Текст книги "Большая книга ужасов – 24"

Автор книги: Елена Усачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шла бы ты отсюда, – устало посоветовал Гошка. Он все еще сидел на полу и лениво следил за Люб-киными перемещениями.

Не могу. Там кто-то ходит. – И, как бы подтверждая свои слова, что она никуда не уйдет, Наташка уселась за стол. – А потом мне интересно, чем все закончится, – добавила она более спокойным голосом.

Цветочница надела на нос темные очки, которые нашлись на столе, и с умным видом придвинула к себе ящик с карточками. Пробежала пальцами по торчащим закладкам. Из-под коробки выглянул листок.

«Сады Франзеума», – прочитала Цветкова.

Где-то это сочетание она уже слышала…

В задумчивости Наташка несколько раз щелкнула выключателем настольной лампы.

Эй, хватит баловаться! – послышался недовольный голос Кондрашовой, которая ползала по полу где-то около окна. – Здесь и так ничего не видно!

Когда в очередной раз наступила темнота, Наташка вспомнила черную пепельную равнину, иссохшие деревья и предметы, превращающиеся…

Она вскочила. Кресло с грохотом откатилось в сторону.

«Сады Франзеума. Песнь Фрагонара. 2.3.5Ф».

Что такое 2.3.5Ф?

Номер книги, – отозвалась Любка. – Второй отдел, третий стеллаж. На букву Ф пятая книга. Но их обычно не ставят по порядку…

Девчонки одновременно ринулись внутрь комнаты.

Читай! – прокричала Любка.

На боку темного стеллажа была приклеена бумажка с синей цифрой 2. Стоящие за ним полки тоже были помечены синим цветом.

Третий! – Наташка уже вела пальцем по корешкам. – Фа… Фе… Фё… Фзу… Фи… Фя… Нету!

Вдвоем они еще раз изучили весь стеллаж. Никакой «Песни Фрагонара» там не было.

Так он и вернул твою инструкцию обратно, – зло выкрикнул Гошка. – Наверняка с собой прихватил.

Не было у него ничего с собой!

В Наташке тоже проснулся азарт исследователя. Для очистки совести они просмотрели соседние стеллажи. Любка со всех сторон обнюхала загадочную карточку.

Это, наверное, какая-нибудь книженция позапрошлого века… – задумчиво пробормотала Цветкова. – А здесь только ноты… С книжками небогато. Значит, карточка из отдела книг. Это рядом. Сходим? Гошка залился нервным смехом.

Как ты собралась туда идти? Сквозь стены?

А тебя никто не спрашивает!

Наташка снова плюхнулась в кресло у стола. Всякое желание что-либо делать у нее пропало – она терпеть не могла, когда над ней смеялись. Да еще кто? Гогочка!

Между прочим, мог бы нам помочь! – ехидно заметила Дветочница. – А не сидеть и глупо ржать!

В чем помочь? – Снежкин начал злиться. – Искать вместе с вами то, чего здесь нет? Вы что, больные? Какая инструкция? Это же не пылесос и не чайник! Это скрипка! И если к ней и прилагалась какая-нибудь бумажка, то быть она должна не здесь, а на лавочке, в сквере!

Переполненный возмущением Гошка вскочил и нервно прошелся перед столом. Любка, открыв рот, смотрела на него. Цветкова уставилась на пол.

На том месте, где сидел Снежкин, осталась книжка.

На чем ты сидел? – прошептала Наташка, чувствуя, как от волнения у нее холодеют ноги.

Дурак я был сидеть на толом полу, – независимо вскинул голову Гошка.

Первой к книжке бросилась Наташка. Низенькая Любка задышала ей в плечо.

Это была самая обыкновенная современная книга в уже успевшей потускнеть глянцевой обложке. Блестящей фольгой было вытеснено название «Песнь Фрагонара. Скандинавские песни и сказания».

