Текст книги "Банда отпетых дизайнеров"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Посмотри на этого человека, Аллочка! – призвала я. – Ты видишь перед собой экземпляр Хомо Кобелиус, или Мужика Кобелирующего, страдания которого имеют тот же источник, что и его радости.

– Надеюсь, это не заразно? – опасливо спросила Трошкина и попятилась.

– Нет, нет, – успокоила я подружку. – Нам с тобой это грозит разве что сильной мигренью. Придется крепко поломать головы, как выручить нашего обормота из ямы, в которую он сам себя загнал. Дело в том, что Зяма имел неосторожность своими ушами слышать шумы, которые беснующийся Бронич производил под дверью убитой гражданки Цидулькиной.

– Цибулькиной, – поправил меня Зяма.

Алка взглянула на него и помрачнела. Она все поняла.

– Ты был внутри? С этой убитой гражданкой?

– Только тогда она была еще живой! – Судя по мимолетной улыбке, Зяму посетило приятное воспоминание. – Даже очень живой…

Трошкина в приступе ревности скрипнула зубами, но тут же взяла себя в руки и разжала стиснутые кулачки. Должно быть, вспомнила, что ее счастливую соперницу уже убил кто-то другой.

– Кто же ее убил, интересно? – задумалась я.

– Так. Надо прояснить условия нашей задачи, – постановила бывшая отличница-медалистка. – Сейчас мы сядем, возьмем бумагу и ручку и запишем все известные нам факты.

– Спокойно, сядем все! – жестоко пошутила я.

Трошкина посмотрела на меня с укором, а Зяма больно щелкнул по макушке и сделал зверское лицо. Я усовестилась, окоротила язык и благонравно присела на диванчик в Алкиной светлице. Братец опустился рядом со мной, а Трошкина, нацепив очки, устроилась за столом с блокнотом и ручкой. Затем последовал обстоятельный допрос, в ходе которого выяснилось следующее.

Сегодня в четырнадцать часов с какими-то минутами свидетель Кузнецов Казимир Борисович явился в гости к гражданке Цибулькиной Елене Яковлевне в ее двухкомнатное жилище по адресу: улица Дежнева, дом восемь, квартира тридцать. Елена Яковлевна была дома одна, что позволяло ей разгуливать по квартире в незатейливом наряде Евы. Пылкий Казимир Борисович сразу же костюмировался соответствующим образом и приблизительно полчаса активно вступал с хозяйкой дома в интимные отношения.

– Активно и неоднократно! – горделиво уточнил Зяма.

– Избавь нас от подробностей! – попросила я, взглянув на Трошкину, которая яростно строчила в блокноте, пламенея ушами.

На скрежет ключа в замке Елена Яковлевна и Казимир Борисович отреагировали не сразу, потому что были сильно заняты друг другом. Дверь не открылась, так как предусмотрительная хозяйка квартиры заперла ее на задвижку, но через некоторое время послышался стук, быстро превратившийся в грохот. Затем шум усилил мужской голос, все более громко и сердито озвучивающий слова, больно ранящие женскую гордость Елены Яковлевны.

– Я хотел выйти и набить этому мужлану морду, уже и трусы надел, но Леночка меня удержала, – сообщил Зяма. – Она сказала, что это муж ее пришел. Ну, муж – это святое, я в бутылку лезть не стал, удалился тихо, по-английски.

Казимир Борисович воспользовался одним из классических сценариев – ретировался через балкон, задействовав по ходу дела кстати подвернувшуюся пожарную лестницу. В четвертом часу пополудни в затопленном солнцем дворе не было ни души, и герой-любовник без помех и свидетелей спустился из двухкомнатного рая на пятом этаже на размякший асфальт.

– То есть на этом асфальте остались твои следы? – прицепилась к словам дотошная Алка. – Это очень плохо. Милиция, если поищет, их обнаружит.

– Да еще, глядишь, найдутся свидетели исторического спуска по пожарной лестнице, – добавила я. – Какая-нибудь бабуся из дома напротив, выглянув в окошко глотнуть свежего воздуха, вполне могла заметить крупное яркое пятно, оказавшееся при внимательном рассмотрении молодым человеком в розовой рубахе и портках с перламутровыми нашивками.

