Текст книги "Гитлер_директория"

Автор книги: Елена Съянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

А в это время машины с арестованными Гессом министрами петляли по лесной дороге, забираясь все выше в горы. Гесса мучили дурные предчувствия, его раздражали равнодушные физиономии задремавших чиновников, которые, видимо, решили, что все это хоть и плохая, но все-таки игра. До лыжной базы в Бад-Тельце, где Гесс решил спрятать своих заложников, оставалось еще несколько миль. Гесс приказал остановить машины и вывести министров. Он минут пять ходил среди деревьев, своим видом показывая, что подыскивает подходящие ветки, способные выдержать вес человеческого тела. Потом велел всем вернуться в машины и ехать дальше. Министры больше не дремали, на их лицах появилось напряженное выражение. Гесс снова приказал остановиться. И снова начал искать подходящие деревья. В свете фар министры видели, как он и еще двое парней его отряда пробуют ветки, перекидывая через них веревку. Это повторялось несколько раз. Гесс и его ребята так увлеклись своей зловещей игрой, что сбились с дороги, а тут еще одному министру стало плохо с сердцем. Гесс приказал остановить машины, и сам отправился вперед, на разведку. Он проплутал по лесу несколько часов, нашел какой-то домик, долго разговаривал с перепуганными хозяевами, а когда все же вернулся, машин на месте не оказалось. Ребята удрали обратно в Мюнхен – не то испугавшись ответственности, не то по каким-то иным причинам. Гесс остался в лесу один. Когда рассвело, оказалось, что место ему хорошо знакомо по университетским туристическим походам: отсюда было рукой подать до виллы одного из членов «Туле». И Гессу ничего не оставалось, как направиться к нему. Было утро. Розовую дымку между деревьями прошили солнечные лучи, и мох у подножий сосен сверкал, словно кто-то рассыпал по нему бриллианты. Красиво, величественно, спокойно… И одиноко.

А в Берлине уже всё знали. Фон Кар, отпущенный Гитлером под «слово чести офицера», заверил центральную власть в лице фон Секта, что они в Мюнхене справятся с путчистами собственными силами, и фон Зайссер отдал приказ полиции. В «Бюргербройкеллер» поняли, что все уже идет не так, что их предали, что хотя несколько сотен мюнхенцев и собрались на Мариенплац, но серьезной поддержки нет и ждать ее неоткуда. Гитлер рвался на площадь выступать с речами, но Людендорф, хладнокровно и обреченно ждавший развития событий, на которые не мог повлиять, сказал, что болтать больше не о чем, нужно собрать все силы и пройти маршем по городу, чтобы хотя бы продемонстрировать реальную силу СА.

Гитлер и Геринг уныло согласились. Около полудня штурмовики выстроились в колонну и двинулись к Мариенплац. Впереди шли Гитлер, Людендорф, Геринг и Штрейхер. На Одеонплац трехтысячную колонну встретил полицейский отряд из ста человек. Гитлер попытался их агитировать; он стал в балетную позу руны ас, но не успел и рта раскрыть, как раздались выстрелы. Шестнадцать штурмовиков упало замертво; телохранитель Гитлера Ульрих Граф, следуя инструкциям Гесса, навалился на вождя всей своей двухметровой тушей и вжал в мостовую. Рядом лежал белый, как бумага, с выпученными глазами Геринг: кровь текла у него между ног. Трудно сказать, вели ли полицейские прицельный огонь или просто дали залп, но ни одна пуля не задела Людендорфа, и он продолжал идти, насмешливо кривя губы, сквозь ряды полицейских, которые опускали оружие и расступались перед этой крупной прямой фигурой в стальном шлеме – одинокой и трагикомической. Так он шел бы и шел неведомо куда, если бы кто-то из полицейских чинов не предложил ему сесть в машину, чтобы отвести домой.

Гитлера тоже куда-то увезли. Большинство штурмовиков, не услышав приказов, не сделав ни одного выстрела, растерянно озирались: что это?! неужели всё?! «Какое поражение! Какой позор!» – читалось в глазах у всех. Это было 9 ноября.

А уже с 10-го начался перевертыш: кровь, смывшая позор, окрасила поражение в цвет победы. Первой, настоящей, потому что теперь они были мученики; теперь о них узнали.

