355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Безумное танго » Текст книги (страница 18)
Безумное танго
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 21:04

Текст книги "Безумное танго"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Фаина Павловна Малютина. Июнь 1999

Он возник из темноты так внезапно, что Фаина Павловна пронзительно взвизгнула. Тут же устыдилась своей паники и сказала строго, пытаясь скрыть страх и неловкость:

– Мужчина, что вы шара…

Она хотела сказать «шарахаетесь на людей», но не успела: он надвинулся, вцепился в ее плечи и так тряхнул, что у Фаины Павловны нелепо, как у куклы, мотнулась голова.

– Узнала меня? – спросил негромко, гортанным голосом. – Ну, говори! – И опять тряхнул ее изо всех сил.

Фаине Павловне показалось, что от следующего такого рывка голова у нее уж точно оторвется, однако она все-таки нашла силы разомкнуть губы и выдавить:

– Отпустите меня, я вас не знаю!

– Ах, не знаешь? Ну, зато я тебя знаю!

Он еще раз потряс ее за плечи, а потом шагнул в сторону, волоча ее за собой, и наконец прислонил к стене дома. Голова у Фаины Павловны мучительно кружилась, но все-таки она смогла сориентироваться и сообразить, что не больно-то далеко ее затащили – метров за двадцать, в потайной уголок, образованный торцами двух домов, сомкнувшихся углами. Приличные люди косо посматривали на это местечко, потому что однажды зимой, лет десять назад, когда дома еще только заселились, здесь замерз какой-то пьяный бомж, а поскольку в этот закоулок ветром намело приличный сугроб, труп обнаружился только весной. С тех пор каждую весну жильцы с отвращением, смешанным с каким-то патологическим любопытством, заглядывали в этот закоулок, не то боясь, не то надеясь (как иногда казалось Фаине Павловне!) обнаружить нового «подснежника», чтобы было о чем судачить весь последующий месяц.

«Он меня задавит здесь, – мелькнуло в голове. – Убьет, и никто никогда… до следующей весны…»

В закоулке ужасно воняло кошачьей мочой, и Фаине Павловне вдруг в самом деле стало страшно: нет ничего ужаснее, чем окончить жизнь в таком мерзком месте, в одиночестве, видя перед собой только глаза убийцы, который наслаждается твоей агонией. «Он сумасшедший, он маньяк!» – мелькнула мысль, и Фаина Павловна, подстегнутая страхом, нашла в себе силы поднять бессильно болтающиеся руки и вцепиться в лацканы пиджака своего мучителя, нашла силы снова закричать:

– Отпустите меня, вы, убийца!

По его телу прошла судорога – такая сильная, что Фаина Павловна почувствовала ее своим телом, как если бы это был разряд электрического тока.

– Убийца, говоришь? – прошипел он сквозь зубы, и в то же мгновение Фаина Павловна ощутила его руки на своем горле. Странно – первая мысль была о том, что руки у него потные и очень горячие, ну прямо-таки раскаленные, будто у человека температура, ну а собственное горло показалось ледяным, как если бы она уже была трупом – остывшим трупом!

Из груди вырвался хрип, она схватилась за его пальцы и попыталась разжать их, но напрасно: у него была мертвая хватка, поистине мертвая!

– Ну а теперь, – шепнул он ей в самое ухо, обдав горячим, щекочущим дыханием, – теперь ты меня узнала, да? Я хочу, чтобы ты знала, от чьих рук подыхаешь, сука, подлая сука!