– Надо было мне попроще одеться, – с сожалением пробормотал Зяма. – Да кто же знал, что так обернется! Все, больше розовое не надеваю, обтягивающее не ношу и замужних дам не танцую.

– Раньше надо было думать! – я постучала кулаком по лбу.

– Думаю, на данный момент Зяма в относительной безопасности, – эхом отозвалась Трошкина. – Похоже, следствие считает убийцей Михаила Брониславича.

– Э, нет, Бронича тоже надо отмазать! – спохватилась я. – Если его посадят, мы с тобой, Трошкина, останемся без работы!

– Бронича отмазать, Зяму отмазать, а на кого же тогда стрелки переводить? – Алка потерла переносицу ручкой и оставила жирную синюю галочку, соединившую ее бровки в одну сплошную суровую линию. – Значит, выход один: мы должны найти настоящего убийцу гражданки Цибулькиной!

– И поскорее, пожалуйста! – просительно добавил Зяма. – У меня в гардеробе три новые рубашки розового цвета, если я их этим летом не поношу – все, можно выбрасывать: говорят, в следующем сезоне актуальна будет крапинка.

– Молись, чтобы не полоска! – съязвила я.

– И не клетка! – добила жестокая Трошкина.

8

Зная, что шефа завтра на работе не будет, я решила не спешить на трудовой пост и запланировала утреннюю побудку на девять тридцать, но телефонный звонок поднял меня с постели получасом раньше.

– Спишь, царевна? – ласково укорил меня Макс Смеловский.

– Как мертвая, – согласилась я, деликатно зевнув в кулак. – А ты уже на работе?

– Я не просто на работе, я работаю! – Макс внес существенную поправку.

Я сопоставила эту информацию с показаниями циферблата и всполошилась:

– Девять часов утра! Макс, ты же должен сейчас сидеть в ящике с новостями!

Приятная физиономия Максима Смеловского – одно из первых утренних впечатлений тех горожан, которые имеют привычку спозаранку включать телевизор.

– Увы мне! – с прискорбием вздохнул он. – Главная новость такова: у нас наступил конец света.

– Минуточку! – Я слезла с дивана, прошлепала к окну, посмотрела в щелочку жалюзи и сразу же зажмурилась: света за окном было хоть отбавляй! Солнечный летний день уже вступил в свои права. – Где наступил конец света? У нас тут вроде все в порядке!

– А у нас тут ад кромешный! – сообщил Макс. – Во всем здании телестудии нет электричества! Утренний выпуск новостей отменили, и я забился в уголок в редакторской, потому что по коридорам во мраке бегают злые, как черти, монтеры с отвертками. Я думаю, это господня кара за грехи наши. Зря мы сделали рекламный ролик фильму «Омен»!

– Так это когда еще было! Вспомнил! – протянула я. – Почти месяц тому назад!

– Не месяц, а ровно шестьсот шестьдесят шесть часов назад! – зловеще сказал Макс. – Я подсчитал тут на досуге и был потрясен!

– Да ерунда это, – отмахнулась я, ничуть не потрясенная. – Мы вот в «МБС» тоже богопротивные рекламные листовки печатали – и для «Омена», и для «Кода да Винчи», однако всадники апокалипсиса к нам пока что не являлись!

– Погоди, приедут и к вам! – пообещал Макс.

Он вообще ужасный пессимист.

– Ты думаешь?

Тут я и сама призадумалась. Чем черт не шутит, а вдруг и в самом деле беда с Броничем знаменует собой начало конца света в отдельно взятом рекламном агентстве?

– Но я не зря потратил утро! – похвастался тем временем Макс. – Я выполнил твою просьбу! Позвонил знакомой барышне из милицейской пресс-службы и вытряс из нее всю душу, а также все известные подробности интересующего тебя трагического происшествия. Я имею в виду смерть гражданки Цибулькиной Елены Яковлевны.

– Ну, ну, ну? – заинтересованно замычала я.

– Ну, во-первых, никто пока не утверждает с уверенностью, что это было убийство, – порадовал меня Макс. – Если бы днем в подъезде один старый дурак…

– Ты полегче! Это был Бронич, мой уважаемый шеф! – с претензией вставила я.

