Текст книги "Камень богини любви"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ну, может, вы в магазине ее видели…

– Ой, у нас народу очень много бывает, разве всех запомнишь…

– Хорошо, поставим вопрос иначе, – улыбнулась Алёна. – Не эта ли женщина покупала такой же браслет, как мой?

– Господи, – встревожилась Секлита Георгиевна, – да что ж там с ним, с этим браслетом?!

– Да ничего особенного, просто какая-то ужасная путаница, – с досадой проговорила Алёна. – Вроде бы ничего криминального, хотя… Но ничего, я непременно докопаюсь, в чем там дело!

– Не сомневаюсь! – Секлита Георгиевна восхищенно вздохнула. – Ни капельки не сомневаюсь, что вы раскроете любую тайну и разгадаете любую загадку. Жаль, что не могу ничем помочь. Ведь браслет продала моя сменщица.

– Ах да! – вспомнила Алёна. – Раиса… как ее там…

– Раиса Федоровна, – подсказала продавщица.

– А она сегодня не работает?

– Работает, но она в подсобке – накладные проверяет.

– А вы не можете ей фотографию показать, а? И спросить… Мне она, похоже, ничего не скажет, а вам, по дружбе…

– Вернее, по службе, – поправила Секлита Георгиевна. – Сколько уж лет вместе работаем, а отношения у нас по-прежнему только служебные. Я даже толком не знаю, где она живет, верите ли? Впрочем, это к делу не относится. Пойду спрошу, а вы посмотрите тут, ладно?

Она вошла в небольшую дверку.

Алёна от нечего делать посмотрела на браслеты… ничего, конечно, но не вот прямо ах, вполне можно и без них обойтись.

Появилась Секлита Георгиевна.

– Ну как?

– Даже не знаю, как вам сказать… – зашептала Секлита Георгиевна, оглядываясь на дверь. – Сначала долго смотрела на фото, а у самой стало такое лицо… Как будто даже испугалась! А потом говорит – резко так! – нет, мол, никогда не видела, может, не она покупала браслет, а может, и она… не помню, мол! Только знаете что? – Она снова воровато оглянулась на дверь. – Я же говорю, мы вместе много лет работаем. Я ведь все ее гримасы наизусть знаю. И вот могу поклясться: она эту женщину узнала. Узнала! И врет, что не помнит, она или не она браслет покупала. Все отлично помнит. Это она!

– Думаете? – прищурилась Алёна.

– Уверена! – снова кивнула Секлита Георгиевна. – Можете даже не сомневаться! А вы этот портрет в милицию передадите? – спросила она с жадным любопытством.

– Ну что вы! – чуть не ахнула Алёна. – Зачем в милицию? Надеюсь, я сама разберусь.

– Вы – разберетесь! – вдохновенно провозгласила Секлита Георгиевна.

– Спасибо на добром слове! Роман – за мной! – И Алёна выскочила из магазина, чувствуя, конечно, себя очень польщенной, но буквально пошатываясь от вновь подступившей тошноты.

Дела давно минувших дней

Я, конечно, растерялся и что-то такое залопотал. Честно сознаюсь, что был испуган. Вспомнил, как меня предупреждали: губернаторша, мол, хочет стать актрисой… У меня даже мелькнула мысль, что она нарочно поддерживала бездарную Капитонову, чтобы поставить нас в безвыходную ситуацию…

– Эльвира Михайловна, вы когда-нибудь выходили на сцену? – робко спросил я.

– Никогда в жизни, – без всякого смущения призналась она. – Ну и что? Сейчас же мы поедем в театр, и до репетиции я проведу вам всю роль. Вы откровенно выскажете свое мнение. Я не могу рисковать. Вы понимаете, супруга губернатора не может играть плохо. Я не хочу стать посмешищем.

Я кивнул, не в силах молвить ни слова.

Мы отправились в театр. Эльвира Михайловна вежливо удалила из зала ламповщиков и закрыла все двери.

– Ну что ж, начнем, – сказала она, выходя на сцену.

Я был поражен с первого мгновения. Она знала не только роль, но и все мизансцены. Но этого мало! Голос ее был великолепен, движения плавны и обаятельны, мимика выразительна и очаровательна. Законченная актриса!

