Текст книги "Тайна замка Вержи"

Автор книги: Елена Михалкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 8

– Месье Бонне! Месье Бонне!

Лекарь вскочил с постели. За окном мельтешили огни, кричали люди, и потому первая его мысль была о пожаре.

Он отодвинул засов.

– Месье Бонне…

В комнату ввалился запыхавшийся слуга. Венсан принюхался, но его чуткий нос не уловил ни дыма, ни гари.

– Что случилось? На нас напали?

– Его милость требует вас, – задыхаясь, выговорил тот. – Скорее! В северное крыло!

…Плач и крики Венсан Бонне услышал, едва только завернул в галерею. В конце ее, у входа в покои дочерей графа, толпились люди. Одутловатая женщина, в которой Венсан не сразу признал няньку, громко читала молитву.

– Лекарь… Пустите лекаря… – зашептались вокруг, когда он приблизился.

Слуги расступились, отворачивая от него перепуганные лица. Кто-то плакал. Белый, как мел, стражник у дверей шевелил губами, бессмысленно глядя перед собой.

Венсан протиснулся мимо него.

Он уже догадывался, что увидит. Но даже у него вырвалось невнятное восклицание, когда взгляд его упал на кровать.

Элен де Вержи лежала на спине и смотрела в потолок навсегда остановившимся взглядом.

– Лекарь здесь, ваша милость, – почтительно сказал кто-то.

Гуго де Вержи обернулся к лекарю. Лицо его было спокойно и страшно.

– Подойди.

Бонне остановился возле постели, склонив голову.

– Все прочь, – сухим негромким голосом приказал граф.

Комната опустела. Возле тела, кроме Венсана, остались только сам Гуго и Пьер Рю, начальник охраны замка Вержи – могучий мужчина лет сорока, прозванный Медведем за силу и хитрость.

– Проверь, точно ли она мертва, – приказал Гуго.

Бонне вопросительно взглянул на него. Не нужно было обладать особыми познаниями, чтобы понять, что перед ними труп.

– Проверь, – повторил граф и отошел к открытому окну.

Насторожившийся лекарь протянул руку к покрывалу, укутывавшему Элен до подбородка. Отдернул его – и вновь не удержался от возгласа.

– Я выразился еще крепче, когда увидел ее, – негромко проворчал Пьер-Медведь и отвернулся.

На Элен была шелковая туника, оставлявшая открытыми лишь руки и шею. Но, глядя на синюшные пятна величиной с монету, покрывавшие ее кожу, Бонне не сомневался, что все тело девушки усыпано ими.

– Случается, люди умирают и их хоронят, – сказал Гуго, – но это не смерть, а лишь необычайно крепкий сон. Тебе об этом должно быть известно.

Венсан молча кивнул.

– Убедись, что моя дочь мертва, а не одурманена. Ты понял меня?

– Да, ваша милость.

Он проделал все, что требовалось в подобных случаях. Послушал сердце. Поднес зеркальце к похолодевшим губам. Распорядился, чтобы из его дома принесли арабскую соль, и долго держал пузырек у носа Элен. Наконец, с молчаливого согласия графа применил последний способ, хоть и древний, но действенный: прижал к пятке девушки раскаленную кочергу.

Все было напрасно. Они могли жечь неподвижное тело хоть до Страшного суда: Элен ничто не вернуло бы к жизни.

– Ваша милость, она мертва. Точно мертва.

Граф открыл шире окно, чтобы выветрился отвратительный запах горелого мяса. Пьер-Медведь бережно прикрыл лицо покойницы.

– Надеюсь, ее привезут живой, – вполголоса сказал он.

– Кого? – так же тихо спросил Бонне.

– Эту девку, Николь Огюстен.

– Служанку? При чем здесь она?

– А, так вы ничего не знаете! Это ее рук дело.

Венсан Бонне давно научился не меняться в лице, что бы ни видели его глаза и ни слышали уши. Но в эту минуту невозмутимость далась ему с большим трудом.

– Откуда известно? – ровным голосом спросил он.

– В ее комнате нашли флакон из-под яда и еще кое-что. Подсунула отраву и сбежала. Колдовское зелье, дьявол его возьми! – Пьер сложил три пальца левой руки, плюнул на щепоть и прочертил крест в воздухе.

