Текст книги "Князь сердца моего"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Крошка?! – захохотал Лелуп. – Да она выше тебя на голову!

Как и все мужчины маленького роста, Туше терпеть не мог подобных замечаний.

– Держу пари, что проткну ее поглубже, чем ты! – запальчиво выкрикнул он. – Мне приходилось видеть здоровяков, у которых между ног болтался какой-то жалкий червячок, в то время как у меня...

– А ну, покажи! – взревел Лелуп, принимаясь расстегивать штаны.

Анжель зажала ладонью рот. Ее вырвало от отвращения. Она с мольбой в глазах глянула в угол, где стоял монах, чая хоть какой-то защиты, однако ужаснулась, заметив, что там никого нет. Монах втихомолку скрылся!

Не рассуждая, она бросилась было к двери, однако оттуда просвистела пуля, едва не задевшая ее. Она пронзительно вскрикнула от страха.

Мужчины, стоявшие со спущенными штанами, на миг остолбенели. Однако свист пуль не прекращался, так что солдаты вмиг пришли в себя и, кое-как прикрыв срам, бросились к своему оружию.

– Казаки! – кричали они.

* * *

Казаки! Те самые, над которыми когда-то, тесня их при своем наступлении, посмеивались французы, ныне наводили ужас на всю побежденную армию, и число их при содействии русских крестьян значительно увеличилось. Вот и теперь Лелуп, бросив взгляд в узкое окошко, закричал:

– Не казаки, а партизаны!

– Черт ли, дьявол – все одно! – отозвался Туше.

Ружья, как назло, оказались у всех незаряженными, и пока французы заряжали их, нападающие успели ворваться в церковь.

Анжель смотрела на них как завороженная, однако не испытала страха. Большинство партизан были верхом на маленьких лошадках, в бараньих шубах и черных барашковых шапках. Вооружение их в основном составляли пики или просто колья с железными остриями на конце. Ружей имелось немного, зато в пистолетах недостатка не было. И четверо французов были сразу убиты.

Раненый Туше покорно поднял руки. Высокий казак походя полоснул по его шее саблей – Туше завалился на бок, захрипел.

Лелуп, которого держали трое, вдруг рванулся с такой силой, что русские посыпались в разные стороны. Он кинулся к дверям и высадил одну из створок могучим плечом... Русские бросились следом, но один из них остановил их властным движением руки:

– Да пускай бежит. Далеко не уйдет, сдохнет в сугробе. Только это им и осталось. Однако же мы сюда за другим пришли, забыли?

Анжель вслушивалась в русские слова, с изумлением сообразив, что все понимает. Но еще большим потрясением было для нее то, что голос был женский.

Да эти казаки – женщины!

Она недоверчиво оглянулась и похолодела, встретив устремленный на нее взор, столь темный и недобрый, что полудетское изумление вмиг оставило Анжель и она осознала свое положение. Ни на какое мягкосердечие надеяться не стоит: ведь одна из этих русских амазонок только что, мимоходом, перерезала горло Туше и вот теперь устремила свой ненавидящий взгляд на Анжель. Это ее враги, и она – враг им!

Русская медленно приближалась. У нее было точеное лицо с высокими скулами, маленьким круглым подбородком, крепко стиснутыми яркими губами. Анжель с жадностью уставилась в это злое и прекрасное лицо, в черные, чуть раскосые глаза под сросшимися бровями, придававшими взору женщины особенную, дикую страстность. Анжель почему-то ощутила, что русская ненавидит в ней не просто чужеземку – она ненавидит именно ее, Анжель!

– Варвара! Стой! – послышался крик. – В своем ли ты уме? Да ведь это, наверное, она!

Анжель медленно повела глазами и увидела осанистую женщину, высокую и плотную, лет тридцати восьми, красивую последней бабьей красотой, которая пронзает мужские сердца сильнее девичьей прелести. Под клетчатым платком виднелись гладко причесанные русые с проседью волосы, богатейшие ресницы бросали тень на смугло-румяные щеки. Округлые брови были нахмурены, а взгляд темно-серых глаз сурово устремлен на злую красавицу.