Она только хрипела, все еще пытаясь разжать его руки, глядя в темноту вытаращенными глазами. Впрочем, почему в темноту? В глазах кружились огненные колеса, рассыпая вокруг разноцветные искры, только освещали они не этот поганый, зловонный закуток, в котором притаилась смерть, а какие-то не менее темные и зловонные болота, едва поросшие чахлой серо-коричневой травкой – нет, мхом, это был мох… Ей отчего-то непременно надо было пройти по болотине, хотя сердце сводило судорогами страха и нечем было дышать, причем Фаина Павловна отлично знала, что на другом, невидимом берегу будет еще хуже, там в ее горящих, разрывающихся от боли легких вообще не останется ни глотка, ни полглоточка, ни капли воздуха, тогда ложись и помирай, – и все-таки она дрожащей ногой сделала первый шаг на зыбкую, чуть видную кочку, которая сразу же пошла под ногой куда-то вниз…

И в следующее мгновение огненные колеса погасли, болото исчезло вместе с серым туманом, скрывавшим дальний страшный берег, Фаина Павловна с силой ударилась спиной о что-то твердое – и сползла на землю, потому что ноги ее не держали. Она сидела, ощупывая грудь неживыми, вялыми руками, как бы пытаясь найти некие знаки, удостоверяющие, что это тело еще принадлежит ее душе, что они пока еще неразделимы.

Да, вот… длинный ряд фальшивых пуговичек из речного жемчуга на блузке, вот платочек, торчащий из нагрудного кармана жакета (Фаина Павловна, как всегда, слегка оцарапалась о его жесткий, кружевной, крахмальный краешек), вот цепочка на шее… а больше ничего, и нет этих страшных рук, которые только что пытались убить ее, давили, душили, как если бы она была какой-нибудь тварью, заслуживающей этой страшной, одинокой смерти!

Она взвизгнула в новом приливе нерассуждающего ужаса и разрыдалась, со всхлипом вбирая в себя зловонный аромат этого местечка. Кошачья вонища казалась ей сейчас восхитительной, это был хоть и дрянной, но воздух, и она согласилась бы дышать им всю оставшуюся жизнь, только бы дышать, дышать, дышать!..

Слезы ручьями лились из глаз, и вдруг Фаина Павловна поймала себя на том, что достала из кармана жакета платок (не тот, накрахмаленный, он торчал из нагрудного кармашка просто для красоты, отлично гармонируя с новой нежной блузкой цвета само, у нее к каждой блузке был соответственно подобранный платочек) и вытирает им слезы – осторожно, стараясь не размазать текущую с ресниц тушь, а главное, не тереть сильно под глазами, дабы не нажить новых морщин на нижних нежных веках.

Она еще раз глубоко, с содроганием вздохнула, но это был как бы последний выдох страха. Ее острые глаза, успевшие привыкнуть к темноте, обшарили закуток, и Фаина Павловна обнаружила, что она здесь одна. Впрочем, она уже давно догадалась, что ее мучитель ушел, то ли испугавшись чего-то, то ли одумавшись.

«Маньяк, проклятый маньяк!»

Фаина Павловна с трудом поднялась на ноги – и ахнула, ощутив, что по ногам ползет противная теплая жижа. Она и не заметила, как… Ну, еще бы, натерпеться такого страха, тут не только описаешься, но и обделаешься по уши!

Она выругалась вполголоса, сквозь зубы, потом еще раз – так грязно, как только могла. Ненависть просто-таки разрывала сердце, Фаине Павловне пришлось зажать его руками, чтобы утихомирить боль. На миг показалось, что если бы кто-то всемогущий появился сейчас перед ней и предложил отдать жизнь за то, чтобы «ночной гость» испытал те же мучения, через которые только что прошла она, Фаина Павловна согласилась бы, – однако она тут же пренебрежительно усмехнулась и пожатием плеч отогнала от себя все эти глупости.

Ничего! Есть другие способы его достать!

Придерживаясь за стену, она сделала шаг, затем другой. В туфлях противно захлюпало, и Фаина Павловна снова люто скрежетнула зубами. Если ее кто-нибудь сейчас увидит… Эта старая дура Лавочкина из первой квартиры имеет привычку чуть не до утра сидеть у окна, под прикрытием своих красных гераней, пялясь во двор бессонными восьмидесятилетними глазами. Может быть, она даже видела, как на Фаину Павловну напали. Хотя нет – в таком случае уже минимум половина милицейских сил города сновала бы по двору, ибо у Лавочкиной, кроме сидения у окна, было еще одно любимое занятие: надо или не надо, звонить по всем телефонам, начинающимся с нуля – 01, 02 и 03.