– Флакон из-под яда… – Венсан пытался собраться с мыслями.

– Пустой.

– Зачем ей травить свою госпожу?

Пьер удивленно взглянул на него голубыми глазами – такими ясными, что закрадывалось сомнение в его чистосердечии.

– Кому же еще, мой дорогой Бонне?

– И где она сейчас?

– Уже здесь, – холодно сказал Гуго де Вержи.

Венсан посмотрел на него. Граф стоял, вцепившись в подоконник, и не сводил глаз с отряда, въезжавшего в ворота замка. Когда послышался скрежет опускающейся решетки, он быстро вышел из комнаты. Лекарю почудилось, будто граф, проходя мимо него, по-волчьи щелкнул зубами.

Они с начальником охраны остались одни.

– Дьявольщина! – рассерженно проворчал Медведь, сбрасывая маску глубокой скорби. – До чего не вовремя. Похороны, траур… Графу долго еще будет не до сделки с Мортемаром.

Он вразвалку прошелся по комнате, кажется, совершенно забыв о существовании лекаря.

Венсан Бонне ждал, не донесется ли со двора крик. Но снаружи было тихо.

– Месье Рю, нельзя ли взглянуть, что нашли в комнате у горничной?

Проницательный взгляд Медведя заставил Бонне вспомнить, за что начальника охраны наградили этим прозвищем. Пьер мог казаться неуклюжим и даже туповатым, но при необходимости соображал очень быстро. В его глазах застыл вопрос.

– Меня учили разбираться в ядах, – пояснил Венсан. – Возможно, я смогу узнать отраву.

Пьер Рю пожал плечами:

– Какой сейчас в этом прок? Девица умерла. Вы сами сказали, что ее не вернешь.

– Вы правы. Проку никакого.

– Тогда зачем?

– Любопытство, – кратко отозвался лекарь.

Пьер хмыкнул и неожиданно кивнул, словно признавая за Венсаном это право:

– Понимаю… Что ж, смотрите.

Он расстегнул поясную сумку и вытащил стеклянный флакон высотой с ладонь, узкое горлышко которого было заткнуто стеклянной же пробкой.

На лице Бонне не дрогнул ни один мускул. Он смотрел на флакон безразлично, и лишь несколько мгновений спустя спохватился и добавил во взгляд каплю заинтересованности. В конце концов, он сам признался, что ему любопытно. Будет странно, если он не проявит ни малейшего интереса.

– Позвольте поближе?

Пьер сунул ему пузырек.

– Что-нибудь чуете, а, Бонне?

Делая вид, что рассматривает остатки содержимого, растекшегося по стенкам, лекарь нахмурил брови. Нужно выиграть хотя бы немного времени. Опасно недооценивать Медведя: стоит Пьеру что-то заподозрить, и Венсан окончит свои дни на виселице.

Он медленно покачал головой. Для убедительности и впрямь принюхался к пробке. Слабый запах тины заставил его задержать дыхание.

– Девчонка побывала в Черном лесу, – задумчиво протянул Пьер, не отрывая глаз от флакона в его руке. – Возможно, сама ведьма замыслила извести семейство графа и для этого воспользовалась ее помощью.

Теперь настал черед Венсана внимательно смотреть на начальника охраны. Уж не издевается ли он? Или и впрямь верит во всю эту чепуху насчет ведьмы?

Но разве поймешь что-нибудь по непроницаемому лицу Пьера Рю!

Венсан решил рискнуть. Если Медведю что-то известно и он пытается вывести лекаря на чистую воду, то пара вопросов уже ничего не изменит.

– Отчего вы так уверены, что Николь получила зелье от этой… знахарки? И в самом замке мог найтись тот, кто желал Элен смерти.

– И кто же? – усмехнулся Пьер.

Лекарь не ответил. Это был глупый вопрос. А когда умные люди начинают задавать глупые вопросы, жди подвоха.

– Молчите… Что ж, так и быть, раскрою карты. – Начальник охраны опустился на стул и потер массивную шею. – Об этом вскоре будет знать каждая собака, так что к чему секреты! У горничной нашли еще кое-что, кроме яда. То, что неоспоримо доказывает ее вину.

– Что же?

– Мешочек с землей, пропитанной медом. Медом!

Он со значением поднял указательный палец.