Та остановилась, но во всей ее осанке сквозило с трудом сдерживаемое непокорство.

– Да что ты, Матрена Тимофеевна! Чтоб за такое отребье наш барин столько радел?

Она окинула Анжель цепким взглядом, в котором была не только ненависть, но и нескрываемое презрение. Анжель словно увидела себя со стороны: нечесаные волосы, одежда грязная, почти рванье. Право же, в ней теперь нелегко распознать женщину!

– Да ты не бойся, – властно отстранив с дороги Варвару и отобрав у нее саблю, сказала Матрена Тимофеевна. – Ты должна пойти с нами. Вреда тебе не будет. Понимаешь?

Анжель робко кивнула.

– Понимает! – обрадовалась Матрена Тимофеевна, обернувшись на своих подруг. – Понимает, знать, по-нашему! А говорить умеешь? Го-во-рить? – прокричала она по складам, тыча пальцами себе в рот. Но Анжель хоть и понимала каждое слово чужой речи, но сама ни звука ее воспроизвести не могла.

– Не глухая, да немая! – злорадно усмехнулась Варвара.

– Никшни! – замахнулась на нее Матрена Тимофеевна небрежно, будто на расшалившуюся кошку. – А ты, девонька, пойдем со мною! – Она отступила к выходу, маня Анжель раскрытой ладонью, и та покорно пошла за ней из церкви и села в розвальни, полные хрустящего сена... Сани тронулись; от резкого их движения Анжель невольно запрокинулась навзничь, но не сделала попытки подняться, так и лежала, безвольно глядя в сырое и серое небо, не в силах ни думать о чем-то, ни даже беспокоиться о будущем.

3
Барские забавы

– Ох и закудлатилась ты! Колтун, ну чистый колтун! – в который уже раз с отчаянием воскликнула Матрена Тимофеевна, продираясь гребнем сквозь давно не чесанные волосы Анжель. Даже и смазанные маслом, они не поддавались частому гребню, и поэтому Матрена Тимофеевна беспрестанно ворчала, а из глаз Анжель струились слезы.

Варвара, сидевшая поодаль, с отвращением смотрела на масляное месиво, облепившее голову Анжель, и медленно расплетала свою толстую – в руку толщиной! – и длинную косу цвета воронова крыла, которой могла позавидовать любая женщина, но Анжель не ощутила зависти, ибо понимала: Варвара все делает напоказ, явно красуясь. «За что она меня так ненавидит?» – опять удивилась Анжель.

Наконец Матрена Тимофеевна со вздохом облегчения отложила гребень и велела Анжель следовать за нею. Тут же поднялась и Варвара, которой, как поняла Анжель, была предназначена роль ее стража.

Они все трое были в одних рубашках. Матрена Тимофеевна бестрепетно ступила из холодных сеней босыми ногами прямо на снег и пошла к приземистому бревенчатому строению, над которым поднимался дымок. Анжель в ужасе попятилась, но Варвара так пихнула ее вперед, что Анжель едва ли не сбила с ног Матрену Тимофеевну. Та оглянулась, мгновенно оценила происходящее и пропустила Анжель вперед, сурово погрозив Варваре маленьким, но увесистым кулачком. Та лишь хмыкнула в ответ, но больше не трогала Анжель. Они прошли еще немного, и вот уже перед ними открылась низенькая дверка, из которой дохнуло обжигающей влагой. Баня!

Анжель выплыла из облака душистого пара и осознала, что полулежит на мокрой лавке и все тело у нее горит – избитое, исхлестанное веником, натертое мочалкою, а волосы, аж скрипящие от чистоты, тщательно расчесанные, казались невесомыми.

– Жива, девонька? – вернула ее к жизни ласковая усмешка Матрены Тимофеевны, и она поднесла к губам Анжель деревянный жбан с квасом.

Анжель пила медленно, долгими тягучими глотками. Блаженная усталость клонила ее в сон, однако Матрена Тимофеевна властной рукой заставила ее подняться.

