Текст книги "Дом одиноких сердец"

Автор книги: Елена Михалкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 3

За следующие два дня Даша поняла, что удивление ее было совершенно беспочвенным – ведь если подумать, Боровицкий никогда не говорил, что он беден, как церковная мышь. Ее собственные стереотипы сыграли с ней злую шутку: он был, во-первых, старым, во-вторых, писателем, причем неизвестным, во всяком случае, для нее. Для Даши любой неизвестный широкой публике творческий человек был обречен на то, чтобы влачить жалкое, полунищенское существование, питаясь сухой корочкой и запивая ее прокисшим молоком, украденным из ближайшего продовольственного магазина. Пришлось подкорректировать свои представления, и Даша поделилась размышлениями с мужем. Максим отреагировал неожиданно.

– Дашка, ты хоть понимаешь, какую роль играешь при своем аббате Фариа? – спросил он агрессивно за ужином, откладывая в сторону недоеденный кусок отбивной, чего с ним отродясь не случалось.

– Какую? – заинтересовалась Даша.

– Роль Ватсона, которая, по моему глубокому убеждению, совершенно идиотская. Понятно, зачем он нужен был Конан Дойлу – задавать те кретинские вопросы, которые задавал бы сам читатель. Но в жизни-то зачем он нужен? Исключительно чтобы подыгрывать талантливому, неординарному человеку. Создавать, знаешь ли, фон. Серенький такой фон, неброский.

– Максимка, тебя какая муха укусила?

– А тебя? – огрызнулся он. – Ты хоть раз себе задавала вопрос: с чего, собственно, твой писатель возится с тобой, встречается, записочки пишет?

– Да чего ты взъелся на него? – удивленно спросила Даша и уселась за стол. – Ему просто хочется с кем-то поговорить, а я хороший слушатель. Ему вообще люди интересны, и он в них прекрасно разбирается. Петр Васильевич случайно познакомился со мной, нашел благодарного слушателя – вот и общается. Что тут плохого?

– Интересно, – саркастически поинтересовался Максим, – почему на роль безголового Ватсона или, если тебе так больше нравится, благодарного слушателя он выбрал симпатичную женщину, а не старую костлявую развалину вроде него самого?!

Пару секунд Даша смотрела на Максима, а потом откинулась на стуле и расхохоталась. Максим насупился, демонстративно отставил тарелку и вышел из-за стола. Даша, продолжая смеяться, выскочила за ним следом, поймала в коридоре и прижалась к широкой спине мужа.

– Милый мой, да ты просто ревнуешь! Максимка, глупости какие, боже мой!

– Глупости, как же… – недовольно хмыкнул супруг, не оборачиваясь. – Я от тебя последний месяц только и слышу, какую очередную умную мысль выдал твой Боровицкий и как хорошо вы с ним сегодня гуляли. Седина в бороду, знаешь ли…

– Да перестань ты! – Даша с силой развернула мужа, который особенно и не сопротивлялся, и заставила себя обнять. – Боровицкий – чудный старик, но я ему в дочери гожусь! И никакой сединой в бороду там и не пахнет, уж я-то, милый, в таких вещах разбираюсь. Так что перестань выдумывать и иди доедай, пока все окончательно не остыло.

Слегка повеселевший Максим вернулся на кухню, пожевал немного и задумчиво предложил:

– Слушай, Дашка, если твой старикашка не питает по отношению к тебе грязных и далеко идущих намерений, то пригласи его к нам поужинать или пообедать в выходной. Мне, в конце концов, тоже любопытно с ним пообщаться. Да и вообще…

Что там «вообще», Максим не договорил, но Даша согласно кивнула. Боровицкий был в курсе ее семейной жизни и пару раз сам говорил, что ему интересно было бы посмотреть на Дашину дочь. Даша решила, что на следующие выходные обязательно пригласит Петра Васильевича к себе.

Однако на другой день она совершенно забыла о своем решении. Боровицкий был очень оживлен, много смеялся, и Дашина тревога по поводу его здоровья быстро рассеялась. Прогуливаясь в дальней части парка, они по очереди бросали Проше подобранные ветки, и пес с низким, утробным рычанием расправлялся с каждой из них.

– Умница он у вас, – заметил Боровицкий, любуясь собакой. – Я и сам о таком мечтал когда-то, да вот аллергия на собак не позволила. Смотрите-ка, Дарья Андреевна, а вон очередной персонаж моих литературных наблюдений… Только что он здесь делает?