Дальше на мелованной бумаге шли ровные столбцы стихов, изредка перебивающиеся заголовками.

Вам есть чем заняться в эту длинную ночь, – ухмыльнулся Гошка. – Будете песни петь и сами себе аккомпанировать на подручных материалах.

Но девочки не слушали его. Они несколько раз пролистали книгу сначала в одну сторону, потом в другую. Перевернули и потрясли.

Смотри!

Наташка подняла болтающийся вниз листами том на уровень глаз. В выгнувшийся горбиком корешок была вложена тряпочка. Вернее даже не тряпка, а какой-то материал, от старости ставший мягким. По побуревшей от времени поверхности шли непонятные мудреные письмена.

Что ж вы не читаете? – Гошку сейчас злило все.

Любка еще раз потрясла книгу. И из-под корешка выпал затертый листок. Им, видимо, так часто пользовались, что часть текста успела стереться.

Девчонки жадно набросились на добычу. Вырывая листок друг у друга из рук, поворачивая лампу каждая к себе, они начали читать.

«Сады Франзеума

Пепел рассыпается, оседая грязными комьями по равнине. Чернеют силуэты чего-то, похожего на огромные деревья с длинными толстыми сучьями. Но это не деревья. И хотя нет и малейшего ветерка, они раскачиваются как в медленном танце. Это место хранит память. Здесь достаточно сосредоточиться, ярко представить свое желание, и вот оно уже сбылось. Но кажущаяся легкость обладания обманчива – тот, кто берет, оставляет самую важную частичку себя. Вслед за этим истлевает весь человек, ибо он обречен умереть на седьмой день обладания. Здесь исполняется любое желание. Но это желание будет последним…»

Значит, это никакая не скрипка, – догадалась Наташка.

Вот почему она не горела, – присвистнул Гошка. – Обыкновенная фантазия. От такого не горят! – Вдруг ему в голову пришла одна мысль. Он нехорошим взглядом посмотрел на девчонок. – Эх вы, музыканты, – выдохнул он. – Все вы ненормальные! Не можете чего-нибудь обыкновенного пожелать. Все вам несбыточного хочется. Сидели бы тихо по углам, вышивали бы крестиком, ничего бы не было!

А при чем тут мы? – возмутилась Наташка. – Скрипку захотел Гребень!

А ты что, не хотела? – набросился на нее Гошка. – Тебе же тоже ее нужно было срочно – вынь да положь! Что, скажешь, не так? Мечтала о легкой славе, вот и получай ее!

Не хочу я уже ничего! – На ресницах Цветочницы задрожали слезы. – Отстаньте от меня!

Поздно! – Одним словом Снежкин пригвоздил Наташку к месту. – Сначала она Валерку доконает, а потом за тебя возьмется!

Почему? – Уже решившаяся было совсем уйти Цветкова действительно примерзла к месту.

По кочану и по капусте! – Гошка повернулся к Любке. – И хватит трясти книгу! Из нее больше ничего не выпадет!

Тут должна быть инструкция! – не унималась Кондрашова. – У всех вещей есть свой срок годности. Эту скрипку можно остановить!

Нет там ничего! – В раздражении Снежкин отнял книжку у девочки. – Был еще один листок, у того дядьки остался! Он перед нами им тряс, говорил, что это ключ к скрипке. Что, если он захочет, сможет мир перевернуть!

И куда он его дел? – упавшим голосом спросила Кондрат.

В карман положил. – Гошка бросил книгу на пол и снова устроился на ней. – Да и не было там ничего особенного. Так, бред всякий. Мол, был какой-то первый чувак, что случайно оказался в этих садах. Колдун заклинание произносил, а его перебили, вот и попал человек не туда. Вышел он из садов с предметом, которого раньше в мире не было. Узнав о чудесном инструменте, который издает очень красивые звуки, замок этого чувака захватили, его самого убили, а инструмент унесли.

