Текст книги "Индивидуум-ство"

Автор книги: Елена Буркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Я, конечно, скажу, что все персонажи и ситуации – сплошь выдумка.

Но вы, конечно, верить мне не обязаны.

Диане, маленькому воину большого мира.

Жуткое ощущение одиночества пробирается

под одеяло – в воскресенье, ровно в три часа ночи.

Ощущение неприкаянности и полной потери своего племени и рода.

В темноте закупоренной комнаты невозможно разобраться:

как я тут оказалась? почему я тут оказалась? разве к этому я стремилась?

Первая

понедельник

В шесть утра гремит будильник.

Я резко просыпаюсь, с мыслью: проклятая работа.

Чищу зубы, с мыслью: проклятая работа.

Закидываю в себя бутерброд, с мыслью: проклятая работа.

Выхожу в темноту двора, уставившись на неровности асфальтового покрытия. На мятые окурки. На обрывки полиэтиленовых пакетов. На следы стёртой резины.

Переступаю.

Чувствую между позвонками ключ.

Трещит. Крутится. Обеспечивает бесперебойное функционирование механизма. Прокладывает путь к автобусной остановке. Вскидывает правую руку, заставляя маршрутку номер девять оттормозиться.

– Проходим! Проходим! Не задерживаем рейс!

Прохожу в пошарпанный салон.

Не задерживаю рейс.

Горстью монет оплачиваю дискомфортное путешествие.

Окутанная запахом топлива и мокрой обшивки, впиваюсь когтями в жёлтый поручень, в рассадник чесотки и лишая. Болтаюсь из стороны в сторону, словно тряпка в незакреплённой центрифуге. Тычу локтями, коленями, копчиком в лица мужчин, старательно изображающих дрёму, дрыгающих ступнями под ревущий из динамиков шансон, отбивающих ритм мозолистыми пальцами.

– От старого кладбища до метро – пробка, – осаживает ржавого коня водитель.

Облегчённо вздыхаю.

– Дык давай через дворы, брат! – тут же просыпается брат брата. – Оно нам надо – в стояк тащиться?

Втянув живот, вальсирую к выходу. Прыгаю со ступеньки в широкую лужу. Оставшиеся два километра топаю пешком.

Начинает светать.

Город-миллионник отряхивается от ночи, как чумазый пёс.

Голуби, отдыхающие на линиях электропередач, глядят на меня и на других пехотинцев – злых, укутанных в куртки и пончо, в шапки и платки, в хандру и депрессию, – свысока: мол, ну и придурки, гробят жизнь свою ради бумажек, ради грызни с такими же кожаными сосудами. Вороны насмешливо поддакивают: да-да-да-рр, ду-рр-аки. Я открываю рот, чтобы присоединиться к единодушным птичьим возгласам, чтобы всласть посмеяться над болванами, как вдруг вспоминаю о своей человеческой сущности и скучности.

Захлопываюсь.

– Ублюдочные существа! – шипит подбитый едкой миной однополчанин. – Ублюдочное утро! Ублюдочное ИП! Да гори оно всё синим пламенем!

Раненый боец круто разворачивается – и, костеря понедельник, уползает с передовой. Несколько человек удручённо кивают: однажды и нас сцапает нервный срыв, однажды и мы станем жертвами припадка, быстрей бы, а?

Преодолев окопы и впадины, оставив неоперённых сослуживцев позади, добираюсь, наконец, до зебры и – на красный свет светофора, игнорируя машины, – автопилотом вливаюсь в русло не выспавшихся трудяг.

Бииип! Дрыыынь! Пешеходы, вы что – совсем очумели?!

Отдышавшись после экстренного спринта, толкаю стеклянные двери метрополитена – здравствуйте – траншея – блиндаж – металлоискатели – камеры распознавания лиц – платформа – жители злосчастного Вавилона, ругающиеся на всех языках постсоветского пространства – и с третьей попытки захожу в вагон.

