Текст книги "Крепостная навсегда"
Автор книги: Елена Езерская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– За помощь, Никита, спасибо, но как же мои вещи, мои книги?..
– Нельзя тебе в дом возвращаться – сразу поймают! И не докажем мы с тобой ничего. О вещах не беспокойся – найдем, да у меня и деньги есть. Немного, что старый барин жаловал но щедрости к праздникам да по хорошему настроению. Не пропадем. В Петербург поедем…
– В Петербург нельзя… – пробормотала Анна, – узнать меня могут.
– И то верно, значит, в Москву, или еще куда – лишь бы отсюда подальше!
– Ой, что-то мне плохо, Никита, – призналась Анна.
Она вдруг поняла, что Никита прав – нельзя ей больше в имении оставаться. Заступник ее и благодетель скончался, не успев выполнить обещанного, и теперь она была всецело во власти жестокого Владимира, который и не скрывал своей ненависти к ней. И если он сам приказал управляющему найти способ обвинить ее в смерти Ивана Ивановича, значит, намерен по-настоящему ее извести. А Модестович рад стараться. Она у них с Полиной уже давно, как бельмо на глазу. Управляющий только барона и боялся, а так – сколько раз к ней в комнату вламывался и овладеть норовил. А Полина лишь мечтает, как занять в театре место Анны и самой играть первые роли.
«Миша! А как же Миша?! – с тоской подумала Анна, но сама же себя оборвала. – Мечты это все! Не будет у нас с ним счастья. Я – крепостная, он – князь. Ничего хорошего, только слезы да новые унижения».
– Мне бы с Варварой проститься, – Анна умоляюще посмотрела на Никиту.
– Варваре я и сам скажу.
– А ты говорил, что взять что-то должен?
– Я, Анечка, как услышал, что Владимир Иванович Модестовича вернул, на всякий случай собрался. Меня он еще при бароне убить обещал, а тут уж ему такая власть дадена…
– Господи! – воскликнула Анна. – Неужели и впрямь нет иного выхода?!
– Ты на Небо не смотри, – мягко сказал Никита. – Ты за временем следи – не успеем уйти подальше, возьмут нас, и тогда…
– Не гони меня, Никита, – Анна вдруг стала собранной и заговорила решительно. – Я свою судьбу поняла. Но не могу я с Иваном Ивановичем не проститься. Его уже обрядили да в церковь перенесли. Вот поклонюсь ему последний раз и – все.
– Про это ничего не скажу – святое, – кивнул Никита, – только я вперед выеду, буду ждать тебя на опушке, там, где развилка на три имения.
– Знаю, – согласилась Анна и, не оглядываясь, вышла из конюшни.
Незамеченной она пробралась в домашнюю церковь Корфов, где завтра должно было состояться отпевание старого барона. В церкви горели свечи, пахло ладаном и цветами из оранжереи – душистыми и сладкими. Гроб стоял на возвышении, а Иван Иванович лежал в нем, как живой.
– Дядюшка, милый! – кинулась к гробу Анна. – Зачем вы покинули меня?!
Вся ее жизнь в эту минуту промчалась перед ее взором – безоблачное детство, счастливая юность. Барон обожал ее – баловал и учил, мечтал увидеть на знаменитых театральных сценах. Он был поверенным во всех ее делах, оберегал и сопутствовал. И Анна всегда отвечала ему искренней любовью и почтением, на которые только способна любящая и преданная дочь.
Анна не знала своих родителей, но барон обещал ей когда-нибудь все рассказать. И вот он ушел, не увидев ее триумфа на Императорской сцене, не открыв тайну ее происхождения…
– Вот ты где! Я так и думал, что не решишься убежать, не простившись с отцом, – громко сказал Владимир, нарушая трепетную тишину церкви.
Анна вздрогнула и оглянулась.
– Что – испугалась? Виновата в чем? – издевательски спросил ее Корф.
– Никакой вины не знаю за собой, – гордо ответила Анна.
– А чего же бежать собралась? Мы только что Никиту поймали, когда он двух рысаков со двора выводил. Сам – с вещами, деньги при нем нашли, – улыбался Владимир. – Я пока не решил, что с ним делать, потому что он глупый теленок. Понимаю, что из нежных чувств к тебе решился на крайнее. А вот как с тобой поступить? Нашел-таки Карл Модестович отравителя. Что скажешь-то?