– Пошли отсюда, не то угоришь. – Она покрутила пальцем над головой, но Анжель и так поняла, что имеется в виду.

– Ну что, окунем ее в сугроб? – спросила Варвара с недоброй усмешкою; заметив гневный огонек в глазах Матрены Тимофеевны, досадливо отмахнулась, вдруг вырвалась из дверей предбанника и, как была, голая, распаренная, ринулась в сугроб.

И вот она уже вбежала обратно в баню, захлопнув за собой дверь, и снег таял, чудилось, даже с шипением, на ее медно-красном налитом теле. Она была словно выточена из некоего горячего камня, столь безупречной была ее стать: гладкая, поджарая, мускулистая – истинная амазонка! Рядом с ней Анжель ощущала себя какой-то рыхло-белой немочью, однако, заметив недобро сверкающие глаза Варвары, вдруг поняла, что и та разглядывает ее придирчиво– ревниво, да и Матрена Тимофеевна смотрела на них оценивающе, словно не зная, кому отдать предпочтение, ибо эти две высокие молодые женщины являли собою редкостные образцы безупречной красоты.

– Что смотришь? – прошипела Варвара, и Матрена Тимофеевна не без ехидства засмеялась:

– Поглядел бы сейчас на вас барин, на двух таких... Небось пожалел бы, что у него не две уды враз!

Варвара так и передернулась:

– Ништо! Мне и одной достанет!

– Ох, душа моя, – вздохнула Матрена Тимофеевна. – Ты все о своем!

– А что? – грозно надвинулась на нее Варвара. – Что ты думаешь, она ему в постель нужна? Зачем, когда я... – Она осеклась.

– Вот-вот, – грустно кивнула Матрена Тимофеевна. – Ты-то да, а он что же?

В черных глазах Варвары закипели злые слезы, а голос сорвался на визг:

– Я не отдам его этой девке, он мой!

– Поймай ветер в поле, – ответила Матрена Тимофеевна.

Варвара повесила голову и принялась надевать рубаху, не глядя на Анжель. Та же сидела на лавке, недоумевая – почему ей не дают одежды? Кинули только ряднушку[36]36
  Ряднушка, рядно – грубый холст из пеньки.


[Закрыть] – вытирайся, мол.

– Готова? – спросила Матрена Тимофеевна у Варвары, и та мрачно кивнула. Потом окинула соперницу взглядом, невольно застонав, когда глаза ее задержались на круто завившихся золотистых локонах Анжель, – и вдруг вылетела из предбанника, так хлопнув дверью, что все вокруг заходило ходуном.

– Уезжай в деревню, Варька! – сердито крикнула вслед ей Матрена. – Сей же день уезжай! Или за Пашку выходи, не то доведешь себя до беды!

Потом Матрена Тимофеевна взяла Анжель за руку и втолкнула в какую-то дверь.

Анжель с изумлением озиралась. Она очутилась в просторном круглом зале, который был выложен бревнами, имевшими светло-золотистый свет; огоньки нескольких свечей, стоявших в светцах[37]37
  Светцы – подсвечники.


[Закрыть], играли и переливались, отражаясь в этих блестящих стенах и в поверхности круглого водоема, выложенного камнем и занимавшего почти весь зал.

Над водой плыл духмяный травяной аромат, и Анжель, изрядно озябнув и не найдя никакой одежды, торопливо соскользнула в теплую воду.

Она немножко поплавала, исследуя этот диковинный водоем, а потом уселась на самый высокий из таких выступов, погрузившись по горло в теплую воду, а головой – в свои тревожные мысли, которые доселе гнала от себя.

Все, что она успела узнать о русских за время скитаний с отступающей армией Наполеона, сводилось к одному слову – ужас. Пепел и развалины московские навеки погребли не только славу Наполеона, но и всякую мысль о пощаде врагу – для русских. Они наводили ужас мстительностью, беспощадностью и внезапностью нападений.