Подтягиваюсь. Уплотняюсь. Утрамбовываюсь.

Курица. Загнанная в курятник. Пока что не съеденная.

Включив режим энергосбережения, закрываю глаза.

Абстрагируюсь.

Время в пути, до точки «Б», до места, в котором мне не место – 37 минут.

В точке «Б», в корпусе 2, в кабинете 510 – яркий суррогатный свет. Высокий потолок. Гигантские окна с закрытыми жалюзи.

Неподдельная атмосфера аквариумной изолированности.

Что происходит на улице: дождь или снег? мир или война?

Да какая, в сущности, разница?

Плавники выпрямлены. Рот сжат. Чешуя отполирована до стерильной чистоты.

Сосредоточенность.

Напряжение.

Унификация.

Со всех сторон таращатся огромные люди. На маленькую меня.

Большой-не-друг-ты-мне, он же руководитель учреждения, он же царь, он же ГВ, следит за каждым. Заглядывает в дверные проёмы. В мигающие мониторы. В открытые вкладки.

Щурится, браконьер.

Щурится начальница.

Цокает.

Ясное дело.

Тут такое любят.

Следить. Вынюхивать. Контролировать.

Система государственных организаций только поначалу поражает своей тоталитарностью.

Потом привыкаешь.

Потом понимаешь, что существует чёткая иерархия.

И ты – на самом дне.

На дне дна.

Никаких перспектив.

Заходи в браузер инкогнито. Бей челом. Старайся или не старайся изображать бурную деятельность. Неустанно удерживай в поле зрения злопыхателей.

Перспектив – никаких.

Всё, что тебе нужно и всё, что тебе остаётся – это выполнять свои рабочие функции, чтобы в конце месяца получить небольшую сумму на счёт, чтобы на сумму эту купить еду, чтобы еду эту поглотить и переварить, чтобы позже, как положено, вытащить из себя какую-никакую силу и вернуться к делу. К выполнению рабочих функций. К режиму инкогнито. К челобитным. И так далее. И далее. И далее. И тому подобное.

– Чего тебе ещё не хватает-то? – спрашивают важные люди, восседающие на солидных постах. – Чего ты нюни распускаешь? Дурачок что ли? Цени то, что есть. Не какой-нибудь шарашке-однодневке здоровьице своё продаёшь. А учреждению! Учрежд-е-е-е-нию! Тут тебе – и официальное трудоустройство, и стабильность, и почёт! Поэтому, слышь ты! Да-да, ты! Знай своё стойло. Запомни свою касту. Не выёбывайся. Служи тихо да безропотно – и, быть может, не тронут, не столкнут, не размажут. Быть может, пропашешь здесь до самой пенсии. До геморроя и седин. На одной должности. Ибо непокорный непокорён не человеку, но руководителю организации, Который и даёт нам рабочее место. Ощущай себя ничтожеством молча! Взгляд опусти! Опусти взгляд! Брюхом приземляйся на острые мечи сансевиерии! Усёк? Хвост заячий поджал? То-то же!

– То-то же, сотрудник отдела эксплуатации! – поучительно размахивает указательным пальцем начальница. – За опоздание – полагается наказание! В назидании другим! Согласны же? Согласны? А ну-ка соглашайтесь!

– Смиреннейше прошу Вас заглохнуть, глубокоуважаемая! Если говорить начистоту, то все мы понимаем: прав не тот, кто истинно прав – а тот, кто больше прав имеет.

– Экая мудрость! Из какого такого цитатника вы ее почерпнули?

– Из жизненного, ёлки-да-палки!

– В вашем жизненном цитатнике шаблоны объяснительных предложены?

– Палки-бы-Вам-в-колёса-да-ёлки, совестливая Вы наша!

Совестливая командующая – на еженедельной исполинской планёрке. Подаёт рапорт.