– Вы теперь вольны сделать все, что угодно. Вы можете издеваться надо мной, сколько вам будет угодно, можете отправить меня под суд и на каторгу. Но вы не можете отнять у меня любовь человека, заменившего мне отца! Позвольте проститься с Иваном Ивановичем, как положено.
– Любовь, говорите, – криво усмехнулся Корф. – А что такое любовь, Анна? Одно из пустых слов, которым пользуются низкие люди, чтобы добиться своих целей.
– Это ваше определение любви, а я считаю, что любовь – это единственное, что утешает в беде.
– И как же вы утешали моего батюшку?
– Это не я утешала его, а вы. Когда Иван Ивановичу нездоровилось, он перечитывал ваши письма, присланные с Кавказа.
– Перечитывал?! После того как сжигал их в камине.
– Он хранил все ваши письма и часто перечитывал их вслух. «А морозы у нас здесь отец стоят лютые. Часовые ночью разжигают огонь, но ветер гасит его. Здесь у нас в цене теплые вещи и коньяк. Кстати отец, не пришлешь ли мне рублей шестьсот на покупку зимней амуниции?» Вспоминаете? Он знал, что деньги вам нужны не на теплые вещи. Он знал, что вы часто проигрывались в карты.
– Отец догадался? – не поверил ей Корф. – И, несмотря на это, прислал в два раза больше, чем я просил? Я думал, что безразличен ему. А я ведь тоже не спал ночами, мечтал, как напишу ему: «Отец, нашего полковника ранили, и я вынес его с поля боя на руках». Представлял, как отца благодарит за меня сам император. Как отец гордится мной.
– Он каждый день говорил о вас.
– Господи, как же мне его не хватает! – Владимир заметил, что Анна сочувственно потянулась к нему, и отшатнулся. – Довольно душеспасительных бесед! Я не нуждаюсь ни в чьей жалости, а тем более, в твоей!
– Говорят, жалеть – значит любить.
– Для чего вы это делаете со мной?! – в сердцах воскликнул Владимир. – Неужели только ради того, чтобы получить вольную?
– Иван Иванович учил меня терпению и мужеству, – тихо сказала Анна. – Вы можете не волноваться – я знаю, что в доме столько ненатертых полов, нечищеных сапог, что мне придется провести всю жизнь в вашем поместье, терпя издевательства Карла Модестовича. Что ж, я готова к такой судьбе.
– Неужели?
– Ах да, забыла… Карл Модестович хлопочет, чтобы я попала в тюрьму. Значит, мне придется провести остаток дней не в поместье, а за решеткой. Ведь так?
– О чем бы ни хлопотал Карл Модестович, окончательное решение выношу я.
– И мы оба знаем, каким оно будет.
– Нет, это я знаю, а вы узнаете сейчас, – со знакомой Анне и всегда пугавшей ее твердостью произнес Корф. – Вы помните, что случается с беглыми крепостными? Отлично! Тогда я предлагаю вам сделку: я дам вольную Никите, а вы останетесь здесь в том же качестве, что и всегда. Я обещаю и даю слово чести, хотя и лишен ныне возможности дать вам слово офицера, что в вашей жизни ничего не изменится. Но только ради доброго имени моего отца! Я не хочу, чтобы кто-нибудь мог сказать, что барон Корф дурачил всех, выдавая крепостную за свою воспитанницу благородных кровей.
– Но вы же обещали Ивану Ивановичу…
– Я обещал ему позаботиться о вас, но не освобождать. Эта честь достанется Никите. Или он будет наказан, а вы – опозорены и арестованы. Выбирайте! И времени на размышления у вас нет.
Анна обернулась к гробу и зашептала:
– Господи! Вразуми меня! Укрепи меня! Дядюшка! Только ради вас!
И вдруг почудилось – Иван Иванович улыбнулся ей! Словно ветер прошелестел – пламя свечей изогнулось и снова запылало с еще большей силой.
– Я согласна, – кивнула Анна.
– Хорошо. Ступайте к себе! И помните – однажды я просил вас оставить Репнина в покое. Будьте благоразумны и не давайте мне повода наказывать вас. Отец, теперь ты будешь доволен!.. Да, хочу, чтобы вы знали, Анна, я прекрасно понимаю, кто такой Карл Модестович, но считаю, что, пока мы не можем доказать его вину, ему лучше быть у меня на глазах. В бегах он нам не подвластен, а я не хочу терять возможность расквитаться с убийцей моего отца.