Стараясь держаться прямо и помнить, что в темноте не видно состояния ее костюма, она дошла до подъезда и на ощупь набрала цифры кодового замка. Лампочка на крыльце давным-давно перегорела, и ни у кого не находилось ни времени, ни желания ее заменить. Фаина Павловна, каждый вечер мысленно покрывавшая проклятиями человеческую черствость и жадность (сама она в прошлый раз меняла лампочку за свой счет и совершенно резонно считала, что настал черед других жильцов), сейчас поблагодарила своих нерасторопных соседей.

Выходя из лифта, она вдруг ощутила прилив жуткого, панического страха: а что, если этот поганый маньяк подкарауливает ее на площадке?! Но там, к счастью, никого не было.

Руки у Фаины Павловны тряслись, она не сразу попала ключами в скважину, возилась так долго, что потом, когда пошла звонить и отключать сигнализацию, девица, дежурившая на телефоне, обругала ее за медлительность:

– Мы к вам уже машину отправили!

Только милиции ей сейчас и не хватало.

– Отзовите вашу машину, – мрачно посоветовала Фаина Павловна. – У меня тут замок заело, бывает.

– Ладно, – согласилась дежурная, – сейчас отзовем.

Но еще несколько минут Фаина Павловна с дрожью прислушивалась: не раздастся ли грозный звонок в дверь? Нет, объяснение с кем бы то ни было по какому бы то ни было поводу не входило сейчас в ее планы! Разве что с одним человеком…

Она замочила юбку в «Ариэле», ну а жакетик вроде не очень пострадал, можно просто почистить – и все. Беда, что нежнейшая блузка пропиталась острым запахом пота, прямо-таки звериным каким-то. Фаина Павловна сперва принюхивалась, удивляясь: вроде бы от ее мучителя не пахло ничем, кроме какой-то туалетной воды – это было смешно и страшно одновременно, надушенный убийца! – а потом вдруг поняла, что это разит ее собственным потом, это она так взмокла от страха, что начала испускать отвратительный, козлиный запах!

Это было последней каплей в чаше ее ярости. С отвращением затолкав блузку в мыльную воду, Фаина Павловна, как была, голая, ринулась к телефону и набрала номер, по которому звонила только раз, но который по ряду причин прочно врезался ей в память.

– Да-а? – отозвался протяжный женский голос, при звуке которого у Фаины Павловны свело челюсти от ненависти, но она все-таки смогла выдавить:

– Здравствуйте, Белла Михайловна. Это… Фаина Малютина. Помните такую?

– О, да-ра-гая, – со своим отвратительным, протяжным акцентом пропела женщина, которая на самом деле была никакая не Белла, а вообще Бюль-Бюль Мусатовна, то есть Соловей Мусатовна, и, наверное, она однажды решила, что лучше покончить с собой или назваться Беллой, чем выставлять себя на посмешище. – О да-ра-гая, как же я ра-да, как же ра-да слышать вас! Как вы поживаете, да-ра-гая, без-цен-ная наша?

«Ах ты, сучка усатая!»

– Насчет того, как я поживаю, я вам немного погодя расскажу, Белла Михайловна, – голосом, не предвещающим ничего доброго, проговорила Фаина Павловна. – Но сначала вы мне скажите: где Рашид?

Мгновенная пауза сообщила ей больше, чем слова, хотя тут же бурным потоком полились и слова:

– Ой, ну как это – где? В Нижнем Новгороде, канэшна . – Она всегда говорила именно так, жутко и смешно: канэшна вместо конечно . – Он, канэшна, собирался навестить свою двоюродную бабушку в Гёкчае, вы же знаете, что туда еще в декабре уехал брат моего мужа Максуд, однако Максуд прислал телеграмму, что бабушке становится лучше, он сам скоро вернется, и Рашид остался, потому что работа, вы понимаете, канэшна…

– Белла Михайловна, – с трудом вклинилась Фаина Павловна в этот поток гортанных, протяжных, сладких, как рахат-лукум, словесных оборотов, – я вас спрашиваю, где Рашид находится сейчас. В данную минуту!