Я, массовик-затейник – на получасовой еженедельной передышке. Катаюсь на стуле из чёрной искусственной кожи. Рву линолеум. Легкомысленно порчу государственное имущество. Пользуясь случаем, спрашиваю полиуретановую девочку из отдела:

– Откуда такая нелепая традиция: вставать, когда заходит руководитель организации, он же царь, он же ГВ?

– Хм… – мычит полиуретановая девочка из отдела, заправляя за аккуратные ушки аккуратную карешечку. – Так принято.

– Идиотизм.

– Мне не сложно встать.

– Ну да. Ну да.

–Что в этом такого-то?

– Ну да. Ну да.

Действительно: что в этом такого-то?

Ей не сложно встать. Не сложно поклониться. Не сложно отсосать.

Если так принято.

Внезапно – удары каблуков и подков, хлопанье дверей, шуршание высохших языков.

В срочном порядке возвращаюсь в исходное положение, в классическую позу: с прямой спиной, с тупой физиономией, с бренчаньем балалайки в черепной коробке.

Короче говоря – соблюдая традиции.

Наплевав на все традиции, на правила безопасности психического состояния своих подчинённых, начальница возвращается не одна – а с самим ГВ-снимайте-соотчичи-шапки. Высоким. Смуглым. Свежевыбритым. В тёмно-сером, с иголочки, костюме.

Девочка мгновенно вытягивается по стойке смирно.

Я, с прямой спиной – не встаю. Я, с тупой физиономией – печатаю буквы и символы. Батрачу, с улюлюканьем на всю себя.

– До обеда мне нужен отчёт, – не утруждая себя стандартными приветствиями, даёт распоряжение руководитель организации. – Отчёт “по головам“. Всем всё ясно?

– Ясно, – кивает проглотившая костыль девочка.

– Ясно, – отвечаю я.

И – не встаю. И – всё так же печатаю буквы и символы. Формирую штатную расстановку (как и велено – “по головам“). Подозреваю, что сегодня-завтра правящие будут обсуждать грядущий убой скота – ой! чуток перепутала! – сокращение работников.

Короче говоря – перенимая тенденции других компаний.

Начальница – виртуоз пантомимы, – мигает, моргает, краснеет: а ну-ка встань, мол, давай, давай! Девочка пучит глаза, шевелит тонкими усиками: вот это да! вот это кичливость! Я – из рода удмуртских тунО, из клана искоренителей оргтехники, – продолжаю отдавливать кресло из чёрной искусственной кожи. Всей своей пятнистой душою жажду, чтобы ГВ отправился восвояси. Заставляю пластиковую щеколду (по настойчивому велению, по нереальному хотению) поддаться и настежь распахнуть окно.

Щёлк! Вжух! Бах!

Глиняная ваза с сухоцветами заваливается на бок. Жалюзи разлетаются в разные стороны. Положения об отделах, приложения и прочая дребедень гигантским конфетти выстреливают в лицо царя.

С трудом сохраняя невозмутимый вид, я диву даюсь своему скрытому потенциалу.

Ой. Ой. Ой. Да как же это так. Извиняется начальница.

Кошмар. Кошмар. Кошмар. Сейчас всё соберём. Собирает.

Развернувшись на пятках, без единого слова, ГВ покидает кабинет.

Начальницу не покидает ужас.

– Коллега! – скрипит она в мой угол. – При руководителе организации – принято вставать! Кажется, я знакомила Вас с обычаями?!

Ага.

Кажется, знакомила.

Ага.

И, кажется, скоро меня уволят.

– Государство – это некий контрагент, – целая и невредимая, увернувшаяся от лезвия гильотины, я отправляю счёт от сайта-консультанта в бухгалтерию. – За то, что мы платим налоги, нам, по идее, должны предоставляться услуги. Гарантии. Защита.

Логично?

Логично.

Однако у нас – всё очень странно.

