Текст книги "Открывающий двери"

Автор книги: Елена Чалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Елена Чалова
Открывающий двери

Часть первая

1

Люди проклинали жару, накрывшую этим летом Москву, словно душное и колючее одеяло. Впрочем, люди всегда чем-то да недовольны: сперва они ругали поздние заморозки, затем – холодную весну и дождливый май. И только с приходом июня в город пришло тепло, и модники смогли продемонстрировать новые летние коллекции и загар, тщательно подготовленный для ношения открытых нарядов. Однако нет в природе равновесия, а потому погода не остановилась на благословенной температуре в 23 градуса выше нуля. Столбик термометра поднимался на градус каждый день и весьма быстро – всего за неделю – добрался до плюс тридцати. И это в тени. Красненькая полоска на термометре словно приклеилась к полюбившейся ей круглой цифре и замерла на несколько дней. Но затем оказалось, что и это не предел: показатель тридцать градусов превратился в ночную температуру, которая казалась почти приятной, а днем воздух раскалялся до сорока двух градусов. Не прошло и недели, как люди перестали радоваться возможности носить легкие сарафаны, открытые маечки и сплетенные из тонких ремешков босоножки. Повышенным спросом стали пользоваться широкополые шляпы и веера. Продавцы кондиционеров взвинтили цены так, что какая-нибудь симпатичная и обещавшая ночную прохладу сплит-система на две комнаты по стоимости приблизилась к «жигули». Народ купался в фонтанах, встречал стоном разочарования очередной прогноз погоды и раскупал в палатках воду и прочие жидкости. Дикторы радио и телевидения, а также приглашенные для солидности врачи, каждый день призывали зрителей и радиослушателей быть осторожными и не шутить со здоровьем.

«Мы рекомендуем носить легкую одежду из натуральных материалов, предпочтительно из хлопка или льна. Одежда должна быть светлых тонов. Пейте побольше жидкости, старайтесь без необходимости не выходить на улицу и, если у вас есть хоть какая-то возможность – купите себе кондиционер или климатическую установку», – вещал очередной эскулап бодрым голосом человека, находящегося в помещении с исправно работающим кондиционером.

Ромиль поморщился и резко сказал шоферу:

– Переключи этот бред.

Тот послушно нашел музыкальную волну. Ромиль велел прибавить мощность кондиционера и теперь смотрел на улицу через тонированное окно комфортабельного автомобиля с ленивым любопытством полубога, наблюдающего за жизнью простых смертных.

И почему бы нет? Он имеет все права считать себя полубогом, раз довелось родиться старшим сыном в семье цыганского барона, да еще иметь такую внешность, что ни одна женщина не отказала ему. Ромиль провел рукой по темным вьющимся волосам – надо бы постричься, но лень вылезать из прохладного кожаного нутра машины. Впрочем, попозже можно будет сходить в салон. Там работает такая сладкая Лизочка – она будет рада его видеть. А вечером он поедет на прием в венгерское посольство… Прошлый раз дочь первого советника посольства была с ним недвусмысленно приветлива. Отец давно хочет женить Ромиля, потому что сын должен остепениться, думать о делах и семье, а не о гулянках, но пока ему удается избегать хомута. Впрочем, вряд ли жена помешает молодому цыгану вести привычный образ жизни. Лет десять назад отец Ромиля сговорился со своим другом о свадьбе детей, а его дочке пока всего двенадцать. Недавно Ромиль клятвенно обещал отцу, что женится, как только девочке стукнет тринадцать, так что свободы осталось с полгода, но его это не сильно тревожит. Конечно, он женится, чтобы угодить отцу. Будет ночевать в собственном доме, дарить жене подарки, потом сделает ей ребенка, потом еще одного. Она станет заниматься домом, а он – делами и удовольствиями; так было веками, и почему что-то должно измениться?