Корф вышел из церкви, Анна не смогла последовать за ним. Силы оставили ее – она села на скамеечку подле гроба барона и зарыдала.
* * *
Утром к Корфам съехались почти все приглашенные на спектакль три дня назад. Не появилась только Долгорукая. Забалуев, выражая свои соболезнования, сказал, что княгине нездоровится. Смерть барона подействовала на Марию Алексеевну удручающе, и у нее случилась мигрень.
В небольшой домашней церкви Корфов места всем не хватило – крепостные, обожавшие своего барина, толклись у входа. Внутрь попали только Варвара, Никита да Модестович с Полиной, которая держалась за управляющим, как нитка за иголочкой. Никита плакал, никого не стесняясь. До начала панихиды Владимир собрал дворовых и сообщил, что в память об отце объявляет о решении даровать вольную одному из своих крепостных. По легкому шуму, пробежавшему после прозвучавшего имени Никиты, Корф понял, что эти люди ожидали услышать другое имя. А потом еще и Никита упал ему в ноги и стал просить обменять его свободу на вольную для Анны. Корф страшно рассердился и приказал ему взять документ, в противном случае пообещал наказать Анну.
– За что, барин?! – воскликнул Никита.
– Если своего ума не хватает – спроси у нее! – отрезал Корф.
Прибежавшая Анна умолила конюха вольную взять, и народ разошелся, пересказывая и пересуживая произошедшее.
В церкви Анна стояла у гроба чуть поодаль от Владимира, и рядом с ней Корф увидел Репнина. Поначалу он нахмурился, но Анна была так сдержанна и убита горем, что он, в конце концов, перестал обращать на это соседство никакого внимания.
– На кого ж ты покинул нас, батюшка! Погубили тебя ироды… – тихонечко причитала Варвара.
– Наш молодой барин слишком великодушен, раз ты до сих пор еще не в остроге. Но сколько ни притворяйся, а мы оба знаем, кто убил барона, – прошептал на ухо Анне только отошедший от гроба барона Карл Модестович.
– Известно, что в остроге должна быть не я, – так же тихо ответила Анна, и слезы снова навернулись ей на глаза.
– И не страшно вам, Карл Модестович, перед очами Божьими появляться? – вполголоса укорил его Репнин. – А вы, Аня, не расстраивайтесь. Не доставляйте ему такого удовольствия. В скором времени, я уверен, он непременно сделает ошибку. А мы поймаем его – и на слове, и на деле. Обещаю вам!
– Благословен Бог наш едино и присно и во веки веков… – пробасил отец Павел.
– Аллилуйя! – запел хор корфовских крепостных.
– Аллилуйя! Аллилуйя! Помилуй раба своего… Помилуй раба своего… Имя твое Аллилуйя. Помилуй мя. Во саду любящих имя твое. Аллилуйя. Аллилуйя!..
Но неожиданно к хору голосов присоединился еще один – надтреснутый, ведьмачий.
– Бедный мой мальчик.., один ты остался…
Присутствующие в церкви разом обернулись на этот голос. В церковь вошла Сычиха. Она выглядела ужасно – волосы, растрепаны, глаз безумный, речь бессвязная.
– Убирайся вон! Немедленно! – страшно закричал Владимир, бросаясь на Сычиху с кулаками, но остановился, словно завороженный ею.
– Что уставились? – Сычиха обвела собравшихся взглядом. – Прощаться пришли? Или злобу тешить?
– Батюшка! – Владимир очнулся и кинулся к отцу Павлу, который в растерянности замер с кадилом у гроба. – Эта женщина не должна здесь находиться! Своим присутствием она оскверняет святое место! Сделайте что-нибудь! Уйди, подлая, слышишь, уйди!
– Никуда я не уйду, – грозно сказала Сычиха.
– Хорошо! Тогда уйду я!
– Володя, ты в своем уме? – Репнин попытался остановить его. – Ты не можешь сейчас уйти!
– Оставь меня! – Корф вырвался из его рук и выбежал из церкви.
Сычиха проводила его с недоброй улыбкой и затем подошла к гробу барона. Она низко склонилась над умершим и что-то долго шептала ему в полной тишине. Наговорившись, она сняла дорогой перстень с пальца и положила его на грудь барону.