Мы ежемесячно отдаём средства в многочисленные фонды – и получаем минимум.

Самый настоящий минимум.

К примеру: завтра мне понадобится гастроскопия.

Безотлагательно.

Но номерков нет.

Что я буду делать?

Пойду в платную клинику и выложу аванс.

Вопрос: куда и зачем я отчисляю часть своей заработной платы?

Начальница хмурит брови:

– Тшш… Коллега, Вы забыли, где мы находимся?! Такие разговорчики до добра не доведут!

И вообще!

Всё это – не Ваша забота и не Ваше дело!

Другие уж как-нибудь разберутся!

Люди с опытом!

Подчёркиваю – с о-пы-том!

Вы оглянитесь-ка по сторонам! Оглянитесь! На молодёжь нашу!

Все – сплошь умники! Звёзды самопровозглашённые! Блогеры, так их и растак! Фрилансеры-бездельники! Веганы, у которых вместо извилин – стебли сельдерея! Неймётся безо всяких причин!

А почему неймётся, знаете?!

Объясняю!

Слушайте и запоминайте!

Слишком уж мягко с вами обходятся – холят да лелеют, как грудничков! Слюни и сопли подтирают! Пылинки с хохолка сдувают!

Тьфу!

Не при великом диктаторе живём – и на том благодарствуйте!

Вас бы всех на фронт отправить! Или на завод – пятилетку выполнять! Сразу закалка появится! Сразу песенки смысл обретут! Сразу мысли непотребные в прах рассеются!

А в чём причина оных бед, догадываетесь?!

В том, что мальчики больше не хотят служить в армии! А девочки – рожать детей!

Мозги набекрень поехали!

И ориентация – тоже!

Раньше – как было? Школу закончили, в ВУЗ поступили, поженились – и к третьему курсу уже ребёночка сделали!

Красота!

Потом, годика через четыре, аккурат после двух трудовых лет на предприятии – уже второй на подходе!

Гордость!

А сейчас…

Вам бы только развлекаться да путешествовать! Вам бы только себя любить!

Тьфу!

Всех ремнём нужно было лупить в детстве!

Ан нет!

Слишком уж мягко с вами обходились – холили и лелеяли!

В какие дебри, извольте спросить, государство с такими гражданами придёт?!

Да в никуда! В разруху!

Сгниём, как западные страны! Самобытность свою утратим! Корни позабудем!

За что воевали наши деды, а?!

За что?!

Стыд и срам!

И вообще!

Хватить болтать! Работаем! Не отвлекаемся! Другие уж как-нибудь разберутся!

Работаю. Не отвлекаюсь.

Вычитываю профстандарты для составления должностных инструкций.

Уверена: профстандарты придумали садисты и люди с мозгами набекрень.

Умники, так и их растак!

Всех ремнём нужно было лупить в детстве!

Ан нет!

Слишком уж мягко с ними обходились – в институты да в университеты именитые отправляли!

Куда, извольте спросить, среднестатистические кадры с такими распорядителями придут?

Да в никуда!

К невропатологу!

Тьфу!

Ровно в семнадцать тридцать поднимаюсь из-за стола.

Пуск. Выключение. Чёрный экран.

Мышка на одной посадочной полосе с клавиатурой.

Оборачиваюсь, как в кокон, в болотного цвета шарф, поддаюсь кипящему порыву: бежать, бежать, бежать вниз, по спиральной лестнице, украшенной ещё в начале прошлого века коваными периллами, бежать, бежать вместе с заёбанными и сутулыми работниками, достойными того, чтобы быть заёбанными и сутулыми. Скрипит полустёртый протектор толстых подошв. Пузырятся хлопковые брюки. Дзинькают застёжки похудевшего рюкзака.

Кивнув на прощание безучастным охранникам, натягиваю на ходу перчатки – и первая распахиваю тяжёлые двери.

Вдох!

Ааах!

Ваах!