– Если бы днем в подъезде один уважаемый пожилой джентльмен не грозился убить мамзель Цибулькину своими руками, трагедию запросто списали бы на несчастный случай, – подкорректировал фразу Макс. – Знаешь, что там было? Принимая ванну, дамочка решила побрить ножки, включила электрическую бритву, да и уронила ее в воду! Как это обычно бывает в подобных случаях, электрошок не пошел ей на пользу. Никаких следов насилия на теле покойной не имеется, за исключением свеженьких синячков, оставленных на мягком месте усопшей чьими-то шаловливыми пальчиками. Попросту говоря, незадолго до смерти ее пару раз чувствительно ущипнули за попу.

– Лапы дурню оторвать! – прошептала я, злясь на шалуна Зяму. – А ты, случайно, не знаешь, отпечатки этих пальчиков снять реально?

– С задницы трупа? – удивился Макс. – Нет, не вариант! Да и зачем? Отпечатков там и без того богато. Кроме самой Елены Яковлевны, в ванной куча народу побывала. Прям, общественная купальня какая-то, современный вариант римской бани!

Я поняла, что мое первоначальное мнение о моральном облике новой Зяминой подруги оказалось правильным. Елена Яковлевна была чрезвычайно любвеобильной дамой.

– Но на ручке двери поверх пальчиков самой Цибулькиной имеются лишь отпечатки приходящей домработницы, которая и обнаружила труп, – сказал еще Смеловский. – В общем, я бы посоветовал не в меру крикливому пожилому джентльмену нанять себе хорошего адвоката, и все будет хорошо.

– Спасибо тебе, Макс, за помощь! – искренне поблагодарила я.

Пообещала как-нибудь на днях непременно отужинать со старым верным поклонником, положила трубку и побежала делиться хорошими новостями с братцем. Терять время на то, чтобы сменить ночнушку на более приличный наряд, я не стала. К чему эти условности, когда речь идет о гораздо более серьезных вещах?

Впрочем, Зяма тоже не был одет. В одних штанах (не в скомпрометированных розовых, а в не запятнанных никакими подозрениями белых) он стоял у распахнутого платяного шкафа, с грустью и печалью оглядывая висящие на плечиках розовые рубашки.

– Можешь спокойно надевать костюм фламинго, опасность миновала! – с улыбкой сказала я. – По последней оперативной информации, в милиции не склонны считать смерть гражданки Цибулькиной насильственной.

Захлебываясь словами и подпрыгивая от избытка радости, я пересказала братцу свою беседу с Максом и в заключение выдала оптимистичный прогноз:

– Раз это не убийство, то Бронича скоро отпустят, и тебе тоже ничего не грозит!

Однако Зяма моего ликования не разделил.

– Видишь ли, Дюха, я, в отличие от милиции, точно знаю, что Леночка ничего себе не брила! – хмуро сказал он. – Она пользовалась специальным кремом для эпиляции.

– Может, у нее депилятор закончился, а ноги так безобразно оволосели, что она решила срочно воспользоваться бритвой?

– Вчера днем с ногами у нее все было в норме! – немного обиженно ответил Зяма. – И потом, подумай сама, если бы Леночка чувствовала неотложную необходимость привести в порядок ноги, она бы сделала это до моего прихода! Мне всегда казалось, что женщины чистят перышки перед интимной встречей, а не после нее!

– Возможно, после тебя она ждала кого-то еще? – предположила я, вспомнив о множественных следах в ванной. – Кого-то с более высокими требованиями к волосяному покрову нижних конечностей?

– Это Бронича, что ли? – презрительно скривился Зяма.

– Может, и Бронича! – согласилась я. – Не зря же он рвался в квартиру, как к себе домой, а потом буянил и сквернословил в подъезде! Кстати, хорошо бы выяснить, что именно он говорил, это помогло бы прояснить характер их с Цибулькиной взаимоотношений. Впрочем, зачем? Похоже, шефу не будет предъявлено обвинение в убийстве.

– Дюха, можно задать тебе один интимный женский вопрос? – никак не прокомментировав сказанное, спросил братец.