– Слетелись, стервятники… – снова обернулась она к скорбящим. – Звери дикие, пиявицы болотные, Божий храм поганите! Расползайся злое змеями! Сгинь! Сгинь… В огне не горит, в воде не тонет! Зло…
Каждый, к кому она подходила, вздрагивал и старался в глаза ей не смотреть.
– Что ждет тебя в этой жизни, милая… – Сычиха подошла к Анне. – Много горя, но и много радости. Сейчас над тобой тучи черные. А ты не бойся. Совсем худо будет, а ты не страшись. Найдешь тогда любовь, которую ищешь. Она совсем рядом… Притомилась я нынче. Не хочу больше видеть эти злые лица.
– Идемте, я вас провожу, – ласково сказала Анна и взяла ее под руку.
– Спасибо тебе, дитя мое. Звери, звери дикие…
Анна вывела Сычиху из церкви. Отец Павел истово перекрестился и стал продолжать.
– Душа его во благих водворится и память его… Один за одним проходили перед бароном люди и ставили свечки – Репнин, Забалуев, Соня Долгорукая, доктор Штерн, Оболенский, давеча приехавший навестить барона по его приглашению… Неожиданно к гробу припала безутешная Полина и возрыдала:
– Ох ты, батюшка наш! Ох, на кого же вы нас покинули? Как же мы без вас?
Варвара и Никита бросились ее от гроба оттаскивать и не заметили, как она ловко схватила оставленный Сычихой перстень и, что есть силы, зажала в кулаке…
После похорон Репнин принялся разыскивать Анну. Он видел ее на семейном кладбище, но издалека и в обществе все той же странной женщины. Потом Анна куда-то исчезла. Варвара сказала ему, что как будто бы Анна снова вернулась в церковь, и Репнин поспешил проверить – там ли она еще.
– Анна… – выдохнул он, – с вами все в порядке?
– Почему вы спрашиваете?
– Эта женщина, что приходила во время службы…
– Ее зовут Сычихой. Я и сама толком ничего не знаю о ней. Дядюшка когда-то позволил ей поселиться в своем лесу. С тех пор она живет там.
– Она ведьма?
– Нет, что вы! – улыбнулась Анна. – Она знает травы, умеет гадать. Девушки часто приходят к ней, чтобы узнать про свою судьбу.
– Если она разбирается в травах, значит, и в ядах должна знать толк?
– Возможно. Но она никому не делает вреда.
– За что же Владимир ее так ненавидит?
– Не знаю. Я тоже была удивлена, что они знакомы.
– Пожалуй, я поговорю с ней. Возможно, Сычихе известно что-нибудь про убийство барона.
– Если она и могла приготовить яд по чьей-нибудь просьбе, то не догадываясь об истинной цели… Михаил, вы всерьез считаете, что Сычиха может помочь?
– Кто знает? – пожал плечами Репнин. – Но я должен попытаться.
– А Владимир Иванович еще не вернулся?
– Нет, и никто не знает, где он. Как вы думаете, куда он мог пойти? Вы ведь выросли вместе.
– Он никогда не был откровенен со мной.
– Я все-таки его не понимаю – пренебречь похоронами отца! Убежать, куда глаза глядят! Что с ним творится?
– Великое горе подчас толкает нас на неожиданные поступки. Не судите Владимира! Иван Иванович, я уверена, его бы простил…
Глава 4
Блудная дочь
Когда в финале спектакля барону Корфу стало плохо, и началась суета – кинулись звать доктора, забегали слуги – Мария Алексеевна Долгорукая поспешила домой. Сердобольная Соня бросилась узнать, что же случилось с Иваном Ивановичем, но мать сердито прикрикнула на нее – нечего в чужое горе соваться, сами разберутся – не маленькие. Любопытный Забалуев тоже хотел посочувствовать, а заодно разведать обстановку, но княгиня пресекла и его попытку. Вынюхивать, мол, будете потом, когда прояснится результат, а то разве у барона сердце не пошаливало?
Соня от такой черствости замкнулась, и Андрей, укоризненно посмотрев на мать, увел сестру. А Забалуев подумал: ох, что-то неладное между соседями. Не раз он уже отмечал, что княгиня с Корфам и нелюбезна. И виновником этой нелюбви был отнюдь не Владимир – Долгорукая всей душой ненавидела старого Корфа, но причину своей неприязни берегла и попусту не раскрывала. И даже Забалуев, прохиндей из прохиндеев, не мог добиться от нее правды. На все его вопросы и намеки Мария Алексеевна властным тоном указывала – знай свое место. Хочешь служить – служи, а в жизнь мою уши просовывать не советую – пожалеешь. И что-то подсказывало Забалуеву – она не шутит.