Шофер припарковал серебристый «мерседес» на площади Киевского вокзала. Ромиль оглядывал свои новые владения. Недавно отец поручил ему следить за московскими операциями семьи, и эта площадь была важным стратегическим местом на карте их бизнеса. Само собой цыганский барон и его старший сын контролировали значительные денежные потоки, и побирушки, орудующие на вокзальной площади, их не интересовали. Сегодня Ромиль приехал сюда поздравить с днем рождения своего племянника Василя. Мальчишка пока мал, и потому промышляет на улице, но он смышленый, и чуть позже его можно будет взять под свое крыло и приспособить к делу. Осенью Василь пойдет в школу; Ромиль уже говорил с его матерью, и та согласилась отпустить Василя с работы, понимая, что если сын барона хочет заботиться о ее мальчике, того ждет светлое будущее. Как назло, пацаненок куда-то пропал, и теперь Ромиль терял время, глядя на раскаленную площадь, по которой медленно ползли люди, одуревшие от жары. Вот кому-то опять стало плохо – мужчина лет пятидесяти покачнулся, попытался схватить рукой воздух, и медленно осел на асфальт. Вокруг него тотчас же закружилась пестрая стайка цыганских ребятишек. Пока кто-то сообразит, что к чему, вызовут «скорую», карманы у бедняги опустошат подчистую.

Ромиль равнодушно отвернулся, и тут Мито, сидевший впереди, сказал:

– Вон Василь, смотри туда!

Ромиль проследил за указующим пальцем телохранителя и совсем недалеко увидел худую фигурку племянника. Василь двигался как-то очень быстро и целеустремленно, и Ромиль сразу понял, что мальчишка нацелился на кого-то. Сам он воровством не промышлял даже в детстве, а потому жертву определить не сумел, но Мито хмыкнул и сказал:

– Вон, та кошелка, что впереди идет. Видишь? Нет? Ну, тетка в полосатых штанах. Сейчас Василек у нее сумочку стырит.

И точно, к остановкам маршруток шла женщина – со спины ничего особенного: средний рост, русые волосы забраны в хвост, тяжеловатые бедра. Легкая белая кофточка и полосатые капри. Голубая сумочка через плечо – натуральной кожи из недешевого магазина, что позволяло предположить в ней наличие денег. Василь быстрым шагом поравнялся с теткой, рванул с ее плеча ремешок сумочки и собирался броситься бегом к ряду машин, за которым его уже ждали подельники. Сумочка во мгновение ока скроется под пышной юбкой сидящей с грудным младенцем цыганки, а пацанята разбегутся в разные стороны. Одинаково смуглые мальчишки, одетые в поношенные тренировочные штаны и нелепые майки, похожи как горошины из одного стручка, и никто не будет знать, которого ловить.

Все это проделывается множество раз, каждый год и во многих городах не только России, но и всего мира. У жертв практически нет шансов сохранить свое добро. Но сейчас привычный сценарий вдруг дал трещину. Тетка не дала ремешку сумочки соскользнуть с плеча, перехватила его другой рукой и ловко толкнула мальчишку. Василь, не ожидавший такого сопротивления, потерял равновесие и упал. Женщина развернулась и вдруг ударила его ногой по ребрам. Потом наклонилась, схватила цыганенка за волосы и стукнула головой об асфальт. Она что-то говорила при этом, Ромиль видел, как шевелятся ее губы. Сын барона распахнул дверцу серебряного «мерседеса» и оказался словно в другом мире. Шум и гам оглушали, дышать было решительно нечем; горячий воздух не мог проникнуть в легкие. Конечно, не было никакого смысла вмешиваться в происходящее самому, нужно было послать Мито. Однако Василь – его племянник, Ромиль был привязан к шустрому и смышленому мальчишке и чувствовал ответственность за него. Но самое главное – то, что он увидел, не укладывалось в голове. Когда тетка повернулась, цыган сумел разглядеть ее лицо. Самое обычное лицо: средних лет и средней замотанности женщина. Легкая добыча. Подобные тетки всегда погружены в свои мысли. Они думают о том, чем кормить мужа вечером; не принесет ли сын двойку и не подерется ли в школе; не станет ли завтра начальник ругаться, что она ушла на полчаса раньше, но ведь надо было еще в прачечную успеть и в магазин…

Когда что-то происходит, такие тетки сначала теряются, а потом начинаю визжать или голосить, взывая к прохожим, милиции и господу богу. Такого типа женщина не может ударить мальчишку ногой по ребрам, даже если это воришка-цыган. Но сын цыганского барона своими глазами видел невозможное. А теперь несостоявшаяся жертва ограбления вскинула сумку на плечо и шла вперед, как ни в чем не бывало. Ромиль наконец выбрался из прохладных объятий кожаного салона и на секунду задохнулся – жара и пыль душили и наполняли легкие смесью, малопригодной для дыхания. Однако он не дал жаре отвлечь себя. В несколько широких шагов добрался до Василя, который уже встал на четвереньки и очумело мотал головой. Из разбитого лба сочилась кровь.