– О боже, Зяма! Не поздновато ли? Я думала, ты уже знаешь ответы на все интимные женские вопросы! – цинично заметила я.

– Скажи, пожалуйста, ноги, которые брили бритвой, отличаются от ног, которые мазали кремом для эпиляции? – не обратив внимания на мой тон, настойчиво спросил братишка.

– Ты разве не видел по телевизору рекламный ролик про странную девушку, у которой одна нога колючая, а другая гладкая, как шелк? – ответила я вопросом на вопрос.

– Во-от! – протянул братец. – Думаешь, милицейские эксперты затруднятся выяснить, каким способом Леночка истребляла растительность на ногах?

Я немного подумала и погрустнела.

– Да, ты прав, подозрительно получается. Если знать, что Цибулькина пользовалась депилятором, версия о несчастном случае с бритвой выглядит сомнительно.

– Убили Леночку или нет, но мы не должны отказываться от расследования, Дюха! – твердо сказал Зяма. – Более того, мы обязаны опередить с выводами настоящих сыщиков, ибо они могут сбиться с курса, а мы в этом совершенно не заинтересованы. Итак, что ты намерена предпринять по данному делу сегодня?

– Еще не знаю, – честно сказала я. – Пожалуй, для начала пойду в офис и буду работать над этим вопросом по методу Макса Смеловского: забившись в тихий уголок с телефоном.

– А я сразу после завтрака спущусь к Трошкиной и поделюсь с ней оперативной информацией, – сказал Зяма и, посмотрев на себя в зеркало, поиграл мышцами.

Смекнув, что Алке при хорошем раскладе вполне может обломиться что-нибудь и помимо оперативной информации, я сказала:

– Очень хорошая мысль! Трошкина – наш мозговой центр, мы должны ее беречь и любить.

Зяма был не против, даже наоборот, и с новым интересом принялся копаться в шкафу, подбирая одежду для предстоящего посещения мозгового центра. Я скоренько позавтракала приготовленным папулей омлетом с сыром и крабами, на всякий случай позвонила Денису Кулебякину на мобильник и домой (безрезультатно), а потом поехала на работу.

9

На двери офиса висело бумажное объявление, написанное от руки и с ошибками: «Дверьцу не раз-пахивать!» Я сочла, что искаженный глагол «разпахивать» отлично передает стремительность действия, попавшего под запрет. Табличку явно смастерил Иван Иванович, мастер на все руки, производящий у нас ремонтные работы. Ван Ваничу свойственно интуитивное понимание глубинных семантических слоев русской речи, он умеет вывернуть наизнанку самое простое слово. К примеру, Пашку Макарова с его приторными манерами дедок называет не слащавым, а «злощавым». Очень выразительно, по-моему.

– Раз! Пахиваю! – предупредила я, толкая «дверьцу».

Она открылась не полностью, а уперлась в шаткое подобие высокого младенческого стульчика, грубо сколоченного из неструганых деревяшек. На верхней площадке этой ненадежной конструкции, как раз на уровне моих глаз, покачивались на носочках старые мужские ботинки, густо заляпанные белой краской. Я подняла взгляд выше и увидела брезентовые штанины, несвежий бязевый халат, задранную ввысь лохматую бороду и под самым потолком – бумажную шапочку «корабликом». Ван Ванич, покрывающий водоэмульсионной краской наклеенные на потолок обои, являл собой забавную карикатуру на балерину в белой пачке и на пуантах. Елозя по потолку валиком, он даже приговаривал так же, как репетирующая танцовщица:

– И-раз, два, три! И-раз, два, три!

– Ван Ванич, здрасьте, а почему вы лестницу не взяли? – спросила я, бочком протискиваясь мимо деревянной башни. – Было бы и удобнее, и безопаснее!

Старикан, обычно очень общительный, на этот раз был сердит, и разговор о технике безопасности малярных работ у нас с ним не завязался. Я прошла в помещение, а Ван Ванич под потолком забормотал какой-то корявый стишок, явно собственного сочинения. В нем содержалось обращение к лестнице, которая рифмовалась с «прелестницей» и «кудесницей», а также имелся вопрос в хорошем рэперском ритме: «Ишь, слышь, где стоишь?» Он удачно рифмовался со строкой, заканчивающейся словом «шиш».