– Все под Богом ходим, – перекрестилась Долгорукая, усаживаясь в двуколку Забалуева. Тот вызвался отвезти ее до имения. – Вот так прихватит, слова сказать не успеешь и – уже на Небесах. Или в преисподней.
– А вы взгляните на это дело с практической стороны. Корфам сейчас не до нас будет, так что тяжбу по долгу разрешим в свою пользу в два счета!
– Помилуйте, Андрей Платонович! Барон в таком плохом состоянии, в доме несчастье, а вы! Я не хочу, что бы перед вашей с Лизой свадьбой ходили какие-то дурные слухи…
– Добрейшей вы души человек, Мария Алексеевна! Однако нельзя все же упускать такого благоприятного момента. Когда Корф поправится, он поместье нам без боя не отдаст. Поймите, я всего лишь забочусь о вашей выгоде. Конечно, если вы считаете, что не время, или решили проявить сострадание к Корфам…
– Сострадание?! К Корфам? Никогда! Поместье будет моим! А потом – через Лизино приданое – и вашим. А где же Соня и Андрей?
– Они поехали вперед.
– Вот и хорошо, что вместе – Андрюша благотворно влияет на девочек, а то Соня разволновалась слишком, я ее такой давно не видела. Даже обидно – из-за чужого старика переполошилась!..
А Соня действительно искренне переживала. После смерти отца барон стал для нее олицетворением всех тех прекрасных качеств, которые она связывала с образом папеньки. И многолетняя, крепкая дружба, объединявшая Корфа и Долгорукого, придавала барону в ее глазах ореол наследника всего того, что было ей завещано отцом – чести, благородства, любви. Она знала: Лиза тоже глубоко уважала барона, как близкого отцу человека и как отца своего жениха.
Соня торопилась домой – хотела поделиться с сестрой новостями, рассказать, что видела Владимира, что он жив-здоров, не в тюрьме и все так же привлекателен. И, конечно, сообщить о внезапной болезни барона. Вдруг Лиза решила бы поехать к Корфам проведать его и помирилась с Владимиром?
– Бедный Иван Иванович, – промолвила Соня, едва успевая схватиться за бортик коляски, которую неожиданно тряхнуло на кочке. – Я боялась, что он умрет на наших глазах! Господи, помоги ему!
– А Лиза? – покачал головою Андрей. – Как-то она встретит это известие? Она еще не пришла в себя из-за измены Владимира. Думаю, поэтому и на спектакль не захотела приехать.
– Ты считаешь, что не стоит ей говорить?
– Господин Забалуев сказал, что она плохо себя чувствует.
– Что за напасть: Лиза заболела, Иван Ивановичу плохо! – воскликнула Соня.
– Не будем преувеличивать, сестричка, – мягко улыбнулся Андрей. – Вот мы и приехали.
Дмитрий с силой натянул поводья. Коляска плавно остановилась у крыльца усадьбы, и Андрей тут же уловил какую-то подозрительную суету во дворе. Он помог Соне сойти по ступенькам из коляски и велел подниматься к себе, а сам направился к Татьяне, стоявшей в центре встревоженной кучки слуг и что-то им неслышно, но страстно объяснявшей.
Соня первым делом побежала к Лизе, но той в комнате не оказалось – и вообще по всему было видно, что она уже давно у себя не появлялась. Вещи оставлены так, как в тот момент, когда они только собирались в гости к Корфам. Соня подошла к камину – его больше не разжигали, а в золе она рассмотрела корешок той самой книги стихов, что был так дорог Лизе. Еще там виднелись фрагменты сгоревших писем, и Соня испугалась – неужели Лиза все-таки выполнила свое обещание и ушла в монастырь?
Девочка бросилась вниз по лестнице, обежала весь дом, но сестра словно сквозь землю провалилась. И тогда Соня вернулась во двор, где Андрей разговаривал с перепуганной и бледной Татьяной.
– Ушла? Как ушла, куда ушла?! – выспрашивал он.
– Не знаю, Андрей Петрович, – плакала Татьяна. – Кинулась я за ней, да только где мне! И след простыл, пропала за деревьями – и все тут!
