Текст книги "Расплата"
Автор книги: Елена Феникс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Кроме одного, – фыркнула Мила, – моей готовности к революции. И потом странно мне это: вроде ты настоящий мужчина, не трансвестит какой-нибудь, не метросексуал, а пластикой интересуешься, да еще и любимую женщину под нож укладываешь!
– Глупая. Не укладываю. Не хочешь, не ложись, закроем тему. Просто я же вижу, как ты меня к каждому подолу ревнуешь, как на других женщин завистливо смотришь. Вот и сегодня, будь ты уверена в себе, разве полезла бы ко мне в карман? Короче, думай, птичка моя! А я пошел. Да, и вот еще что: твои подозрения могут вывести из себя кого угодно. Тем более, если человек к тебе расположен более, чем просто дружески. Я понимаю, что ты недоверчива, но не до такой же степени, чтобы проверять карманы?! Давно хотел сказать: когда твоя интуиция снова забьет тревогу в отношении меня, подумай, что это может быть ее лебединая песня. Когда человеку не верят или в чем-то постоянно подозревают, трудно быть искренним. А жить и оправдываться постоянно, объяснять каждый свой поступок я не хочу. Не в том я возрасте.
– Так ты не останешься у меня? – миролюбиво проскулила Мила. – Обещаю: засуну свою интуицию под подушку!
– А ты хочешь, чтобы твой муж или сын нечаянно вернулись и набили мне фейс, чтобы самому пришлось пластику делать? Уж извини! – Валерий быстро оделся и пошел к двери. – Понятно, что ты женщина вольных принципов, но не до такой же степени, чтобы легализовать любовника?
Мила вздохнула, поклялась себе выгнать мужа взашей и покорно побрела следом за Валерием. Сейчас она была вполне себе женщина – слабая, зависимая от этого плечистого коренастого мужика, жаждущая любви и понимания и готовая всю себя отдать по каплям.
– Не кисни! – произнес Валерий, мгновенно оценив изменения в настроении Милы. Его взгляд скользнул по ней, не то лаская, не то оценивая. Она на миг представила, что он сейчас уйдет и – все, больше никогда не увидит его, не ощутит его терпкий запах, не укусит за мочку уха в момент высшего наслаждения, что он просто променяет ее, Милу, на какую-нибудь Машу, Катю или Марину… И как ей тогда жить? Она умрет. Потому что не сможет без него.
За Валерием закрылась дверь. Мила сползла по ней на пол и бессильно уронила руки.
Сколько она просидела вот так, неизвестно. Очнулась в неразобранной постели, одетая, в тапочках на ногах и не могла понять, где она и что с ней. И явь ли это или продолжение странного сна. Такого Мила еще ни разу не видела и вообще не верила в то, что сны бывают вещими, астральными и судьбоносными. Для практичной и материалистичной Милы эти россказни были бредом. Но вот сегодня…
… Она смотрела в небо, в котором висел огромный вертолет. Лопасти его замерли, гул мотора нарастал, внутри вертолета метались люди. Миле их лица показались странно знакомыми. Эти люди выглядывали в иллюминатор, показывали на стоящую внизу Милу пальцами и что-то бурно обсуждали между собой. Лица у них были злыми, если не сказать, гневными. Мила подумала: «Какие странные, глупые люди! Они сейчас упадут и разобьются! Им себя спасать надо, прыгать с парашютом, а они планируют, как расправиться со мной, намереваются свести счеты!». И в этот момент вертолет начал падать. Сначала медленно, потом все быстрее. Мила понимала, что она выбрала не очень удачное место для обозрения трагедии. Но ноги были пудовыми, и она не могла сделать ни шагу, лишь в ужасе ждала, что же будет дальше. А вертолет падал, увеличиваясь в размере. Гул его нарастал так, что стал попросту нестерпим. Мила не выдержала и закричала. Она почти физически слышала голоса людей в вертолете, пилот которого будто специально направлял машину прямо на Милу. Она закрыла лицо руками и стала прощаться с жизнью. Последний миг сна должен был запомниться тем, что Мила бы отправилась к праотцам. Но она проснулась.