Да-да, – закивала Наташка, вспоминая свои видения. – Он сидел в подвале.

Тот, кто скрипку забрал, – Гошка говорил, уткнув подбородок в колени, уставившись в одну точку, словно перед ним был текст, и он его читал, – был магистром ордена, звали его Юстин. Он-то и понял, что за вещь у него в руках, но сделать уже ничего не смог. Зато оставил записки, завещав потомкам вернуть скрипку обратно. Но его не послушались. Скрипка переходила из рук в руки. И если человек быстро не умирал по какой-нибудь причине сам, его убивали. В конце концов она попала к правнуку этого Юс-тина. Он-то обо всем и догадался. Но вернуть скрипку не смог. Шлепнули его.

Гошка замолчал.

Вокруг наступила звенящая тишина. Даже вороны не каркали.

И что дальше? – прошептала Любка.

А ничего! – Гошка откинулся к стене. – Свое открытие он записал, а записку засунул в скрипку. Чтобы достать ее, нужно либо скрипку разбить, либо разобрать. Ни то, ни другое невозможно.

Записку можно из скрипки вытрясти! – авторитетно заявила Любка. – Сто раз это проделывала! Внутри скапливается столько мусора…

Чтобы вытрясти, – Снежкин устало прикрыл веками глаза, – нужно взять скрипку в руки. А кто ее в руки берет, тот сразу становится ее рабом. Да и нет там уже никакой записки. За столько лет она давно сгнила.

Я не стану рабом! – не унималась Кондрат. – Не нужна она мне!

Валерка, наверное, так же думал. Но вот лежит теперь в углу и помалкивает…

Гошка посмотрел в ту сторону, где совсем недавно неподвижным кулем лежал Гребешков. Там никого не было.

От удивления Снежкин вскочил. Вслед за ним сдвинулись со своих мест девочки. И как только они отошли, тяжелый стеллаж за их спиной стал наклоняться. Посыпались книжки и ноты. Любка с Наташкой, вжимая головы в плечи, кинулись прочь.

Со свистом стеллаж ухнулся на пол.

Не успели девчонки перевести дух, как дрогнул следующий стеллаж.

Осторожно!

Гошка потянул Кондрашову на себя. Наташка на секунду замешкалась. Но упавший ей на ногу тяжелый том энциклопедии быстро привел девочку в чувство. С визгом она прыгнула вперед.

Мимо нее пробежал Гошка.

Между стеллажами мелькнула невысокая фигура.

Стой! – Снежкин нырнул в лабиринт стеллажей.

Вы отсюда не уйдете! – послышался приглушенный ответ, и в Гошку полетели книги.

От одного стеллажа он успел увернуться. Но этот шкаф задел следующий. И стеллажи, как фишки в домино, стали падать один за другим.

– Георгий! – завизжала Любка, бросаясь вперед.

Какая-то сила дернула ее обратно. Перед глазами все почернело, чей-то голос прошептал на ухо: «Не мешай им…»

Когда мрак перед ней разошелся, она успела заметить быстро тающий в воздухе темный силуэт в шляпе.

Глава VII
В погоне за скрипкой

Любка протерла глаза. Рядом уже никого не было. После грохота снова наступила тишина. В воздухе летала потревоженная пыль.

Георгий! – неуверенно позвала Кондрашова. – Эй, есть кто-нибудь?

Тяжелые стеллажи лежали неподвижно. В таком виде комната стала похожа на место побоища, где не осталось ни одного живого человека.

Он убил его?! – выдохнула Наташка.

Ома сидела на корточках у стола, прикрыв голову руками. Когда все закончилось, Цветкова медленно подняла заплаканное лицо.

Он убил себя! – с отчаяньем выкрикнула Любка.

Эта чертова скрипка сделала то, что хотела, – Валерка мертв! – Наташка вскочила. – Значит, следующая я? – Она затравленно оглянулась. – Фигушки! Не дождетесь!

Падая, крайний стеллаж задел верхним углом дверь и высадил ее.

Наташка начала карабкаться по наклоненным полкам. Она уже практически долезла до верха двери, когда в коридоре послышался шум. Загорелся свет. В закуток вбежал Виктор Львович.

Цветочница качнулась назад, кубарем скатилась вниз.

– Все равно я здесь не останусь! – в панике прокричала она, бросаясь к окну.

Ей пришлось прыгать через разрушенные полки, к зайцу. До окна оставалось перелезть через последний стеллаж, когда куча нот перед ней зашевелилась и из-под нее поднялся запыленный Валерка.

– Ты жив? – ахнула Наташка. Но радость быстро сменил испуг. – Уйди с дороги! – приказала она, швыряя в ошарашенного Гребня пачку нот. От неожиданности Гребешков снова повалился на пол. Совершив последний рывок, Наташка добралась до подоконника, резво перескочила через него и исчезла в ночи.

Любка мрачно посмотрела на пытающегося встать .Валерку, решительно одернула юбку и полезла на стеллаж, загромоздивший дверь. По ее тяжестью стеллаж сорвался с петли, за которую до этого держался, и поехал вниз. Кондрашова вовремя увернулась, чтобы ее ничего не придавило. А вот Виктору Львовичу не повезло. Упавшая дверь накрыла его сверху. Пока «ответственный Немец» выбирался из-под нее, Любка выбежала в коридор.

Везде горел свет. Стало легче ориентироваться. Правда, на минуту Кондрату показалось, что стоит на не в хорошо знакомой ей библиотеке, а где-то в другом месте. Коридор неожиданно стал уже и выше, свет с потолка переместился на стены, стал рваным и тусклым, словно горели не лампы, а факелы. Да и стены оказались не беленные штукатуркой, а сырые, неровные и каменные. Откуда-то капала вода. По полу шуршали в гнилой соломе крысы.

От неожиданности Кондрат попятилась, глянула на поднимающегося дядю Витю. Когда она вновь пошла по коридору, все вокруг стало прежним.

В концертном зале никого не было. По сцене были разбросаны деревянные обломки. Кондрашова подобрала две щепки.

– Моя бедная скрипка, – вздохнула она. – Они ее все-таки разбили!

Но Любке сейчас было не до потерь. Она нырнула за последние ряды. Под креслом лежал открытый футляр. Кондрашова упала на колени, чтобы посмотреть, не лежит ли где скрипка.

Куда же она пропала?

Тогда все произошло слишком быстро. Скрипка перелетела через первый ряд. Она еще не успела коснуться пола, когда Любка уже вылезла вперед со своим предложением.

Кондрашова проползла на коленях все ряды, заглянула за шторы.

Конечно, ее нашли и унесли!

В бессильной ярости Любка стукнула кулаком по полу.

А унес наверняка тот противный старик!

А вдруг он еще не уехал и черная машина по-прежнему ждет его у подъезда? Его ведь тоже в суматохе могло чем-нибудь придавить!

Любка вскочила, боком задев ряд кресел.

Весь ряд подпрыгнул и сдвинулся. Потирая ушибленное место, Кондрашова побежала к выходу. Но вдруг остановилась.

Ей показалось или она уже ловит глюки? Когда сдвинулся ряд, что-то тренькнуло, как потревоженная струна.

Л юбка вернулась обратно. Обыкновенные обшарпанные коричневые кресла, спинки сидений откинуты…

Из-за одного сиденья торчит завиток грифа!

Видимо, скрипка так удачно упала, что застряла между мягкими сиденьями, а так как все искали ее на полу, никто не догадался поднять голову и увидеть скрипку около своего носа. И если бы Любка не была такой толстой и неуклюжей…

Впрочем, не время об этом.

Скрипка как скрипка. Самая обыкновенная. Струны, гриф, резной корпус.

Брать или не брать?