О каком барине вели речь Матрена Тимофеевна с Варварою? Надо полагать, что по его приказу Анжель оставили в живых и привезли сюда. Где он мог увидать Анжель и прельститься ею? Нет, вряд ли такое возможно, ведь за время отступления она почти не видела русских – разве что казаков издали, да того монаха в разоренной церкви, да этих амазонок. И можно ли было даже издали прельститься немытой бродяжкою?! А что, если этот русский барин просто коллекционирует француженок, велит доставлять к себе любую, какая попадет в плен к его крепостным наложницам-амазонкам? Ну можно ли сомневаться, что Варвара – его наложница? Ведь она готова была на части разорвать ту, в которой заподозрила соперницу. Может статься, Анжель найдет целый гарем своих соплеменниц, помирающих от скуки в этом маленьком, но неожиданно роскошном охотничьем домике, скрытом в дремучих русских лесах. А что, если барин, подобно маркизу Синяя Борода, убивает своих женщин? Впрочем, эта догадка не вызвала особого страха у Анжель: чем меньше нитей привязывает нас к жизни, тем менее ощутим страх потери ее. Еще менее взволновала ее мысль о том, что очередной мужчина воспользуется ее телом. Наверное, он хорош. Вот ведь как взбеленилась Варвара от ревности! Небось он умеет разжечь женщину, ласки его горячи и смелы...

Невольно Анжель задышала чаще. Этот золотистый полусвет, мягкое колыхание воды, непрестанно ласкающей ее тело, будто руки робкого, но опытного любовника... Она лениво повела полузакрытыми глазами – и не поверила им, увидев и впрямь руки: одну на своей груди, другую на бедре.

* * *

Анжель оцепенела. Чем же таким ее одурманили, коли она не заметила, как рядом с нею оказался мужчина и принялся бесстыдно ласкать ее? Так это не вода возбуждала ее – это он, он... словно рожденный из этой благоухающей воды, из тускло-золотистого света, из нескромных мыслей Анжель. Нет, это, конечно, сон, ибо не может быть мужчина поглощен не своею лишь похотью, а услаждением женщины!

...И вот уже Анжель сидела у него на коленях и была пронизана им до самой заветной глубины, однако она по-прежнему не видела его лица и все, что ощущала, кроме медлительных, с ума сводящих движений внутри естества своего, так это горячее дыхание у себя на шее, твердую грудь, на которую все тяжелее откидывалась, все шире раздвигая ноги, и беспрестанные ласки внизу живота. Чудилось, десяток рук враз касается ее тела! Это взволнованная вода беспрестанно играла с нею, добавляя к его волшебным ласкам греховное и сладостное ощущение того, что с Анжель враз занимаются любовью несколько мужчин. Она вскрикнула, заметалась, но невероятным усилием сдержала свое готовое забиться в блаженстве тело и, чуть наклонившись вперед, широко раскрытыми глазами взглянула туда, где проворный палец метался меж золотистых мокрых завитков, лаская напряженный бугорок ее плоти.

Голова закружилась так, что Анжель покачнулась, а чтобы удержаться, вцепилась ногтями в твердые бедра незнакомца. Он хрипло застонал, и эхо от его стонов отразилось от бревенчатых стен, сливаясь с исступленными криками Анжель. Вовсе обезумев, она неслась на этом трепещущем скакуне в бездну наслаждений, которые бесконечно множила игривая вода. И опять... И еще раз, и снова!

Он был с нею один, но стоил десятерых.

* * *

Немалое минуло время, прежде чем Анжель осознала, что не умерла от восторга, а еще жива и по-прежнему сидит в теплом водоеме, однако теперь уже не спиной к незнакомцу, а свернувшись у него на коленях.

– Родная моя... радость моя... наконец-то я нашел тебя!

Он говорил по-русски, однако даже если бы Анжель не понимала слов, смысл их сделался бы понятен только по звукам этого счастливого голоса.

– Любимая моя, сколько же я искал тебя! Уже и надежду потерял. Думал, ты погибла...