20

В 1920 году путчисты во главе с Каппом, Эрхардом и Людендорфом сумели занять Берлин, выгнать оттуда действующего президента, образовать свое правительство и продержаться неделю. В 1923 году нацисты во главе с Гитлером смогли только пошуметь в течение суток и быстро были распиханы по тюрьмам, госпиталям и моргам. И все же первый путч провалился потому, что против него на едином вздохе поднялся народ – рабочие, увидевшие в капповцах смертельных врагов. А вот в нацистах немецкие рабочие врагов не разглядели – бросив лозунг «социализм без гражданской войны», Гитлер многих сумел обмануть. Поразительно точное объяснение этому дал Эрнст Тельман, который еще в январе 1924 года писал: «У Германии появился смертельный враг; его имя национал-социализм. Он одет в рабочую робу и говорит корявым языком улиц. Он прост, сердечен, в меру сентиментален, в меру суров. Он романтичен и прагматичен. Он истинный немец. …Только что, перед всем миром, – продолжает Тельман, – была разыграна трагедия русской гражданской войны, но господин Гитлер обещает бескровный социализм, – немецкий бескровный социализм, – а такой штуки у нас еще не пробовали. Скажу вам так, товарищи: если такой социализм возможен, то лишь в будущем. А пока я скажу вам – что произойдет: социализм господина Гитлера не будет бескровным и немецкая кровь прольется на фронтах новой мировой бойни».

Суд над путчистами начался в феврале 24-го года. Судьи настолько симпатизировали обвиняемым, с таким вниманием выслушивали длиннющие монологи Гитлера, так откровенно хихикали над его ироническими замечаниями по ходу разбирательства и вынесли такие мягонькие приговоры, что подытожу весь этот фарс словами журналиста из «Таймс»: «Этот суд, во всяком случае, доказал, что заговор против германского государства не считается в Баварии серьезным преступлением».

1 апреля был вынесен приговор: Людендорфа оправдать, Рему – 15 месяцев и отпустить под залог; Гитлеру и еще троим – по пять лет, но сразу намекнули – меньше чем через год выпустят. Гесс, который вернулся из Австрии и сдался властям, получил полтора года. Суд выполнил его просьбу – отправить в крепость Ландсберг, где уже отбывал срок Гитлер. Удивительное дело – ни один из тех министров, над которыми он от души поиздевался, угрожая повешением на деревьях, не дал против него показаний.

Крепость Ландсберг представляла собой несколько больших старинных зданий, окруженных садом. Как Гитлер с компанией в ней устроились? Послушаем Гесса.

«Итак, я здесь устроился вполне счастливо, – пишет он матери 16 мая, – Отдельные комнаты с хорошей мебелью, отдельные ванные комнаты с современным оборудованием, отношение персонала «почтительное», гулять, купаться в озере сколько душе угодно, любые книги, любые посетители, прекрасное вино… плюс к этому – «время для учебы и милый вид из окна…»». Но счастье Гесса было, конечно, не в этом, а в том, что, как он пишет дальше: «…я могу каждый день проводить с этим замечательным парнем, Адольфом Гитлером». Кстати, эти строчки почему-то постоянно вводят некоторых исследователей в искушение приписать Гитлеру и Гессу гомосексуальные отношения. Иных историков с этой версии просто не своротить! Может быть, они всё никак не доберутся до тюремных архивов, где в одной из книг записи посетителей сказано о нескольких визитах к Гессу его «невесты», студентки Мюнхенского университета Эльзы Прёль, один из которых длился… двое суток! Почему так долго? А по медицинским показаниям, то есть в связи в «психической угнетенностью» заключенного Рудольфа Гесса. Чтобы уж совсем прояснить дело, скажу, что результатом этих визитов стала беременность Эльзы. От ребенка она избавилась, и оба были за это наказаны и смогли родить сына только в 1937 году.

Гесса часто навещал и Карл Хаусхофер. Гесс буквально изводил своего учителя разговорами об Адольфе. Но Хаусхофер никак не расставался со своим скепсисом по поводу «бонапарта из пивной», и однажды сказал Гессу и Грегору Штрассеру следующее: «Ваш друг никогда не произведет впечатления на мало-мальски образованных людей, пока не возьмется за перо».

Идея усадить Адольфа за письменный стол особенно понравилась Штрассеру, которого Гитлер донимал бесконечными речами. Штрассер предложил ему написать «мемуары» и даже придумал для них название – «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости».