– А чего же не искали сразу?
– Думали, походит барышня по лесу и вернется. А вот уже ночь на дворе, и ее все нет и нет.
– Хорошо, – кивнул Андрей – Зови мужиков, искать станем, факелов вели, чтобы навязали. А ты, Соня, ступай спать, да маман понапрасну не беспокой. Может, Лиза сама к Корфам пошла, тайно от нас. Не хочу, чтобы ей досталось – и так столько бед на ее голову за это время.
Подъехавшие позже Забалуев с княгиней о пропаже Лизы не подозревали. Долгорукая Забалуева за извоз поблагодарила, но в дом не позвала – поздно, устали все, не до ужина тут.
– Как прикажете, Мария Алексеевна! Денек сегодня действительно выдался тяжелый, – раскланялся Забалуев. – Желаю хорошенько отдохнуть. А о делах.., о делах всенепременно поговорим, когда вам будет угодно.
– Вот и славно, – кивнула та. – А я пойду посмотрю, как Лиза. Нездоровится ей на самом деле, или, может, она нам тоже спектакль разыгрывает.
– Уверен – с Лизой все в порядке.
– Да день-то уж больно странный, не знаешь, чего и ждать, – с сомнением сказала Долгорукая, поднимаясь по ступеням в дом.
– До скорой встречи, любезная Мария Алексеевна!
– Спокойной вам ночи, Андрей Платонович, – не оглядываясь, пожелала Долгорукая и скрылась в доме.
Забалуев еще какое-то время смотрел ей вслед и уже собрался ехать, как вдруг увидел Татьяну.
– Эй! – властно позвал ее Забалуев. Татьяна вздрогнула и остановилась. – Как там Елизавета Петровна?
– Нет ее!
– Как нет?!
– Да так вот – нет! Я всю округу обошла. Нигде ее нет!
– И давно нет? – дрогнувшим голосом спросил Забалуев.
– Да как вы ее…
– Ты вот что, – резко прервал ее Забалуев. – Ты – бабенка умная, и тебе объяснять не надо. Держи язык за зубами, поняла?! Подумай, что тебя ждет, если ты проболтаешься.
– Это вы про то, что Елизавету Петровну ударили?
– Дура! – не на шутку разозлился Забалуев. – Если я Лизу не побоялся ударить, то с тобою тем паче – церемониться не буду!
– Что ж это вы меня все время стращаете?! – горестно всплеснула руками Татьяна. – Что стращаете? Вы мне не указ!
– Не указ, говоришь? А ты подумай – кого послушают? – Забалуев схватил Татьяну за плечи и притянул к себе. – Меня – предводителя уездного дворянства, жениха Елизаветы Петровны, или тебя, крепостную девку? Запомни, Елизавета Петровна дома сидела, потому что ей вдруг подурнело.
– И в лес она потому убежала, что ей так стало нехорошо? – не сдавалась Татьяна.
– Ты была последняя, кто ее видел. А это, знаешь ли, подозрительно… Будешь дурой – найду за тобой грешки, и запорют тебя как скотину, до смерти, – страшным шепотом пригрозил Забалуев.
– Вот ты где, мерзавка! – раздался рядом голос неожиданно вернувшейся Долгорукой. – Ищу тебя по всему дому! Где Лиза?! А, Андрей Платонович, что же вы, однако, не уехали?.. Ну, Танька, что молчишь, точно воды в рот набрала?!
– Не знаю, барыня, – пробормотала Татьяна, опуская глаза под злым взглядом Забалуева.
– Как это – не знаешь?! Андрей Платонович сказал, что ей дурно сделалось. Почему она не в постели, коли так?
– Не сердитесь, барыня! Знаю, дома она была, а потом я вдруг в окно увидела, как она но двору пробежала, да и в лес!
– В лес?! Как в лес? Какой такой лес? С какой стати – в лес? А ты почему за ней не побежала, негодная?!
– Да я побежала, но не угналась.
– Ох, Татьяна, – погрозила ей кулаком Долгорукая. – Совсем ты от рук отбилась! Барышню догнать поленилась.
– Случись что с Лизаветой Петровной, – с горячностью поддержал ее Забалуев, – с тебя такой спрос будет, дура! Да при другой-то хозяйке ты бы навоз носила с утра до вечера. Выпороть ее надо прилюдно!