Девчонки и Андрюха о задержании Бронича ничего не знали и спокойно работали. Катерина и Люся висели на телефонах, а Эндрю ваял рекламное объявление для телевидения и остро нуждался в моей редакторской помощи.

– Ин, как это пишется? – спросил он, выйдя из своей темнушки, чтобы показать мне листочек с текстом заказчика. – Каждое слово с большой буквы, да?

– Первое Всекубанское Шоу Грызунов? – я заинтересовалась. – Это как же?

– Как конкурс красоты «Мисс Екатеринодар», только для мышей и сусликов! – ехидно подсказала Катерина. – Любящие владельцы стараются представить городу и миру своих декоративных зубастиков во всей их сомнительной красе. Голохвостые крысы пятнистой расцветки «конь в яблоках» пугают чувствительных девушек. Дрессированные хомяки набивают защечные мешки гуманитарной помощью зрителей.

– Бобры показательно строят плотину в русле ближайшего канализационного коллектора! – подхватила я. – А шведские семьи кроликов наглядно демонстрируют элементарные, но эффективные упражнения камасутры!

– Серьезно? На кроликов я бы посмотрел! – сообщил Андрюха. – У нас контрамарочки будут?

– Обязательно вам надо все опошлить! – обиделась Люся, стараниями которой наше агентство получило этот заказ. – Будет вполне приличное мероприятие, Ассоциация любителей декоративных грызунов «Чучундра» проведет выставку-конкурс животных редких пород и раздаст призы. Конечно, все будет красиво и элегантно.

– Долговязые топ-модели длинными шагами от бедра пройдутся по подиуму, держа на поднятых ладошках элитных крыс и вип-хомяков! – предположил Андрюха.

Чувствовалось, что он вполне оправился от последствий позавчерашнего мальчишника и обрел свое обычное остроумие. Я представила себе модельных красоток, прохаживающихся туда-сюда по «языку» с грызунами на руках, и вдруг мысли мои сами собой переключились на актуальное детективное дело. Как же все-таки Бронич покинул свой кабинет и вообще здание? Вот ведь и вахтерша вчера вечером подтвердила слова Катерины: шеф «туда» вошел, а «сюда» не вышел…

Эндрю с текстом, в который я наскоро внесла кое-какие коррективы, удалился к себе, девочки уткнулись в бумаги. Я решила не тревожить их сообщением о том, что наш любимый шеф томится в застенках. Во-первых, возможно, что Бронича вот-вот отпустят на свободу, зачем же раньше времени поднимать панику. Во-вторых, начальник не скажет спасибо, если я уроню его престиж в глазах коллектива. Пойду-ка я потихонечку в шефов кабинет, осмотрюсь там, может, пойму, каким образом Броничу удалось повторить фокус Копперфильда с исчезновением из закрытой комнаты.

В кабинете со вчерашнего вечера никаких перемен не произошло. Неслышно ступая по мягкому ковровому покрытию, я подошла к окну и внимательно осмотрела белый металлопластиковый подоконник. Бронич – довольно упитанный мужчина, он не мог забраться в вентиляционную шахту. В помещении было только два сквозных проема, имеющих достаточную пропускную способность: дверь, через которую шеф не выходил, и окно.

Подоконник был бел и чист, но в дырчатой сеточке тюлевой занавески мошкой билась белая пушинка. Я извлекла ее ногтями, рассмотрела, перевела взгляд за окно и удовлетворенно кивнула. Все ясно!

Окно шефова кабинета выходит на огороженный пустырь, на котором в данный момент ведутся работы по возведению новой офисной башни. Сразу за забором, на окраине строительной площадки, высится старый тополь. Как раз сейчас у него период линьки – или как там называется у ботаников сезон, когда такие деревья рассыпают по округе летучий белый пух? У Бронича поллиноз, поэтому окно у него в кабинете с какими-то хитрыми уплотнителями, ни одна тополиная «муха» не пролетит. Значит, шеф открывал окно.