Воздух на улице прохладен и свеж.

Фонари отражаются в лужах. Белые. Жёлтые. Оранжевые.

Вспыхивают гирлянды на карнизах кафе.

За отполированными стёклами, на бархатных креслах – глянцевые люди, ручные жёны, посещающие одного и того же пластического хирурга, в темноте не отличимые друг от друга ни очертаниями, ни поведением. Щелчок выключателя – как выстрел стартового пистолета. Раз, два, три – начала, куколка!

Преисполненная омерзением, отворачиваюсь.

Перевожу взгляд на уличных музыкантов.

С растянутыми шапками. С юными лицами. С прекрасными тембрами.

Чудеса.

У мальчиков – голоса воинов.

Подхожу ближе. Завороженная. Влюблённая. Не моргающая. Думающая: вот бы быть с ними. вот бы быть не по формату. вот бы, оказавшись в этом самом не формате, не ощущать себя беспомощной.

Гитары, как прометеев огонь в тени вековечных плит, дарят чувство сопричастности. Клавиши считывают кардиограмму. Не требуя пароля и идентификации, эмоции музыкантов передаются ко мне по беспроводной сети.

Трясу коленом в такт.

Улыбаюсь: поставить бы их выступление на репит.

Кладу в чехол денежку, благодарная за благодарственный поклон.

Погружаясь в пещеру метрополитена, всё ещё улыбаюсь.

В вагоне нахожу себе место. Там, где частенько спят бездомные. Там, где обычно плачут забытые пакеты, зонтики и люди.

Устраиваюсь, напевая под нос знакомый мотив.

Настроение, подскочившее вверх по шкале, потихоньку опускается ниже и ниже, до минимального показателя, до состояния обречённости, отлучённости, никому-не-нужности.

Закрываю дёргающиеся глаза.

Сосредотачиваюсь на мыслях о том, что сосредоточение на мыслях – дело опасное, дело затягивающее.

Время в пути, до точки «А» – 37 минут.

Дом-точка-А хорошо.

В моей однушке. Съёмной.

В старой пятиэтажке. Чуть протекающей.

Не в пешей доступности от метро. С одной разбитой дорогой через промзону и мусорную свалку. С отрезком пути, на котором, ежедневно, как стемнеет, разит жжёным и гниющим. С соседом-пустырём, чей рассвет рождается в лёгкой дымке, так похожей на туман, но совершенно не похожей по сути своей на туман. С видом на живописное, не замерзающее даже зимой озеро, способное вырастить у безрассудных пловцов дополнительные пальцы на ногах и руках.

Хорошо дома.

Дома сериал. В сериале – двадцатый век и банды. Скачки. Сигареты. Кепки. Острые скулы. Пиф-паф. Нет человека – нет проблем.

Сериал интересен ровно настолько, насколько неинтересна моя жизнь.

Ощущая себя в обособленном подразделении рая, сидя по-турецки, я жую пельмени со сметаной. Пиф-паф! Одна пельмешка – двенадцать граммов радости. Точно в цель!

Вкууусно.

Уююютно.

Свет приглушён.

Классное место, да?

Классное.

Не то что на работе.

На работе нельзя пахнуть пельмешками.

Моветон.

На работе надлежит пахнуть духами, напоминающими освежитель воздуха. Японская лилия. Майский ландыш. Морская свежесть. Отгонять своим запахом недоброжелателей – как скунсы и бабы из бухгалтерии. Боевые стрелки малевать. Багровой помадой намекать на литры выпитой крови.

Какие такие пельмени?

Неожиданно и бесцеремонно – рай застилают тучи.

С треском гаснет лампа накаливания.

Телефон оживает входящим звонком, неизвестным номером.

Кому и что нужно в такое время? Кому и что нужно в любое время?

Сбрасываю.

Спасаюсь.

Укрываюсь.