У него перехватило дыхание, и Анжель вдруг тоже ощутила, что задыхается.

– Как же ты попала сюда? Зачем ушла, где скрывалась? Знала бы ты, сколько причинила бед! Княгиня занемогла, князь чуть с ума не сошел, когда твое письмо прочел. Но я не верил, не верил, что более не увижу тебя!

Анжель жадно глотнула воздуху.

О чем это он говорит? Кто ушел? Кого он искал? Какие князь и княгиня? Он сошел с ума, этот незнакомец, доставивший ей столько счастья, но лица которого она так и не видела!

Анжель резко откинулась назад, чуть не соскользнув с его колен в воду, но была подхвачена проворными руками.

Анжель ошеломленно смотрела на твердые ласковые губы, на ямочку в середине подбородка, высокие скулы, серые глаза вприщур под разлетом выгоревших бровей.

Серые глаза вприщур... Не воспоминание, нет – какая-то далекая тень его промелькнула, будто птица в вышине, не задев Анжель своим крылом.

– Кто вы, сударь?

– Почему ты так смотришь на меня?

Они прошептали это враз, она – по-французски, он – по-русски, но с равным испугом.

– Кто я? – Он пожал плечами. – Что с тобой? Ты не узнаешь меня?

Анжель затрясла головой:

– Месье, я не знаю вас!

Кровь бросилась ей в лицо при воспоминании о том, что случилось между ними несколько минут назад, а в его глазах мелькнула усмешка:

– Не знаешь?

– Месье, я... – Она смешалась, но все-таки с трудом выговорила: – Я не знала вас раньше!

Он смотрел пристально, недоверчиво:

– Зачем ты это говоришь? Что за игру ты ведешь со мной? Сейчас не время. Я искал тебя по всему фронту, и только чудом в этой церкви...

И тут Анжель узнала его и воскликнула:

– О, я вспомнила, вспомнила! Ну конечно!

Это восклицание осветило его лицо, как солнце освещает Божий мир; он потянулся к Анжель, но замер при ее словах:

– Я видела вас в той разрушенной церкви. О, понимаю. Вы переоделись монахом, чтобы следить за отступающей армией? Вы – русский шпион?

Анжель вдруг осознала, что именно он наслал на них полк своих баб, амазонок-партизанок, этих жестоких убийц и похитительниц, которые притащили ее сюда для его услаждения. Русский дикарь! Он забавлялся с нею, как с игрушкой, а теперь мутит ей душу какими-то бреднями. Зачем?

– О чем ты говоришь? – прохрипел он. – Да посмотри ты на меня! Да что же с тобой?!

Анжель рванулась с его колен и встала на скользкое дно водоема.

– Простите, месье, если я обманула ваши ожидания, – пробормотала она. – Отпустите меня! Позвольте мне уйти!

– Отпустить? – переспросил он таким голосом, что Анжель пробрала дрожь.

О нет, она вовсе не хотела уходить, она желала бы остаться, чтобы снова очутиться в его объятиях, однако невыносимо же осознавать: он принимает ее за другую, целовал другую, извергал свой пыл в другое лоно...

– Отпустить, говоришь? – Он внезапно перешел на французский: – Как ваше имя?

– Анжель д’Армонти.

Лицо его дрогнуло:

– Анжель?.. Ангелина?!

Она пожала плечами:

– Анжель д’Армонти.

– С кем вы путешествовали?

– С мужем и его матерью.

– С мужем? О Господи! Среди тех людей, с которыми я вас видел, был ваш муж?!

Анжель отвела глаза, вспомнив, свидетелем чего он мог быть. Да уж, неудивительно, что он владел ею, даже не сочтя нужным показаться на глаза! После того, что слышал и видел в церкви!..

– Нет, – глухо ответила она. – Муж мой давно погиб.

Давно!.. Какую-то неделю назад, а кажется – жизнь с тех пор прошла.

– А эти люди? – допытывался он.

И ей вдруг захотелось причинить ему боль, вызвать у него отвращение к себе!

