски.

– И школы?.. – спросил ВСЁ. – Её тоже нет?

– И школы…

– А что же всё-таки здесь есть? – хихикнула одна из девчонок.

– Есть пустырь с разбросанными селем валунами и камнями… – ответил НИКТО с прежним лицом провидца, прорицателя: ему самому потребовались немалые усилия, чтобы не расхохотаться перед онемевшим классом, но этого никто не заметил, – больше ничего нет.