Сердце бешено колотилось. Где-то внутри гнездился животный страх. Этот сон показался важным, самым важным из того, что Мила вообще когда-либо видела и слышала. Где-то она читала, что непонятые, недосмотренные сны можно досмотреть, если заставить себя тут же снова заснуть, сосредоточившись на последнем фрагменте сновидения. Но Мила почему-то боялась возвращаться в свой сон. Боялась тех людей, что грозили ей из окон иллюминаторов.
Сердцебиение постепенно улеглось. За окном начинался новый день. Грустная, противная осень нагло вытеснила бабье лето. С улицы на Милу смотрели облетевшие тополя и дубы, кое-где на рябинах краснели гроздья ягод. Прокаркала ворона на улице. Ткнулся клювом в стекло голубь. «Говорят, это к известию, – подумала Мила. – Встать бы посмотреть, белый или черный? Какой новости-то ждать?» Судя по сну, ничего хорошего сегодня не предвиделось. Стоит ли множить негативные эмоции? Голубь еще раз ткнулся, прокурлыкал что-то, как бы отвечая Миле на ее мысли, поцокал по подоконнику и улетел.
Мила посмотрела на часы. Было 6 утра. Надо вставать, собираться на работу. Она с трудом поднялась. В голове промелькнула мысль, не покидающая ее уже несколько месяцев: пора в отпуск! Подтверждением этих слов стала опухшая со сна тетка с обвисшей грудью, с одутловатым лицом, с безобразными морщинами, смотревшая на Милу из зеркала в ванной. Как же здорово, что Валера не остался у нее на ночь! Все-таки он деликатный человек! А то увидел бы сейчас свою Милашку в натуральную величину и бежал бы со всех ног к своей новоявленной Машке. А может и бегает уже. Мила вдруг поняла, что даже, если узнает о факте измены Валерия, даже, если застанет его на месте этого преступления, не сможет отказаться от него, не сможет отпустить к другой.
– И что же, будем втроем жить? – усмехнулась Мила своей дурацкой мысли. Делить своего мужчину с кем бы то ни было, в ее планы не входило. А вот побороться за него – можно. И нужно.
– В конце концов, чем я рискую? Ничем. А потерять могу все. Валерию надо спасибо сказать, что подвигнул меня на революционное преобразование собственной внешности. – Мила прислушалась к себе. Что-то мешало ей энергично приступить к реализации проекта омоложения. Хотя круг, в котором она по роду деятельности вращалась, давно и не по одному разу посетил пластических хирургов – и мужчины, и женщины. Кто ноздри себе «рисовал» более эффектные, кто уши. А уж круговую подтяжку лица и шеи, накачку силиконом губ вообще сделала каждая вторая дама. А тут Миле такой шанс предоставляется – за рекламную публикацию не просто кардинально изменить внешность, но и стать по-настоящему желанной, а значит, счастливой! Экономия денег опять же, которые на дороге не валяются.
Но что-то смущало. Страх, что операция может пройти неудачно? Сомнения в искренности Валерия? Подозрение, что он ведет какую-то непонятную игру против нее? Например, он надумал выкурить Милу с работы под благовидным предлогом и завладеть ее бизнесом?! Ведь послеоперационный период, особенно, если речь идет о подтяжке лица, потребует времени…
В комнате пропел мобильник. Погруженная в невеселые мысли Мила машинально вышла из ванны и взяла трубку.
– Даю голову на отсечение: ты сегодня плохо спала, а сейчас думаешь, не враг ли я тебе, что подталкиваю к операции, – на «трубе» висел Валерий.
Его голос в мгновение заполнил все существо Милы, растворился в ней, и если бы он сейчас сказал, что она должна прыгнуть в костер, она бы сделала это, не задумываясь. Мила впитывала в себя тембр голоса любимого мужчины, который в седьмом часу утра был свеж и бодр, а от его тела, казалось, через трубку мобильника исходил терпкий запах, от которого Мила всегда теряла рассудок.