Я сделала то же самое, высунулась за борт и посмотрела вниз. Второй этаж, до земли метров пять, высоковато для прыжка без страховки… А летать Бронич не умеет, он не тополиная пушинка… Я вновь взглянула на старый тополь. О, а что это за сооружение под ним?

Дерево поднималось над забором, да не простым, а с навесом, призванным уберечь пешеходов от мусора и разных прочих предметов (типа кирпича), падение которых может сопровождать строительные работы. Навес опирался на неструганые столбики, живо напомнившие мне длинномерные «ноги» стульчика, на котором в данный момент исполнял па-де-де с малярным валиком Ван Ванич. Одно соображение соединилось с другим, и меня озарила догадка. Чтобы проверить ее, я сбегала вниз, в проулок, и там под стеной нашего здания нашла лестницу-прелестницу-чудесницу, воспетую в стихах все тем же Ван Ваничем.

Загадка исчезновения Бронича из кабинета разрешилась, загадка исчезновения лестницы тоже: шеф вылез в окно с ее помощью. Чтобы дотянуться до земли, ее длины было недостаточно, но Бронич произвел спуск в два приема: сначала поставил лестницу на навес над забором и сошел на этот дощатый козырек, а потом уже с него спустился на землю. Ничего сверхъестественного, достаточно простое гимнастическое упражнение. Понять бы еще, зачем шефу вздумалось его проделывать!

Я бессистемно переводила задумчивый взгляд с лестницы на козырек, с козырька на окно, с окна на тополь, а с тополя на небо, в котором, увы, не парил Пегас – вдохновитель фантазии. Зато в воздухе было немало тополиных пушинок, одна из них попала мне в нос, и я громко чихнула, а потом негромко выругалась.

– Инка, это ты здесь? – из-за угла высунулась встрепанная голова Трошкиной.

– Алка? – Я удивилась, но не тому, что подружка опознала меня по чиху. – Что-то ты быстро!

– В смысле? – Трошкина выступила из-за угла. – Ты разве ждала, что я приду? Кажется, я не сообщала тебе об этом.

– Я не ждала, что ты придешь, – согласилась я. – Я вообще думала, что ты до вечера не вылезешь из постели.

– Я не такая соня, как некоторые! – обиделась подружка.

Я посмотрела на нее с жалостью и вздохнула. Очевидно, копуша Зяма опоздал с визитом в мозговой центр, неугомонная Трошкина на свою беду умелась из дома раньше. Я не стала огорчать ее рассказом о том, чего она лишилась.

– Я встала пораньше, чтобы смотаться в супермаркет за журналами, – похвасталась бедняжка. – Вот!

Она гордо протянула мне стопочку глянцевых журналов: «Мой загородный дом», «Обустройство коттеджа», «Лучшие квартиры».

– Зачем тебе это? – удивилась я. – У тебя же нет ни загородного дома, ни коттеджа, а в своей лучшей и единственной квартире ты сделала ремонт только в прошлом году!

– Ты решила, что я хочу изменить интерьер своего жилища? Ага! – Трошкина обрадовалась. – Значит, и менты подумают так же! Выходит, мой расчет верен!

– Какие менты? – насторожилась я.

– Те, которые будут расследовать убийство гражданки Цибулькиной! – Алка забрала у меня журналы и аккуратно спрятала их в сумку. – Видишь ли, поразмыслив, я решила на всякий случай создать твоему беспутному брату алиби. К сожалению, самой меня вчера днем не было дома, я с тобой в «МБС» сидела, но я скажу следователю, что Зяма в мое отсутствие находился в квартире, продумывая новый интерьер помещений как приглашенный дизайнер. Велю Зяме сделать наскоро пару набросков, и вместе с журналами, разбросанными там и сям по квартире, они придадут моим словам должную убедительность. Хорошая мысль?

– Эта твоя хорошая мысль на языке милицейского протокола называется «дача ложных показаний», – сказала я. – Уважая твой благородный порыв, я все-таки попрошу тебя воздержаться от лжесвидетельствования. Тем более что Зяме, кажется, ничего уже не грозит.

Я скоренько пересказала Алке все, что сообщил мне поутру Максим Смеловский, и закончила словами:

– В общем, официального следствия, наверное, не будет, но для порядка и пущего душевного спокойствия Зямы мы все-таки попытаемся разобраться в этой истории самостоятельно.