– Ты жив?

– Да-а, – протянул мальчишка. – Ребра, наверное, сломала, сука. Больно!

– Что она сказала? – Ромиль смотрел вслед полосатым капри и голубой сумочке, стараясь не потерять тетку в толпе, но та шла не спеша, то ли не считала нужным торопиться, то ли не могла двигаться быстрее из-за духоты.

– Сказала: еще раз встречу – убью, – выговорил Василь.

Ромиль рванулся вперед. Он легко догнал женщину, увидел влажную от пота шею, светлые волосы, стянутые серебристой заколкой. Схватил ее за руку повыше локтя и рывком развернул к себе.

– Ты что делаешь, а? Головой об асфальт мальчишку!

– Пусть не ворует, – отозвалась тетка довольно спокойно. – У меня ребенок, его нужно кормить, и деньги всякому отродью я отдавать не собираюсь.

Ромиль замахнулся, чтобы ударить дуру, но рука вдруг повисла плетью: он увидел глаза женщины. Она смотрела на него в упор, и глаза ее были темнее, чем его цыганские очи. В ушах зазвенела тишина, и когда женщина опустила взгляд, Ромиль сообразил, что все еще держит ее за руку. Он вдруг понял, что нужно бежать, звать Мито, нужно… но было поздно – она накрыла своей ладонью его руку, и он не смог разжать пальцы. Только внезапно почувствовал, что кожа горит, словно в руке он держит не человеческую плоть, которая должна быть мягкой и потной, а раскаленную кочергу. Ромиль поднял взгляд и опять увидел темные глаза, не отражающие свет. В голове помутилось от боли, но не было сил ни крикнуть, не убежать.

– Не надо думать, что ты бог, – насмешливо сказала женщина. – Не надо быть таким дураком.

Уже погружаясь в темноту, он услышал, как она добавила:

– Ты же левша? Значит, все еще сможешь рисовать.

Мито выскочил из машины за сыном барона. Он был недоволен тем, что молодой хозяин сам бросился разбираться с теткой, но не посмел вмешаться. Пусть приструнит не в меру шуструю кошелку. Это надо же, какие бабы пошли! Где это видано – туфлей по ребрам и головой об асфальт! Мито с сочувствием смотрел на Василя: тот поднимался на ноги, пошатываясь. И вдруг паренек дернулся, и лицо его исказилось от ужаса. Мито быстро взглянул на хозяина и увидел, что тот падает на землю. Он рванулся вперед и успел подхватить тело молодого человека, шофер тоже выскочил из машины и уже бежал на помощь. Когда они несли хозяина к машине, Мито оглянулся, но тетка уже растворилась в толпе, и не было никакой надежды найти ее и наказать. Пока шофер гнал машину (где по встречной, где в объезд), Мито ощупал хозяина. Ран на теле не обнаружилось, но Ромиль был без сознания, и тело его показалось Мито очень горячим. Черт, что же это он подхватил такое? С беспокойством думал телохранитель, набирая номер личного врача барона. А может, солнечный удар? Больно быстро, хотя, если из прохладной машины да в такую жару, да еще психанул из-за мальчишки… Ох, попадет от барона, не усмотрел!

Ромиля привезли домой, врач приехал быстро, осмотрел молодого человека, сделал укол и принялся с пристрастием допрашивать охранника.

– Он получил удар тока? Подрался? Пил что-то? Ел не то, что обычно? Был вчера с женщиной?

Мито мотал головой. Врач поджал губы, еще раз подошел к кровати, осмотрел Ромиля, посчитал пульс и сказал, что надо вызывать «скорую». Мито, перед тем как ехать в больницу, достал из шкафа пачку денег; это обеспечило молодому хозяину коммерческую палату и повышенное внимание медперсонала.