– А Андрей где? – продолжала допрос Долгорукая. – Соня?
– Софья Петровна спать легли, а Андрей Петрович с мужиками по лесу пошли – искать будут.
– Ну, вернись она только! – нахмурилась Долгорукая. – Раз Андрей ищет, значит, найдут.
– А если мне к поискам присоединиться? – предложил Забалуев.
– Не жениховское это дело – беглую невесту возвращать, – отказалась от его помощи княгиня. – Вы, Андрей Платонович, успокойтесь, поезжайте домой. Найдем мы Лизоньку. Найдем!
Долгорукая еще раз простилась с Забалуевым и вернулась в дом. Еще не хватало, чтобы вся округа знала, что ее дочь, как бездомная, по лесу рыскает! Совсем, видать, у девчонки, мозги повернулись – вот до чего любовь-то доводит, окаянная! Мария Алексеевна не сомневалась – Андрей с мужиками беглянку отыщут, и уж тогда глупой не поздоровится. «Я с ней сама разберусь – думала княгиня. – Под венец пойдет смирная и кроткая. Я ее научу мать уважать и устоев держаться. А все папенька ее – узнаю картину. Тоже был ходок – мечтал да придумывал!»
Разогреваясь от этих мыслей, Мария Алексеевна впала в такой раж, что прислуге досталось от нее – что не быстро узел на шляпке развязался, что застежки на корсете скользят, что не сразу пеньюар подали да чепец, кажется, несвежий! Девушки носились, не чуя под собой ног, но угодить барыне так и не смогли. Вконец разойдясь, Мария Алексеевна надавала им пощечин и прогнала с глаз долой. Потом она в сердцах забралась поглубже под одеяло и затихла.
А Забалуев, прежде чем уехать, еще раз Татьяну по темному месту прижал и напомнил:
– Вздумаешь сболтнуть что-нибудь – беда тебя ждет, моя милая! Пойдешь в лес по грибы да ягоды, а тебя ненароком за лисицу примут. Охотники обознаются и подстрелят! Какая ужасная ошибка, и нет милой девицы!
Татьяну от этих слов совсем повело. Она заперлась у себя в комнате и до самого утра сидела, не смыкая глаз. Иногда она принималась молиться, и каждый раз ее мысли незаметно от Лизы переходили к Андрею.
Никому она в том не признавалась, но любила молодого барина без памяти. Татьяна знала, что у него в Петербурге была невеста – наверное, красивая да богатая. Понимала, что Андрей видел в ней только спутницу детских лет и верную подругу своим сестрам. Говорили ей, что барская любовь до хорошего еще не доводила. Но Татьяна всегда робела, едва он приезжал – такой уж был Андрей Петрович ладный, приятный. И глаза у него – кружит голову!
Лишь под утро Татьяну ненадолго сморило, но во сне ей почудились какие-то звуки – будто на фортепианах играли. Татьяна приоткрыла глаза и прислушалась – и правда, играли! В комнате у Лизаветы Петровны. Татьяна быстро накинула платок поверх ночной рубашки и выбежала из комнаты. Остывший за ночь пол слегка морозил босые пятки, но Татьяна и так старалась на всю ногу не наступать – летела на цыпочках, как на крыльях – Лизавета Петровна! – воскликнула она, вбегая, и осеклась – за столом в комнате сестры сидела грустная Соня. – А я слышу музыку, думала, что…
– Лиза вернулась? – вздохнула Соня и закрыла крышку музыкальной шкатулки – любимой игрушки Лизы. – Папин подарок. Она, бывало, часами сидела и слушала, как молоточки бьют, мелодию выводят.
– Милая вы моя, – подошла к ней Татьяна и погладила Соню по голове. – Не волнуйтесь, не убивайтесь вы так! Найдется Лизонька.
– Что-то здесь непонятно, Таня, – покачала головой Соня. – Забалуев сказал, что ей очень плохо стало. Почему же она исчезла как-то вдруг? Это непохоже на Лизу. Вот уже и утро пришло, а ее все нет…
– Не волнуйтесь, Софья Петровна! Ваш брат непременно найдет Лизу. Пойдемте вниз, может, какие-то новости будут.
Соня кивнула, и они спустились в гостиную. Сразу же вслед за ними вошла в залу и Долгорукая.
