Текст книги "Дьявольские близнецы"

Автор книги: Елена Хисамова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 10. Напрасные муки

     Когда прошло оцепенение от грубых Валеркиных слов, Маша осознала, что стала причиной ужасного несчастья в жизни Павла. И теперь уже ничего не изменить. Из-за неё Светлана потеряла детей. Навсегда потеряла мечту о материнстве. И исправить ничего не возможно. Маша не колебалась, стоит ли идти к Павлу с известием о том, что ждёт ребёнка. Она и так знала, что пока он не примет ни её, ни их дитя. Но и избавляться от бремени Маша не хотела. Ведь это единственное, что осталось от их любви. В душе Маша надеялась, что не только из-за розового порошка Павел стремился к обладанию ей. Он желал её и сам себе боялся признаться в чувстве, которое скрывал многие годы. Может, время излечит боль от потери, и он вспомнит о Маше. Вот тогда она познакомит любимого с маленьким человечком. Его родной кровью. И он будет благодарен ей за то, что она дала его ребёнку жизнь.

…Проходили неделя за неделей. Никто не звонил Маше, не заходил в гости. Словно все знакомые разом позабыли о ней. Или были осведомлены и так возмущены её проступком, что не желали больше общаться. Хотя до защиты институтского диплома оставалось всего ничего, учёбу Маша забросила, рассудив, что одной растить ребёнка и одновременно учиться всё равно не возможно. Помощи девушке ждать было неоткуда. Нет, вопрос не упирался в финансы, родители содержали Машу. Но не стоило надеяться, что мать променяет светские рауты и приёмы на грязные подгузники и пелёнки. Да и отца одного на съедение хищным разведённым бабёнкам она ни за что не оставит, тут же уведут. Поэтому родителям, которые звонили ей из заграницы два раза в месяц, свой секрет Маша решила не раскрывать. Не зачем их раньше времени беспокоить. Вот родит в конце лета, а там уже видно будет, как преподнести известие. В консультацию она тоже идти не торопилась. Если бы не странное чувство внутренней наполненности, Маша бы вообще не ощущала, что ждёт ребёнка. А визитов к гинекологу она ненавидела и боялась не меньше, чем к зубному врачу.

     Как– то по весне она случайно на улице столкнулась с Валеркой. Они не заговорили друг с другом, но всё же Маша потом долго лелеяла надежду, что парень при случае обмолвится Павлу о встрече. Расскажет, что Маша в положении, и тот придёт к ней. Хотя бы, чтоб просто спросить, как она. Она ждала, но Павел так и не пришёл.

    Незаметно минула весна. Июнь зарядил нудными дождями. Маше отчаянно хотелось настоящего лета: с жаркими деньками, с запахом разогретого на солнце асфальта и с тихими безветренными вечерами. Но небо будто прогнило. Холодные струи, не переставая, поливали раскисшую землю. На Машу навалилась хандра. Она остро почувствовала своё одиночество.

     Всё началось с того, что Маше стало страшно в собственной квартире. Ей постоянно казалось, что она не одна дома. Временами что-то шуршало, трещало и поскрипывало. Иногда девушке чудилось, что на кухне из крана тёчет вода. Но краны были плотно закрыты, и раковина оставалась сухой. Порой Маше слышался тихий разговор, иногда  хриплый смех и кашель. По ночам девушка подолгу лежала, прислушиваясь. А когда засыпала, сны были такие же пугающие. Она бежала от неизвестного преследователя по густой чащобе. Огромные деревья протягивали к ней свои корявые ветви. Из земли, извиваясь словно змеи, вылезали корни. Они цеплялись за её ноги и обвивали их. Она падала. Корневища, как путы, фиксировали её, беспомощную и распятую на земле, покрытой прелой листвой.  Маша отчаянно пыталась вырваться, но они держали крепко. Ребёнок внутри неё тоже бился и причинял ей сильную боль. Неожиданно из мглы появлялся силуэт. Он медленно приближался к Маше и склонялся над ней. Маше хотелось закричать, но крик застревал в горле. Она не видела лица того, кто стоял рядом. Просто размытое светлое пятно с тёмными провалами глазниц. Она не понимала мужчина это или женщина. Возможно, это и вовсе был не человек. Существо трогало и гладило Машин живот. Плод затихал. Боль отпускала, но успокоение не наступало. Она чувствовала опасность, исходившую от существа. Оно хотело Машиного ребёнка. Хотело забрать его, просто выжидало положенное время.