– Так вот, звоню сказать тебе: если есть хотя бы малейшие сомнения в моей ли искренности, в твоем ли желании, в компетенции доктора или исходе операции – не делай ее ни в коем случае. Я даже решил сам дать отбой Маше. Прости, Милашка, что заставил тебя вчера понервничать.
– Нет-нет, Валер, ты все правильно говорил. Возраст женщины не должен отпечатываться ни на лице, ни на фигуре. Это признак хорошего тона. И тебе нечего извиняться. Это я должна просить прощения за то, что усомнилась в чистоте твоего предложения. В конце концов, я хочу стать красивой для себя, понимаешь? В первую очередь – для себя. А если это доставит радость и тебе, то я буду счастлива вдвойне. Давай мне телефон этой Маши. Сегодня же поеду к ней. А ты порули за меня в конторе, ладно?
– Не вопрос. Но ты сразу мне позвони, как только проконсультируешься с Марией. Может, надо будет поискать другую клинику. Короче, я на связи. Целую тебя.
– И я тебя.
Мила дала отбой и пошла готовить завтрак. Настроение поднялось настолько, что она готова была лечь под нож хоть сейчас, только бы это ощущение счастья никогда не покинуло ее, только бы Валерка любил ее, заботился о ней и был рядом.
Чашка сваренного кофе с мороженым крем-брюле, тонкий ломтик сыра с плесенью и – Мила испытала радость от осознания самого факта жизни. Конечно, она сделает пластическую операцию. Сделает, потому что благодаря ей она станет моложе и еще красивее.
Уточнив по телефону в разговоре с доктором Марией время консультации, выразив легкое недовольство на предмет невозможности нанести визит во второй половине дня,
и обсудив, как быстрее прорваться сквозь утренние кордоны московских пробок, Мила надела роскошное нижнее белье, облачилась в кожаные джинсы, куртку и вышла из дома. У порога особняка блестела «любимая девочка» – автомобиль БМВ или, по-простому, в зависимости от настроения, «Бэха», «Бэшка», «Бэшечка».
Глава 2
Это невыносимо. На часах всего-то 8.00 утра, а хвост из машин растянулся по всей длине Лихачевского шоссе.
– Достали уже эти пробки в Долгопрудном! – ругнулась Мила, со всей силы вдавив педаль тормоза своей «Бэшечки» в пол и чуть не врезавшись в задницу танцующего впереди «Фольксвагена». Его водила на ходу решал дилемму: пойти на обгон справа, утопая по самые окна в грязюке, или нюхать зад проклятого мусоровоза, неспешно ползущего к полигону бытовых отходов, или вильнуть влево и получить лобовой удар.
– Вот урод! – Мила раздражалась все больше и ее «девочка», второе и последнее после Валерия любимое существо, издала дикий воинственный вопль, от которого водитель «Фольксвагена» дернулся, высунулся из окна, потряс окладистой бородой и изобразил на пальцах то ли матерное ругательство, то ли искреннее извинение.
Выбираться по утрам из Долгопрудного стало пятикилометровой проблемой. Ближнее Подмосковье вообще расстраивалось со страшной силой, а Долгопрудный был ну очень привлекательным ПМЖ. За лето здесь вырос целый новый высотный микрорайон, пришлого люда привалило немерено.
Покупатели квартир – зачастую обладатели прописок южного порубежья бывшего СССР – активно привносили в Долгопрудненское бытие кавказские и таджикские настроения. Мужчины реализовали себя в браке с москвичками и даже брали их русские фамилии. Профессиональный зуд удовлетворяли за баранкой маршрутных такси, бойко бегающих по московским и Химкинским подворотням до Речного вокзала, чистили мусоропроводы или ласково и честно торговали витаминной экзотикой, раскинув полосатые шатры рядом с супермаркетами. Мила иногда затаривалась у них испанскими плоскими персиками и бакинской фей-хоа. Так было проще убить голод и лишить счастья расти в объеме свою фигуру.