– Я слышал, – ровным голосом начал Венсан, – девушки любят разные странные притирания…

– Не глупите, Бонне! Земля наверняка с могилы на кладбище Левен! Ясно вам, что это значит? Старое испытанное средство: взять земли, в которой когда-то разложился покойник, добавить туда меда диких пчел. Если хочешь извести человека, нужно только каждый день посыпать его следы этой гадостью. Месяц спустя он сойдет в могилу без всяких видимых признаков болезни или отравления. Должно быть, она замышляла отравить старшую дочь графа, а адское зелье использовать для Беатрис.

– Кто вам сказал, что она взяла землю в Левен?

– Вторая горничная, Мари. Она сразу во всем созналась, едва только ей сунули под нос доказательство.

«Значит, ты все-таки проболталась ей, глупая маленькая Птичка, – отстраненно подумал Венсан. – Расчирикалась, да? Я не оценил твой подвиг, и тебе захотелось поделиться с тем, кто оценит».

– Мари ходила с ней? – спросил он, чтобы заполнить молчание.

– Нет, девка была одна.

«Что ж, она хотя бы не выдала своего дружка».

– Не побоялась отправиться в Черный лес! – продолжал Медведь. – Интересно, чем так насолили ей дочери графа?

«Мы это очень скоро узнаем, – с той же отстраненностью мысленно ответил Венсан. – У Гуго де Вержи достаточно слуг, готовых исполнить обязанности пыточных дел мастера».

Жалость, острая, как боль от пореза ножом, внезапно охватила его, пробившись через стену безучастия. «Что же ты наделала, маленькая веселая певунья!»

– Что с вами, Бонне?

Венсан неловко дернул подбородком.

– Мне не по себе здесь, – глуховато сказал он, указывая на мертвое тело.

– Пойдемте. Нам тут больше нечего делать.

Лекарь кивнул и двинулся к выходу.

Но возле двери ему на плечо опустилась тяжелая рука. Венсан остановился и мысленно усмехнулся. Выходит, он ошибся, и весь разговор был лишь прелюдией к тому, что произойдет сейчас. Пьер приблизит к нему загорелое лицо, и голос его будет исполнен некоторого сочувствия, когда он скажет: «А теперь объясните мне, дорогой Бонне, зачем вы отравили Элен?»

Начальник охраны наклонился к нему и доверительно спросил:

– Вы ничего не забыли, мой дорогой Бонне?

Он кивнул на флакон, который Венсан по-прежнему сжимал в ладони.

– Гуго доверил мне хранить его… – начал Пьер.

Его слова были прерваны пронзительным женским криком.

Мужчины переглянулись. Определенно, кричала не Николь Огюстен.

– Что там еще… – начал Пьер, рывком отворяя дверь.

Стоявший снаружи слуга принял вопрос на свой счет и попятился от нахмурившегося начальника охраны.

– Н-н-не знаю, ваша милость…

Люди вокруг зашушукались.

– Где кричали?

– Да вроде в покоях графа… – сказал кто-то. – Пречистая Дева Мария, неужто еще кого убили?

– Что ж ты такое говоришь!

– Придержи-ка язык! Убили! Накличешь еще беду.

– Сами придержите, – огрызнулся первый. – Накликали уже, дальше некуда.

Завязалась перепалка, конец которой положил начальник охраны.

– А ну тихо!

Все споры оборвались на полуслове.

– Быстро разошлись! – громовым голосом скомандовал он. – Или у вас мало дел? Ты! – Пьер выхватил из стремительно разбегавшейся толпы служанку с живым круглым личиком. – Бегом за священником. Приведи его сюда, он знает что делать.

– Слушаюсь, ваша милость! – девушка почтительно присела, и Рю раздраженно махнул рукой:

– Живее, живее!

Спустя минуту галерея опустела. Только стражник топтался у двери.

– Месье Бонне, – шепотом позвал он, пока Пьер отдавал приказания. – Месье Бонне! Правду ли говорят, что… – он помялся, но все же договорил: – …ну, что мадемуазель Элен умерла из-за ведьмы?

Венсан пригляделся к нему. Рослый, здоровый парень с глуповатым крестьянским лицом, покрытым каплями пота. Он определенно старался отодвинуться подальше от двери, которую ему полагалось охранять.