– Татьяна, – кликнула она девушку, – ступай на двор, Дмитрия позови, они с Андреем Петровичем всю ночь по лесу пропадали – пусть доложит! А потом скажи, чтобы на кухне по сторонам не глазели и завтракать подавали, да поживее! Да оденься, что расхристалась-то!.. Сонечка, деточка, что же ты печальная такая? Иди ко мне, я тебя успокою.
– Маменька! – Соня бросилась в раскрытые объятия матери. – Что же это Лизы все нет и нет, и Андрей где-то долго… Боже мой, за что нам это все?!
– Ты Господа-то зря не беспокой, – ласково пожурила дочь Долгорукая. – Здесь я вижу не Божий промысел, а умысел непутевой девчонки.
– Маменька, я думаю, случилось что-то ужасное!
– Доброе утро, барыня! – в гостиную с поклоном вошел Дмитрий.
– Ничего доброго. Что Лиза? Объявилась?
– Нету ее нигде, барыня.
– А хорошо ли искали?
– Ночью искали, как могли, – ответил за Дмитрия вошедший следом Андрей. – И все-таки вам доброго утра! Маман, Сонечка…
Андрей поцеловал обеих и подошел к буфету.
– Что же это ты, – недовольно сказала Долгорукая, – и не завтракал, а уже за коньячком?
– Не до завтрака мне. Я всю округу обошел – никаких следов Лизы. Сейчас люди отдохнут – снова в лес пойдем. Дмитрий, Татьяна – поможете мне…
– Поисков не будет, – бесцеремонно прервала его княгиня.
– Я не ослышался, маман? Вы сказали – поисков не будет?
– Не ослышался.
– Но маменька! – непонимающе воскликнула Соня. – Лизы нет уже около суток! Что, если с нею случилась беда?
– Не спорь со мной! Я знаю свою дочь. Лишний раз хочет вызвать сочувствие. Не впервые разыгрывает спектакль! Желает, чтобы мы ее пожалели. Вспомни, как она противилась помолвке с Андреем Платоновичем, а потом вдруг согласилась! С чего это вдруг?
– Она просто подумала, как следует, и решила, что… – начала объяснять Соня.
– Я знаю, что она решила! Решила поиграть со мной. Думает: мы все сейчас бросимся на ее поиски! А она будет ждать, пока мы дойдем до того, что готовы простить ее, лишь бы была жива и здорова. Тогда и объявится! А я отменю помолвку. Вот чего она добивается!
– Возможно, вы и правы, маман. Однако если она прячется в лесу – это опасно.
– Там болото, дикие звери, – с дрожью в голосе произнесла Соня.
– Мы должны позвать исправника и организовать настоящие поиски. Неужели вы полагаете, мы так вот будем сидеть и ждать? – недоумевал Андрей.
– Да. Мы будем сидеть, ждать и бездействовать, – с нескрываемым раздражением объявила княгиня.
– В таком случае, я не останусь здесь более ни минуты, – Андрей поклонился ей и вышел из гостиной.
Соня с укором посмотрела на мать.
– Маменька! Почему вы не хотите послать на поиски? Мне страшно подумать, что может случиться с Лизой!
– Соня, никогда никому не позволяй управлять собой! Даже родной сестре. Мы не будем искать Лизу. Именно потому, что она хочет, чтобы мы ее искали.
– Но, маменька, откуда вы знаете, что Лиза нарочно скрывается? А вдруг она попала в настоящую беду?
– Когда она найдется, ты поймешь, что я была права. И потому незачем поднимать шум на всю округу. Лизавета вернется, а я не хочу, чтобы на меня показывали соседи – от нее родная дочь сбежала! Никогда этого не будет.
– Разве так важно, что подумают и скажут соседи?
– Соня, запомни: наши проблемы никого не касаются! Долгорукие не выносят сор из избы.
– Но мне страшно за Лизу!
– И я за нее беспокоюсь. Но все остальные не должны об этом знать. Никогда не выказывай свою слабость перед чужими людьми, слышишь? Никогда! Конечно, ты мала еще и не понимаешь меня. Но ничего – поживешь с мое, хлебнешь горя, вспомнишь слова матери.
– Маменька, а если речь идет о ее жизни?
– Она не пропадет! У Лизаветы мой характер – ей няньки не нужны.
– Вы то же самое говорили год назад, когда папа ушел на охоту. Помните? Вы уверяли, что с ним ничего не случится. А случилось…