Перед такой Чародейкой невозможно устоять!

Я читал за всех остальных персонажей и не мог надивиться происходящему. Наконец я отбросил тетрадку и зааплодировал:

– Аплодисменты в ваш адрес! Успех гарантирован. Нынче же репетируем всем составом, а послезавтра – генеральная.

Новая актриса произвела фурор в труппе. Даже отставленная Капитонова не могла не признать, что от перемены исполнительницы роли спектакль только выиграет. Впрочем, попробовала бы она этого не признать!

Васильев тихонько сказал мне:

– Да, теперь все поверят в безумство князя и его сына. Лизонька, конечно, чудо, прелесть, но эта женщина способна заставить потерять голову кого угодно!

Я только вздохнул, сожалея о своей давно потерянной голове…

Больше всего был счастлив переменой Карнович, игравший княжича Юрия. Еще бы! Теперь он получил право обнимать эту прекрасную женщину публично!

От радости он и сам стал играть гораздо лучше.

Но сюрпризы на этом не иссякли.

Когда назавтра я подошел к театру, у подъезда стояли дровни, и двое рабочих что-то выгружали из них. За выгрузкой наблюдала сама Эльвира Михайловна. Я присмотрелся – да и ахнул: грузчики таскали в театр знакомую мне обстановку кабинета губернаторши: все эти ковры, пуфики, зеркала…

– Эльвира Михайловна, что это?! Вы переселяетесь?

– Так будет обставлена изба Кумы, – отрезала Эльвира Михайловна.

– Но позвольте!.. – Я растерянно достал экземпляр пьесы. – Вы не забыли авторские ремарки? Я прочту: «Постоялый двор. Сенями строение разделено на две половины: собственно избу с косящатыми окнами и клеть с волоковыми окошками почти под крышей. Тесовая кровля очень крута. В ней, над избою, деревянная дымница и посредине выводное окно, освещающее чердак. Гребень крыши резной с маковицами по краям. Свес ее украшен подзорами» . Где вы разместите всю эту роскошь? Да и уместна ли она в этом спектакле?!

– Послушайте, Никита Львович, как вы думаете, чародейка Настасья – богатая или бедная женщина?

– Не может она быть бедной, ведь ее заезжий двор всегда полон народу.

– Конечно! У нее останавливаются богатые купцы, которые едут из Бухары, Персии, Индии и других восточных стран. Она в состоянии купить какие-то дорогие, даже роскошные вещи. Да ведь ей к тому же, наверное, кто-то что-то дарит. А теперь я вас спрошу, почему же у нее не может быть такой обстановки?

– Трудно спорить, – пробормотал я.

– Даже и не пытайтесь, – усмехнулась Эльвира Михайловна.

Я смирился и с этим.

И вот настал знаменательный день первого спектакля… С утра мы все были не в себе от беспокойства. Да что мы! Не только театр, но и весь город был взбудоражен. Если на премьерах билеты всегда распродавались без остатка, то теперь пришлось распространять даже места в проходах партера. В город съехалась вся округа, прибыли чиновные персоны из соседних городов.

Что и говорить, не каждый день на сцену выходит супруга губернатора!

Все актеры давно были в сборе и даже загримированы. Задерживался один Карнович. Впрочем, он вообще пунктуальностью не отличался. И вдруг прибежал молодой карел, сын хозяйки, у которой квартировал Карнович, и сообщил, что тот упал с лестницы и подвернул ногу так, что не может сойти с места, не то что живо передвигаться по сцене.

– Черт побери! – в ярости воскликнули мужчины нашей труппы.

– Боже мой! – в ужасе воскликнули женщины.

– Неужели придется отменить спектакль? – прошептала Эльвира Михайловна, и ее прекрасные глаза наполнились слезами.

Мое сердце дрогнуло.

– Ничего страшного, – твердо сказал я. – Я сам сыграю княжича Юрия!

Ах, как она на меня посмотрела…

И как она смотрела на меня во время всех наших совместных сцен…

Я никогда не забуду эпизод, когда Юрий впервые увидел чародейку спящей!

Я наклонился над лежащей Эльвирой, и в эту минуту ее опущенные веки поднялись. Она обхватила мою шею руками и сильнее пригнула к себе. Я поцеловал ее, и ее губы ответили мне!