– С чего начнем? – азартная Трошкина потерла руки.

– С возвращения блудной лестницы, – ответила я, приседая и подхватывая один конец упомянутого предмета. – Берись за другой край, понесли!

Мы подняли лестницу и потащили ее в здание, по пути обсуждая сложившуюся ситуацию. Я подробно объяснила подружке, каким образом возникла на нашем с ней жизненном пути эта самая лестница, и Алка резонно заметила:

– Ты выяснила, как Бронич исчез из офиса, но не узнала, почему он это сделал!

– Очевидно, шеф хотел, чтобы все думали, будто он находится у себя в кабинете, – ответила я.

– Или же шеф не хотел, чтобы кто-то знал, что он удалился из своего кабинета! – сказала Трошкина.

– Разве это не одно и то же?

Трошкина молча помотала головой. Я подумала немного и признала ее правоту. Вряд ли Бронич желал разыграть широкие массы офисного народонаселения, он у нас не большой шутник.

– Давай рассуждать логично, – призвала меня Алка, болтаясь на конце длинной лестницы, как бантик на собачьем хвосте. – Бронич вылез в окно и безлюдным проулком пошел в сторону, противоположную автостоянке, где осталась его машина.

– Вероятно, он пошел на остановку. Сел там на трамвайчик номер три и уехал к дому гражданки Цибулькиной. – Я хорошо ориентировалась на местности и знала транспортные маршруты.

– На трамвае он уехал или на слоне под балдахином, это особого значения не имеет! – отмахнулась от моего ценного комментария Трошкина. – Важно, что шеф удалился совсем иным путем, нежели обычно.

– Это уж точно! – ехидно согласилась я, вообразив себе упитанного Бронича, играющего в эквилибриста-вольтижера на высоте третьего этажа. И искренне посетовала: – Очень жалею, что я этого не видела!

– Вот! – Трошкина победно щелкнула пальцами свободной от груза руки. – И другие этого тоже не видели! А теперь давай подумаем, кто обычно видел Бронича, когда он покидал офис традиционным путем?

Я добросовестно прикинула в уме поэтажный план здания и топографию окрестностей:

– Выходя из своего кабинета в общую комнату, шеф проходил мимо наших девочек, потом шагал по коридору, куда выходят двери других контор, потом шел по лестнице, где тоже встречался с какими-то людьми, потом мимо вахтерши, а с крыльца прямиком на стоянку, там охранник в будочке дежурит.

Трошкина на мои слова размеренно кивала, что в сочетании с тяжкой ношей придавало ей большое сходство с вьючным осликом. На нас засматривались, и я понимала почему. Заляпанная краской трехметровая лестница была довольно неожиданным аксессуаром в руках двух симпатичных молодых женщин в легких сарафанчиках и модных босоножках. Даже вахтерша очнулась от летаргического сна, когда мы с Трошкиной, накренившись под тяжестью лестницы на левый борт, проплыли мимо ее стола. Поскольку охранница должна была препятствовать выносу имущества, а не вносу такового, она не нашлась, что сказать, но засопела сердито, как закипающий чайник. Я оглянулась на свистящий звук и сбилась с шагу, едва не уронив свой край лестницы.

– Постой-ка! – сказала я Трошкиной. – Остановимся на минуточку.

Мы как раз свернули за угол и там опустили свою ношу на пол. Оставив Алку караулить добро, я бегом вернулась к вахтерше. Встала у ее стола, нарочито опасливо поозиралась по сторонам и конспиративным шепотом спросила:

– Вера Васильна, я посоветоваться хочу. Вы как, неустойку платить будете или откажетесь?

– Чего? – баба изумленно хлопнула глазами.

– Неустойку! Ну, штраф за невыполненную работу! Или просто вернете деньги, которые вам уже заплатили?

– Кто? – вахтерша смотрела на меня как на ненормальную.

– А то вы не знаете кто! – нагло хмыкнула я. – Или забыли, кому вы стучали на Михаила Брониславича, когда он пришел, когда ушел?