Видя, что лекарь молчит, стражник промямлил:

– Я чего хотел-то… Не найдется ли у вас какого-нибудь средства, чтобы, значит, это… Уберечь меня.

– Тебя? – поднял брови Венсан. – От чего?

Стражник вытер пот.

– От дурного глаза, месье. Девка-то, которую поймали, эта Огюстен… Видал я ее. Она, когда проходила, так зыркнула, что меня всего перекосило. Я сразу-то не догадался, а теперь понял. Должно быть, кровь она мне попортила, или семя, или еще чего…

«Вот и первая ласточка, – подумал Венсан. – Так оно обычно и бывает. Помешательство охватывает всех, как пожар. Завтра самая последняя судомойка будет рассказывать, как от взгляда Николь у нее начинались запоры, а повар припомнит, что стоило девочке оказаться возле свежего мяса, как оно протухало на глазах. Они жили рядом с ней, болтали с ней, слушали ее песни, и вот уже готовы приписать ей все мыслимые грехи».

Он поморщился. Сколько раз ему уже доводилось видеть подобное. Людям мало просто жить своей жизнью, заботясь о хлебе насущном и спасении собственной души. Им непременно нужны еще жертва и враг. О, когда есть жертва и враг, существование их становится осмысленным! Они принимаются оплакивать первую и проклинать второго, подбрасывая поленья в костер своей ярости. Как будто им не согреться без этого костра!

– Так что скажете, господин лекарь? – Стражник угодливо заглядывал в глаза и пытался ухватить за рукав.

Венсан так зыркнул на него исподлобья, что тот мигом отдернул руку.

– Бонне! – позвал начальник охраны.

Венсан отошел от стражника, не испытывая ни капли жалости к трусливому здоровяку.

– Идите за мной, – распорядился Медведь. – Нужно выяснить, кто кричал.

Венсан едва успевал за размашистой походкой Пьера. Начальник охраны впечатывал каждый шаг в каменный пол, и плиты как будто проседали под ним.

Пространство перед комнатами графа было забито вооруженными солдатами.

– Кто кричал? – властно спросил Пьер, перекрывая гул.

– Ее милость, – подобострастно ответили ему.

Медведь обернулся, и лекарь успел заметить промелькнувшее на его лице выражение ужаса.

– Что с ней?!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Алиса де Вержи.

В первый миг Венсан испытал облегчение. Супруга графа, пусть и убитая горем, была жива и невредима.

Во второй миг он понял, что ошибся. Женщина не была убита горем. Тщетно лекарь выискивал на красивом лице следы отчаяния или скорби. Глаза Алисы были сухи, щеки пылали от возбуждения, рот кривился в уничижительной гримасе.

Не обращая внимания на склонившихся при ее появлении людей, Алиса быстро подошла к Пьеру Рю.

– Они ее упустили! – звенящим от ярости голосом сказала она.

И выкрикнула снова – так громко, что эхо заполошной чайкой заметалось среди стен:

– Они упустили девчонку!

Глава 9

В комнате Беатрис стояла влажная, густая духота – такая бывает на болоте жарким июльским днем. Воздух, насыщенный тяжелыми испарениями, казался липким, как прокисшее молоко. И пах он кислятиной, потом и еще чем-то неуловимо противным, чему Венсан никак не мог подобрать названия.

Он начал с того, что приказал потушить огонь в камине и вынести три из пяти жаровен. Нянька девочки с поджатыми губами неодобрительно следила за действиями слуг, которых отрядили в помощь лекарю. Но когда Венсан распахнул окно, она не выдержала:

– Да что ж это делается! Или вы и вторую голубку решили свести в могилу?

Венсан искоса взглянул на нее. Возмущенная Коринна была похожа куропатку, распушившую перья и отважно бросающуюся на незваного гостя.

Птенец, которого она так оберегала, спрятался в кресле за ее спиной, сжавшись в комочек. Беатрис не плакала, ничего не говорила, она только смотрела прямо перед собой блестящими глазами. Лекарь видел такой взгляд у больных лихорадкой.

А тут еще эти проклятые жаровни.

Открыв окно, Венсан подозвал молоденькую служанку и приказал укрыть Беатрис теплым одеялом. Служанка захлопотала около девочки, но та осталась неподвижна. Только гладкий выпуклый лоб прорезала крохотная морщинка – и сразу пропала.