Из комнаты Гитлера вынесли два кресла и поставили вместо них письменный стол. Гитлер усадил за него Эмиля Мориса, а сам продолжал произносить монологи, которые теперь Морис записывал. Некоторые записи Гесс с трепетом показал Хаусхоферу, а тот неожиданно отнесся доброжелательно, даже сам переписал несколько абзацев, чтобы продемонстрировать образец нужного стиля. Гесс взялся редактировать. В общем, дело пошло.

21

«В истории каждой страны бывают такие времена, когда порядочные люди не могут процветать, потому что порядочность оскорбляется на каждом шагу самим устройством социальной жизни. . Порядочность требует защиты. Но что такое защита рядовым человеком своей порядочности от оскорбляющего ее режима? С точки зрения режима такая защита всегда есть нападение, и Пресвятая Дева, как это забавно выглядит: порядочность тихим голосом говорит режиму «нет», и режим стотысячным хором клевретов поднимает жуткий визг, точно свинарник перед большим забоем».

Это Гесс пишет родителям из Ландсберга в 1924 году, под «порядочностью с тихим голосом» подразумевая, видимо, себя, а вот по поводу «жуткого визга» – это я не знаю о чем: немецкие газеты, например, высказывались о заключенных Ландсберга с сочувственным интересом, именуя их «узниками чести». Да и сам Гесс в следующих письмах дает такие идиллические картинки их с Адольфом «заточения», что становится понятной одна фраза, которую, по словам Гесса, как-то раз произнес Гитлер: «Свои самые по-человечески счастливые дни я провел в тюрьме». Что это за род счастья, и в чем оно состояло? Думаю, в том, что впервые в жизни после смерти матери об Адольфе Гитлере кто-то настырно заботился. Здесь проявился парадокс его характера: диктатор и насильник по природе сам желал насилия над собой в частной жизни. Орал, ругался, называл себя «негром умственного труда», а Гесса-плантатором, однако продолжал работу над книгой. Под давлением Гесса бросил курить, кое-как научился плавать, хотя патологически боялся воды. Позволял втискивать свою богемную разбросанность в жесткий каркас распорядка дня. И уж Гессом-то, во всяком случае, был вознагражден. Это случилось в феврале 24-го. Гитлера посетила небольшая делегация рейнских нацистов, и Гесс впервые, желая придать значимость Адольфу в глазах, как он пишет, «малознакомых товарищей», обратился к лидеру партии не с банальным «герр Гитлер», а отстраненно-торжественно – «мой фюрер».

Все это «счастье», однако, близилось к завершенью: весной 24-го на выборах нацисты набрали аж 2 миллиона голосов и получили 32 места в Рейхстаге. В феврале 25-го запрет с НСДАП был снят, а это значило, что нужно вытряхиваться на волю и начинать разгребать авгиевы конюшни штрассеровского социализма, загадившего партию, восстанавливать газету, печатать книгу, драть глотку, кланяться власть имущим, флиртовать с рейхсверовцами, в общем, самоутверждаться.

Никакой радости при выходе из Ландсберга у Гитлера никем замечено не было. За порогом тюрьмы дожидалась его тягомотная история, «кротовая работа» – с 25-го по 32-й год – следующие семь лет, подготовившие взрыв всего того, что в первой трети XX века еще именовало себя «устоями».

Глава 2
Говорящий архив

Подковерная олимпиада

«Мы банкроты, и планы наши людоедские. Ты, как никто, знаешь это, – писал 3 июля 1936 года Альбрехт Хаусхофер заместителю фюрера Рудольфу Гессу. – Накладные бицепсы и маска человеколюбия для олимпиады? Хорошо, я приеду… чтобы увидеть мою Германию в этой маске… может быть, в последний раз».

Альбрехт Хаусхофер, сын знаменитого геополитика и близкий друг Гесса, был прекрасно осведомлен и о тяжелом экономическом положении Германии к лету 36-го года, и о подлинных планах Гитлера по «выкачиванию из Европы еврейской крови» и завоеванию мирового господства. Знать-то знал, однако в конце июля приехал-таки в Германию, чтобы, по его словам, включиться в «олимпийские игры». Именно так – в кавычках и с маленькой буквы, поскольку речь шла не об открытых состязаниях спортсменов, а о подковерной возне сильных мира сего.