     После очередного ночного кошмара Маша, наконец, решила, что пора показаться врачу. Может быть, с ребёнком что-то не в порядке, какие-то проблемы. Оттого и снятся ей жуткие сны. Маша вдруг вспомнила о своей бабке – колдунье, которая умела по сновидениям предсказывать будущее. Не зря, видно, говорят в народе: вспомнишь говно, вот и оно. Маша уже собралась выходить из квартиры, как услышала дверной звонок. У неё сильно забилось сердце, будто в предчувствии чего-то нехорошего. Она с опаской открыла и не поверила глазам. На пороге стояла бабка, дымя неизменной чёрной сигаретой в серебряном мундштуке. Она притворно улыбнулась Маше и с удовлетворением остановила взгляд на её огромном животе.

– Обрюхатили, значит, – ехидно усмехнулась старуха. – Вся в мамашу. Та тоже моего Ванечку – отца твоего, на брюхо поймала. И кто счастливый папаша?

Краска залила лицо девушки. Её охватили одновременно стыд и злость.

– Какое вам дело? Зачем вы приехали? Да что я вам сделала, что вы так ненавидите меня?

– Ишь, ты! –  с интересом глянула на внучку старуха. – Голос подавать научилась. Значит нагуляла. А родители знают, что за сюрприз их святоша – доченька приготовила?

Маша опустила глаза.

– Молчишь…Значит, не сказала пока. Оно и верно! – девушка недоверчиво покосилась на неё, а старуха продолжила. – Родишь, там и скажешь.

Маша неуверенно кивнула.

– Может, с дороги бабку всё же в дом пригласишь? Или так и будем в дверях топтаться?

– Простите! – устыдилась Маша. – Конечно, проходите!

Тут она заметила у стены несколько больших кофров, и до неё дошло, что бабка приехала не на день – другой. Старуха заявилась надолго.

Маша осторожно начала: – А вы на…

–  Пока не родишь, – не дала та договорить ей. – Негоже тебе одной жить. Мало ли что.

Она отстранила внучку и по-хозяйски вошла в квартиру. Маша волоком втащила внутрь багаж старухи. Бабка, тем временем, прошлась по комнатам и выбрала себе ту, что рядом с Машиной спальней.