К вечеру приехал Барон. Он вошел в больничный корпус, поднялся на четвертый этаж, не взглянув на охрану, прошел в двухместную палату. Ромиль лежал на кровати, Мито сидел на соседней, застеленной, глазами преданной собаки глядя на молодого хозяина, который все еще не пришел в сознание. Барон долго смотрел на сына: горящее темным румянцем лицо, потрескавшиеся губы, лихорадочно блестящие глаза. Взгляд Ромиля метался: в потолок или по сторонам, но на окружающее он практически не реагировал. От его груди проводочки тянулись к монитору. Левая рука была привязана к кровати, и в сгиб локтя уходила игла капельницы. Правая же рука, покрытая гелем от ожогов, являла собой страшноватое зрелище; обгоревшая кожа лопалась и расползалась, сквозь трещины сочилась кровь и тканевая жидкость. Барон положил ладонь на лоб сына и поразился, какой мальчик горячий. Он стоял подле постели, пока не пришел врач.

– Что с моим сыном?

– Мы проводим анализы… – привычной скороговоркой зачастил эскулап. – Биохимия еще не готова и пока трудно сделать какие-то определенные выводы. Налицо гипертермия, гипертензия, тахикардия и нечто вроде…

– Что с моим сыном? – не повышая голоса и не глядя на доктора, повторил Барон.

Врач осекся, помолчал, потом сказал:

– Мы не знаем. Анализы показывают воспалительный процесс. И еще такое впечатление, что он получил удар током, поражены ткани правой руки. Мы делаем все возможное.

Барон нахмурился, потом наклонился к сыну и спросил:

– Что с тобой, Ромиль?

Молодой человек попытался сфокусировать взгляд на говорящем. Он чувствовал себя тонущим в бурном море пловцом: огромным усилием ему удается всплыть на поверхность, продержаться там несколько минут, и тогда он видит мир и слышит звуки. Но огромная волна снова накрывает его с головой, течение подхватывает хрупкое тело и несет его в темные глубины беспамятства.

– Не знаю… – слова получались с трудом. – Это та женщина.

– Женщина?

– С темными глазами. Она обожгла меня.

– Он, скорее всего, бредит, – вмешался врач. Барон повернулся к Мито. Тот, запинаясь, пересказал утреннее происшествие. Барон слушал, не перебивая и смотрел на неподвижно лежащего сына, потом резко сказал:

– Привезите сюда старуху, – обернулся к своему охраннику и повторил: – Привезите старую Машу.

Тот кивнул и пошел к двери, на ходу доставая телефон.

* * *

Старая Маша была похожа на цыганку больше, чем любая цыганка. Она словно только что сошла с экрана телевизора, по которому показывали «Табор уходит в небо». Была она морщиниста, но не худа, имела крепкие желтые зубы (не хватало всего шести штук), седые косы под платком с люрексом; и вился за ней устойчивый запах табака, потому что Маша курила трубку. Впрочем, сигары она тоже уважала. Старая Маша жила во вполне комфортабельном кирпичном доме в одном из пригородов Москвы, но почему-то любому, кто с ней встречался, чудился запах костра и слышался чуть ли не цокот копыт, запряженных в цыганскую кибитку.

В клане Маша занимала весьма важное место: она совмещала обязанности врача, колдуньи, предсказательницы и хранительницы традиций. Цыгане с удовольствием пользуются благами цивилизации: антибиотики, мобильники и «мерседесы» для них такие же предметы быта, как для всех остальных людей. Но никому из древнего народа и в голову не приходит отказаться от вековых устоев, традиций и опыта, которые передаются от одного поколения к другому именно через таких мудрых старух, как Маша.

Маша вошла в палату, подошла к кровати и, покачивая головой, долго смотрела на Ромиля. То ли лекарства сделали свое дело, то ли просто организм немного восстановился, но тот уже пришел в себя. Ему было больно и как-то мучительно неловко за случившееся. Старуха все молчала, и ее морщинистое коричневое лицо не выражало ровным счетом ничего. Наконец Ромиль не выдержал и спросил:

– Плохи мои дела, Маша?

Старуха взяла поврежденную руку и смотала бинты. Оглядела красную, облезающую лохмотьями кожу. Ромиль сжал зубы. Ему кололи обезболивающее, но прикосновение все равно причиняло сильную боль и страдание.