К началу августа, вслед за официальными делегациями, состоящими из улыбчивых атлетов и прыгуний, а иногда и опережая их, в Берлин начали во множестве прибывать озабоченные и малозаметные личности с дипломатическими паспортами из Британии, Франции, Восточной Европы… Французы и чехи, всего год как подписавшие договоры о взаимопомощи с СССР, все круче разворачивались в сторону Германии; Польша, заключив с Германией договор о дружбе, уже желала прямых гарантий против СССР; у Румынии были свои планы на будущее, у Югославии – свои. Здесь, в Мюнхене, по-настоящему работали не дипломаты, а их «агенты влияния»: под видом коммерсантов, деятелей искусства, туристов – присматривались, принюхивались, строили друг другу глазки.

У Германии к Европе был свой главный интерес – финансы. Не столько торговые договоры и разные выгодные коммерческие сделки, сколько кредиты и займы.

«Занимайте, занимайте – где только и сколько можно!» – прямо требовал Гитлер. «Занимайте! – вторил ему Геринг, только что назначенный ответственным за выполнение «Четырехлетнего плана». – Нам не нужен мировой рынок, а на европейском мы скоро сами будем решать, кому и какие проценты выплачивать». Прозрачно сказано!

Иными словами, в дни Берлинской олимпиады подковерная возня ожидалась большая, и пота в ней было пролито не меньше, чем на олимпийском стадионе.

Особенно настойчиво европейские «засланцы» домогались заместителя фюрера Рудольфа Гесса, как человека, имевшего влияние на вождя. Гесс же сосредоточился на главном: Британия!

«После подписания англо-германского морского соглашения путь к дружбе открыт, – прямо выражал он свою идею фикс, – Англия и Германия должны поделить сферы влияния и править миром вместе».

1 августа на церемонии открытия, стоя справа от фюрера, Рудольф Гесс посматривал на трибуну почетных британских гостей, среди которых находился молодой член Британского парламента маркиз Клайдсдейл, входивший тогда в круг молодых друзей Черчилля, будущий герцог Гамильтон. Этого блестящего авиатора называли «летающим маркизом», а еще-«боксирующим маркизом», поскольку он был чемпионом Шотландии в среднем весе. Английские историки хором утверждают, что ни на одном светском рауте в дни Берлинской олимпиады Гесс и маркиз Клайдсдейл ни разу не встречались. И на этом основании делают вывод, что они не встречались вообще. Как будто можно встречаться только на раутах! Однако в 41-м, когда после перелета Гесс уже находился в английском плену, и немцы, и англичане, пытаясь объясниться, официально поведали миру, что знакомство состоялось именно во время Берлинской олимпиады. Об этом свидетельствовал и Карл Хаусхофер. Он же и дал показания перед Нюрнбергским трибуналом, что сводником в этом деле выступил его сын Альбрехт – тот самый, что приехал в Германию, чтобы в последний раз увидеть ее в «маске человеколюбия».

«…Свернув с Унтер-ден-Линден, в честь олимпиады очищенной от лип и антисемитской пачкотни, мы направились к Бабельсбергу. Мой друг (Гесс. – Е.С.) выглядел озабоченным; казалось, рассказ нашего гостя (маркиза Клайдсдейла.  – Е.С.)о гималайской экспедиции мало его интересовал…»

Гесса, конечно, интересовали Гималаи, однако в тот день, 3 августа, он был озабочен тем, как бы отделаться от «охраны», или «гиммлеровского хвоста», который с 33-го года намертво прирос ко всем вождям и отцепить который было не в их власти. Можно было только попытаться обмануть, перехитрить эту «охрану», что Гесс и проделал, поскольку уже имел навыки в подобном деле. Альбрех Хаусхофер с юмором описывает, как в результате «маневра» они втроем оказались в какой-то «забегаловке» на окраине Бабельсберга, где «можно было затеряться среди накачанных пивом работяг». Шпиономания уже распространилась по Германии, и, услышав английскую речь, «накачанные пивом» проявили бдительность и, приняв компанию за английских шпионов, едва им не накостыляли. Маркизу пригодились его боксерские навыки; неузнанный заместитель фюрера тоже дрался за двоих, поскольку, как пишет дальше Хаусхофер: «я был парализован припадком нервического смеха».