      С приездом старухи Машина жизнь изменилась. Она ожидала, что бабка, как прежде, будет язвить и оскорблять её. Но старуха окружила внучку неусыпной заботой. Она буквально не давала ей шагу ступить без присмотра. Она освободила Машу от всех домашних дел и не выпускала на улицу. В консультацию Маша так и не сходила. Бабка без конца рассказывала ей ужасы о некомпетентности врачей. О том, сколько несчастных матерей,  потерявших младенцев по вине медиков, приходило к ней за помощью. Вероятно, бабка обладала сильнейшим даром внушения, потому что Маша во всём соглашалась с ней и не рвалась ни на улицу, ни к врачам. Вот придёт время рожать, тогда и обратится за помощью. Слуховые галлюцинации перестали преследовать Машу. При свете дня она не боялась, да и бабка постоянно крутилась возле неё. А вот ночные кошмары с приездом старухи приобрели более зловещий смысл. Теперь каждую ночь Маша видела один и тот же сон. Абсолютно голая, она лежала в своей спальне. На полу,  тумбочках, подоконнике – повсюду были горящие чёрные свечи. По обе стороны кровати во тьме стояли одинаковые чёрные фигуры, которые удерживали её ноги широко разведёнными. Маша знала, что в комнате есть и другие, но не видела их. Она только чувствовала, что от всех присутствующих исходит опасность, как от диких зверей. А может, они и были зверьми, чудищами, монстрами. Зато бабку она видела отчётливо. Та стояла в ногах и с благоговением смотрела на её чресла. Тем временем, ребёнок в ней начинал шевелиться, брыкаться. Острая боль терзала Машу. Ей казалось, что кожа на животе вот-вот лопнет, настолько сильно дитя давило изнутри. Маша кричала, но беззвучно. Плакала, но без слёз. И чем сильнее она мучилась, тем благостней становилось лицо бабки. Она не пыталась помочь Маше, напротив, она жаждала ещё больших её страданий. И когда боль становилась невыносимой, Маша просыпалась. Вся в поту. На растерзанной постели. Бабка неизменно оказывалась рядом, с чашкой крепкого травяного чая. Она успокаивающе читала какие-то заговоры, речитативом проговаривала молитвы на неизвестном Маше языке. Девушка пила горьковатый напиток и ей становилось лучше. Старуха доставала из кармана широкой домашней юбки банку с бордовой мазью, и Маша послушно оголяла огромный живот. Бабка зачерпывала мазь и ласково втирала её в кожу. Мазь была прохладная и обладала эффектом местной анестезии. От горячего питья и приятных массирующих поглаживаний Маша уплывала в сон. И до утра кошмары больше не мучили её. А следующей ночью всё повторялось вновь.

     На смену дождливому июню пришёл знойный июль. Маше уже не хотелось жары. У неё отекали ноги, и передвигалась она с трудом. Все дни напролёт девушка проводила в постели: читала, дремала, безропотно ела и пила то, что готовила бабка, и смотрела телевизор. К началу августа Маша почувствовала себя ещё хуже. Хотя не только ей одной, всем жителям мегаполиса было тяжко. Дневные температуры подбирались к отметке плюс сорок. Ни единой дождевой тучи уже давно не проплывало по выцветшему до белизны небу. Портили и без того загаженный транспортом и промышленными выбросами воздух города торфяники, горевшие на юго-востоке области. Ночи не приносили облегчения. Только дразнили яркими зарницами, давая повод завидовать далёким грозовым ливням и мечтать об их благословенной свежести.

     К вечеру пятницы, тринадцатого августа Маша совершенно одурела от духоты. Она легла рано, ещё засветло. И сразу провалилась в глубокий обморочный сон. Ей казалось, что она бредёт по раскалённой пустыне. Жутко хотелось пить. В горле пересохло и першило, словно туда попал горячий песок. Наконец, она всё же добрела до небольшого озерца. Голова резко закружилась, и Маша упала в воду. Влага вовсе не освежала. Маша, вся мокрая лежала навзничь, пытаясь разглядеть на чернильном небе хоть одну звезду. И тут страшная боль ножом полоснула вдоль живота. Маша проснулась с криком. В её широко открытый рот тут же ловко всунули тряпичный кляп. Она замычала, замотала головой и хотела вытащить его, но руки были привязаны верёвками к изголовью кровати. Она бешено вращала глазами, совершенно обезумев от боли. В комнате царил полумрак, только несколько свечей горело у изножья постели. В их круге стояла бабка. Маша на секунду подумала, что она ещё не проснулась, настолько происходящее повторяло её ночные видения. Но новый приступ боли, жгутом скрутивший её внутренности, вывел девушку из заблуждения. Она выгнулась дугой. Горячие слёзы  брызнули из глаз. Матрас под ней промок насквозь, у неё уже отошли воды. Маша рожала. Схватки следовали одна за другой, причиняя нечеловеческие муки. Бабка не реагировала на страдание внучки. Она пристально наблюдала за ней, словно ожидала ей одной известного сигнала к действию. Сколько длилась эта пытка, Маша не знала. Наконец, старуха ни с того, ни с сего резко хлопнула в ладоши и сказала: «Пора!» Девушка тотчас застыла на кровати. Она не могла пошевелиться, хотя внутри всё рвалось от боли. Бабка крепко ухватила внучку за лодыжки и быстро подтянула ближе к краю. Потом согнула ей ноги в коленях и широко развела их в стороны.