А потом эти ее слова:

Душу не скуешь

И сердцу не закажешь… Не гневись…

Вот видишь… Я…

Да что тут запинаться!

Везде, везде я, сокол ясный мой,

Украдкою следила за тобой.

Из-за угла, за тыном притаясь,

Сдержав дыханье, глаз не отводя,

И руки сжав на трепетной груди,

Тобою любовалась…

И глаза ее были красноречивей этих слов.

Что сталось со мной… как я довел роль до конца, не знаю… ведь я почувствовал, что она любит меня!

Так счастлив, как в те минуты, я не был прежде… и теперь, спустя годы, я могу признаться, что ничего подобного мне не довелось испытать более.

Всякое бывало, много было у меня женщин, иной раз даже чудилось, что я влюблен, но даже всепоглощающая страсть к Серафиме не дала мне такого счастья, как этот миг взаимной любви.

Наши дни

Наконец, изрядно замерзнув – все-таки похолодало, температура снова поползла вниз! – Алёна добрела до дома и, махнув рукой на все шейпинг-правила на свете, поела вчерашнего борща с черным хлебом. А потом выпила изрядную кружку компоту.

Сразу стало легче. Может, килограмм от этого и прибавится, но Алёна его скинет – это факт. К примеру, завтра. А может, нынче вечером выйдет погулять и скинет, подумаешь, большое дело!

А куда это ты гулять собралась, писательница? Тебе роман сочинять надо, на жизнь деньги зарабатывать!

Кстати, о романах… Алёна вынула из шкафа, где хранила авторские экземпляры некоторых своих книг, первый попавшийся. Поглядела на название. «Сыщица начала века». Жаль, что она не знает, какие ее книги уже читала Секлита Георгиевна, жаль, если этот шедевр ей уже знаком. Ну ничего, тогда Алёна принесет другую книгу, только и всего. Алёна сунула «Сыщицу» в сумку. Завтра же надо зайти в «Клеопатру» и отблагодарить Секлиту Георгиевну за помощь!

Потом она взяла со стола тетрадку с ручкой, забралась с ногами в любимое кресло, включила бра над головой и открыла тетрадь.

В клеточку, конечно. Сколько таких тетрадок было уже исписано ее крупным, летящим, даже для нее самой не всегда разборчивым почерком! Сколько сюжетов было запечатлено в них, прежде чем Алёна садилась за компьютер и начинала облекать голый костяк фабулы плотью и кровью чувств и образов, оплетая их вязью слов!

Наверное, она на всю жизнь осталась по сути своей девочкой-первоклашкой, которая старательно боролась с неаккуратным почерком и вечными помарками, а потому все упражнения делала и задачки решала сначала в черновой тетрадке и лишь потом аккуратненько, чуть ли не язык высунув от усердия, переписывала набело. Без помарок и теперь не обходилось, но все же их было уже поменьше.

Сюжет, сюжет, ей нужен сюжет…

Ну, скажем, вот такой.

Женщина сдает в мастерскую очень оригинальный браслет – чтобы его чуть увеличили. Об этом знают три человека: она сама, ювелир, который работу делал, ну и случайно зашедшая в мастерскую посетительница. Спустя какое-то время героиня обнаруживает, что браслет ей подменили. Узнает также, что в том же магазине был куплен второй такой же браслет. Неведомо, правда, каким образом подменившая браслет особа узнала, что он есть у героини, а аналог можно купить именно в этом магазине… Кто ей сказал?

Стоп! Алёна вот только что по лбу себя не хлопнула. Сказал! Конечно, ей кто-то сказал, да сама Алёна и сказала!

То есть не ей, а ювелиру! Этому самому, которому царство небесное и земля пухом! Он что-то говорил про изящество работы, про «волосатик», предположил, не из Италии ли его привезли, а Алёна сказала, что купила в «Клеопатре». В этот момент в мастерской никого не было, правда, потом вошла какая-то женщина в черном пальто и шляпке, лица ее Алёна, к сожалению, не помнила…

«Так, это я что делаю, детектив придумываю новый или вспоминаю, что со мной было?!» – возмутилась Алёна и немедленно пришла к выводу, что да, вспоминает… ну и ладно, не единожды приходилось писать ей романы по мотивам, так сказать, своих приключений, может, и это ей послужит, хотя, по сути, приключением историю с браслетом назвать пока трудно, так себе, довольно мещанская историйка: одна дамочка тиснула у другой браслетик, и все это продолжало бы оставаться сущим мещанством, когда бы не гибель ювелира, которую подстроила какая-то женщина.