Даша присмотрелась и на узенькой заросшей тропинке увидела маленького человечка, который, странно переваливаясь с ноги на ногу, шел к ним. На макушке у человечка была лысина, совершенно круглая и блестящая, но вокруг нее поднимались, словно пух одуванчика, реденькие, просвечивающие насквозь волосики. На лице старичка играла странная, задумчивая полуулыбка.

– Местный сумасшедший? – настороженно спросила Даша. Старичок показался ей издалека безобидным, но вот его улыбочка… Никогда не знаешь, чего ждать от сумасшедших.

– В общем-то, если быть откровенным, да, сумасшедший, – согласился Петр Васильевич. – И я вам про него, кстати говоря, рассказывал. Это Ангел Иванович – тот самый найденыш Раевой, которого она приютила в «Прибрежном». Но он совершенно безобиден. Да вот вы сейчас сами увидите.

Тем временем старичок подошел к ним, присел перед Дашей в какой-то пародии на книксен и негромко рассмеялся.

– Здравствуйте, Ангел Иванович, – произнес Боровицкий, внимательно вглядываясь в старичка. – Познакомьтесь, пожалуйста: это мой друг, Дарья Андреевна. Мы с ней прогуливаем собаку. А вас каким ветром сюда занесло?

– За водичкой пошел, за водичкой, – проблеял старичок, неопределенно помахав рукой куда-то за спину. – А водички-то и нету! Вот как. Хожу-хожу, а водички-то и нет!

– Пойдемте, Ангел Иванович, мы вас отведем, – мягко сказал Боровицкий, приобнимая старичка за плечи и разворачивая в сторону пансионата. – Вы там и водичку найдете, и отдохнете немножко.

– Да не хочу я туда! – плаксиво пожаловался старик. – Там ведь решетки, через них не перелезешь. Думал-думал, как убежать, – а вот никак и не убежишь. А если и сможешь – ведь найдут с собаками, разыщут, и еще хуже будет!

Даша посмотрела на Боровицкого, но тот только задумчиво покивал, словно в ответ своим мыслям.

– А я по картошечке соскучился, – продолжал старичок, покачивая в такт шагам головой с венчиком легких волос. – Просил-просил – не дают картошечки! Уж и поварих упрашивал, и мою хозяюшку – ан нет, не дает. Смотрит так, с улыбкой – и не дает. А я ведь ее, картошечку-то, так люблю!

Он заныл что-то себе под нос, и Боровицкий с Дашей ускорили шаг. Сзади к ним подбежал Проша, обнюхал незнакомца, но Ангел Иванович не обратил на пса внимания – он что-то напевно бормотал себе под нос, и изредка в его речи угадывались слова «картошечка», «водичка», «обидели». Наконец они подошли к воротам пансионата, откуда навстречу им выбежала медсестра с красным лицом, всплескивая руками.

– Ангел Иванович нашелся! Слава тебе господи! Уж весь пансионат на уши поставили, всех перетрясли. Что же ты, миленький мой, – запричитала она, обращаясь к старичку, – нас всех напугал, а? И Лидию Михайловну, и Тонечку. Она вроде бы и присматривала за ним, – объяснила женщина Даше и Боровицкому, – а только отвернулась – он и исчез, как сквозь землю провалился. Где вы нашли-то его?

– В лесу, неподалеку отсюда, – ответил Боровицкий, не отводя взгляда от Ангела Ивановича, который начал потихоньку приплясывать на месте. – Он по дороге жаловался, что ему картошки не дают.

Даша в это время укладывала Прошу под кустом, чтобы он не мешался, и медсестра бросила на нее быстрый взгляд. Потом махнула рукой:

– Да бог с вами, что вы! Все им дают, что ни попросят! А то, что жалуются они, – так ведь все жалуются, вы-то уж, наверное, знаете. Ладно, поведу я его в корпус, обрадую Лидию Михайловну.

Она взяла Ангела Ивановича за руку и быстро повела его, упирающегося, за собой. Пройдя десяток шагов, тот вдруг остановился, резко вырвал руку и с неожиданной прытью кинулся обратно. Подбежав, он бросился обнимать Боровицкого, быстро приговаривая:

– Спасибо, спасибо тебе! Ты один, один заступился! Ты уж не оставляй меня одного, ладно?

– Не оставлю, не оставлю, – торопливо пообещал Боровицкий и попытался высвободиться.

Но Ангел Иванович крепко сжимал его в объятиях и бормотал что-то уж вовсе невнятное. Со стороны эта сцена – маленький старичок, висящий на высоком и худом, – наверное, казалась смешной, но Даше было не до смеха. Что-то невыносимо жалкое было в несчастном сумасшедшем, с трогательной доверчивостью и отчаянием цепляющемся за Петра Васильевича. Подбежавшая медсестра оторвала наконец своего пациента и увела его в корпус. Боровицкий потер шею, ослабил галстук и опустился на скамеечку.