– У нее кашель! – не унималась нянька. – Вы застудите ее насмерть! Хотите, чтобы их милости оплакивали сразу двух дочерей?!

Венсан про себя усмехнулся: судя по тому, что ему пришлось увидеть, вряд ли покойница дождется от отца и матери слез скорби.

– Вам, поди, и дела нет до гибели нашей любимой Элен! – взвилась Коринна, выведенная из себя его упорным молчанием. – Даже если все мы перемрем, как чумные коровы, месье Бонне и глазом не моргнет! Помяните мое слово – очень скоро смерть заберет еще кое-кого в Вержи.

– Если ты не угомонишься, я даже знаю, кто это будет, – заметил лекарь.

На некоторое время Коринна потеряла дар речи. В себя ее привели смешки слуг.

– Вы угрожаете мне, месье Бонне? – вкрадчиво начала она. – Что ж, должна сказать, я ничуть не удивлена. О вас ведь говорят всякое…

Смешки стихли. Венсан пожал плечами и отвернулся к столику, на котором уже были выставлены его пузырьки.

Но он знал, что нянька таращится ему в спину своими пронзительно-голубыми глазами. Это цвет речной воды, его любимый цвет, но отчего же ему так неприятно смотреть в них?

Ну же, милая, славная Коринна, скажи обо мне какую-нибудь гадость. Я затылком чую, что твой язычок уже раздвоился наподобие змеиного и в нетерпении касается кончиком изнанки губ.

– Вы прибыли из Каркассона, не так ли? – проворковала нянюшка. – Моя кузина живет там.

Венсан ощутил, что все превратились в слух – все, кроме младшей дочери графа, которая, похоже, рассудком и душой находилась далеко отсюда.

Любопытство – физически ощутимое, вязкое, как грязь, – сгустилось вокруг него. С притворным равнодушием все ждали, что будет сказано дальше. В эту грязь, в благодарный жирный замес из любопытства, страха, жадности до чужих тайн, упоения от причастности к постыдным секретам – в эту грязь должно было упасть слово и прорасти вездесущими сорняками слухов. Выдирай их потом сколько влезет, выпалывай, пока не помутнеет в глазах, – все напрасно: они появятся снова, неистребимые, как гидра.

Коринна вскинула голову, наслаждаясь мигом своего триумфа.

Наконец-то ей удалось поставить высокомерного негодяя на место. Смотрите-ка, он мигом утратил всю свою самонадеянность: стоит к ней спиной, вжав голову в плечи. Должно быть, в этот миг зазнайка Бонне мысленно умоляет о снисхождении.

Но разве заслуживает жалости человек, привечавший мерзавку Николь Огюстен? Человек, покусившийся на благополучие ее дорогой Беатрис?

– О чем я говорила? Ах да, о моей родственнице! – Голос Коринны сочился патокой. – Она рассказывала об одном очень странном происшествии… Пару лет назад в Каркассоне скончалась девушка, дочка священника.

Коринна замолчала. Молчание, насыщенное невысказанными словами и намеками, молчание, заявлявшее слушателям: это только начало истории. Многообещающее, выразительное и гулкое, как звон колокола. В таком замирает толпа на площади за несколько ударов сердца до мига, когда палач выбьет бочку из-под ног приговоренного.

Молчание, предшествующее крику.

Лекарь медленно начал поворачиваться. Коринна успела представить болезненную гримасу на его лице. Начнет ли он лепетать оправдания? Или бросится на нее, подтверждая непроизнесенное обвинение? Ах, как славно было бы, если бы бросился… Поводов для пересудов хватит тогда на целый год, и все будет вертеться вокруг нее, нянюшки Коринны.

Лекарь наконец повернулся, и смелость женщины куда-то испарилась. Негодяй Бонне ухмылялся! Выглядел он на диво безмятежным, и только приглядевшись, можно было заметить в серых сощуренных глазах недобрые искорки.

Волчище, как есть волчище. Оборотень, втершийся в доверие к графу.

– И что же рассказывала твоя родственница? – осведомился Бонне. – Скажи, да погромче, чтобы все слышали.