« Умницы мои! Выходите! Мы давно вас ждём!» – приговаривала старуха.

Маше показалось, что ребёнок, неистово стремившийся наружу, в клочья разорвёт её лоно. Но плоть поддалась, и он, наконец, выскользнул из неё. Бабка тут же схватила дитя и передала его кому-то невидимому в темноте комнаты. Маша думала, что теперь всё кончено, сейчас старуха освободит её. Но у неё опять начались потуги. Второй младенец, видимо, не так торопился увидеть свет. Маша почувствовала, что силы её на исходе. Она уплывала в забытьё, с трудом удерживаясь в сознании. Старуха забеспокоилась. Она почему-то не могла выйти из круга горящих свечей, чтобы как-то помочь внучке. Видя, что Маша почти теряет сознание, бабка разозлилась.

Она злобно зашипела: «Работай! Тужься, давай! Тужься!!!! Отдай мне дитя!»

И в последнюю секунду, прежде чем впасть в небытиё, Маша ощутила, что второй ребёнок, раздирая её внизу пополам, родился.

    Маша открыла глаза. Комнату заливал яркий свет солнечного утра. Окно было открыто, и через него лился поток воздуха, свежего от прошедшего ночью ливня. Маша поняла, что очень голодна. Она сладко потянулась всем телом, что не могла себе позволить уже несколько месяцев и тут же осознала, что она пустая. Она отбросила одеяло и с ужасом посмотрела на свой плоский живот. Кожа была упругая и гладкая, без послеродовых растяжек. Маша вскочила с постели, застеленной белоснежным накрахмаленным бельём. Комната  была чисто убрана. Ни следа, что ночью в ней принимали роды. Маша ничего не понимала. Где её дети?

«Бабка! Это она их взяла к себе в комнату, чтобы дать мне отдохнуть!» – она выдохнула с облегчением, оделась и поспешила в спальню старухи.

Подойдя к двери, Маша прислушалась. В комнате стояла тишина.

 « Спят! Я тихонечко! Так хочется посмотреть на них. Надо же! Близнецы!!! А я так и не знаю, кто родился? Мальчики, девочки? Да, какая разница? Главное, всё позади! Я – мама!» – мельтешили мысли в голове.

Она осторожно приоткрыла дверь, стараясь не скрипнуть, и тут же распахнула её настежь. Комната была пуста. Ни младенцев, ни старухи. Исчезли все вещи бабки. Не осталось вообще ничего, что могло бы послужить доказательством того, что та жила с ней несколько месяцев. Маша бросила взгляд на календарь, висевший на стене. Маленькая красная рамка, указывающая число месяца, стояла на цифре «16». Три дня! Что происходило с ней и её малышами в течение трех дней? На этот вопрос, ответа у неё не было, впрочем, как и на все остальные.

Глава 11. Подслушанный разговор

     Аркадий Семёнович не обманул. Лекарства, которые он привёз Светлане, сделали, казалось, нереальное. Первую неделю жена ходила сонная и вялая. Она часто ложилась среди дня. Вроде, как почитать. Но Павел замечал, что закладка так и оставалась между одними и теми же страницами. Он обеспокоился и позвонил профессору. Тот уверил его, что так и должно быть. Просто организм перестраивается, привыкает к терапии. И действительно. Вскоре прежняя жизнерадостность вернулась к Светлане. Она деятельно носилась по дому, затевала бесконечные генеральные уборки. Выбрасывала старые вещи, чем снискала горячую любовь дворничихи Серафимы. Она вновь начала засиживаться со словарями и учебниками, и Павел радовался стремлению жены продолжить образование.