Какая?

Может, вот эта самая, которую Алёна сфотографировала в «Шоколаде»?

Может быть…

Но тогда почему она, если уж столь опасна, довольно мирно разговаривала с Костей? Костя, предположительно, приятель Данилы. Женщина – само собой, совершенно противоположный персонаж. Данила хочет ее разыскать, чтобы отомстить за брата. Он приблизительно знает место, где ее можно найти, и вот теперь Костя звонит ему и сообщает, в какое время она там будет. Возможно, эти сведения он получил во время беседы в «Шоколаде». Значит, Костя выступал тут в роли Данилиного шпиона и совершал, так сказать, подвиг разведчика? Вполне вероятно. Однако Алёна отлично помнила, как он говорил Даниле, мол, с этой женщиной незнаком, старается держаться от нее подальше… Одно из двух: или в «Шоколаде» была не та женщина, или Костя просто врал.

А между прочим, не стоит забывать, что Ирина видела ее именно на Ильинке, недалеко от Пяти углов, а эти Пять углов граничат с улицей Арзамасской, где неподалеку – таинственный переулок Китчоглоу, в котором назначает свои опасные встречи некая женщина, которую разыскивал Данила.

И которую найдет благодаря наводке Кости…

Этот Костя довольно темная личность… почему он так перепугался, когда Алёна уронила браслет? Почему смотрел на нее с таким ужасом, в то время как женщина, на запястье которой был такой же браслет, осталась совершенно равнодушной?

В чем тут загадка? Что напугало Костю? Появление браслета или явление Алёны? Вообще-то, у мужчин она обычно вызывала совсем даже не страх, однако ей все же не единожды случалось и очень сильно пугать особей противоположного пола своей проницательностью и своим бесстрашием – до такой степени пугать, что они начинали откровенно желать ей смерти и даже пытались это желание воплотить в жизнь. Вернее, в смерть. Другое дело, что это у них не получалось, хотя ребята были один круче другого. Ну, Косте до них, как до луны, Кости ей бояться не следует, однако…

Внезапно Алёна вскочила и кинулась в коридор. Показалось, что зазвонил телефон, оставленный в сумке.

Разумеется, он не звонил, и на дисплее не было никаких признаков того, что он могла пропустить звонок от кого бы то ни было, в том числе и от Дракончега.

Да… это очень легко – решить закончить роман, а вот поди-ка его закончи!

Как любовный, как и детективный. В смысле, как реальный, так и выдуманный.

Алёна прекрасно отдавала себе отчет: если бы не ссора с Дракончегом, если бы не ревность к Золотому бою, она вряд ли так старательно забивала бы себе голову этой историей с браслетом. Ну, непонятки, ну…

И все же – зачем понадобилось заменять браслет и кто это сделал?

Опять все к тому же возвращается. И так будет постоянно, если Алёна не займется еще хоть чем-то, чтобы эту историю распутать. А что еще можно сделать, кроме как ждать завтрашнего дня, когда Анжела и Лариса Леонидовна поглядят на фотографию?

Что делать? Ну, например… пойти еще раз попасться на глаза Константину. В конце концов, у Алёны есть законный предлог: купить мешки для пылесоса. Для «Самсунга» – модель номер 1500. Не суть важно, что у нее в шкафу обнаружилась целая коробка пылесборников из старых запасов. Константину же об этом неведомо!

Алёна еще раз словно невзначай посмотрела на дисплей мобильника, немедленно себя за это запрезирала и начала торопливо одеваться.