Коринна, только что прочно стоявшая обеими ногами на земле, почувствовала, как незаметно для себя оказалась на тонком льду. Кузина лишь упоминала, что дочь священника пользовал лекарь, который спешно уехал вскоре после ее смерти. И никаких подтверждений его вины у няньки не было. Сказать начистоту, она рассчитывала, что Бонне сам загонит себя в ловушку, едва услышит о Каркассоне. А теперь выходит, что ловушка захлопнулась за ее спиной.

Коринна беспомощно обвела взглядом слуг и сделала попытку улыбнуться. Быть может, ей удастся перевести все в шутку, пока дело не зашло слишком далеко?

– Ах, месье Бонне, вы же знаете нас, женщин, – кокетливо хихикнула она. – Мы иной раз наговорим такого, что сами потом удивляемся.

«Ничегошеньки тебе не известно, глупая курица, – подумал Венсан. – И теперь ты не знаешь, как выкрутиться».

Он смотрел на рыхлую няньку, нервно облизывавшую губы, и перед его глазами вставали десятки таких же, как она. Подобный сорт баб всегда имеет за пазухой целую груду камней. Окажись блудница в их власти, они бы забили ее еще до того, как Иисус закончил увещевать их. А после досталось бы и ему.

Венсан не испытывал ни злости, ни гнева. В юности он гневался так часто, что понемногу это чувство сточилось в нем, как стачивается нож от многократного применения. Затупившаяся ярость обернулась глухим раздражением. Со временем он научился укрощать и его.

Если что-то и могло поколебать его угрюмую безмятежность, это были не нападки Коринны.

Венсан не собирался протягивать руку помощи самодовольной дуре; он молчал, словно не слыша жалобного предложения о перемирии. Взгляды слуг из выжидательных стали насмешливыми. Определенно, Коринна проигрывала этот бой.

На ее счастье, Беатрис внезапно закашлялась.

– Ох, бедняжка! – вскрикнула нянька.

– Госпожа Беатрис!

Поднялась суматоха. Все мужчины, кроме лекаря, были изгнаны из комнаты, а женщины окружили Беатрис и излили на нее поток благих глупостей.

«Итак, они не поймали Птичку, – думал Венсан, размешивая лекарство. – Дюжина взрослых мужчин не смогла схватить молоденькую девушку».

Учитывая положение дел, радоваться было особенно нечему, а некоторые обстоятельства, выйдя наружу, могли погубить его самого. Но лекарь был благодарен провидению за спасение Николь Огюстен.

Он хорошенько проветрил комнату, распорядился перенести дочь графа в кровать и принес разведенный в теплой воде настой травы «львиный хвост». Сколько ни бились служанки, ни одной не удалось уговорить Беатрис выпить хотя бы глоток. Тогда лекарь сам сел рядом и с сожалением посмотрел на бледное личико с застывшим взглядом.

– Попробуйте, ваша милость, – негромко сказал он, протягивая кружку. – Вам станет легче.

Он не ожидал, что Беатрис отзовется. Но девочка вдруг заморгала, будто проснувшись, и перевела взгляд на лекаря.

– Она выпила весь бокал, – шепотом проговорила Беатрис. – Я видела!

Венсан оглянулся на служанок и горничную, застывших в почтительном отдалении. Бдительная Коринна сидела в кресле с другой стороны постели и не сводила глаз со своей питомицы, но девочка говорила так тихо, что вряд ли нянька могла что-то расслышать.

– Как это случилось? – тихо спросил он.

– Элен взяла со стола бокал. Она сильно волновалась и хотела успокоиться. Она сказала, что это средство ей поможет.

«В каком-то смысле так оно и вышло, – подумал Венсан. – Она действительно успокоилась».

Он понимал, что не должен расспрашивать девочку, но ему необходимо было кое-что выяснить.

– О чем это вы беседуете, моя радость? – встревожилась Коринна и сделала движение, будто собиралась встать.

– Кто налил в бокал лекарство? – быстро спросил Венсан, делая вид, что добавляет в питье еще несколько капель настоя. – Служанка?

– Николь? О, нет, месье Бонне! Элен не сказала мне, откуда оно у нее.

– Тогда почему вы уверены, что это не Николь?

Девочка широко раскрытыми глазами смотрела сквозь него, и Венсан чертыхнулся про себя: кажется, она снова впадает в забытье. К тому же к ним уже спешила Коринна.