– Расскажи, что это было, – велела старуха, усаживаясь на стул.

Ромиль рассказал про женщину, с которой столкнулся на раскаленной площади Киевского вокзала.

– Ах, мальчик, мальчик, – Маша покачала головой. – Ведь сказано было, нельзя перечить ашрайе.

– Кому?

– Это ашрайа – демон с темными глазами.

Они помолчали. Ромиль думал, как это глупо – слушать о демонах, лежа в палате с суперсовременным оборудованием, когда все кругом на электронике… Да и у самой Маши в кармане длинной цветастой юбки наверняка имеется мобильный.

– Глупости это, старая, – зло сказал он. – Не бывает демонов! Это детские сказки!

– Может, и сказки, – старуха поджала губы. – А тебя, видать, пчелка ужалила.

– И что теперь? – резко спросил он, решив не противоречить старухе. – Пусть ты права, и это был демон. Ты отвадишь от меня порчу?

– Я сделаю, что смогу. Но демон сильнее, и прежним ты не станешь.

– Как это? – Ромиль попытался подняться на локте, застонал и упал на подушку.

– Руку спасти вряд ли удастся, – безжалостно продолжала старуха.

– Что ты несешь? Сумасшедшая!

Цыганка пожала плечами, достала из складок юбки свечку и темный от времени то ли образок, то ли ладанку. Положила ее на лоб юноше, зажгла свечку и забормотала что-то. Ромиль лежал неподвижно, сжав зубы. Что угодно пусть делают, что угодно, но он должен выздороветь. И вот когда это произойдет, тогда он найдет ту тетку, кем бы она ни была. И отомстит.

2

Болел он долго. Врачи разводили руками. Лихорадка скоро прошла, температура упала, но рука не действовала и болела, да еще время от времени наваливались тяжелые приступы головной боли, когда путалось сознание и все причиняло боль: свет, движение, мысли.

Ромилю осточертели белые стены и вся прочая больничная обстановка, он выписался из больницы, и по приказанию отца его отвезли в дом Маши. Юноша и не заметил, как кончился июнь и пролетел на крыльях теплых ночей июль. Подле дома старой Маши цвели астры, с глухим стуком падали на землю яблоки со старых корявых яблонь, растущих в неухоженном саду. Отмечая середину августа, березы позолотили свои кроны. Спала наконец-то удушливая жара, и ночи стали прохладными. Окрестные дачники плотно закрывали на ночь дверцы теплиц и лихорадочно консервировали политые трудовым потом огурчики и помидорчики. Цыгане полевыми работами не увлекались, и жизнь в доме Маши текла не спеша. Находившиеся у нее то ли в услужении, то ли в ученичестве цыганки кое-как обихаживали огород, засаженный в основном лекарственными растениями. Старуха поила Ромиля травами, растирала чем-то руку. Боль отпускала, но потом возвращалась снова.

Ромиль жил, сжав зубы. Он ужасно устал. Ни разу, с того момента, как он попал в больницу, ему не удалось расслабиться. Внутри все время дрожала натянутая струна, он злился и ждал. Ждал, что болезнь вот-вот кончится, а она все длилась. Потом наступило оцепенение. Барон не приезжал. Ромиль знал, что отец в курсе его состояния и понимал, что тот никогда не допустит сына к делам, пока Ромиль полностью не придет в себя. Но где тот Ромиль, что сидел в солнечный жаркий день в прохладном лимузине? Он понимал, что стал другим и что это так же очевидно окружающим, как ему самому. Приезжал брат, говорил ни о чем, но Ромиль видел злорадный огонек в его глазах: наверное, отец уже поручил ему то, за что раньше отвечал старший сын. Ромиль сжимал зубы так, что болели скулы, и часами лежал во дворе на широкой кровати, выставленной в тень старых яблонь. Даже ночи он предпочитал проводить здесь – слишком душно было в доме.

В один из таких теплых августовских вечеров он лежал, глядя на распахнутые окна, и слышал, как в доме убирают после ужина. Старая Маша курила трубку в кресле у крыльца, а несколько молодых цыганок, бывших у нее на посылках, хлопотали по дому. Потом две младшие – лет по десяти, сели у ног старухи и одна из девочек прошептала:

– Тетя, расскажи нам про демона.