     Когда на смену тёплой весне в Москву пришёл сырой холодный июнь, он досрочно сдал сессию и через того же Аркадия Семёновича купил две путёвки в ведомственный дом отдыха в Крым. Вечером они с женой, как в былые времена зажгли ароматические свечи. Разлили по высоким фужерам «Буратино» вместо шампанского (антидепрессанты, которые принимала Светлана, не сочетались с алкоголем). Они пили газировку, дурачились, занимались любовью и мечтали, как отдохнут на море. Будут валяться в шезлонгах, лакомиться крупной южной клубникой и сладкой черешней и смотреть в бескрайнюю синь, на горизонт. Туда, где море сливается с небом.

    Они долетели до Симферополя на аэробусе. На троллейбусе добрались до Алушты, а оттуда по морю на катере до посёлка Малореченское. Дом отдыха располагался на территории, густо засаженной цветущими кустами магнолии. От здания вели широкие ступени лестницы, ведущей прямо на пляж, куда пришлым доступа не было. Номер был маленький, но очень уютный: на втором этаже и с балконом. Супруги оставили, не открыв, чемоданы и поспешили к морю. Яркое солнце, горячий ласковый ветер, плеск прибоя и йодистый морской запах – после унылых московских ливней показалось, что они попали в сказку. Все проблемы на время отошли, отступили. Вернулись радость, беззаботность и внутреннее успокоение. Павел наслаждался единением, которое раньше было между ним и Светланой. Они выглядели счастливой любящей парой. Они не то, чтобы забыли о несчастье, случившемся в начале зимы. Забыть о таком было не возможно. Они просто не вспоминали об этом. Не говорили о прошлом и не строили планов на будущее. Они жили тем, что происходило с ними непосредственно в данный момент. И Павел решил, что так будет всегда.

     Отпущенные три недели пролетели единым мигом, яркой стрелой. По возвращении, разобрав привезённые вещи и сувениры для знакомых и родителей, Светлана вышла во двор, в надежде встретить старую Серафиму. Жена жалела одинокую пожилую женщину и частенько останавливалась поговорить с ней, расспросить о здоровье. Из всех жильцов дома только Светлану и привечала старуха, всем остальным в след шипела грубости и проклятья, обзывала свиньями. А уж если в поле её зрения попадался нарушитель чистоты, бросивший окурок или фантик под ноги, поднимала такой крик, что вороны улетали в испуге.

      Светлана наложила миску клубники и черешни для старушки, прихватила яркую шёлковую косынку, ушла и пропала. Павел уже успел сварганить нехитрый ужин: зажарил в большой сковороде омлет с помидорами и сыром, как любила Светлана, а жены всё не было. Чертыхаясь про себя, Павел отправился на поиски. Во дворе он огляделся: ни жены, ни дворничихи не наблюдалось поблизости. Серафимины метла и ведро, полное мусора, сиротливо приткнулись возле кособоких качелей. Под старым тополем яростно лупили по деревянному столу костяшками домино четыре местных мужика. Павел подошёл, поздоровался. Немного понаблюдал за игрой, надеясь, что Светлана вот-вот появится. Наконец, Павел обратился к игрокам с вопросом, не видели ли они Серафиму? Увлечённые игрой мужики вроде и не слышали его. Павел спросил ещё раз.

Внезапно один из них заорал: «Козёл!» и так звезданул костяшкой домино по столешнице, что та развалилась пополам.

Павел вздрогнул.

Мужик, довольно потирая руки, сказал: «Это не тебе, паря! Козла я опять забил! Во, как! А Симка с молодкой в дворницкую пошли. Уж час как, поди. Жёнка что ли это твоя с ней? Ну, ты иди, иди! Не отвлекай! Ща я ещё им яйца подвешу!»

И уже забыв о Павле, принялся подтрунивать над одним из проигравших приятелей: «Ты лучше, лучше мешай! Может, рукавицы наденёшь? А то мозоли натрёшь!»