Мила пару лет назад приобрела в Долгопрудном вполне симпатичный двухэтажный особнячок, в который, покорно заглядывая Миле в глаза, переехал муж-квартирант и сын-оторвыш. В силу профессиональной занятости встречались они под одной крышей в лучшем случае на ночь, поутру разъезжаясь или разлетаясь в разные части света. Мила – как сотрудник издательства, ее муж – как ученый-экономист, в коего успел переквалифицироваться – будучи мастером цеха соблазнил однажды дочурку какого-то важного папы. Этот же папа отстегнул Юрию неслабую сумму, чтобы тот думать забыл о его дочери, уже помолвленной с известным политическим деятелем, который тому папе представлялся куда более приличной партией, нежели откровенный альфонс Юрий. Ту неслабую сумму Мила вычислила в момент, как и факт измены. Исполнилась праведного негодования и дилемму «дрянной муж с деньгами или роскошный дом с дрянным мужем, которого все равно выгоню» решила в пользу дома. И деньги того папы чудесным образом легли в фундамент особняка, предрешив судьбу Юрия.
Мирон в этой семейной обойме играл роль праздно блуждающего элемента, не особо пытающегося найти себя в океане профессий и возможностей, которые предоставляли ему родительские кошельки.
… «Урод» в «Фольксвагене», наверно, спиной почувствовал флюиды злобной фурии и перестал суетиться за рулем. Однако его «задница» мешала Миле пойти на обгон. Она вышла из машины и, несмотря на кряканье клаксонов позади ползущих автомобилей, подошла к бородатому, чтобы сказать, как он ей надоел своими маневрами. Мужик за рулем расплылся в улыбке и жестом показал, что не возражает против присутствия этой дамы в своем салоне. Мила сделала вывод, что он явно юродивый и почтет за честь, если она сейчас побьет ему стекла, проколет шины и в довершение вырвет бороду с корнем. Мила пожелала ему всех чертей в помощь, крикнула, что если он сейчас не уберет свой зад, она его просто расплющит, и вернулась в машину.
Резко выкрутив руль вправо, она окунула колеса своей «девочки» в грязную жижу по самое «не хочу!» и пошла на обход длиннющего хвоста застрявших в пробке автомобилей. Бородатый шофер «Фольсвагена» проводил ее испуганно-восхищенным взглядом – в любой момент навстречу могла появиться встречная машина…
А на выезде из Химок на Ленинградском шоссе уже «поцеловались» фура с «Окой». И пока их водители ждали ГАИ-шников, угрожающе помахивая перед носом друг друга монтировками, десятки машин торчали в пробках в ожидании, пока этих двух козлов растащат на обочины.
– Купят права, а ты из-за них страдай! Поубивала бы…, – Мила в сердцах ударила кулачком по клаксону. «Бэшка» неудобоваримо огрызнулась и, подпрыгнув на месте, понеслась дальше. До следующей пробки.
В таком ритме Мила добиралась до работы каждое утро и к великому изумлению охранников никогда не опаздывала. А самые языкатые из сотрудников вообще считали, что Мила ночует в издательстве, что у нее нет никакой личной жизни и что она вообще в свои «бабаягодные» годы фригидная климактерическая стервь.
Мила знала, что коллеги ее не любят. «Завидуют!» – объясняла она себе это обстоятельство. И ведь было, чему. Во-первых, Мила была натуральная блондинка, что модно во все времена, а нынче особенно. У нее никогда не прорастали на макушке мерзкие черные корни, и она всегда с высокомерной усмешкой провожала взглядом блондинок обесцвеченных – не удостоившихся небесной или генетической чести иметь статус белокурой. Мила гордилась своими шикарными белыми, с легкой позолотой волосами, носила прическу каре и горевала о времени, когда заплетала свои чудные волосы в толстенную косу. Причина изменения прически была в возрасте: каждый день рисовал на лице новые морщинки, а кожа все больше обвисала на щеках. Скрыть это безобразие помогала именно прическа каре и частое мотание головой, что не давало собеседнику концентрировать внимание на изъянах лица. Но коса шла Людмиле больше.