– Пошли вон, глупые, – беззлобно сказала старуха.

– Ну, тетя…

Старуха молчала. Девчонки переглянулись, устроились на ступеньках крыльца, поджав ноги, и терпеливо принялись ждать.

– Демона нельзя злить, – сказала наконец Маша. – Если вы встретите женщину с темными глазами, темнее, чем ваши, и в них не отражается свет – бегите и не оглядывайтесь.

– А бывают демоны-мужчины? – робко спросила одна из девочек.

– Демону все равно, какое тело носить. Ашрайа не имеет пола, не знает любви и жалости.

– Зачем же он приходит? – пискнула вторая.

– Он не приходит, глупая. Просто мир мал и порой мы встречаемся с ним. И тогда лучше отойти в сторону, чтобы не было беды, – старуха вздохнула, заскрипело кресло, и Ромиль понял, что она смотрит в его сторону.

После этого разговора он стал думать об ашрайе. Когда он был маленьким, этим демоном тоже пугали детей. Кто-то из старух рассказывал страшные сказки. Сейчас, напрягая память, он мог вспомнить только одну историю.

* * *

Дело было в Советском Союзе. Жило как-то оседлое цыганское семейство: мать, отец и две дочери, жили они в поселке, и цыганских домов там было несколько. Две дочки удались на славу, а третья – младшая, родилась страшненькой и худой до невозможности. Она была не просто некрасива, а отталкивающе дурна. Когда стало понятно, что из девчонки не вырастет невесты, она стала служанкой в семье. Отец часто бил ее под горячую руку, из еды ей доставались объедки, а из вещей – обноски. Девочка покорно принимала свою судьбу, и так все и шло, пока не появился в том доме незнакомец. Кто он был, откуда и куда шел, история умалчивала. То ли переночевать попросился, сославшись на общих знакомых, то ли какие-то денежные дела у него были с отцом семейства. Так или иначе, но семья села ужинать и гость тоже. Девочка помогла накрыть на стол и ушла в угол. После обеда гость заметил, как она подъедала со стола остатки пищи, но не похоже было, чтобы это взволновало его. Однако девочка, увидев, что чужой человек смотрит на нее, испугалась и уронила бокал. Стекло разлетелось по полу, и отец, порядком выпивший, пришел в ярость. Он схватил ремень и принялся стегать дочь, приговаривая:

– Уродка чертова, мало кормлю тебя, так еще и бьешь, что ни попадя… Отродье чертово!

Гость равнодушно наблюдал за избиением ребенка. Сказал лишь, что то, что казалось проклятием, может стать спасением. Никто не понял его слов. Мать девочки все же испугалась, что отец забьет ее до смерти, тогда проблем не оберешься, и вмешалась. Постепенно все успокоились и легли спать. Когда хозяева уснули, гость встал и вышел в прихожую, где в углу, на куче тряпок, спала девочка. Он долго смотрел на нее, а потом наклонился и положил руку на ее лоб. Она проснулась, испугалась и хотела закричать, но не смогла. Голова медленно наливалась болью, глаза жгло огнем, но рот пересох так, что крик не шел из горла. Она не помнила, когда человек убрал руку и как отошел от нее. Рано утром гость позавтракал, попрощался с хозяевами и ушел своей дорогой. А потом мать обнаружила, что девочка до сих пор не встала. Она подошла к ней и с ужасом увидела, что та без сознания, а глаза ее окружены коркой засохшей крови. Увидев это, отец испугался. Он хотел выкинуть ее из дома, отвезти подальше в лес и там бросить – неизвестно, какая зараза прицепилась к уродке. Однако мать запугала его милицией и отнесла девочку в сарай. Она не любила дочь, но не могла вот так просто дать ей умереть. Поэтому несколько раз в день она заглядывала в сарай, где положила девочку на сено. Приносила ей воду. Та несколько дней металась в лихорадке, а когда выздоровела и смогла нормально говорить и двигаться, стало понятно, что она ослепла. Отец пришел в ярость.

– Раньше хоть работать могла, – орал он, – а теперь на что нам слепая уродка? Продай ее нищим, я за так кормить не буду. Надо было отвезти ее в лес!