     Дверь в дворницкую, небольшую клеть в подвальном помещении, оказалась закрытой. Павел подёргал ручку и прислушался. С той стороны слышалось тихое монотонное бубнение. Это явно говорила Светлана. Он постучал. Без ответа. Павел стукнул сильнее. Дверь так и не открыли. Внезапно неприятное предчувствие кольнуло его. Павел навалился на хлипкую фанерную дверь плечом и поднажал. Внутренняя щеколда, удерживающая её закрытой, не выдержала напора. Дверь распахнулась, и Павел с грохотом ввалился внутрь сумрачного пыльного помещения. Крохотное оконце, сквозь которое только кошка и пролезет, впускало слабый рассеянный свет с улицы. Оно располагалось под самым потолком и освещало лишь верхнюю часть помещения. На старой продавленной софе, укрытая лоскутным одеялом, лежала Серафима. Светлана сидела за столом, спиной к двери. В сумраке Павел не мог разобрать, что она делает. Не обращая внимания на дворничиху, Павел бросился к жене, выкрикнув её имя. Светлана вздрогнула, вся как-то съёжилась, словно муж застал её за чем-то неприличным, и нехотя повернулась к нему с кривой виноватой улыбкой. Чувство дежавю охватило Павла. Воспоминания о весенней ночи, когда рассудок ненадолго покинул Светлану, разом вернулись к нему. Неужели подобное вновь повторилось? Ведь профессор утверждал, что Светлана абсолютно здорова. Да и лекарство сотворило настоящее чудо, вернув её прежнюю – такую, какой она была до несчастья. Он с ужасом смотрел на стол, где прислоненные к стене сидели фарфоровые младенцы, которые он вынес тогда к мусорным бакам. Запасливая Серафима прибрала игрушки к рукам. Но хуже всего было то, что их жизнерадостные мордашки Светлана перемазала ягодным соком. Она вновь пыталась накормить кукол, вообразив, что перед ней живые дети. Не тратя времени на разговоры, он схватил жену за руку и потащил прочь, чтобы больше не видеть блестевшие в полумраке стекляшки их глаз. В душе Павел молился, чтобы не повторился кошмар, когда ему самому на секунду показалось, что куклы живые. Уже на выходе он бросил взгляд на спавшую Серафиму. Что-то насторожило его и заставило остановиться. Павел оставил жену ненадолго одну возле двери. Он приблизился к старухе, прислушался и, наконец, понял. Серафима не спала. Старуха была мертва.

    Участковый, вызванный Павлом на место происшествия, брезгливо осмотрел комнатушку, нехитрые стариковские пожитки и быстро составил рапорт о естественной смерти. Вскоре приехала труповозка и забрала тело.

…Вечером их навестил Аркадий Семёнович. Светлана, опустошённая слезами и одурманенная успокоительным, крепко спала. Профессор выслушал взволнованный рассказ Павла. Подумал немного.

– Что ж, – начал он. – Видимо время откладывать решение, которое я предлагал тебе, прошло.

Павел замялся.

Видя его сомнения, врач спросил без обиняков:

– Паша, ты действительно любишь Светлану?

– К чему этот глупый вопрос? – оскорблено вскинул голову Павел. – Конечно!

– Не ершись! Вопрос вполне закономерный. Ты молодой, здоровый мужчина…

– Причём здесь это? – Павел обиженно нахмурился. – Не понимаю…

Аркадий Семёнович вздохнул, словно разговор ему доставлял лишние хлопоты.

– Всё ты прекрасно понимаешь. Поэтому и тянешь время. Думаешь: наладится, свыкнется. Это ведь у неё никогда не будет детей. А ты вполне способен на это. Я знаю, чего ты боишься.

–  Да? – вскинулся Павел. – И чего же?

– Что не сможешь принять чужого ребёнка, полюбить его, – посуровел профессор. – Что он никогда не станет тебе родным. Что будешь мучиться мыслью, кем были его родители? Что будешь постоянно искать у него отрицательные черты. Продолжать?

– Достаточно…Вы правы, правы! – опустил глаза Павел. – Я боюсь! Не зная его, я уже боюсь. А если я не смогу, и вместо любви в душе будет только неприязнь? – Может, не стоит? – умоляюще посмотрел он на врача. – Ведь всё почти наладилось.