В прихожей протянула руку к любимому пальтецу, но вспомнила промозглую сырость, которая накатывалась на город два часа назад, и решила одеться потеплей. Взяла любимую серую короткую шубку с капюшоном. Шубка была теплая, легкая, красивая, а уж в каких передрягах она побывала вместе со своей хозяйкой! Один раз даже выбиралась вместе с ней из парижского полуподвального туалета через узехонькое окошко, когда Алёна пыталась бежать от разъяренных французских полисье… [8]

И все равно – как новенькая! Да здравствует каракуль, это вам не норки стриженые и не косматые, словно бродячие псы, песцы! То есть как полные тундровые зверьки они, конечно, очень даже ничего, но как материал для повседневной носки – это вряд ли.

Из тех же соображений – утеплиться – Алёна надела также высокие сапоги и заправила в них джинсы. Повесила на плечо сумку и вышла из квартиры.

На улице только-только начали собираться сумерки, однако в подъезде было уже темновато. Она пошла вниз и увидела, что на первом этаже кто-то возился у боковой двери.

Алёна замерла на лестнице. Фигура смутных очертаний обернулась и сказала знакомым голосом:

– Алёнушка, здравствуйте, это я, у нас на площадке опять лампочка перегорела.

– Привет, Сусанна, – сказала Алёна со смущенным смешком, – а я было приняла вас за разбойника.

– Упаси бог, – засмеялась соседка. – У нас тут разбойников не водится, а вот лампочки наши – сущие грабители, просто ужас какой-то, знай перегорают да перегорают, мы с Фаей и Линой уже замучились менять.

– У нас на первом этаже дамы с такими феерическими именами живут, – улыбнулась Алёна. – Как на подбор. Сусанна, Фаина, Капитолина…

– Да ну, морока одна! – махнула рукой соседка. – Сейчас хоть всякие необычные имена в моде, а раньше, когда мы росли, мы своих родителей тихо ненавидели за эти имена. Мы как раз с девочками (Алёна сразу смекнула, что имелись в виду соседки, двоим из которых было под семьдесят, а одной – за пятьдесят. А как их еще называть, если не девочками, бабушками, что ли?!) недавно об этом говорили. Ладно еще уменьшительные имена у них нормальные, Фая да Лина, а меня всю жизнь Суса зовут, ну не кошмар ли?

Алёна тоже считала, что да, совершенный кошмар, но, разумеется, признаваться в этом не стала, а только любезно сказала:

– На самом деле у вас имя очень красивое. Сусанна – это вообще-то Сюзанна. Вы вполне можете себя так называть. В «Шоколаде» в отделе бижутерии есть одна продавщица с таким именем.

– Знаю! – воскликнула Сусанна. – Я недавно там снохе подарок покупала, обратила внимание на вывеску эту с именем, ну, на груди носят, как ее, все время забываю…

– Бейджик, – подсказала Алёна.

– Да-да. Прочитала я надпись на этом бейджике и восхитилась. Девочка такая тоненькая, стильненькая такая брюнеточка… А вот звали бы ее Сусанной, она бы, может, тоже была толстой, как я. А если бы меня звали Сюзанной, я бы тоже была тоненькой и стильненькой.

– Вы не толстая, – ласково сказала Алёна, мельком отметя что-то не то в словах Сусанны, но немедленно забыв об этом, – вы пухленькая, очаровательная и стильненькая. Нет, в самом деле, в нашем подъезде никто так шикарно и стильно не одет, как вы, ну вот разве что Лина, но она ведь бизнес-леди, ей сам бог велел. Вон у вас шубейка какая изысканная, в дивных пятнышках, ну прямо леопардовая.

– Кто у нас в подъезде стильненький, так это вы, Алёнушка, – улыбнулась Сусанна, – хоть вы и не бизнес, но леди, сразу видно.

И вот, говоря друг другу такие хорошенькие приятности, дамы вместе вышли на крыльцо, и тут в лица обеим ударило такой сыростью, что они немедленно накинули на головы капюшоны шубок.

– Ого, – сказала Сусанна. – Вот только потому иду, что к снохе на день рождения, а то бы вернулась.

«Может, и мне вернуться? – подумала Алёна. – Дались этот «Видео», этот Константин и этот браслет! Выдумки и безделье… Хотя нет. Если вернусь, я непременно наужинаюсь. А так погуляю туда-сюда, может, и удастся капельку похудеть…»

И она решительно сошла с крыльца вслед за Сусанной.