– Что, господин Боровицкий, обзаводитесь новыми друзьями? – раздался сбоку язвительный голос.

Даша вздрогнула от неожиданности и обернулась. Около скамейки стоял, постукивая по ноге зонтом, очень высокий жилистый старик с кривым носом, похожим на клюв. Под густыми седыми бровями прятались маленькие прищуренные глаза, смотревшие откровенно недобро. «Персонаж из триллера», – мелькнуло в голове у Даши. Она ожидала, что Петр Васильевич поздоровается и представит ее, как обычно, но Боровицкий молчал.

– Правильно, – усмехнулся кривоносый старик. – Давай ты еще и оглохнешь. А ты, я смотрю, ученицу себе нашел на старости лет? Как был ты кобель, так им и остался – все через баб делаешь!

– Да как вы смеете! – задохнулась Даша от возмущения, поняв, что речь идет о ней.

– Дарья Андреевна, не обращайте внимания, – остановил ее Боровицкий. – Господин Горгадзе только того и добивается, чтобы вы вышли из себя. Не доставляйте ему такого удовольствия.

Не говоря ни слова, Горгадзе обошел их по тропинке, но, проходя мимо Боровицкого, внезапно взмахнул зонтом, пытаясь ударить того по голове. Даша отреагировала молниеносно – перехватив рукой зонт, удар которого оказался совсем слабым, она дернула его на себя. Горгадзе выпустил зонт, и тот оказался в руках у Даши. Ситуация была глупой: возвращать зонтик владельцу она не собиралась, бить его – тем более. Но с зонтом нужно было что-то делать! Даша отбросила его в сторону и осталась стоять, настороженно глядя на крючконосого старика.

– Совсем спятил? – спросил Боровицкий, и Даше стало не по себе от ледяного презрения в его голосе. – Были бы камни, так ты бы меня камнями закидал?

– Был бы у меня кнут, я бы знал, что с ним делать! – прошипел в ответ старик, бросив на Дашу ненавидящий взгляд. – И с тобой, и со шлюхой твоей.

Он подошел к зонту, поднял его и, не оборачиваясь, быстро пошел по тропинке.

– Простите меня, Дарья Андреевна, – сказал Боровицкий Даше, которая мысленно давала себе обещание больше никогда не приходить в столь дикое место лесопарка. – Я как-то не подумал о возможности такой встречи, хотя должен был ее предвидеть.

– Да нет, все в порядке, – пробормотала Даша, с трудом приходя в себя после произошедшего. – А кто это такой? И почему он вас так ненавидит?

Боровицкий невесело усмехнулся.

– О, история совсем простая. Игорь Кириллович Горгадзе, про себя его называю «творческая личность», болен, причем давно и неизлечимо. У него был выбор – либо провести остаток жизни в больнице, либо здесь. Вы сами видите, что он выбрал.

– А вы здесь при чем? – спросила внимательно слушавшая Даша.

– При том, что я тоже творческая личность, – невесело усмехнулся Боровицкий. – Мы с этим господином пару раз пересекались в его прошлой жизни, и я видел образцы его творчества. Не сочтите за грубость, но – бред сивой кобылы. Причем бред, выдаваемый за нечто новое, чего еще никто до господина Горгадзе не писал. Назвал он свои произведения фантастической поэзией в прозе. Я из всех его опусов запомнил только одну фразу: «В момент духовно-творческого экстаза возникают квазифаэзы сущего». Вот сколько лет прошло, а сидят в голове его дурацкие квазифаэзы, причем сущего, и все тут! – Петр Васильевич замолчал, припоминая что-то, потом встрепенулся: – Да, так я отвлекся. В общем, когда я здесь появился, он меня узнал и воспылал ко мне ненавистью, замешенной, как вы понимаете, на зависти. Боже упаси от такой гремучей смеси! Прибавьте сюда его нереализованные творческие амбиции плюс тяжелую болезнь – и вам многое станет понятным. Ну и к тому же я повел себя при первой нашей встрече не совсем деликатно – попытался не обращать на него внимания, что для него – как нож по горлу, ведь он же всю свою жизнь только и делал, что безуспешно пытался привлечь к себе внимание. Есть и еще один момент, совсем уж нелепый и притом интимный. В пансионате живет милейшая женщина – некто Красницкая, я вас с ней познакомлю при случае. Господин Горгадзе за ней не то ухаживал, не то собирался ухаживать, а тут появился я. И как любой новый человек в таком небольшом и, по сути, замкнутом коллективе, возбудил всеобщий интерес. А уж с Красницкой мы вообще много времени провели в беседах. Вот это, я полагаю, и стало последней каплей – Горгадзе в отношении меня стал совершенно невменяем. Да вы и сами видели…