Но удача сегодня была на его стороне: торопясь, нянька споткнулась и замешкалась, и Беатрис успела сказать:

– Николь никогда не смогла бы этого сделать.

И только тогда расплакалась.

Теперь лекарь был спокоен за нее. Слезы для горюющего – то же, что кровопускание для больного: они приносят облегчение и покой.

Вволю наплакавшись, девочка уснула.

Дождавшись, пока смолкнут всхлипы и дыхание Беатрис станет ровным, Венсан встал.

– Следи, чтобы в комнате было прохладно, – распорядился он. – Поверь, я не хочу убить твою госпожу. Духота действует на нее пагубно. Когда она проснется, уговори ее выпить остатки лекарства, только перед этим взболтай его. Если она начнет плакать и плач перейдет в икоту, пусть пошлют за мной.

– Уж она непременно начнет, – голос Коринны дрогнул. – Они ведь так дружны были с Элен. Ох, бедное, бедное дитя!

Сдерживая слезы, Коринна прижала пухлую руку к губам, но горестное рыдание все равно прорвалось наружу. Нянька торопливо отошла от кровати, чтобы не разбудить девочку, и застыла у двери, зажимая ладонью рот.

Мучения ее были столь явственными, что в Венсане проснулось что-то вроде сочувствия.

– Тебе тоже нужно лекарство, – спокойно сказал он. – Я оставлю для тебя немного.

Но Коринна покачала головой:

– Ни за что, месье Бонне.

– Отчего же? Поверь, тебе станет легче.

Она вскинула подбородок:

– Я не желаю, чтобы мне становилось легче.

Знакомая история, подумал Венсан. Самобичевание! Разве не забавно, что за пределами монастыря оно встречается куда чаще, чем внутри…

Он пожал плечами:

– Тебе не в чем упрекать себя.

– Упрекать? – Коринна плотно сжала губы. – Я ни в чем не упрекаю себя, месье Бонне.

Венсан присмотрелся к ней. Страдание во взгляде няньки сменилось ожесточением.

Нет, он ошибся: здесь пахнет не покаянием за воображаемый грех, а чем-то другим.

– Тогда почему ты отказываешься от помощи?

Коринна вытерла слезы со щек.

– Не хочу потерять ни капли из того горя, что я пережила сегодня. Пусть оно остается со мной, пусть я буду помнить о нем постоянно. Тогда я смогу проклинать ее так сильно, как она того заслуживает.

– Кого?

Мягкие, расплывчатые черты заплаканного лица словно заострились. Пальцы Коринны непроизвольно сжались в кулаки, на побелевших костяшках натянулась кожа. Полные губы с отвращением выплюнули одно слово:

– Николь!

Венсан умолк, озадаченный силой ее чувств. Слезы Коринны высохли, будто влага, испарившаяся с горячей поверхности. Она стала страшна в эту минуту – опухшая, нелепая, но переполненная до краев своей ненавистью. Ненависть сочилась из ее глаз, и тяжелый запах, исходивший от ее рыхлого тела, был запах ненависти.

– Но послушай… – Он должен был хотя бы попытаться. – С чего ты взяла, что Птичка убила Элен?

– Не трудитесь защищать ее, месье Бонне. Меня вы не переубедите.

– Возможно, я хотел бы, чтобы ты переубедила меня.

Он подбавил в голос смирения – самую малость.

Это ее проняло. Коринна уставилась на лекаря. Голубые глазки под воспаленными веками буравили его, выискивая подвох.

– Я человек пришлый, – напомнил Венсан. – Как я смогу разобраться, если все молчат? Может, они только прикидываются осведомленными…

– Но только не я! – перебила Коринна. – Здесь не найти человека, который знал бы обо всем лучше меня.

На это он и рассчитывал. Одноглазая Бернадетта, без сомнения, могла бы рассказать ему куда больше, но разговорить умную старуху нелегко. Проще подцепить Коринну на крючок ее спеси. Никому мы не хотим понравиться так сильно, как людям, которые не нравятся нам самим. Коринна терпеть его не может с первого же дня появления в Вержи. Именно поэтому непритязательная уловка может принести плоды.

Главное – не спугнуть ее.

– Николь казалась мне порядочной девушкой, – взвешивая слова, начал Венсан. – У нее строгий отец…

– Он ей не отец! – отрезала Коринна.