Какой-то тощий парень в короткой куртке и шапке с козырьком курил, сидя на низеньком заборчике палисадника.

«Я его где-то видела», – мельком подумала Алёна и тут же забыла об этом.

– Молодой человек, – строго сказала Сусанна, – вы сломаете забор. Но вряд ли вы потом придете его восстанавливать.

Парень ошалело подскочил, оглянулся на заборчик, словно желая удостовериться, что с ним все в порядке, потом бросил взгляд на окна дома, сунул сигарету в сугроб и быстро пошел к воротам. Дойдя до угла дома, вдруг шарахнулся в сторону, взмахнул руками как бы в испуге – и припустил бегом.

– Чего это он испугался? – удивилась Сусанна.

– Ух ты, я забыла свет выключить, – с досадой проговорила Алёна, поглядев на свое окно.

– Ну так вернитесь и выключите, – сказала Сусанна.

– Ну уж нет, если вернусь, то не решусь выйти на такую холодину, а мне в «Видео» надо. Туда-обратно, ничего с этим светом не сделается.

Они двинулись в обход палисадника.

– Интересно, чего этот парень тут сидел? – задумчиво спросила Сусанна. – Вот так посидят, повыслеживают, а потом придут и ограбят. Вы смотрите, Алёна, если кто позвонит в домофон и скажет, мол, почта, или из домоуправления, или показания счетчика снимать, или ковры чистить, или еще что, – вы ни в коем случае не открывайте! У почты и у слесаря свои ключи есть. А остальными невесть кто может прикинуться. Вчера вот мне позвонили: откройте, мол, идем Интернет в вашем доме проводить! Я говорю, что у нас у всех уже есть Интернет. И не пустила. И они ушли. А потом мне Лина пеняла, мол, это к ней приходили из какого-то Дом. ру, да номер квартиры перепутали, а теперь ушли, и их снова надо вызывать. А я говорю, сами виноваты, что перепута… о господи!!!

Сусанна глянула в сторону – да и замерла, схватившись за сердце.

Вслед за ней то же самое проделала Алёна, и, ей-богу, было от чего!

За углом дома, преграждая выход через калитку, стоял очень высокий человек с совершенно белыми растрепанными волосами и багрово-красным, словно бы свежеободранным лицом, на котором прозрачными льдинками мерцали очень светлые, слишком светлые, можно сказать, белые глаза. Он был облачен в тулуп, надетый белесым мехом наружу, а лоб его охватывала черная лента – почти такая, какую надевают на лоб покойникам в гробу, но только значки на ней были разноцветные, мерцающие в сгущавшихся сумерках.

Стало понятно, почему так шарахнулся давешний парень. Жуткое зрелище!

– Вы чего здесь?! – взвизгнула Сусанна, сильно замахав сумочкой, словно надеялась, что страшный человек, аки вспугнутый коршун, вдруг шарахнется – да и улетит. – Идите отсюда, тут дети ходят, вы их до слез напугаете!

Человек несколько секунд – чудилось, время остановилось, так медленно тянулись они! – переводил глаза с Сусанны на Алёну, потом усмехнулся щелью рта, повернулся и вышел на улицу.

– Ряженый чертов, прости господи, – проворчала Сусанна, словно стыдясь своего истерического вопля. – Вот страшила!

– Я будто в глаза смерти поглядела, – похолодевшими губами пробормотала Алёна.

– Ладно-ладно, вам еще рано в глаза смерти глядеть, – сказала дрожащим, но мужественным голосом Сусанна. – К тому же смерть следов не оставляет, а тут, поглядите-ка!

Она кивнула на огромные следы, отпечатавшиеся на свежем снегу там, где стоял мужчина.

– Ничего себе, лапища! Да это ж размер сорок седьмой, не меньше!

Алёне стало смешно.

– Вы настоящий следопыт, Сюзанна, – сказала она ласково, – я теперь только так вас буду называть.

Соседка просияла улыбкой:

– Договорились! Всем объявлю мое новое имя! Ой, смотрите, вон машина, это сын за мной приехал, хотите, мы вас подвезем в «Видео»?

– Да что вы, спасибо. Тут же три минуты ходьбы. Счастливо попраздновать!

Суса… то есть, извините, Сюзанна впорхнула в серебристый «Мицубиси» своего сына и укатила, а Алёна пошла своим путем. Иногда она озиралась, но жуткого человека больше не видела. Впрочем, с каждым шагом он казался ей все менее жутким.

«Правильно Су… Сюзанна сказала – ряженый, – подумала она сердито. – Конечно! Какой-то… язычник, тьфу! Язычник, ну да… эта вывернутая мехом вверх шуба, эти длинные волосы, повязка на голове… Ха, а может, это Данила пришел меня пугать? Но с каких, как говорится, щей, да и глаза у него хоть и серые, но не белые же! А впрочем, он мог вставить линзы… А? Чем не сюжет?»

Сразу стало полегче, правда, она никак не могла придумать, зачем Даниле могло понадобиться вставлять светлые линзы и являться ее пугать. Занятая этими размышлениями, вернее, измышлениями, она дошла до «Видео» и поднялась на второй этаж.

Примерно в эту минуту в кармане у парня в черной куртке, который снова вернулся во двор и устроился на шаткой ограде палисадника в Алёнином дворе, зазвенел телефон.

– Я разобралась, – сказал спокойный женский голос. – Можешь поздравить.

Почему-то при этом известии парень ничуть не обрадовался, а испуганно взмахнул руками и едва не свалился со своего насеста.

– Поздравляю… – еле выдавил он. – Без… без осложнений?

– Да так, одна мелочь выяснилась, – ответила женщина, чуть задыхаясь. В трубке был слышен шум машин, и парень понимал, что его собеседница быстро идет по улице. – Сейчас все улажу. Как у тебя?

– Да никак, она дома сидит, – сказал парень, поводя глазами по ряду освещенных окон третьего этажа.

– Уверен? Она не могла выйти незаметно?

– Конечно. Тут всего две тетки вышли: одна в пятнистой шубе, другая в серой. А эта в коричневой дубленке с капюшоном ходит. И в окне свет. На месте она, точно. Могу уходить? А то я задубел уже, у них во дворе сквозняк поганый…

– Да, конечно, она вряд ли уже куда-нибудь выползет вечером, – пренебрежительно проговорила женщина, – но ты все же часик еще посиди, если она вдруг выйдет – сразу звони. Если нет, я за тобой или зайду, или позвоню, но в любом случае, к девяти чтобы был у Вейки. Он скоро вернется.

– Я простужусь сидеть тут, – и без того насморочным, тягучим голосом недовольно пробормотал парень, но больше спорить не стал и выключил телефон. – У Вейки… – буркнул он, пряча трубку в карман. – Глаза б мои на твоего Вейку не глядели!

Дела давно минувших дней

Надо ли добавлять, что премьера прошла невероятно успешно? Цветы, нарочно выращенные в теплицах местных любителей-садоводов, устилали сцену пестрым ковром… Но цветы вянут… вянет и счастье.

Упоение мое сладостным открытием и поцелуем длилось недолго. Эльвира Михайловна не удостаивала меня даже взором. Наверное, стыдилась своего порыва, вызванного только спектаклем, но ничем иным, о чем я так глупо размечтался, а может быть, всего лишь играла со мной.

На другой же день в роли Юрия появился выздоровевший Карнович.

И снова между нами с Эльвирой Михайловной настало долгое отчуждение, и снова я, вольно или невольно, потянулся к моим новым друзьям.

Иногда я думал о том, что неудивительно, отчего Эльвире Михайловне так блестяще удалось сыграть Чародейку. Она не играла – она истинно была ею. А я стал жертвой чародейства.

И все во мне взбунтовалось! Я твердо решил, что вырву из сердца эту любовь. Я не могу провести жизнь в роли пажа этой Цирцеи, не могу вечно лежать у ее ног в мечтах о недостижимом. Я должен избавиться от ее чар… любовь Лизы Ивановой вновь представилась мне спасением.

Я изо всех сил старался видеть Эльвиру Михайловну как можно реже – к счастью, она тоже нечасто бывала теперь в театре. Мне была дана полная свобода – и творческая, и сердечная. И я воспользовался этим, как мог! Любовь Лизы была истинным противоядием против дурмана запретной страсти. Я сделал ей предложение… Но ее родители прочили ее за другого.