– Я знаю, когда ты умрешь, – сказала вдруг девочка, и все замолчали. Она сидела в углу и незрячими глазами смотрела на отца. Впервые лицо ее не кривилось от страха. Наоборот, на нем появилось что-то вроде улыбки, и это было так страшно, что отец попятился.

– Ты пойдешь к куму играть в карты, – уверенно продолжала слепая. – Вы напьетесь и сгорите в доме.

Мужчина пришел в бешенство, но не смог подойти к девочке – ее незрячие глаза пугали его.

– Чтобы, когда я вернусь, духу ее в доме не было, – велел он матери. И ушел.

Дело было в деревне, где жило много цыганских семей. Особо кочевать тогда было нельзя, и цыгане старались находить себя в уходе за лошадями. Мать отвела девочку в дом к старой Зухре и попросила приютить на несколько дней, рассказав, что случилось. Та расспрашивала подробно, как и почему ослепла девочки и, пожевав темными губами, сказала:

– Это сделал ашрайа. Скажи, у него были темные глаза? – спросила она слепую. Девочка кивнула. Это было последнее, что она видела: темные, не отражающие света глаза. – Ну, так и есть, – кивнула старуха.

Они еще пошушукались о чем-то с матерью девочки, и Зухра дала женщине пузырек, строго велев разбить его после того, как она использует жидкость.

Через два дня отец собрался к куму. Оба были азартные игроки и порой резались в карты всю ночь напролет в компании таких же кутил. Мать подступилась было к нему, напомнив о словах девочки, но получила оплеуху, брань и уверения, что бред уродки не напугает настоящего цыгана. Тогда она молча стала собирать ужин и незаметно подлила в него жидкость из пузырька. Не доев гуляш, цыган тяжело упал головой на стол. Мать с помощью дочерей уложила его в постель и, сходив к куму, сказала, что муж ее нездоров.

Той же ночью кум с приятелями напился пьян, устроил драку и спалил дом. Двое выпрыгнули из окон, а двое сгорели. Узнав новости, отец присмирел, и мать привела девочку домой. Та бродила по дому, натыкаясь на мебель. Когда она уронила что-то и отец поднял руку для удара, девочка повернулась к нему, взглянула в лицо незрячими глазами и сказала:

– Если ты ударишь меня еще раз, я скажу, когда ты умрешь. Но только ты уже не сможешь ничего изменить.

И мужчина отступил. Потом девочка переехала жить к старой Зухре, там ей было спокойнее, и за ней хорошо ухаживали. Она занималась пророчествами и к тому времени как она состарилась, даже внуки ее сестер стали богатыми людьми.

* * *

Это была бы отличная сказка, думал Ромиль, страшненькая такая сказка, которая понравилась бы девчонкам… но только все это была правда. Он видел эту девочку, когда лет шесть назад отец послал его к гадалке. Она была стара и слепа, и юноше было неприятно, когда старуха трогала своими скрюченными пальцами его лицо. И что же она сказала тогда? Какую-то чушь. Что-то о том, что он слишком горд и вспыльчив и это доведет его до беды. И еще она сказала – береги руки и не забывай свой талант. Он тогда пожал плечами: талант рисовальщика будущему цыганскому барону ни к чему. И только теперь, вспоминая эти слова и свои тогдашние мысли, Ромиль вдруг подумал, что если он не выздоровеет, то никогда не станет цыганским бароном. Мысль обожгла хуже физической боли, впрочем, боль пришла следом. Горячие крючья впились в руку, тяжестью налилась голова.

Услышав вой со двора, девчонки испугались, забились в угол и с головой укрылись одеялом. Старая Маша, кряхтя, встала, выглянула в окно, но не пошла на улицу.

Были и другие истории про темного демона аштрайю, еще больше похожие на сказки, которыми развлекают детей в дождливый вечер. Что-то молодой человек вспомнил сам, что-то вытряс из Маши. Но смысла в этих историях никакого не было. Насколько Ромиль мог суммировать услышанное, аштрайа не был ни злым, ни добрым демоном. Он был равнодушным и влиял на людей лишь когда те буквально подворачивались ему под ноги. Это было похоже на истину, но облегчения она не принесла. Ромиль ночь за ночью рвал зубами подушку, сходя с ума от боли, злости и мыслей: почему я? Ну почему? За что?