Но несмотря на приключение, дело было сделано: Гесс и Клайдсдейл договорились о «сотрудничестве в деле сближения великих держав», которое будет развиваться еще пять лет и выльется в тот самый знаменитый полет Гесса в Англию.

Хаусхофер познакомил Клайдсдейла и с Герингом. Под шум олимпиады британскому гостю были устроены экскурсии на аэродромы Люфтваффе – Добериц и Штаакен; Геринг откровенно делился своими планами с англичанином, показывал секретные разработки Технического отдела.

Думаю, оба они – и Гесс, и Геринг – в 36-м году еще страдали комплексом неполноценности людей, недавно пришедших к власти и пытающихся «надувать щеки» перед знатным британцем, иначе они бы придержали языки, особенно Геринг.

У герцога Гамильтона со временем сформировались собственные представления об интересах Британии, вошедшие в непримиримое противоречие с планами Геринга и Гесса. И если у Геринга хватило чувства самосохранения не высовывать носа за пределы рейха, то Гесс, в 41-м году, совершая ответный визит вежливости к герцогу Гамильтону, вместо дружеских объятий попал прямиком в руки британских спецслужб.

К сведению читателя: Альбрехт Хаусхофер был расстрелян СС в апреле 1945 года в тюрьме Моабит.

Золото партии

Золотой запас нацистской партии не обнаружен до сих пор.

Действующие лица:

Адольф Гитлер – в 1933–1945 гг. фюрер и канцлер Третьего рейха;

Рудольф Гесс – его заместитель по партии. Нюрнбергским трибуналом приговорен к пожизненному заключению в берлинской тюрьме Шпандау, где и умер в 1987 году;

Мартин Борман – погиб в победном мае 1945-го при попытке вырваться из Берлина;

Роберт Лей – глава организационного отдела НСДАП и одновременно – Германского Трудового фронта (что-то вроде объединенного профсоюза, но с несоизмеримо большими полномочиями); покончил с собой в октябре 1945-го в Нюрнберге, в преддверии суда;

Рудольф Шмеер – заместитель главы Трудового фронта.

Секретнее военных тайн

«Нам приписывают много ошибок, но мы совершили только две: неверно обошлись с евреями и с нашим золотом», – заметил в 1971 году в Шпандау Рудольф Гесс. Как «обошлись» нацисты с евреями – история никогда не забудет. Но что за «ошибка» с золотом?

Третий рейх тратил гигантские средства на вооружение, огромные – на социальные программы; большие – на пропаганду; приличные – на прикладные науки; кое-какие – на фундаментальные… Поди разберись, в чем Гесс усмотрел ошибку. Однако для историка в его словах – подсказка: и Гитлер, и его заместитель «нашим» называли только золото своей партии.

Двойная бухгалтерия

Золото НСДАП – один из самых больших секретов гитлеровской Германии. Речь, разумеется, не о средствах, использованных на текущие расходы, а о «святая святых» – «особом», «отдельном» золоте, резерве партии для стратегических целей. О нем даже в руководстве рейха знали единицы.

История этого золота достаточно ясно прослеживается до 1936 года.

Казначеем НСДАП был Ксавье Шварц (партийный билет № 6), известный в аппарате НСДАП своей скаредностью. Гитлер не раз громогласно жаловался, что у Шварца не получишь ни пфеннига, что Шварц «прирос задницей к сундукам», что ему, фюреру, «на паперти подадут больше». Но, повторяю, жаловался очень уж по-актерски. С чего вообще шуметь о каких-то «сундуках», если нацисты тщательно создавали себе имидж бедной рабочей партии, главное достояние которой – идейная целеустремленность?

После краха Третьего рейха было уничтожено 90 процентов всех финансовых документов НСДАП как объекта финансирования. Однако примерно столько же процентов документации субъектов этого финансирования сохранилось. Часть бумаг доступна историкам. И вот из этой, подчеркиваю, части документов известно об огромном количестве всевозможных касс, закрытых фондов, личных счетов крупных предпринимателей и прочее. Именно из них с 1924 года (после выхода Гитлера из тюрьмы Ландсберга) золотые струйки потекли прямиком в «сундуки» Шварца. Но одновременно существовали официальная партийная касса, открытые фонды вроде «Фонда пособий» (за который отвечал Борман), заявленные по всем правилам источники. Отсюда шли отчисления на «партийное строительство», пропаганду, избирательные кампании… Вот этих денег хронически не хватало – потому Гитлер жаловался на партийную бедность, воздевая руки на манер античного трагика, призывал гауляйтеров самим «изыскивать средства»… Но не хватало именно потому, что часть поступлений откладывалась на «стратегические цели». Что имелось в виду?

«Золотые мечты», «золотые ноги» и «золотой член»

Гесс вспоминал про «золотые мечты фюрера» – «фундаментальную науку», которую, по выражению Гитлера, «мы со временем всю купим в Америке»: передовую медицину, космос… На этом, правда, перечисление обрывалось.

«К 33-му году мы были, я думаю, самой надежно обеспеченной из противодействующих партией, ибо уже тогда стояли на золотых ногах». Сказано опять-таки Гессом, человеком на слова не менее скупым, чем Ксавье Шварц – на партийные пфенниги.

Сколько всего этих пфеннигов, отлитых в «золотые ноги НСДАП», насчитывалось к 1933 году – неизвестно. Но есть одно любопытное свидетельство. В 1936 году, перед началом операции по ремилитаризации Рейнской области, Гитлер в «ближнем кругу» обсуждал «масштаб предполагаемых мероприятий». Стенограммы подобных секретных заседаний не велись, однако сохранились пометки в блокноте Бормана. Среди сугубо деловых записей – двусмысленная фраза: «Умеренность и постепенность! Лей предложил отлить за четырехлетку золотой член».

Юмор Лея нужно разъяснить. Незадолго до того один из пронацистских скульпторов изваял статую образцового арийца, очень понравившуюся Гитлеру. Обнаженный суровый атлет должен был символизировать мощь партии. Автор работал в реалистической манере, все части тела лепились анатомически. В том числе и интимные – что было предметом постоянных шуточек «между своими».

С середины тридцатых годов военная машина Германии начала стремительно превращаться в гигантского монстра; заявленный социализм («Жилье, медицина, культура – для рабочих бесплатно!» – лозунг Трудового фронта) сжирал колоссальные средства… Смысл «шуточки» Лея таков: раньше в партийную кассу удавалось откладывать столько, что хватило на «золотые ноги» для нашего арийца; сейчас хватит только на «золотой член, но это тоже… немало».

Кстати сказать, Лей был одним из немногих сторонников постоянных денежных вливаний в науку. Проекты, которые сейчас, по незнанию, называют «мистическими», были вполне реальны, например, разработки принципиально новых летательных аппаратов. Именно Лей из казны Трудового фронта субсидировал первые «дисколеты» инженера Белонце. На те же деньги планировалось запустить и проект «Ш» (Шамбала), поскольку Гитлер и Гесс напрямую увязывали «перспективы с прошлым» (выражение Гесса), то есть передовые исследования с древними познаниями человечества. Однако большинство таких исследований Гиммлер сосредоточил в секретных лабораториях Вевельсбурга, а это уже отдельный разговор.

Шахт против шахт

Но неужели при таких тратах они умудрялись еще что-то откладывать? Умудрялись. С 1937 года немецкие дипломаты рыщут по миру в поисках займов. Президент Рейхсбанка Ялмар Шахт резко возражает и – слетает с поста.

«Деньги имеют свойство протухать, – писал он в 1938 году, – и золото теряет срок годности на определенные цели». (Спор чем-то напоминал наши нынешние разговоры вокруг Стабилизационного фонда.) Есть деньги – как поступить? Пустить на насущные нужды или отложить про запас? Шахт был прежде всего экономистом и знал, что деньги должны работать, а не дремать в сундуках Шварца. Впрочем, уже не в сундуках. С 1937-го все обстоит гораздо серьезнее.

«Наше золото вернулось в горные породы», – заметил в Шпандау в шестидесятые бывший министр экономики рейха Функ. Еще одна запись из блокнотов Бормана: «…пункт 4. О закладке АК 6–13. Срочно. На доклад 14.03.38».

Что такое «АК» – можно понять из протоколов допросов Кальтенбруннера, отвечавшего за работы в так называемой Альпийской крепости в 1945 году – месте, куда Гитлер мог бы скрыться после захвата Берлина. «АК» – альпийские шахты, в которые НСДАП закладывало на хранение свой стратегический запас. Тот самый, начинавшийся с пфеннигов Ксавье Шварца.

Поиски полковника Гаррисона

Вопрос об альпийских хранилищах НСДАП почти не известен историкам, но хорошо известен американским спецслужбам. Именно они установили, что с лета 1938 года, то есть после аншлюса Австрии (и захвата австрийского национального банка), в Альпах начались работы по закладке новых хранилищ. К первым пяти «АК» добавлялось еще восемь. О чем и собирался доложить фюреру Мартин Борман 14 марта 1938 года в Вене – Гитлер там праздновал присоединение Австрии.

Шварц знал, откуда приходит золото, вел учет – но не знал, где оно хранится. Кто-то закладывал шахты – но не знал для чего. Еще кто-то продумывал охрану, маскировку – но не знал назначения объекта. Так строилась система – каждый знает свой элемент, но кто знает картину в целом? Только Гитлер, Борман… Знал Гесс, однако в 1941-м он улетел в Англию и вышел из игры (а система тем временем расширялась, менялась). Агенты Алена Даллеса под руководством полковника Гаррисона после краха нацистской Германии пытались восстановить картину. Они установили, что последнюю инспекцию шахт Борман провел 18–19 марта 1945 года. Но уже через месяц с небольшим (события в те дни развивались стремительно) расклад изменился.

…Ушлый Борман давно был уверен, что держит партийное золото в своих ухватистых мужичьих лапах. В апреле 1945-го он непростительно расслабился. «22.4.45. Хуммелю, Бергхоф. С предложенным перемещением за океан, на юг, согласен. Борман», – такую шифровку перехватил шпионивший за всеми в рейхсканцелярии генерал СС Бергер и передал фюреру. Это означало: Борман намерен бежать.

И Гитлер решил Бормана от себя не отпускать. А все карты, шифры и коды, позволявшие добраться до золота, передал Лею, который улетел из Берлина (после войны Лей стал объектом особой охоты агентов Даллеса). Лей сумел побывать в Альпах, в районах шахт АК-9, АК-3 и АК-8 вместе со своим замом Рудольфом Шмеером. После чего Шмеер на много лет исчез. Лишь в 1963 году он прислал вдове Лея два письма.

«…Мы с шефом чудом сели на узкой полосе между гор. <…> Шеф оставил мне карты и улетел в Бергхоф, чтобы запустить операцию: в № 8 (одна из секретных шахт. – Е.С.)за десять часов предстояло перевести всех работавших под землей заключенных для ликвидации. Дальше, в 18 часов, я должен быть возле № 8, но вместо сигнала о ликвидации сообщить охранной команде, что после первого же их выстрела в шахту будет пущен газ. «Охранники набраны из бывших уголовников? – предположил я. – Тогда, скорее всего, они струсят и полезут наверх». – «На это я и рассчитываю, – кивнул шеф. – Как только они вылезут, то автоматически станут нарушителями приказа, и им ничего не останется, как только дезертировать. <…> Если что-то пойдет не так, например, [заключенные] обнаружат, что газ – это блеф, не рискуй. <…> Если мы проиграли, значит, Бог передумал и отнял у нас шанс. Теперь он дает его нашим врагам»».

Собственно, это и произошло. Кто-то из рабочих-заключенных сумел выбраться, выйти к американцам. И передать информацию, с помощью которой тем удалось позднее без лишнего шума отыскать три из тринадцати альпийских хранилищ. Лет тридцать назад в США об этом писали, но – лишь раз и довольно невнятно. С тех пор молчат. Судя по всему, остальные шахты обнаружить не удалось.

Роберт Лей – единственный человек, владевший всей полнотой информации о золотом запасе нацистов – повесился в Нюрнберге еще до начала суда, которого он боялся, видимо, не меньше, чем суда Господня.

Р. S. Естественный вопрос: о какой сумме идет речь? По подсчетам американских журналистов, общая стоимость изъятого из тех трех вскрытых шахт, в полтора раза превышала сумму, в свое время слитую Гиммлером в банки нейтральных стран, – около пяти миллиардов долларов. То есть получается, что только в трех шахтах хранилось золотых и платиновых слитков, а также ювелирных изделий примерно на восемь миллиардов. Впрочем, еще не факт, что во всех остальных шахтах вообще что-то хранилось – возможно, часть из них просто закладывалась на перспективу. В любом случае, и американцы, и австрийцы всю информацию об «альпийских шахтах Гитлера» хранят в секрете до сих пор.