– Ах вон вы о чем! Я вас не поняла, да-ра-гая, – хрипло хохотнула Белла Михайловна, – вы знаете, я в последнее время стала такая заторможенная, до меня все доходит с баль-шим трудом. Это так на меня непохоже, я всегда была очень бойкая, как птичка! Как настоящий бюль-бюль – соловей! Кстати, да-ра-гая, я хотела посоветоваться с вами как со специалистом. Может ли быть, что эти явления моей забывчивости – первые признаки климакса? Как вы думаете, у меня уже настал возраст, подходящий для климакса?

– Блядь, – громко и отчетливо сказала в трубку Фаина Павловна, – блядь, если ты мне не скажешь, где твой поганый сын, я тебе устрою климакс прямо по телефону! Мало не покажется!

Бюль-Бюль что-то булькнула потрясенно, потом голосок все же прорезался:

– Да как вы… Да что вы со мной…

– Блядь, – с ненавистью повторила Фаина Павловна, – только попробуй бросить трубку – и я сию же минуту позвоню в милицию и сообщу, что твой ублюдок на меня напал сегодня ночью, буквально полчаса назад, хотел изнасиловать и чуть не задушил. Если бы не соседка, которая подняла шум, он бы убил меня, убил! Так что у меня есть свидетельница, которая его разглядела. Вдобавок он еще и обоссал меня, я вся в его вонючей моче, можно анализы сделать, и у меня горло все расцарапано! – кричала Фаина Павловна, с болезненным наслаждением описывая свои реальные и вымышленные страдания, а то, что она употребляла для этого самые грубые слова, которые раньше и мысленно-то произнести считала для себя зазорным, еще усиливало это наслаждение. Но самым лучшим была неведомо откуда вынырнувшая соседка-свидетельница, это просто класс, что такое вдруг пришло ей в голову!

– Да-ра-га… – начала было Бюль-Бюль, но умолкла, словно подавилась.

Фаина Павловна вспомнила, как она сама давилась криком, когда руки Рашида стискивали ей горло, – и злорадно хохотнула:

– Вот вам и дорогая! О, теперь это вам и в самом деле дорого обойдется! Я вам покажу, что со мной такие игры не проходят! Я вам кто – наемный киллер, которого убирают после того, как он выполнил заказ?!

– Ради Аллаха, – простонала Белла Михайловна, – умоляю вас, да-ра… – И она осеклась, видимо, вспомнив угрозу собеседницы и сообразив, что означали эти слова. – Ско… сколько вы хотите?

– Прежде всего мне нужны гарантии, что ваш поганый сынуля больше не сунется ко мне со своим поганым разбитым сердцем и грязными руками! – отчеканила Фаина Павловна. – И, чтобы обеспечить эти гарантии, моя соседка сейчас же, прямо сию минуту, запишет все, что она видела сегодня вечером, опишет, в каком состоянии она меня нашла, все эти пятна мочи…

Она всхлипнула: ей никогда не составляло особого труда заплакать, а уж теперь-то…

– Я тоже все напишу: все , вы меня поняли? Мне ничего не грозит, мое участие в том деле доказать будет довольно сложно, а то и вовсе невозможно, вы мне сами об этом говорили, Белла Михайловна, помните, в декабре? Помните? – вдруг гаркнула она, испугавшись мертвенной тишины в трубке: а вдруг чертова Бюль-Бюль там сдохла от страха? Это никак не входило в планы Фаины Павловны, хотя бы потому, что из Беллы Михайловны еще много чего можно было выкачать!

– Помню, помню, канэшна, не надо так кричать, да-ра-гая…

Ну, жива, слава богу! Но она еще смеет что-то советовать Фаине Павловне, которая, можно сказать, держит в кулаке и ее жизнь, и жизнь ее мерзкого сыночка!