– Это мои любовники, – бросила она. – Я им плачу телом за то, что они кормят меня, охраняют, помогают добраться домой.

– Где ваш дом?

– В Париже, – соврала Анжель не моргнув глазом.

И тут в голосе его вновь зазвучала отчаянная надежда:

– Где вы жили в России?

– В Москве! – выпалила Анжель, повинуясь непонятному чувству противоречия, овладевшему ей.

Ей уже нечего было терять в этой жизни, она и так потеряла все, сделалась животным, покорно лижущим всякую руку: кормящую, бьющую, ласкающую – всякую! Кто угодно мог распорядиться ее судьбой. Но все! Больше этого не будет! Она станет делать отныне только то, что захочет. И если не захочет знать, за кого принимает ее этот человек, кто он таков сам, то и не узнает.

Она рванулась, рассекая воду, к ступенькам и вскарабкалась по ним прежде, чем незнакомец успел ее задержать. Но он тут же выскочил из воды, оказался рядом и схватил ее за руку.

– Куда вы идете?

– Отдайте мою одежду, – буркнула Анжель, ожесточенно выдергивая руку из его пальцев. – И оставьте меня в покое! Навсегда.

– Кругом лес, снега... – сказал он с мягкой улыбкой. – Вам не выйти на дорогу.

– Пусть это вас более не заботит! – Анжель рванулась так яростно, что чуть не упала, но русский успел подхватить ее, она невольно прижалась к нему... И этого мгновения было довольно, чтобы он опять набросился на нее.

Ощущение его вмиг восставшей плоти было таким потрясающим, что Анжель захотелось охватить ногами его спину и прямо так, стоя, отдаться ему, но больше всего на свете она боялась его власти над собой, а потому отпрянула, распахнула дверь – и обмерла, увидев перед собою Варвару.

– Держи ее! – крикнул русский, однако Варвара отшатнулась, пропуская ее, а сама бросилась к нему с криком:

– Барин! Не трогай ее!

От изумления Анжель задержалась, оглянулась, и то, что она увидела, заставило ее остолбенеть.

Варвара рухнула перед барином на колени, хватая руками и губами его бедра, его готовое к бою орудие, шепча умоляюще:

– Оставь ее! Возьми меня! Я твоя, ну! Всегда твоя!

Он отпрянул от обезумевшей красавицы и посмотрел на нее с не меньшим изумлением, чем Анжель. Однако тут же заметил, что пленница его еще не скрылась, и протянул к ней руку; но Варвара резким движением рванула на себе рубаху, обнажив смуглое налитое тело, подхватила ладонями свои груди и стиснула ими торчащую перед ее лицом мужскую плоть.

Барин покачнулся, невольно хватая девицу за плечи, и, застонав, подчинился этой изощренной ласке Варвары, ошалев от ее стонов, напоминавших страстное рычание звериной самки.

Ноги у Анжель ослабели. Она уже не помышляла о бегстве, а только смотрела, как русский убыстряет свои движения, уже не подчиняясь Варвариным умелым ласкам, а направляя их. Все худощавое тело его напряглось. Анжель жадно уставилась на стиснутые ладонями груди Варвары, понимая, что сейчас в них извергнется мужское семя. Но тут русский, отшвырнув с пути амазонку, одним прыжком достиг оцепеневшей Анжель, сбил ее с ног, ворвался в нее своим напряженным естеством – и тут же излился в нее с такой силой, что Анжель ощутила внутри себя тугой удар его мощной струи. Однако он не оставил Анжель, а, припав к ее губам, бился, неистовствовал в ней еще и еще.

– Меня! Ох, меня! – истошно закричала Варвара. Она бросилась на барина сверху и стала с силой тереться о его плечо, широко расставив ноги.

Два-три движения – и ее неистовое желание было удовлетворено. Варвара издала сдавленный крик, и Анжель, изнемогая от блаженной тяжести этих двух тел, тоже закричала и забилась под ними в судорогах вновь и вновь подступающего наслаждения.