Отказываюсь ощущать себя голой, уязвимой, обязанной отвечать, реагировать, поддерживать разговор типичными «угу», «ну да», «ничего себе». Предпочитаю возвести баррикаду из двуязычной раскладки и пулять оттуда сообщениями; быть ветераном поколения мессенджеров, заплутавшим во всемирной сети; держать над головою фосфоресцирующий плакат, гиф-знамя:

не тревожьте нас. не трогайте.

просто разрешите свернуться эмбрионами в своих скорлупках.

просто разрешите в своих скорлупках выть от одиночества, добровольно принятого и ненавистного.

Оповещение о пропущенном вызове – как неразорвавшийся снаряд.

Чёрным списком закапываю под землю, чтобы не бахнуло.

вторник

В шесть утра гремит будильник.

Я резко просыпаюсь, с мыслью: проклятая работа.

Чищу зубы, с мыслью: проклятая работа.

Закидываю в себя бутерброд, с мыслью: проклятая работа.

Запираю дверь. Играю ключами. Чешу веснушчатый кончик носа. Из гниющего подвала тянет канализацией и плесенью.

Доска объявлений вторую неделю кряду желает доброго дня:

«Аварийное отключение горячей воды с такого-то по такое-то»

– администрация.

Чуть ниже, поверх рекламы интернет-провайдера, прикреплена записка:

«Страна тазиков и ковшиков»

– морж обыкновенный.

Вдоль длинной батареи короткого подъезда стелются холмы колясок, курганы мусорных пакетов, грядки с не проросшим самоуважением жителей дома.

Нервная, выхожу на улицу.

Тучи черны, тяжелы и плодовиты. Некто, сидящих верхом на тёмном серпантине, наверняка хохочет да приговаривает: споткнись о выбоину, человечек – и хлебни сполна грязевого смузи.

Протяжно воют водосточные трубы.

Недосыпание ставит подножки.

Колея задаёт русло.

В такую погоду – только топиться.

Озлобленная, проваливаюсь в дорожные бассейны со стекольчатым дном почти по щиколотку. Хлюпаю ботинками. Ощущаю, как чрез кожу просачивается кислотная жидкость. Бранюсь матёрым сапожником, обнаружив на остановке огромную очередь.

В колонне погнутых зонтиков и безразмерных дождевиков из уст в уста передаются актуальные новости: на смену вышло мало водителей, потому что у них сегодня – забастовка и бунт. план, говорят, большой, а зарплата – маленькая. к тому же штрафы увеличили. к тому же камеры на столбах через каждые двадцать метров висят. проверки к тому же. контролёры повылазили из своих сухих и обустроенных нор, чтобы собрать урожай с маршрутчиков-мигрантов без разрешений на работу.

Люди топчутся в очереди. Вытягивают шеи. Пожимают плечами.

Чёрт с ними. С этими разрешениями. С этими мигрантами. С этими штрафами и планами. Как до метро добраться?

В метро обетованном, перегруженном – тоже коллапс.

Кто-то прыгнул под поезд и (удивительно!) выжил. Бытует мнение, что неудачниками не становятся. Ими рождаются.

Да и чёрт с ними. С этими самоубийцами. С этими неудачниками. Пересадка с фиолетовой на оранжевую не будет осуществляться двадцать минут. Даже если поеду через кольцо – всё равно опоздаю.

И опаздываю.

– Опаздываете, коллега, – констатирует факт начальница.

– Коллапс, – отбиваю я грубее, чем нужно.

– Руководитель мог увидеть Вашу провинность по камерам.

– И?

– Плохо будет.

– И?

– Накажет.

– Ух, как страшно!

– Вы со своими шуточками – доиграетесь!

– Уже вижу, как он меня привязывает к столбу и бьёт розгами!

– Тшш, коллега! Что Вы несёте?! А вдруг – прослушка в кабинете?! А вдруг – микрофончики в розетки ввинчены?!