За змеевидное поведение этого произведения искусства ее в детстве так и звали Змеей. Метровая косища плавно струилась по спине, когда юная Мила бывала в благостном расположении духа, или внезапно выскакивала из-за спины, ударяя по ушам недругов, если Мила злилась и резко забрасывала косу через плечо. Примерно так вел себя и Людкин язык.
– Вот, если бы тебе жало вырвать, и превратить тебя из злобной кобры в беззащитного ужа, я бы, может, и поверил, что ты способна любить в принципе, – сказал ей на выпускном вечере одноклассник Вовка, которому Мила сама предложила, что называется, руку и сердце. Он отказался. С того момента она поставила на сердце заглушку. О том, чтобы задуматься над сказанным, пересмотреть свое поведение и отношение к людям, не было и мысли. Девочка вступала во взрослую жизнь полная яда, слегка прищурив серые глаза, чтобы не выдавали откровенной нелюбви к людям, окаменев душой от отказа Вовки, по которому томилась всем своим красивым и стройным телом весь 10 класс…
Да, именно фигура Милы была тем самым «во-вторых», за что ей завидовали все без исключения разновозрастные особы женского пола. Мила была как статуэтка – аккуратная, с красивыми округлыми бедрами, маленькой грудью, малюсенькой ступней. Игрушка – не женщина. Она позволяла себе носить и обтягивающие брюки, и ультра-мини, и высоченные шпильки. В любой одежде была эффектна, сногсшибательна! В ее-то уже далеко не молодые годы так высоко держать марку, не приложив для этого никаких хирургических усилий – это надо было суметь. О том, что, борясь с послеродовыми растяжками на животе, она еженедельно турзучила свое тело на тренажерах в фитнес-центре, устраивала разгрузочные недели и вообще давно перешла с нормальной еды на таблетки и витамины, Мила предпочитала молчать. Пусть думают, что ее красота – натуральна, естественна, что в свои годы она способна заткнуть за пояс любую ровесницу и дать фору молодежи.
Но годы упрямо делали свое дело, уродуя грудь и лицо. И мысли о былой красоте причиняли боль.
Мила грустно усмехнулась своим мыслям, въезжая на стоянку машин клиники пластической хирургии: «Дожила! Буду себе новое тело делать».
Зато она лихо и ловко водит свою «Бэшечку», что тоже всегда было предметом зависти многих. Мила не стеснялась говорить, что за руль машины села всего пару лет назад, когда, как утверждают специалисты, женский мозг почти не способен к реактивной деятельности. Да, она пару раз ударяла машину. Особо жалко не было, поскольку в этой «девочке» были сосредоточены минимальные личные средства, ибо в основном машина состояла из денег издательства, купившего несколько служебных машин для руководства. А Мила умудрилась взять «девочку» в личную собственность, оформив хитрый кредит, который теперь дружно выплачивал весь ее отдел в виде неких загадочных «профсоюзных взносов» в размере 5 процентов от оклада ежемесячно. Сотрудники каждый месяц по этому поводу глухо урчали, но до разборок дело не доходило, а если бы дошло, Мила без церемоний выставила бы таких умников за дверь. Да еще и зарплату им не выплатила. Были такие случаи.