Васильев уговаривал нас венчаться тайно. Он будоражил мой доселе спокойный ум, давал мне книги… некоторые было невыносимо скучно читать, особенно экономические, некоторые меня возмущали своей злобностью; однако многие, особенно стихи, мне очень нравились.

Они-то и изменили мою судьбу.

В конце зимнего сезона, на Масленой неделе, устраивался благотворительный концерт, где мы играли отрывки из старых пьес (в том числе и из «Чародейки», конечно!), а я должен был декламировать. Мне всегда удавались стихи пафосные, патетические гораздо лучше, чем романтические. Поэтому для декламации я выбрал стихотворение ныне уже забытого поэта Пушкарева «Арестанты».

Театр был так же переполнен, как на незабываемой премьере «Чародейки». С большим чувством и темпераментом я читал горькие, эффектные строки:

Все мы, граждане, все кандидаты в острог,

Разве с самым пустым исключеньем!

Театр дрожал от бешеных аплодисментов и покачивался от восторженного топанья. Это была овация, настоящая овация, которая не так часто выпадает на долю актера. Однако я вдруг заметил, что в первых рядах и ложах не больно-то аплодируют, скорей наоборот, а весь этот гром и грохот производят последние ряды партера и особенно – галерка. Добродушное лицо губернатора излучало недовольство, а Эльвира Михайловна казалась испуганной. Это показалось мне странным и насторожило.

Я ушел за кулисы. Мое восторженное настроение несколько увяло, однако в зале кричали «бис!», и я приготовился выйти на сцену вновь, как вдруг рядом возник полицмейстер и придержал меня за лацкан фрака:

– Не откажите в любезности предъявить цензурованный экземпляр сего стихотворения.

– Какой экземпляр? – пролепетал я.

– Цензурованный-с! Скрепленный визою Главного управления по делам печати. Не имеете-с? Значит, вы читаете запрещенные стихи-с?! Вы что же это изволили произносить здесь публично, милостивый государь? Вы провозгласили, что все присутствующие здесь лица – арестанты?! Завтра же вы получите распоряжения губернатора касательно своей особы.

Читать на «бис», понятное дело, я уже не выходил.

Ночью меня мучила бессонница. Теперь я и сам дивился своей неосторожности и благоглупости. Что я натворил?! Как же мог забыть, что среди ссыльных есть и политические преступники, «ненадежные элементы». Наверное, это именно они устроили мне овацию. И меня приняли за одного из них… Что же теперь ждет меня?

Наутро матушка Виртанен… ах да, я в то время уже переменил квартиру, потому что матушка Паисилинна открыто выражала недовольство тем, что ее превосходительство оказала помощь «греховоднице Синикки и ее ублюдку», ворчала день и ночь, весьма непочтительно поминая Эльвиру Михайловну, ну а я, разумеется, не мог этого стерпеть, вот и съехал от нее. У матушки Виртанен было менее просторное жилье и не столь роскошный стол, зато она не ворчала с утра до вечера, а когда зашла речь об истории Синикки и Раймо Туркилла, безоговорочно осудила пьяницу и распутника Раймо. Между прочим, я и сам считал его гораздо более виноватым, чем Синикки! Женщина всегда жертва мужской любви или похоти…

Итак, матушка Виртанен утром сообщила, что ко мне явился городовой. В ее глазах были печаль и жалость.

Я вышел в горницу. Городовой принес мне из полиции бумагу, которая меня оповещала, что по распоряжению губернатора я должен покинуть город в двадцать четыре часа.

Первая мысль была: губернатор отдал распоряжение относительно театрального режиссера… прежде он не вмешивался в дела театра… значит, и Эльвира Михайловна против меня!

Дурак, что я навоображал себе, о чем мечтал?!

Уверенность в ее безразличии и равнодушии была едва ли не страшней, чем потеря прекрасной работы, предстоящая разлука с театром… В первый момент я вовсе ошалел и растерялся, затем взял себя в руки и отправился наносить визиты тем членам театрального Общества, которые были ко мне расположены. Я просил, чтобы мне позволили не покидать Петрозаводск в течение двадцати четырех часов, а отложили бы высылку до весны: было так страшно повторить долгий зимний путь на лошадях!