Боровицкий вздохнул, покачал головой, и некоторое время они сидели молча. Потом Даша попрощалась и побрела за Прошей, обдумывая рассказ Петра Васильевича. Какая-то в нем была несостыковка. Что-то царапнуло слух, как неверно взятая нота, но что именно, она никак не могла уловить. Даша покачала головой, погладила Прошу по лоснящейся черной шкуре и быстро пошла к выходу из лесопарка, не замечая, что вслед ей смотрят две пары внимательных глаз.

– Лидия Михайловна, разрешите?

В дверь просунулась голова главврача.

– Да, Борис, входите.

Раева с неудовольствием посмотрела на Денисова. Ну как можно так себя запускать! Животик свисает, верхняя пуговица рубашки расстегнута, да и саму рубашку не мешало бы погладить. А ведь у человека жена есть! Еще и небрит…

– Что-то случилось? – поинтересовалась она, видя, что Денисов молчит.

– Не то чтобы случилось, Лидия Михайловна, – замялся главврач.

– Тогда в чем дело?

– Да писатель, Боровицкий…

– Что с ним? – резко спросила Раева.

– Он по всему пансионату таскает за собой какую-то дамочку. Вы с ней, по-моему, уже познакомились…

Денисов вопросительно посмотрел на управляющую, но лицо той было совершенно непроницаемо.

– В общем, не нравится мне все это, – выпалил он в конце концов.

– Что именно вам не нравится, Борис? – уточнила Лидия Михайловна.

– То, что они пытаются тут что-то разнюхать. С пациентами разговаривают, смущают их. Десять минут назад Горгадзе вывели из себя, он чуть сознание не потерял. Прибежал ко мне – у него пульс зашкаливает! В общем, подозрительно. Что за дамочка? Может быть, журналистка, а вы сами знаете, какие сейчас журналисты пошли. Что-нибудь выведают, и давай в газеты расписывать! А нам с вами скандалы ни к чему.

– Вы полагаете, у нас есть что выведывать и разнюхивать? – вскинула брови управляющая. – И какие могут быть скандалы, связанные с нашим пансионатом?

Денисов замолчал и пристально посмотрел на нее. Но лицо Раевой оставалось по-прежнему непроницаемым, и он стушевался.

– Да я… в общем-то, просто так… – забормотал он. – Предупредить хотел… А то мало ли что…

– Спасибо за заботу. – В голосе Лидии Михайловны прозвучал едва уловимый сарказм. – Думаю, ничего страшного от визитов этих посетителей не случится.

Главврач кивнул и бочком протиснулся в дверь. Раева подошла к окну и внимательно осмотрела все скамеечки, на которых грелись ее подопечные.

– И потом, – задумчиво произнесла она вслух, словно продолжала разговаривать с Денисовым, – была ли у нас возможность отказать Боровицкому в его просьбе? Вот в том-то все и дело…

Лидия Михайловна причесала перед зеркалом волосы, поправила брошь на блузке и вспомнила, что Ангел Иванович сегодня каким-то образом ухитрился пройти мимо охраны и спрятаться в лесопарке. Охранник клялся и божился, что не пропускал никого из пациентов в лес. Значит, старик нашел какую-то лазейку.

Раева вызвала двух охранников и приказала тщательно исследовать ограду вокруг всей территории пансионата.

Глава 4

Уже ложась спать, Даша вспомнила, что забыла пригласить Боровицкого в гости. «Ладно, приглашу завтра, – решила она. – Главное, чтобы он пришел». К тому же Олеська принесла из школы пару историй, которыми Даше не терпелось поделиться с Петром Васильевичем, – у нее вообще вошло в привычку пересказывать ему какие-то забавные мелкие происшествия или советоваться по разным поводам.

Однако на следующий день лил такой сильный ливень, что они с Прошей просидели все утро дома. А в среду ее опять попросили провести занятие у Барсуковых с утра. На сей раз Инны Иннокентьевны в квартире не было, поэтому урок вышел если не образцово-показательным, то просто хорошим. В четверг тучи над Москвой и Подмосковьем наконец разошлись, и обрадованная Даша побежала в лесопарк, надеясь увидеть Боровицкого на старом месте. Но под сосной было пусто. Немного огорчившись, Даша полезла в дупло и сразу наткнулась на записку. Пару раз она прочитала ее и повела взглядом вокруг. День, назначенный Боровицким для встречи, был четверг.