Отдел издательства, который она возглавляла, назывался Дирекцией оригинальных проектов. Это был придаток к одному известному издательскому дому. Выпускала Мила ряд журналов на злобу дня: для деловых дам, готовых выложить в одночасье 100 тысяч рублей за рекламную полосу в надежде на то, что сработают заоблачные тиражи и дамы обретут партнеров и инвесторов по всей России. Для губернаторов, желающих показаться перед федеральной властью умелыми хозяйственниками и потому с готовностью подписывающих миллионные договоры и тоже рассчитывающих на славу о своих достижениях благодаря тиражам…
Мила умело угадывала общественные настроения, ловила актуальную тему и под нее находила рекламодателей. Точнее, не она находила, а ее подчиненные. И в том, что они это делали высокопрофессионально за сущие копейки, и заключался талант Милы. И она это знала. «Блестящий менеджер!» – гордилась собой Людмила Николаевна Грызун. И никому под страхом смертной казни не призналась бы, что огромные тиражи эти чистой воды липа, что печатает ее дирекция максимум пять тысяч экземпляров, которые по выходу из типографии мирно покоятся в стенных шкафах в кабинете журналистов. Нет, конечно, штук сто-двести экземпляров попадают в регион, о котором пишут, спецсвязью. Но вся Россия о достижениях своих субъектов не в курсе. А журналисты, у кого мозги шевелятся, и кто умудряется докопаться до истины, обычно тотчас увольняются, ошалев от такой дерзости своей начальницы. Или начинают «поднимать вопрос», что заканчивается опять же увольнением, правда, в этом случае ему сопутствует жесткий прессинг, хронометраж рабочего времени и прочие административные загогулины.
Оставался, конечно, еще один вариант: всё зная и понимая, сцепив зубы, терпеть и параллельно искать работу в другом месте. Но это уже проблема. И, разместив резюме в Интернете, в ожидании предложения о новой работе журналисты смиряли гордыню, терпели и впахивали – просто потому, что очень любили свою профессию.
Шефиня знала и это. «Блестящий психолог!» – ласкала себя словами Людмила Николаевна Грызун. И строила бизнес по принципу: сорвать куш сегодня, а завтра – трава не расти. У нее не было ни концепции, ни бизнес-плана, ни системы, ни даже сквозной рекламы. Каждый номер журнала выпускался как первый и последний. И каждый раз журналистам приходилось работу начинать с нуля.
Коллеги в других изданиях сломали головы, пытаясь понять, на чем держится бизнес Грызун. А поняв, что ни на чем, лишь на сплошной бессистемности и хаосе, на одном жгучем желании иметь много денег и обмануть каждого, у кого в кармане или на счету есть хоть какая-то сумма, – жутко удивлялись и говорили: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!». Ну, или так: «В конце 90-х такое ведение бизнеса в России еще было бы возможно, но сегодня…»
«Блестящий работодатель!» – думала о себе всякий раз Мила, с гордо поднятой головой и прищуренным взглядом пересекая проходную издательства, где по обыкновению толпились страждущие попасть к ней на собеседование. Она уже успела сделать им по телефону «выгодное предложение с оплатой по европейским стандартам». Разумеется, благоразумно умолчав о том, что это лишь красивые слова, а действительность, которая проявится через пару недель, окажется ну очень жестокой и не соответствующей первоначальным обещаниям. Которые, разумеется, Милашка тут же забудет. Ибо главное с минуты подписания договора – выжать из сотрудника, на первых порах готового на любые подвиги, все соки. Даже те, о которых он и не подозревал.
Вас это удивляет? Напрасно. Милочка Грызун лишь слепок того механизма «работодавания», который сегодня успешно используют многие, оседлавшие директорские и редакторские кресла, граждане. Скорее исключение из этого правила целевое использование сотрудника, адекватная труду оплата, честные партнерские отношения, вменяемые требования и вообще профессиональный подход к работе. Увы и ах.
Ежемесячные миллионы, которые ценой невероятных усилий сотрудников удавалось заработать дирекции, Милашке очень хотелось положить в собственный карман, но нужно было поделить их с генеральной директрисой Татьяной Андреевной Козленковой так, чтобы та позволила стареющей Миле еще несколько лет поработать на этом месте, которое давно облюбовала для себя Татьянина подружка. Эти две дамы дружно тусили по ночным клубам вместе с учредителем и его дружками. Милу в свою компанию они не брали, считая ее уже старой для подобного рода увеселений. Правда, однажды генеральная директриса, бросив на Милу оценивающий взгляд, процедила: «Со спины ты, Милка, ну просто конфетка! Но как только повернешься… Эдак ты всех рекламодателей распугаешь!». Мила обещала не распугать и старалась изо всех сил, зарабатывая миллионы и покупая на них право возглавлять самый сложный и самый денежный отдел издательства. Не позволяя себе брызгать ядом в сторону Татьяны и всячески демонстрируя ей свою лояльность и даже любовь, Грызун отрывалась на подчиненных.