Девочка из отдела тут же прячет голову в пластиковую ячейку для документов. Зарывается в журналы учёта. Прикрывается стопками личных карточек. Трясущимися руками засовывает в шкафчик мобильный.

– Читала я про занятный обычай в концентрационном лагере, – не унимается моя внутренняя выдра. – Не помню, правда, в каком именно… Освенцим? Бухенвальд? Дахау? Врать не буду. В общем, один надзиратель уж очень любил выпить кофе с утречка. Под пение и танцы заключённых. Поедая булочки с повидлом, он лицезрел, как истощённая "паства его" плясала да плакала. Падающих на землю – велел уносить не в бараки, но в ближайшую печь. Мол, таких танцоров-иждивенцев содержать нецелесообразно.

– Что Вы несёте, а?! – пухнет от возмущения начальница. – Думайте же! Думайте! Даже если прослушка в кабинете не ведётся – то юристы за стеной точно уши греют! А уши юристов – это уши Сами-знаете-кого!

– Беда, – спокойно заключаю я, передвигая красный квадратик на настенном календаре.

– Это всё потому, что Вы – Козерог. Козероги все такие.

– Какие?

– Такие.

– Великолепные?

– Высокомерные!

– Всех нас в детстве лупить нужно было?

– Коллега!

Великолепные же, ну!

Весь день великолепная зевает. Ставит кофейную капельницу. Допингом доводит себя до повышенного артериального давления. Нервно дрыгает коленками, изучая поведение цербера в естественной среде.

– Вам нужна справка?! – рычит на наивного и невинного сотрудника зверь. – Вы сказали, что Вам – нужна справка?!

Где попкорн?

Где кола?

Где начос с сырным соусом?

– Верно, – отвечает наивный и невинный сотрудник. – Мне нужна справка о доходах за год.

– У меня отчёт! У меня незаведённые приказы! Приёмы! Переводы! Увольнения! Докладные и объяснительные! И вы тут со своей справкой! Скооолько мооожно?!

– Извините (шок). Извините (падение навзничь). Извините (мгновенная контузия).

– Сроки горят! Мне бросить все дела – и заняться Вашей проблемой?! А?! А?! Вы хоть понимаете, сколько времени займет весь процесс?! А?! Это сбор данных! Нумерация! Подписи! Печати! Это не две минуты! Это эгоизм!

– Мне (выстрел) не (выстрел) срочно (выстрел), – хрипит почти добитый сотрудник. – Я подожду.

– Подождёт он! Ещё бы не подождал! Проблемы ваши – а корячиться мне! Я-то тут при чем?!

– Ни при чём.

– Три рабочих дня по закону! По-за-ко-ну! Видите – полку?! Видите – книжку синюю?! Почитайте-ка! Почитайте!

– Хорошо-хорошо. Верю на слово.

– Работать не даете! Совсем! – во весь рост вытягивается сокрушитель неподготовленных вояк. – Только сяду за отчёт – и сразу кто-то приходит! Скооолько мооожно-то?! А?! Вы меня уничтожить хотите?! До инфаркта довести?! В петлю загнать?! А?! А?!

– Извините. Пожалуйста. Извините. Я вообще-то в первый раз заказываю. Раньше Вас не тревожил.

– Все вы так говорите! И каждому срочно!

– Не срочно мне…

– Пишите заявление на имя руководителя! В шапке – должность и фамилия! Дата – сегодняшняя!

– Спасибо. Большое спасибо. С меня шоколадка. Вы уж простите Бога ради, что отвлекаю. Очень нужна справка. Ипотека. Проценты капать будут.

– В темпе! В темпе!

Сотрудник лихорадочно заполняет бланк – и спасается бегством.

Я – сижу в своём тылу и умозаключаю, что происходящее является ничем иным, как дичью и зашкваром. Запихиваю в рот горсть глицина. Измельчаю в порошок белые кругляши. Ставлю вестерну две звезды.