Конечно, вся эта брехня насчет проклятия, которое якобы лежит на скрипке, Кондрашову не сильно тронула. Ничего особенного в ней нет. Валерка сам по себе сбрендил, Наташка носится со своими страхами. А вот Гошка…

При мысли о Георгии Любка снова расстроилась и машинально потянулась к инструменту.

И хорошо ты умеешь играть? – раздалось у нее за спиной.

Кондрашова испуганно повернулась, прижимая к себе скрипку. Руку неприятно щекотнуло, словно сквозь ладонь прошел слабый разряд тока.

В дверях стоял изрядно потрепанный дядя Витя.

Попробуй, у тебя получится…

Вы же сами сказали, что я бездарность, – нашлась Любка. – Лучше дать кому-нибудь поталантливей.

Вот и отдавай!

Под локтем Виктора Львовича мелькнула тень.

Перед Кондратом выросла сгорбленная фигура Валерки. Увидев Гребешкова, Любка ахнула. За прошедшие несколько часов он сильно изменился: еще больше согнулся, высох, стал похож на ожившую мумию.

Кондрашова попятилась.

– Я на минуточку, – пробормотала она, ощупывая корпус скрипки. – Мне только посмотреть! Одну секундочку!

Нет там ничего!

Любка отбежала к первым рядам и начала трясти инструмент. Скрипка отзывалась глухим возмущением струн. Казалось, что корпус действительно пуст.

Отдай!

Гребешков прыгнул вперед.

Любка забралась на сцену, не переставая трясти скрипку. В какое-то мгновение что-то мелькнуло в отверстии резной эфы, прорези в верхней части инструмента. Но толком рассмотреть не удавалось.

Чем дольше она держала скрипку в руках, тем больше Кондрату хотелось попробовать на ней сыграть и уж совсем не хотелось ее никому отдавать. Ведь у нее тоже в детстве было желание стать гениальной скрипачкой. Правда, потом оно куда-то исчезло…

Убери руки!

Кондрашова оказалась припертой к стенке. Валерке оставалось пройти до нее два шага.

Забыв все Гошкины рассказы, Любка зажмурилась и шарахнула скрипкой по перекошенной яростью физиономии.

От увиденного у нее открылся рот.

Вместе того чтобы развалиться на мелкие кусочки, скрипка изогнулась, мягко мазнула Валерку по лицу, стекла со впалых щек, собралась в единое целое и застыла. Кондрашова явственно почувствовала, как шевельнулся гриф в ее руке.

На секунду свет померк, заменившись дрожащим отблеском факелов. Потянуло подвальной сыростью. Послышались приглушенные крики.

Вдруг все закончилось.

Кондрат испуганно глянула на инструмент. Взвизгнула и отбросила страшную штуку от себя подальше.

Скрипка упала на пол. От нее что-то отделилось. Любка ринулась вперед. Перед ее носом мелькнула длинная крепкая рука. В следующую секунду скрипка оказалась у Валерки. Он тут же вскинул ее на плечо, откуда-то из-за спины достал смычок и начал играть.

Даже если кто-то и хотел ему помешать, то уже не в силах был это сделать.

Музыка завораживала. Она поднимала вверх, оживляла, заставляла забыть все волнения и тревоги. Музыка разрешала только стоять и слушать…

– Она! Она!

Голос донесся из коридора. Заспешили шаги. Дверь распахнулась. Замерший Виктор Львович качнулся вперед. Но блаженное выражение на его лице не исчезло. Он смотрел на играющего Валерку со слезами умиления.

Одна Любка вертела головой, не понимая, что здесь происходит. Вбежавшего старика она сразу узнала. Это был тот самый «гость» Немца, желающий послушать, как звучит инструмент.

Вот он его и услышал.

Волосы на темечке старика стояли дыбом, лоб вспотел, вытянутые вперед руки заметно дрожали. «Сейчас дуба даст», – без всякого сожаления подумала Кондрашова, глядя, как трясет идущего на звук скрипки старика.