Аркадий Семёнович помешкал с ответом.

– Павел! Решение, конечно, за тобой. Ломать себя не надо. Но для Светланы это единственный выход. Проводи меня. Дела! – пристукнул он ладонью по столу, словно поставил точку в их разговоре.

Павел закрыл за ним дверь и долго стоял в пустом тёмном коридоре. Потом прошёл в комнату, где спала Светлана. Она, словно почувствовала, что Павел смотрит на неё, открыла глаза.

– Ты чего? – встревожилась она, не видя в темноте выражения лица мужа, и села на кровати.

Павел глубоко вдохнул и на выдохе выпалил неожиданно для себя: – Давай ребёнка усыновим?!

Светлана молчала.

– Свет, – он присел рядом и потянулся к ней. – Ты слышишь? Я серьёзно.

Тут Павел заметил, что плечи жены вздрагивают. Он обнял её, подумав, что Светлана плачет. И понял, что она смеётся от радости.

      С этого дня, перед выходом на улицу, Светлана стала имитировать растущую беременность. Они не хотели, чтобы соседи сплетничали о том, что ребёнок им не родной. Да и для малыша будет лучше не знать, что его мама и папа на самом деле чужие люди.

Аркадий Семёнович привёз список документов, необходимых собрать перед подачей заявления в суд на усыновление. Но главное: надо было найти своего ребёнка. Светлана страшно волновалась. Она боялась что не поймёт, не почувствует, что это тот ребёнок, который станет родным, которого она полюбит сразу и навсегда. Павел делал вид, что разделяет волнения жены, но на самом деле он боялся выдать свой страх и безразличие к нежеланному младенцу.

…Ранним августовским утром им позвонил Аркадий Семёнович. Профессор с воодушевлением сообщил, что несколько дней назад ночью в роддом, коим заведует его жена, подкинули двух очаровательных девочек близнецов. Так что, супруги могут подъехать и посмотреть на девочек. Может одна из малышек понравится им. Светлану прямо залихорадило, когда она услышала о близнецах. Жена нервно схватила Павла за руки.

– Паша! – жалобно проговорила она. – А что, если это знак свыше? Может на небесах решили таким образом вернуть нам наших крошек? Возьмём обеих? Умоляю тебя!

– Давай не будем торопиться раньше времени, – ощущая её нервозность, ответил уклончиво Павел. – Мы даже не видели их, Свет.

Всю дорогу до роддома Светлана дёргалась, как на иголках. А Павел искал пути отступления и не находил их.

    Супруга Аркадия Семёновича провела их в небольшую комнату, служившую для выписки счастливых мамочек с младенцами. Вскоре дородная акушерка внесла два небольших свёртка. Павел ожидал увидеть красные сморщенные личики новорожденных. Но малышки были белокожие, с чётко очерченными бровками и тёмными густыми ресничками. Волосёнки у них оказались длинные, рыжеватые, слегка вьющиеся на концах. Дети не кричали, смотрели серьёзно, требовательно. Павлу показалось, что они знали, о чём он думает. Словно его мозг сканировали. Светлана едва держалась на ногах от волнения и избытка чувств. Она моментально полюбила крошек. Если бы ей позволили, она забрала бы их с собой тотчас. После смотрин, заведующая провела супругов в кабинет для дальнейшего разговора. Детей унесли назад в детскую. Светлана витала в облаках, а Павел исподволь попытался выяснить, при каких обстоятельствах дети оказались в роддоме. Заведующая, как ему показалось, скрывала правду от них. С появлением детей явно было связано что-то неприятное, какая-то тайна.

     Павел, под предлогом покурить, вышел на улицу. Ему необходимо было успокоиться, обуздать негативные эмоции, чтобы не расстроить эйфорию жены. На обратном пути, проходя мимо двери с табличкой «сестринская», он услышал голоса. Павел замедлил шаг. Он не хотел подслушивать, но его слух резануло одно громко произнесённое слово –

«смерть». Павел остановился и прислушался. Звякнуло стекло о стекло.