Широкое лицо Веры Васильны покрылось пятнами, как лунный диск, наблюдаемый в телескоп. Астроном из меня аховый, но физиономист неплохой, так что я сразу поняла: есть попадание! Определенно, у нашей вахтерши рыльце в пуху! Во всех смыслах, если учитывать и редкие усы над губой.

– А я… А ты… – баба задышала тяжело, как после стометровки.

– А я, как и вы! – сказала я, чтобы ее успокоить и расположить к откровенности. – Только вы за Броничем здесь смотрели, а я в офисе. Не уследили мы с вами, не выполнили задание, коварный шеф сбежал из своего кабинета через окно.

– Ах он прохвост! – Вера Васильна стукнула по столу увесистым кулаком. – Вот, значит, как он смылся, старый греховодник! То-то, я смотрю, его все нет и нет, а машина его все стоит и стоит… А тебе много ли заплатили?

– Мало! – ответила я.

Чистую правду, между прочим, сказала, у меня в «МБС» зарплата копеечная.

– И мне мало! – Вахтерша сначала закручинилась, а потом расправила плечи и снова долбанула кулачищем по столу. – И ни копеечки я ей не верну, пусть даже не надеется! Хочет в оба глаза смотреть за мужем – пусть частного сыщика наймет, а раз экономит на наблюдении, пусть носит на здоровье рога коровьи!

– Пусть! – легко согласилась я и оставила рассерженную вахтершу в одиночестве.

– Ну? Это она на шефа стучала? – спросила сообразительная Трошкина, когда я вернулась к ней и вновь впряглась в лестницу.

– Она самая, – кивнула я. – Говорит, делала это по заданию жены, которая посильно боролась с возрастной болезнью многих супругов – ороговением черепной коробки.

– Ах да, ведь у Бронича есть жена! – Алка так обрадовалась, словно ей было не все равно, ходит ли наш шеф вольным гоголем или же трепыхается в узах Гименея. – И он своей супруге, по всей видимости, изменял!

– С гражданкой Цибулькиной! – подхватила я. – Стало быть, обманутая жена была заинтересована в устранении любовницы!

– Что автоматически делает ее подозреваемой в убийстве! – заключила Алка.

Ни она, ни я с женой Бронича знакомы не были, поэтому нам ее было не жалко. Найдя подходящего «стрелочника», мы повеселели.

– Ван Ванич, а мы вам лестницу принесли! – радостно уведомила я старого мастера. – Подобрали в переулке!

– Как же она туда попала, зараза? – удивился дед. – Я ж ее, паскуду, позавчерась у директора в кабинете оставил, в укромном уголочке за вешалкой!

– Должно быть, выпала из окна! – Я засмеялась, отряхнула руки и прошла к своему столу.

Тут же из аппаратной выглянул Сушкин.

– Инка, долго еще у меня в машине будет висеть это колбасное дерьмо? – сердито спросил он.

Катя и Люся, привычные к Андрюхиной манере излагать свои мысли, даже ухом не шевельнули, а вот рекламная неофитка Трошкина занервничала.

– Что это за машина с колбасой и дерьмом? – тревожно спросила она меня на ухо.

– Андрюша, ты интересуешься, как долго еще будет занимать оперативную память твоего компьютера проект фильма о директоре мясокомбината? – перевела я специально для Алки.

– Ну, ясен перец! – ответил Эндрю.

– Надо узнать, принял ли заказчик наше кино, – сказала я.

– Вот и узнай! – недовольный проволочкой видеодизайнер удалился в свою темницу.

– Извини, Алка, я немного отвлекусь от нашего дела, – сказала я, накручивая телефонный диск. – Алло? Это рекламный отдел мясокомбината? Наташу можно услышать?

– Я Наташа, – потусторонним голосом со всхлипами ответили в трубке.

Чувствовалось, что женщина чем-то страшно удручена, и я не сочла возможным отвлекать ее от глубоких страданий незначительными вопросами.

– А Владимира можно? – спросила я.

– Переключаю! – навзрыд сказала плакса Наташа, и после пары аккордов шопеновского этюда в трубке зазвучал мужской голос.

– Я вас слушаю! – голос был скорбен и слегка дрожал.