Венсан недоверчиво поднял брови, делая вид, что впервые слышит об этом.

– Ее подбросили ему! Ночью, тайком. А прежде ее испортила фея!

Удивление на лице Венсана стало неподдельным.

Коринна скрестила руки на груди. В ней боролись два желания: оставить всезнайку Бонне в неведении и доказать ему, что и она кое-что знает. Она торопилась как следует все обдумать, пока лекарь не ушел. Но быстро размышлять у Коринны всегда получалось плохо, мысли начинали спотыкаться друг об друга, она расстраивалась и окончательно переставала понимать, что нужно делать.

А лекарь уже стоит одной ногой на пороге. Если ее молчание продлится еще чуть-чуть, он потеряет терпение и уйдет в убеждении, что она всего лишь пустоболка.

Это перевесило чашу весов. Коринна подала знак, чтобы Бонне подождал, и отошла к кровати. Ничто не насторожило ее в ровном дыхании Беатрис. Вернувшись обратно, она с загадочным и строгим видом поманила Венсана за собой.

В маленькой комнатушке без окон нянька опустилась на стул и сложила руки на коленях. Ее важничанье выглядело смешным, но Венсан оставался серьезным и внимательным.

– Ты что-то сказала про фею.

– Началось все не с нее, месье Бонне, а со старшей сестры нашего Гастона Огюстена. Я ее никогда не видала. Знаю только, что она рано вышла замуж и поселилась с мужем в Лионе. Огюстен уверял, что она выучилась на белошвейку. Вот уж не думаю! Но муженек ее оборванец и негодяй, здесь и сомневаться не приходится.

– Ты его видела?

– Никто даже имени его не знает. А своими глазами его видели только Гастон да караульные, которые несли службу в тот ужасный день.

* * *

Оборванец прискакал поздней ночью. Вид его не вызывал доверия, и стража не пропустила чужака даже за первые ворота. Он не настаивал: спешился и расхаживал вокруг своего коня, посвистывая на все лады, пока не показался заспанный конюх.

Не тратя лишнего времени на приветствия, приезжий сразу объявил Гастону Огюстену, что сестра его внезапно скончалась от грудной немочи.

Новоявленный вдовец, сообщая эту скорбную весть, не пролил и слезинки. А вместо пояснений снял притороченную к седлу корзину и откинул грубое шерстяное покрывало.

В корзине, привязанный к днищу широкими лентами, спал младенец.

– Мне ребенок ни к чему! – с грубой прямотой заявил мужчина. – Я человек вольный, перекати-поле. Хотел сдать ее в приютский дом, да у них своих подкидышей больше, чем пиявок в луже. А потом вспомнил про тебя. Франсуаза частенько рассказывала про своего любимого братца. Она ведь вырастила тебя вместо матери, так? Настало время возвращать должок, Гастон.

С этими словами ночной визитер вскочил на лошадь и поскакал прочь. Да так быстро, словно черти за ним гнались. Пусть после этого кто-нибудь скажет, будто он не знал, что младенца поцеловала фея!

Но не таков был Гастон Огюстен, чтобы подчиниться чужой воле. Да и зачем ему было оставлять у себя это отродье?

Вот почему старший конюх поместья Вержи спустя короткое время вылетел из замка на быстром жеребце, прихватив с собой младенца в корзинке.

Гастон потом рассказывал, что девчонка спала как убитая. Ни единого раза за ночь не проснулась и не заплакала, хотя конь несся во весь опор. Что это, спрашивается, как не чары? Лесная фея постаралась, усыпила ребеночка.

Конюх знал, что сделает, когда догонит муженька сестры: отдаст ему младенца, и пусть родной отец хоть в лесу на растерзание волкам оставляет свое дитя. Грех ляжет на папашу, а Гастон будет ни при чем.

От замка Вержи через лес вела единственная дорога. Свернуть с нее ближайшие десять лье некуда. Но сколько ни подгонял коня разгневанный Гастон Огюстен, его ночной гость как сквозь землю провалился.

Огюстены всегда слыли упрямцами. Гастон, вбив себе в голову, что вернет младенца родному отцу, скакал всю ночь. И лишь под утро, когда солнце осветило верхушки деревьев, а вдалеке из рассеивающегося тумана выплыла замшелая стена, конюх понял, что добрался до соседнего Божани.