– Эти показания будут храниться в надежном месте, вы до них не доберетесь даже со всей вашей мафией с Мытного рынка, – пригрозила она. – Но если со мной что-нибудь случится, они немедленно станут достоянием гласности, и от вас от всех пух и перья полетят! Вы сами знаете, как относятся в городе к кавказцам, а к этому рынку – тем паче. Если мои свидетельства станут достоянием широкой гласности, отношение вряд ли изменится к лучшему! Скоро выборы, такую выгодную карту только дурак не согласится разыграть! А я уж позабочусь, чтобы копии моих свидетельств попали и к Чужанину, и к Мертваго, и к другим кандидатам.

Фаина Павловна перевела дух. Хватит угроз. Пора переходить к делу. Бюль-Бюлька сейчас в таком состоянии, что из нее можно любые фигуры лепить.

– Кстати сказать, моя соседка – пенсионерка, а вы представляете, что сейчас происходит с пенсиями? Если не ошибаюсь, еще за март не платили!

– Сколько… сколько она хочет? – выдохнула Белла, громко всхлипнув, что вызвало на лице Фаины Павловны ухмылку: давай, давай, уж я-то знаю, чего стоят твои слезы!

– Она хочет тысячу долларов, – ответила Фаина Павловна, не моргнув глазом, и на сей раз в трубке воцарилось такое глубокое молчание, что она снова струхнула: уж не окочурилась ли Белла в одночасье?

– Итак, моей соседке – тысячу долларов. Ну а мне за все, что пришлось испытать… – Она сделала паузу, просто-таки слыша, как нож страдания поворачивается в сердце Бюль-Бюль, со скрежетом разрывая ткани, и спокойно продолжила: – И десять тысяч мне.

– Долларов? Десять тысяч долларов? – вскричала Белла, и в голосе ее прорезалась такая острая ненависть, что Фаина Павловна на миг струхнула: не перегнула ли палку?

– Разумеется, долларов, но если у вас есть фунты стерлингов, возьму ими.

– У меня нет десяти тысяч! – выкрикнула Белла. – Вы же знаете, мы с декабря до сих пор в долгах, на мужа наезжают кредиторы…

– Адвокаты у нас тоже чрезвычайно дорого берут, особенно если надо отмазать человека от покушения на убийство, – равнодушно сообщила Фаина Павловна и удовлетворенно кивнула, когда в ответ раздалось:

– Пять! У меня только пять тысяч! Больше нету, клянусь жизнью сына!

Фаина Павловна мысленно выругалась. Если Белла начала клясться жизнью сына, этому можно верить. Эта жирная усатая особа была суеверней древней старухи и всякие такие клятвы воспринимала чуть ли не как средство накликать беду на своего единственного ненаглядного ребеночка.

Ребеночку было тридцать лет, и полчаса назад Фаина Павловна в полной мере испытала на себе силу его шаловливых ручонок.

– Хорошо, – сказала она скучающим голосом. – Пять так пять. Это мне. И не забудьте про тысячу моей соседке. Однако, раз уж вы так повернули дело, я оставляю за собой право обнародовать наши показания в любую минуту, как только Рашид попадется мне на глаза. Всякое его появление в радиусе двадцати метров от себя я буду воспринимать как угрозу своей безопасности – и стану защищаться, как только смогу. Вам понятно?

– По… по… – Белла Михайловна плакала в трубку, давилась слезами, мысленно прощаясь с зелененькими бумажками, таящими в себе столько безграничных возможностей, столько радостных минут. Особенно теперь, когда вроде бы все так отлично устроилось и можно вздохнуть с облегчением, копя денежки на новую свадьбу сына! А брат мужа Максуд, кроме того, что оберегал покой умирающей матери, частенько захаживал в дом Рената-оглы, у которого подрастала дочь, четырнадцатилетняя красавица Гуля. И, очень может быть, Максуд даже начал с Ренатом интересный разговор о том, что здесь, в горах, у девушки нет достойных женихов, которые способны обеспечить ее будущее и дать отцу приличный калым, а вот в русском городе Нижнем Новгороде, где умному человеку настоящее раздолье, есть один молодой красивый джигит по имени Рашид…

Да, с мечтами о Гуле в качестве покорной, послушной, а главное – невинной невестки теперь можно проститься надолго! А это означало, что Рашид опять останется неприкаянным, опять будет тратить жизнь на тоску и горе, а то, чего доброго, снова свяжется с какой-нибудь русской мошенницей… Конечно, зарыдаешь тут!