ХХХ
… Заглушив двигатель своей «девочки», Мила прекратила внутренний диалог с самой собой и усмехнулась: еще немного времени и… О, что она тогда сделает! И с Татьяной, и с подчиненными, и, как знать, с Валерием. Мила посмотрела на себя в зеркало:
– Я ли это вчера вечером едва ли не вымаливала любовь у этого мужика? Я ли провела ночь на полу под дверью, мечтая о нем? Какая глупость! Так, Николаевна! Клянись себе, что более этого не повторится! Ты давно уже стала другим человеком, в твоей жизни давно нет места слюнявой жалости к себе, униженности и самобичевания! Ты – сильная, красивая, умная! Таких просто нет больше на земле! Пусть Валерий добивается моей любви, пусть доказывает своим трепетным отношением свои чувства! И пусть яблоком упадет к моим ногам!
Мила подмигнула себе, вылезла из машины и проследовала в клинику.
Вежливый охранник на входе полюбопытствовал на счет фамилии посетительницы, предложил надеть поверх сапог бахилы, проводил в гардероб и указал на лифт. Мила была совершенно спокойна. Ведь она идет пока всего лишь на консультацию, и в любой момент, если интуиция забьет тревогу, она соскочит с кресла или кушетки и рванет домой.
Мила была уверена, что интуиция реально является ее сильным местом. И считала, что совместное проживание с Юрием, а позже жесткий бизнес неким особым образом заточили «фибры души», которые позволяли остро чувствовать опасности, неприятности и даже несущих угрозу людей. Мила настолько верила в это, что даже приучила себя настраиваться на нужную волну, когда отправлялась на деловые переговоры или готовилась к собеседованию с кандидатами на вакансии.
Сейчас ее «фибры» были чуть напряжены, как бывает при встрече с неизвестным.
Мила поднялась на лифте на нужный этаж, бесшумно прошествовала по красной ковровой дорожке к кабинету с надписью «Пластический хирург» и толкнула дверь.
Сидящая за столом красотка с фотографии, выуженной вчера из кармана Валерия, встала и с улыбкой подошла к Миле.
– Добрый день! Рада видеть известную бизнес-леди медиа сообщества Москвы!
Мила радостно смутилась и опустила глаза, а доктор Мария стала пристально и внимательно разглядывать лицо и фигуру медийной дамы.
– Так, Людмила Николаевна, сейчас я буду говорить вещи, которые могут Вам показаться не слишком приятными. Но от них зависит ваше дальнейшее здоровье, жизнь и счастье. Вы ведь хотите быть любимой, хотите нравиться мужчинам или мужчине?
«Фибры» Милы заняли бойцовскую стойку, но наткнулись на что-то рыхлое и беззлобное. «Не конкурент!» – подытожила Мила и присела в кресло.
– Слушаю вас, доктор. Говорите все, что сочтете нужным. За этим я сюда и пришла.
– Людмила Николаевна, начнем с того, что за услугами пластических хирургов, как правило, обращаются зрелые люди. У которых утрачена эластичность кожи, появились возрастные дефекты не только на лице, но на груди, на животе, на ягодицах. Мы с радостью беремся помогать пациентам и возвращаем им молодость. Многие, выходя от нас, реально начинают вторую, новую жизнь.
– Мария, что это вы меня уговариваете? Я, вроде, к вам сюда сама пришла, по доброй воле, в здравом уме…
– Нет-нет, я ни в коем случае не хочу вас обидеть! Простите, если говорю банальности… Просто, эффект пластических операций, процесс реабилитации зависят как от возраста пациента, так и от наличия имеющихся заболеваний. То есть, если вы всерьез надумали ложиться к нам в клинику, вы должны мне рассказать абсолютно обо всех перенесенных заболеваниях. Даже, если есть только подозрения на них. Мы понимаем, что чем старше возраст, тем больше вероятность наличия у пациента хронических болезней. И если бы нас интересовала только прибыль, мы не обращали бы внимания на многие из них.