– Опять ты, Алька, за старое! Ведь клялась и божилась Грымзе, что больше не будешь на рабочем месте!

И хотя фразы невидимой ему женщины прозвучали с укоризной, Павел почувствовал в них жалость и сострадание.

– Ааа! Легко тебе говорить! Не ты же Веруньку той ночью нашла! Я, как глаза закрою, так вижу её! Спасть совсем не могу! Только спирт и спасает.

Павел узнал голос второй говорившей. Ей была та упитанная акушерка, что недавно приносила девочек на смотрины.

– Я чуть не свихнулась, когда увидела, что она с собой сотворила!

– Бедная девочка! Ты – ладно! Родителям-то каково! Мать от горя и впрямь умом тронулась. Слышь, Алевтина! А, может, ты не договариваешь чего? Не может быть, чтоб молодая красивая девка ни с того, ни с сего себя порешила.

В комнате замолчали. Вновь звякнуло стекло, и через некоторое время потянуло сигаретным дымком.

– Поклянись, что не растреплешь никому? Не хочу, чтобы думали, что допилась до чертей Алевтина. Хоть и выпивши, я была, чего теперь отпираться… Спустилась я в отделение часа в три. Дождина поливал уже вовсю, а в коридоре окошко настежь. Нахлестало воды на пол целую лужу, а Верки на посту нет! Разозлилась я страшно. Сунулась в детскую: она там, инструменты собирает. Сначала я не поняла, а потом дошло до меня: детей вроде как прибавилось!

– Неужто ничего она тебе не рассказала? Как нашла их, кто принёс?

– Ты, как менты, приставучая! Ничего! Ничегошеньки! Окрысилась на меня и выскочила из детской, как наскипидаренная! Я девочек пока осматривала, даже не подумала, что она… – замолчав, женщина пьяно всхлипнула.

– Ну, не реви, Алька! Не реви! На, утрись, не ровен час придёт кто. А когда ты нашла её, она уже мёртвая была?

– То-то и оно, что нет! – почти до шёпота понизила голос Алевтина, так что Павлу пришлось напряжённо вслушиваться в её сбивчивый ответ. – Но, смотри, если проболтаешься кому, всё отрицать буду!

– Клянусь! Рассказывай! – нетерпеливо поторопила её собеседница. – Самой легче станет!

Вновь потянуло дымом, видно Алевтина опять закурила.

– Сюда я вошла минут через двадцать. Возле окна она лежала. Кровищи натекло под головой. Я растерялась поначалу, потом бросилась к ней. Мне показалось – не дышит уже. Наклонилась, а она вдруг прошептала тихо-тихо: «Подменыши, подменыши…» И всё. Умерла.

– Бесовщина какая-то! – протянула её коллега. – Причём здесь подкидыши?

– Вот и я сначала так думала, – зачастила Алевтина, – на разницу слов внимания не обратила! Не подкидыши, а подменыши! Дошло?

Они обе замолчали ненадолго.

–  Ха-ха-ха! – внезапно расхохоталась сослуживица. – Да, ну, тебя к ляду, Алевтина! Пить надо меньше! Как старуха деревенская, ей Богу! Не знала я, что ты до сих пор в сказки веришь! Не существует их!

– Вот видишь! – взвилась Алевтина. – Смеёшься! Издеваешься! А ещё подруга называется! Иди к чёртям собачьим!

Павел едва успел отскочить от двери, притворившись, что проходил мимо в поиске нужного ему кабинета. Разъярённая Алевтина выскочила из комнаты, но притормозила, столкнувшись с ним. Она смерила мужчину подозрительным взглядом, пытаясь понять, слышал ли он обрывки разговора между ней и её приятельницей?

Акушерка изобразила слабое подобие улыбки и спросила, обдав его запахом недавно выпитого алкоголя:

– Заплутали? Кабинет заведующей прямо по коридору налево.

Павел кивнул ей благодарно и двинулся в указанном направлении. Алевтина смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из вида.