– Коллега, почему Вы грустите? – спрашивает начальница, наливая в гранёный стакан лошадиную дозу валокордина. – Не грустите. Не положено.

Молчу.

Не вступаю в контакт.

Потому что я не грустная.

И потому что иди ты в лес.

Не вступаю в контакт.

Молчу.

Думаю: каждой твари – по паре. если ты найдёшь свою тварь – ты успокоишься, а, тварь?

Мгновенная карма журит меня порезом об уголок выбитой из сотрудника отдела эксплуатации объяснительной.

Не усвоившая урок, искромётно сквернословлю. Оставляю красные разводы (перекись водорода – божественный нектар, пенный кайф). Читаю текст: "Я, такой-то и такой-то, опоздал на двадцать минут по причине пробок. На звонок руководителя не ответил потому, что боялся ответить".

Воистину: за опоздание – полагается наказание.

Трусостью.

Ровно в семнадцать тридцать выключаю компьютер. Складываю в органайзер ручки и корректоры, зажимы и скрепки, мощь и энергию.

Обращаю внимание, что кактусам на подоконниках, кажется, пришёл конец.

Несчастные. Позабытые. Посеревшие.

Взяли пример с меня.

Получаю разрешение забрать один горшок домой. Укутываю в пакет с цифрой пять. Прижимаю к животу.

На выходе – запинаюсь о ведро, выручающее неотремонтированную крышу, и выкатываюсь громыхающей тележкой.

Воздух на улице дивно прохладен и свеж.

Дождь к вечеру прокачал себя до снежной жижи, размазал границы световых инсталляций в центре бульвара. Я прохожу под рассеянным, изумрудным лучом грабителя-банка и думаю о том, что дождь, снег и хандра – наши самые верные спутники. Что хандра, снег, дождь, ноябрь и дементоры – у нас даже летом.

Что со всеми нами что-то не так.

Мутное, бессознательное беспокойство.

Тревожное наблюдение за коликами в рёбрах, за болью в животе, за пульсацией в голове: а вдруг? а если? только бы не к врачу, только бы не в коридорное столпотворение?

Бесконечная неудовлетворённость реальностью.

Отсутствие великой цели.

Непонимание почему мы, для чего мы, кому мы.

Будни тянутся медленно, как застывающий гудрон, ненавистные будни, поймавшие нас в ловушку, высасывающие силы день за днём, день за днём, сжирающие молодость, якорем удерживающие на одном и том же месте, ударяющие внезапно свалившейся дряблостью как оплеухой.

Упадок.

Социальные сети играют роль заглушки, роль тонированного окошка, за которым можно спрятаться, за которым можно увидеть красивые картинки из жизни своих идолов – блистательных, недоступных, совершенно равнодушных к своим многочисленным подписчикам, рассуждающих с лёгким или даже не лёгким презрением: комментируйте, повышайте рейтинги, но не приближайтесь к нам, не смейте засорять начинённый под завязку директ.

Кактус лёгким уколом выражает согласие:

да-да, вот же самодовольные ублюдки.

да-да, люди по натуре своей – высокомерное говно.

да-да, высокомерное – но такое одинокое, одинокое говно.

разумеется, дружочек, говорю я. и пакет твой идентичен пакетам на человеческих головах. и горшки неподъемны. такие дела, говорю, дружочек, мы же не любим друг друга – ибо мы не знаем друг друга. мы не знаем друг друга – ибо мы боимся открыться друг перед другом. наверняка продажи презервативов и тестов на беременность рухнули лет так десять назад.

– Смотри, куда прёшь! – толкает меня в бок ширококостная дама. – Укурилась чтоль?!

Отпрыгиваю в сторону, подальше от края платформы.

С лязганьем проносится юбилейный поезд.

– Долбанная, блять, грубиянка! – гавкаю я. – Неужели так трудно быть вежливой?!