– Ой, ну мне все это надоело, ваши слезы, ваши стоны! – снова рассердилась Фаина Павловна. – Подавитесь вы вашими деньгами! Короче, я вызываю милицию!

– Нет, нет, не надо! – завопила Белла Михайловна. – Не делайте этого, да-ра-гая, я согласна, канэшна, согласна на все. Но дайте мне хоть неделю собрать деньги. Ну хоть два дня! День! Послезавтра, я их принесу послезавтра куда прикажете!

– Послезавтра в десять утра будьте на Средном рынке, там, где торгуют помидорами, – отчеканила Фаина Павловна. – И потрудитесь устроить так, чтобы к вам не было очереди. Я приду. Но смотрите – если что-то перепутаете или притащитесь ко мне в больницу и опять начнете при медсестре своими кошельками трясти, как в прошлый раз…

– Нет, нет, я все сделаю как надо! – закудахтала Белла Михайловна.

– Ну, хорошо, – смилостивилась Фаина Павловна, которая порядком озябла, стоя у телефона голышом. – Тогда до послезавтра. Да, кстати…

– Что? – с готовностью откликнулась трубка, но Фаина Павловна какое-то мгновение молчала, нахмурясь и уставясь в темное окно.

Странно… странно, почему вдруг захотелось задать этот вопрос? Словно бы чье-то бледное лицо прильнуло к стеклу со двора, хотя она прекрасно знала, что это всего лишь лунный свет дрожит на листьях под порывами прохладного ночного ветерка.

– Кстати, вы не получали никаких вестей из… ну, вы знаете, откуда?

– Какие вести? – испуганно закудахтала Бюль-Бюль. – Неужели и там что-то случилось? Да нет, этого не может быть, это совершенно надежно!

– Спокойной ночи, – оборвала ее Фаина Павловна, швырнув трубку.

Так и до смерти замерзнуть можно! Прочь, прочь всякие глупости, которые полезли вдруг в голову, надо позаботиться и о своем здоровье.

Она сначала смыла с себя первую грязь под душем, а потом улеглась в ванну. Рядом на табуреточке стоял коньяк и вазочка с печеньем. Печенье было сухое, типа крекера, такое Фаина Павловна не больно-то любила, однако из других лакомств в доме оказался только рахат-лукум, а ей сейчас было не до восточных сладостей.

Она полулежала в объятиях душистой мыльной пены, катала во рту глоток коньяка и думала об этих пяти тысячах долларов, которые лягут в ее карман послезавтра. Нет, о шести, ведь тысяча причитается мифической соседке!

Фаина Павловна вспомнила старуху Лавочкину, образ которой вдохновил ее на столь продуктивное вранье, – и просто-таки закисла от смеха.

– За ваше драгоценнейшее, Клавдия Ивановна! – громко провозгласила она, поднимая толстостенный хрустальный стакан.

Глотнула – и вдруг подавилась, да так, что едва не задохнулась. Вскочила, пытаясь вытолкнуть коньяк из дыхательного горла. Это удалось с великим трудом.

О господи, второй раз за один вечер она была на грани смерти… и снова от удушья! За что, ну за что судьба так ополчилась на нее? Ну что она такого сделала?!

Тяжело дыша, Фаина Павловна стояла по колено в мыльной воде, опираясь руками о край ванны, и слезы текли по ее распаренному лицу. Сначала это были слезы, вызванные кашлем, но вскоре они хлынули ручьями.

Она рыдала от жалости к себе. А поскольку Малютина жила одна, рядом не было никого, кто разделил бы эту жалость.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю