Текст книги "Страна забвения"

Автор книги: Елена Долгопят

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Уже зима настала. Она не уходила. Даже ночью он видел в окно ее темную на белом снегу, неподвижную фигуру.

Тетя Паша говорила, что собака живет под крыльцом у распутной

Вальки. Не живет, – поправлял Василий Петрович, – отогревается.

Валька ее и подкармливала.

Он старался не обращать на собаку внимания. Занимался своими делами.

В конце августа выкопал картошку, просушил, два мешка продал, два оставил на зиму. В сентябре собрал антоновку, она у него всегда была крупной, сладкой. Большую двуручную корзину продал, остальное сложил в погребе. Тетю Пашу угостил, она попросила. Починил крышу. Купил запчасти на рынке и наладил телевизор. Не пил. Жил угрюмо. На работу не устраивался. Тратился только на папиросы, спички, и на хлеб. Его побаивались и вопросов никаких не задавали. Он тоже никому не рассказывал, что случилось, куда исчезла машина.

В январе пришел к тете Паше, спросил, не гонит ли она еще самогонку.

Василий Петрович обрадовался, сказал:

– А мы как раз ужинать садимся, чего тебе одному пить?

Самогонка была темно-коричневого цвета. Тетя Паша подкрашивала ее жженным сахаром. Ничего он с ними не ел, ни картошки с жареным луком, ни соленых огурцов, только пил эту коричневую самогонку, и взгляд у него тяжелел.

– Дело было так, – сказал он, выпив третий стакан и положив на стол руки, – я отвез пассажира в Меленки. Первый час ночи. Поехал назад.

Ясно, хотел побыстрее. Дорога свободная, ночь, гони себе. Повернул и на – грузовик. Здоровый, сволочь, всю дорогу загородил, еле тащится.

Я сигналю, он дорогу не дает, скорость не прибавляет. Издевается. И ничего не сделаешь. Не биться же в него? Набрался терпения, тащусь, мечтаю, как бы его изуродовал. Если б смог. Долго так. Минут тридцать. И вдруг он свернул. Я так обрадовался, так рванул. Ничего от радости впереди не видел. Понял, что сбил человека, когда уже машину повело от удара. По тормозам. Выскочил. Он лежит посреди дороги. Так и шел, придурок, посреди дороги, в темноте, кто его успеет увидеть? Я подошел, думал жив. Бомж. В тряпье, воняет. Шея сломана. Он мертв, а его собака живехонька. Он ее на веревке тащил.

Я его сбил, он упал, рука с веревкой под ним, так что собака, как в ловушке, на привязи у мертвого. Но не рвется. Сидит молча на веревке и смотрит на меня. Я сначала думал подойти и отвязать ее. Но побоялся. Так смотрела. Ушел задом, пятился. Сел в машину, погнал, на проселок свернул. В овраг съехал, кинул ее там. Пешком вернулся.

Как дорогу нашел, не знаю.

Поглядел на свой пустой стакан, на бутылку. Плеснул еще. Выпил.

Больше никому этой истории не рассказывал. Тетя Паша дяде Васе тоже велела помалкивать, но Вальке рассказала, чтоб знала что за собака у нее живет под крыльцом.

1 февраля 2000

Сегодня в электричке попрошайка сказал примерно следующее.

Мы из Владивостока, поехали всей семьей в Москву. Так, поглядеть.

Обратно жена пошла покупать билет и назад не вернулась. Я остался один с двумя детьми. Пошел по электричкам, набрал денег на билет.

Один ребенок заболел двусторонним воспалением легких и все деньги ушли на больницу. Один выздоровел, заболел другой. Потом я две недели болел гриппом. Вчера выздоровел, пришел на вокзал, хотел заработать – чемоданы таскать, устал, куртку и шапку снял, прилег отдохнуть. Проснулся – ни куртки, ни шапки. Прошу у вас просьбу: у кого дети есть, кто родители, дайте денег детям. Ни на сигареты себе прошу, детям на еду. Живем мы тут у бабулечки одной, пустила нас бесплатно. Не верите, конечно?

Приснившиеся стихи:

Дни неотличимы один от другого,

Прошлое – ошибка памяти.

6 февраля 2000

Утро. Полупустая электричка. Напротив меня – старик.

Ему очень хотелось со мной поговорить, несколько раз он пытался – о погоде, о политике. Но я закрыла глаза. Он останавливал всех торговцев, расспрашивал о товаре, и что это, и зачем это, и где это делают, и хорошего ли качества… Ничего не покупал, только расспрашивал. Я не видела его лица, я только слышала его голос. Я думала, что дома, по вечерам он надевает очки, разворачивает газету и звонит по объявлениям, чтобы просто поговорить, порасспрашивать. О машинах, о квартирах, о том, о сем… Возможно, так и делает.

1 апреля 2000

Мама, когда слышит по радио или по телевизору телефон какого-нибудь лечебного центра или другой интересной ей конторы, тут же его записывает. На полях газеты, на салфетке, на папке с бумагами у меня на столе. Не звонит по этим телефонам никогда.

Я представляю, что ей вдруг позвонят и скажут:

– Ну что же вы никак нам не звоните? Мы ждем, ждем…

4 июня 2000

В воскресенье мы поехали на ВДНХ пить бесплатный кофе. Фестиваль кофе – так называлось мероприятие.

В электричке старухи грелись на солнечной стороне. Одна рассказывала, как в детстве, перед Пасхой, они с братом остались в доме одни. Наверное, родители ушли в церковь. Блюдо с пасхой стояло на буфете, прямо под иконами. Можно было влезть на стул, дотянуться и немного попробовать. Очень хотелось. Но они боялись. Им казалось,

Он смотрит с иконы.

На ВДНХ ветрено, солнечно, пробовали бесплатный кофе, где растворимый, где сваренный. Разовые стаканчики, кусковой сахар; парень на роликах с баллоном NESCAFE за плечами, кофе желающим наливал в стаканчики из отводной трубки. Народу полно.

Я вспомнила, как давным-давно, зимой, перед Новым годом, в день моего рождения, поехали мы с девчонками из общаги на ВДНХ. Сумерки.

Пусто. Огромное пустое пространство, и огни фонарей. В каменном белом павильоне сыро, гулко. Шампанское. Продавщица в несвежем халате:

– Спиртные напитки только после восемнадцати.

– Мне сегодня исполнилось!

Август 2000

О времени говорят как о живом существе (убиваем) или как о деньгах

(тратим). Деньги в данном случае синоним силы, жизненной энергии, необходимой пищи. Итак, сила существа (тратим) или само существо

(убиваем).

От бабушкиного соседа Сережи ушла жена с ребенком. Сережа напился и перебил в доме окна, срезал проводку, изломал мебель и пианино. У

Сережи тоже есть бабушка. Она взяла его к себе в деревню. Жена увезла остатки мебели. Сережина бабушка пришла к моей, отказалась пить чай, плакала по увезенной мебели. Мать у Сережи есть. Но она от него отказалась, и Сережина бабушка сказала, что у нее вместо сердца даже не кирпич, – кирпич раскрошить можно, – а голыш, булыжник.

21 августа 2000

В школе рассказали о судьбе этого писателя. О том, как стоял он и ждал смерти. Его должны были казнить, повесить. Но вдруг, перед самой уже петлей, помиловали. Но не простили – сослали в мертвый дом.

Впоследствии Юра прочитал множество его жизнеописаний, тьму рассуждений о нем и его творениях, посетил его литературный музей, съездил на место его каторги. Интерес к писателю был всепоглощающим,

Юра часами мог думать о нем, буквально видел его внутренним взором, забывая о настоящем совершенно. Не раз и не два проезжал он так свою остановку.

Он знал все варианты его жизни, созданные разными учеными по обрывкам фактов, которые одни толковали так, а другие этак. Он видел все его фотографии, и ему чудилось, – одним прикосновением, вслепую, смог бы его узнать, если бы вдруг… Но ни одной книги его он не прочел. То есть, он встречал, конечно, фразы из его книг то тут, то там, и фразы эти были как будто отверстия, глядящие в бездну, пустые, отравленные глаза. И встретив эти пустые глаза посреди смирного текста можно было еще удержаться и не упасть в их пустоту, берег оставался тут, под ногами. Но раскрыть книгу и остаться без опоры, нет, это так страшно, что и держать в доме его книги не представлялось возможным, и у Юры их не было, ни одной.

17 сентября 2000

Дом. Наверное, это загородный дом. Что-то вроде поместья. Дом с колоннами, с огромным числом комнат для гостей, с кухней в полуподвале, с библиотекой, гостиной, бильярдной. Огромные потолки.

Тяжелые люстры. Горят светло, ослепительно. Стол накрыт. Приборы – серебро, тонкий фарфор, горный хрусталь, золото. Оркестрик настраивает инструменты. Зал велик, как вестибюль метрополитена.

Начало ночи. Съезжаются гости. Их очень много – толпа. Весьма разношерстная. Но это не бал у сатаны. Хотя и эти восстают из праха.

Но не все. Кто-то еще только станет прахом. Они из разных времен, есть даже первобытные. Они разных национальностей и рас. Иные из них находят знакомых, иные – знакомятся. Многие не понимают друг друга, так как говорят на разных языках. Наконец, всех приглашают к столу.

Молчаливые слуги помогают каждому. Рассаживают.

Место во главе стола – пусто. Все посматривают на него. Отворяются высокие двери, из них выходит человек и направляется к главному месту. Но не садится. Он осматривает лица за столом – мужские, женские, старческие, красивые, тусклые, уродливые, умные, тупые.

Кого тут только нет! Крестьяне, моряки, честные люди и жулики, сластолюбцы, коллекционеры, художники… Он смотрит на них, они – на него.

– Спасибо, что пришли на мою вечеринку, – говорит он. – Очень мне хотелось на всех вас посмотреть. Ведь вы – мои прародители. В моих жилах течет ваша кровь. Вы – все – во мне. Ужасно было интересно посмотреть, как вы выглядите. Каким образом вы все во мне соединились, ума не приложу.

Он поднимает бокал.

– За встречу.

8 октября 2000

Боевик по-американски и по-русски.

Американский герой побеждает врагов, остается жив, здоров, с любимой женщиной, деньгами, славой. Русский герой врагов победить не может, он погибнет. Но на его месте тут же появится другой. И продолжит борьбу. И тоже погибнет. Но встанет третий. Русский герой, как трава. И потому тоже неистребим.

12 ноября 2000

Сильный ветер, холодно, снега нет, пыльно. Ждем электричку, жмемся друг к другу. За моей спиной девчоночий голос:

– Мне приснились Сталин, Ленин и Брежнев. Лежат в открытых гробах на

Красной площади. Лежат и храпят. На улице снег, мороз жуткий. Ленин бородой до колен оброс. Я смотрю и думаю: "Если они мертвые, то почему храпят? Если живые, то как они могут быть живыми в такой мороз?"

Я думаю: "Гробы, наверно, подогреваются". Электричка гудит. Сейчас ослепит прожектором, сейчас войдем, сейчас согреемся.

18 ноября 2000

Я толкаю в толпе человека. Без всякого умысла и даже не по неосторожности, – толпа несет. Человек может упасть, покалечиться, погибнуть от моего толчка. Но я тут не при чем. Я – без умысла, без смыла, я – атом.

1 января 2001

Любитель кино рассказывал, что сейчас, в нынешнее время, у него появилась возможность увидеть фильмы, о которых в молодости он мог только читать (только мечтать). О существовании многих он вообще не знал.

Таким образом, он, на мой взгляд, исправляет свое прошлое. Заполняет в нем пробелы, провалы. Делает его полным. Возможно, жизнь будет прожита не напрасно, если удастся заполнить прошлое (выполнить, исполнить).

Фильмы еще можно досмотреть – если они сохранились, – а как быть с несостоявшимися знакомствами, поступками, событиями? Люди сочиняют истории о прошлом не из ностальгии, они исполняют прошлое, осуществляют все его возможности (невозможные тогда).

Люди могут сочинять истории об очень далеком прошлом, в котором сами никогда не были. Это значит, прошлое "закрыть" невозможно. Оно всегда незакончено.

14 января 2001

В электричке дядька идет, покачиваясь, по проходу, показывает ручку.

– Именно этой ручкой я записал сегодня утром такие строки:

Туман густой

В нем солнца свет…

Дальше не помню. Кто желает приобрести ручку настоящего поэта?

Недорого, на пол-литра.

На другой день -

15 января – и тоже в электричке одна девица другой:

– Я, может, один роман за всю жизнь прочитала. Или два.

6 февраля 2001

Побирушка с аккордеоном – в электричке – пел песню о том, что Бог живет где-то в этом городе, но как его найти? город велик, домов много, по вечерам огней в окнах больше, чем звезд во Вселенной, за каким он окном? что делает? пьет чай? смотрит телевизор? ждет меня?

30 марта

Оставлю завещание: раз год, в апреле, на две недели вывозить мой прах на Канары.

5 мая

По радио услышала: в Америке придумали новые, экологически чистые пули, не из свинца. Так называемые «зеленые» пули. Будут постепенно переходить на них. Свинец уж слишком засорил их окружающую среду.

Это не первого апреля я услышала?

7 мая 2001

Она вышла из кинотеатра. Стоял тихий, темный, осенний вечер. Будто поджидал ее.

Она шла. Вечер сопровождал. Желтый лист бросил под ноги. Она обошла.

В кармане лежал билет, по которому она посмотрела большой двухчасовой фильм.

Домой спешить не хотелось. Выпал теплый вечер, листья сухо шуршали, глаза по-кошачьи видели в темноте. И себя она ощущала не человеком, а каким-то другим существом, бессмертным.

Во дворе стояли темные, с погашенными огнями машины. Листья лежали на их крышах. Бесшумно, неподвижно в безветрии.

Она набрала код и вошла в подъезд. Подумала, что теперь вечер остался без нее один-одинешенек. Она вынула из почтового ящика газету, квитанцию. Остановилась прочитать, сколько должна за свет, и тут он погас. Ей показалось, что она теряет равновесие в темноте.

Она схватилась за перила. Так и падала, держась за перила.

За окошком тренькал дождь. Холодный, долгий. Стекло запотело. Ничего за ним не было видно, даже дождя. Окошко под самым небом. И в какой стране это небо?

Она лежала на чужой тахте, укрытая незнакомым клетчатым пледом. На стуле возле нее сидел мужчина с давно небритой физиономией. Он разгадывал кроссворд, вписывал карандашом слова.

– Где я? – спросила она и едва расслышала собственный голос.

Мужчина поднял голову. Глаза у него были черные, без зрачков.

– Очнулась? Молодец. Есть хочешь?

– Кто вы?

– Валька, – повысил он голос. – Валентина! Она есть просит!

– Я не прошу.

Но он ее совсем не слушал.

Она попробовала встать. Голова закружилась. Он протянул крепкую руку, поддержал.

– В туалет хочешь?

Дверь не запиралась. И все было слышно, каждое ее движение отдавалось во всех углах маленькой, чужой, пустой квартирки.

Валентина покормила их на кухне. На вопросы молчала.

Пища была простая: картошка отварная, яичница, серый хлеб, чай с сахаром. Ей она дала еще большое яблоко. Как ребенку. Она держала его в руках. Валентина мыла посуду. Черноглазый догадывал свой кроссворд.

– Ничего не понимаю, – сказала она. – Вы меня украли что ли? Прямо как в кино, я как раз в кино ходила… Но зачем? Денег у меня нет.

Богатых родственников тоже нет. Чего с меня взять? Может, вы меня с кем-то спутали? Я человек одинокий, бездетный, выдаю людям зарплату в одном музейчике. Или вас эти деньги интересуют, зарплатные? Но это же не деньги для вас! В любом случае, такой огород городить из-за них… из-за меня… из-за чего?

В дверь позвонили три раза и черноглазый пошел отворять.

– Камеру принесли, – сказала Валентина.

– Чего?

– На которую тебя снимать будут. Кассетку потом твоему соседу покажут. Знаешь, кто у тебя сосед?

– Кто?

– Бизнесмен.

– Это в какой квартире?

– В пятьдесят пятой.

– Ну и что?

– Он за тебя заплатит.

– С чего вы взяли?

– Нравишься ты ему.

– Чего?

– А ты и не знала? Вот дура. А мы вот знаем. Проболтался он одному человеку по пьяной лавочке.

– Он женат.

– Жену не любит, хотя боится.

– И ребенок у них.

– Ребенка мы красть побоялись. Хлопот не оберешься.

– Это, конечно, ошибка, я бы почувствовала, что нравлюсь ему. Мне кажется, я никому не могу… нравиться. Настолько.

– Ешь яблоко.

На ночь ей дали снотворное, и она уснула, не успев обдумать свои мысли. Проснулась у себя дома. Клен стоял за окном, уже безлистный, присыпанный снегом. Она лежала на диване под старым теплым пледом.

Тапочки аккуратно стояли на полу. Работал телевизор. Программа "Утро".

Бывают же сны, – подумала она.

Встала. Пошла в прихожую. Плащ висел на крючке. Она вынула из кармана билет в кино. Прочитала на билете число. Вернулась в комнату.

– Сегодня пятница, – сказал диктор. Сказал число.

Выходило, что в кино она была пять дней назад. Слишком длинный сон.

Она умылась, надела выходное платье, туфли на каблуке. Вышла на площадку. Постояла у соседской двери, подумала. Ничего не придумала, отошла.

Дверь вдруг сама открылась.

– Юрий Палыч? – переспросила незнакомая тощая девица. – Не знаю, куда он переехал, он не говорил. Нет, я ему не родственница, даже не знакомая, просто купила его квартиру. Потому что он продавал. Очень торопился. Деньги были нужны. Видать, в переплет попал. Так что мне повезло. А вам он сильно нужен?

30 мая

Старушка в электричке рассказывала ребятам о крысах и кошках.

История первая:

Когда-то в деревне, в очень бедной семье, заметили вдруг, что ночью крыса приходит к ребенку и спит с ним в люльке. Люльку с того места убрали, крыса больше не появлялась.

История вторая.

В очень бедном доме, в деревне, одинокий мужик, горький пьяница подружился с крысой. Разговаривал с ней, как с другом. Она внимательно слушала. Он жаловался на бедность, что совсем нет денег.

И крыса время от времени притаскивала ему денежку. Наверное, крала в лавочке.

Однажды к мужику в гости забрел приятель. Мужик вышел в чулан за огурцами. И тут, по своему обыкновению, появилась крыса. Приятель стащил башмак, швырнул в крысу и убил.

История третья:

Крысы снялись как-то с одного места и пошли в другое. Их было так много, будто вода текла. Мужик попал в их поток, хотел броситься в сторону, бежать. Крысы его съели начисто. Другой мужик стоял спокойно, не шевелясь, и они его обошли.

История четвертая:

В доме случился пожар. Кошка разбудила мужика царапаньем, мяуканьем, и тот спасся, выбрался. Кошка не успела, сгорела.

Замечание:

Это хорошо, когда кошка перебегает дорогу, значит, все в порядке, она не боится.

Однажды вели только что купленную корову и кошка остановилась, не стала перебегать, переждала. Корова оказалась бодливой.

29 июня.

Муром

Тот самый бабушкин сосед, от которого ушла жена. Зимой, ночью стучит, ломится к бабушке.

– Чего тебе?

– Вызывай скорую, я таблеток наглотался!

– Куда я пойду скорую вызывать? Темно, я боюсь.

Фонари, конечно, не горят во всей округе.

– Чего же мне, подыхать теперь?

10 июля

Они вошли в Тарасовке, мужчина и женщина, с корзиной осенних грибов.

Им было не больше сорока. Сели рядом со мной. Поезд тронулся. Я смотрела в окно, они говорили. Примерно следующее:

Сейчас уже поздно, завтра обещают снег, можно сказать, сезон закрыт до весны. Весной они вернутся и первым делом поправят крыльцо, наймут печника и поставят печь, чтобы можно было и после снега приезжать. Затем они посадят три яблони, у забора, с южной стороны.

Через пять лет снимут настоящий урожай. Яблоки привезут в Москву, и они будут лежать на столе и на подоконнике. В квартире устоится яблочный дух. Они спекут яблочный пирог. Их сын будет счастлив, он обожает яблочные пироги, он вообще сладкоежка. Но через пять лет ему уже будет пятнадцать, большой мальчик, и вкусы могут перемениться, и яблочный пирог уже не соблазнит… Через пять лет он будет свободно говорить по-английски. Поедет в Англию по специальной программе.

Будет жить в семье. Познакомится с какой-нибудь девочкой. Станут переписываться и приезжать друг к другу на каникулы. Поженятся. Он станет настоящим англичанином, преуспевающим адвокатом. Отцом троих детей. Летом дети приедут в Россию. Их английские внуки. Увидят дом с печкой, три взрослые яблони у забора, собаку по кличке Вася.

Вечером сядут пить чай. Мошкара будет биться в окно, привлеченная светом. Бабушка отрежет каждому по куску только что испеченного яблочного пирога. Дед выпьет за их здоровье.

– Чего выпьешь?

– Водочки.

– Обойдешься.

– Да ты что, мать, грамм пятьдесят, не больше.

Голоса их вдруг будто пылью покрылись, помутнели.

Я повернулась и увидела, что мужчина и женщина превратились в старика и старуху.

Может быть, я не заметила, как те сошли, а их место заняли другие? И тоже с корзиной грибов…