– Видите ли, Машенька, – заворковала Мила. – Я прожила активную, можно сказать, бурную жизнь. И конечно, кое-что успела приобрести из числа недугов. Насморк, например, хронический. Аллергию на некоторые антибиотики. Грудь вот сегодня ночью побаливала. Ну, да это, скорее всего ерунда.
– Грудь и все, что с ней связано, ерундой быть не может. Тем более, если Вы хотите придать ей форму с помощью наших услуг. Знаете что, Людмила Николаевна! Давайте-ка сегодня мы с Вами сдадим все анализы, проведем консультации маммолога и гинеколога, и если все будет хорошо, наметим план действий. Договорились?
Мила кивнула:
– О кей! Только, если можно, давайте по-быстрому!
… Противнее всего было взбираться на гинекологическое кресло. Мила так давно это делала последний раз… Ей было странно слушать причитания знакомых дам на предмет женских болезней. Порой Миле даже казалось, что у нее какой-то особый пол – не мужской, конечно, но и не вполне женский. Характер, например, у нее с годами окреп настолько, что мужу и в голову не приходило после опрокинутой на него кастрюли с борщом поднимать на «бешеную Милку» руку, как впрочем, и в постель ложиться с «мужиком в юбке».
Мыслила Мила тоже мужскими категориями: главное на свете – работа, деньги, а всё, что мешает их множить, должно быть хладнокровно устранено из жизни, будь то опытные специалисты, друзья, близкие люди. В конечном итоге Мила и устранила всех, задвинув на задворки постылого мужа, ставшего чужим сына и даже родную мать.
Нет, маманя была единственным человеком, которого Мила по-своему любила. Но общение с ней требовало гигантских затрат нервной энергии. Мать непрерывно чему-то учила свою великовозрастную дочь, сильно переживая за ее непутевую, не сложившуюся личную жизнь. Эталоном женщины для матери была умиротворенная, полная и мягкая женщина, обвешанная детьми, благоухающая пирогами и котлетами и спящая по утрам столько, сколько это требуется организму.
– А ты ради денег покоя не знаешь! Зачем тебе столько? Уже все есть, что надо для жизни. Дом в Подмосковье, квартира в Москве, дача в Ростове, иномарку вон взяла недавно и все тебе мало! О семье, о душе подумай! Ну, хоть мужика заведи завалящего, если с мужем не получается! А то ведь одолеют болезни женские! – сверлила мать дырку в голове Милы, и та по обыкновению бросала трубку или хлопала дверью, в зависимости от того, где происходил разговор.
Завалящего мужика Мила не хотела. Ее устраивал Валерий. Настолько, оказывается, сильно устраивал, что она, смеясь, заявила гинекологу, что дико хочет срочно вызвать сюда любимого мужчину «для поднятия тонуса». Странное дело: стоило Миле лишь вспомнить о Валерии, как в груди поднялась волна то ли страха, то ли холода. «Господи, как же я боюсь его потерять!» – подумала она.
– Плохие новости, милая! – прервал размышления пациентки гинеколог Игорь Петрович. – Миома у Вас. Небольшая, но есть. Так что… Как минимум абдоминопластика противопоказана.
– Чего-чего?
Мила плохо соображала. Причем тут миома? И зачем ей абдо… Черт, какой урод придумал это не выговариваемое слово? Она и не собиралась делать эту дурацкую абдомину…
Мила неловко слезла с кресла, натянула трусы-стринги, колготки, присела на стул перед доктором и выпучила на него глаза:
– Вы о чем?
– О том, что если Вы не хотите заработать нарушение кровообращения из-за утягивания живота корсетом, я уже не говорю о возможных заболеваниях желудочно-кишечного тракта, то Вам не помешало бы срезать лишнюю часть кожи на животе. Но это очень серьезная операция. И прежде, чем вообще говорить о ней, Вам надо разобраться с миомой.