«Заболел, – мелькнуло в голове у Даши, – или опаздывает». Но последнюю гипотезу она сразу же отмела – за все то время, что они встречались, старик не опоздал ни разу, он всегда ждал Дашу, приходя к сосне до десяти часов. Растерянно поглаживая Прошу по гладкой голове, она обругала себя за то, что за все время знакомства не догадалась попросить номер телефона. И тут же с укором сказала себе: «А ведь он на прошлой неделе плохо себя чувствовал…»

Она пошла с Прошей в сторону пруда, но на душе оставалось как-то неспокойно – даже прогулка по солнечному лесу не доставляла ей никакого удовольствия. «Надо же, – размышляла Даша, – ведь гуляю же я без Боровицкого три раза в неделю, и ничего, а стоило ему один раз не прийти в обещанный день, как тут же настроение испортилось». Она обошла пруд безо всякой охоты, свернула на какую-то дорожку и побрела по ней, не замечая, куда идет. Но когда через пятнадцать минут перед ней показался светло-голубой корпус за оградой, она почти не удивилась. «Может быть, Раева даст мне его телефон?» – подумала она, проходя в ворота и беря пса на поводок.

Быстро идя по асфальту, Даша отметила, что сегодня на скамейках никого не видно, хотя день ясный. Боровицкий как-то говорил ей, что у пансионата вполне приличная охрана, которую Раева разместила особенным образом – так, чтобы ни одного охранника не было видно. Объяснялось это тем, что старики должны чувствовать полную свободу перемещения. Потому он тогда так и удивился, обнаружив Ангела Ивановича бродящим одиноко в лесопарке. Только сейчас Даша обратила внимание на маленькую будочку у входа, увитую зеленью, в которой, наверное, и должен сидеть охранник. Но в будке было пусто. Недоумевая, она толкнула заскрипевшую дверь и вошла в прохладный холл пансионата. Проша шел рядом, прижимаясь к ее ноге.

Внутри никого не было. «Вымерли они все, что ли?» – недоуменно подумала Даша и пошла по коридору в сторону комнаты Боровицкого, – вспомнив, что рядом есть лестница – она собиралась подняться наверх и поискать Раеву. Не пройдя и половины коридора, Даша услышала громкие голоса. Раздался какой-то вскрик, что-то упало, громкий мужской голос сердито произнес какую-то фразу… Даша завернула за угол и увидела людей, толпившихся в дверях самой крайней комнатушки. Она сделала два шага к ним, Проша неожиданно гавкнул – все словно по команде повернули головы к ней и замолчали.

В голове у Даши кто-то начал четко отсчитывать шаги, которые осталось дойти до комнаты Боровицкого. Она знала откуда-то, что шагов должно быть десять, но голос в голове все равно отбивал, как часы. Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Люди около входа в комнату молча смотрели на нее, а до двери оставался еще один шаг. Даша окинула взглядом лица – сморщенные, морщинистые лица, показавшиеся ей совершенно одинаковыми.

– Господи, страх-то какой! – произнес чей-то старческий голос, и Даша поняла, что слова относятся к Проше. Пес ткнулся головой ей в колени, и она сделала последний шаг к зеленой двери в самом конце коридора.

Охранник, тщетно пытавшийся максимально вежливо убедить чертовых бабулек и дедков покинуть комнату, поднял голову и увидел бледную светловолосую женщину, очень медленно входящую в дверь. Следом за ней протиснулся здоровенный черный пес, похожий на мастифа, но охранник знал, что порода другая, только не мог вспомнить название. Он хотел прикрикнуть на вошедшую, чтобы она не прикасалась к телу, но было поздно: пройдя два шага, женщина с тихим стоном осела около старика и уткнулась лицом в его колени.

«Да это же дочь! – догадался охранник. – Вот черт, как бы ее помягче увести-то, а?» Он наклонился и тронул женщину за плечо, но почувствовал чье-то прикосновение и поспешно шагнул в сторону – около него стоял черный пес с висящими складками на морде, вблизи казавшийся просто огромным. Пес коротко посмотрел на охранника, перевел взгляд на хозяйку, сотрясающуюся в безмолвном плаче, потом на старого человека, сидевшего на стуле. Несколько секунд пес рассматривал нож, торчащий из груди старика. Потом задрал морду к потолку и протяжно, жалобно завыл.