Нашлась… Бесценная моя!

Но вот старика перестало лихорадить. Он выпрямился и огляделся.

Но это еще ребенок… – прошептал он, зачем-то глядя на Кондрата.

Сам ты ребенок! – обиделась Любка. – Твоя скрипка? – От злости она стала говорить пожилому человеку «ты», хотя в жизни так никогда не поступала.

А ты почему не попала под ее влияние? – опешил старик, покосившись на дядю Витю. «Ответственный Немец» стоял, слегка покачиваясь и блаженно улыбался.

Ты знаешь, что это за штука? Старик замялся.

Понимаешь ли, девочка… – начал он. – Тебе сейчас лучше отсюда уйти.

Волна ярости захлестнула Любкину голову. Кондрат вспомнила Гошку, его темные глаза, курносый нос…

Из-за нее погиб хороший человек! – кинулась она к старику. – Говори, что это такое!

Старичок захихикал, прикрыв глаза сероватыми веками.

Жертвы – это хорошо, – пробормотал сглаживаясь в кресло. – Жертвы – это она любит.

Говори! – снова подскочила к нему Кондрашова. – А то… а то… – Она повертела головой. – А то я разобью твою скрипку!

Деточка, – старик уселся поудобней, сложив перед собой руки. – Ты прекрасно знаешь, что уничтожить ее нельзя.

Ничего подобного! Можно! – Любка потрясла кулаком, в котором был зажат клочок бумажки, выпавший из скрипки.

Нельзя! – Лицо старика стало серьезным. – Потому что никакая это не скрипка. Эта вещь даже отдаленно не похожа на музыкальный инструмент. Это волшебный предмет, черный шар, исполняющий желания.

Опять заведет про какие-то там сады… – пробормотала Кондрат, вспоминая Наташкин рассказ.

Вот именно. То, что ты видишь, это желание одного человека. Оно было настолько сильным, что скрипка обрела самостоятельную жизнь. Вот только для существования ей нужно небольшое условие… – Старик пошевелил пальцами в воздухе, подбирая слова.

Жизни людей, – подсказала Любка.

Не жизни, – поправил ее старик. – Желания. Желание стать выдающимся человеком. И умереть в расцвете своей славы. Так что смерть – это одно из желаний. Кто виноват, что оно исполняется так быстро? Кстати, чаше всего этими глупыми желаниями болеют творческие люди, честолюбивые, но малоталантливые. Они хотят стать первыми. И они ими становятся. Но ненадолго.

Если скрипка исполняет желания, тогда она должна превращаться во что-то еще. Не могут же люди хотеть только играть на скрипке?

Никто не знает, что в ее присутствии можно что-то желать, – скривился старик от необходимости что-то объяснять. – Видят скрипку и хотят стать виртуозными скрипачами. Вряд ли чертежник, увидев этот инструмент, захочет себе карандаш, не допускающий ни одной помарки.

Слушая старика, Любка сперва и не заметила, как начала подпадать под очарование его голоса, как музыка постепенно разлилась по всему ее телу.

А ведь когда-то и она хотела играть в оркестре Большого театра. Или даже быть солистом самого известного мирового коллектива. Значит, если она возьмет скрипку, то мечта ее сбудется…

Откуда вы все это знаете? – Кондрашова быстро спустилась с небес на землю. Два года назад ей популярно объяснили, что никакого таланта в ней нет, что выше средненькой скрипачки она не поднимется, как бы ни трудилась над нотами.

Старик недовольно сощурился.

А ты не так проста, как кажешься, – пробормотал он. – Редкое качество для девочки твоего возраста. Впрочем… У нас еще есть немного времени.

Для чего? – насторожилась Любка.

Я, скажем так, наблюдаю за этим инструментом, – старик поерзал в кресле, глаза его беспокойно забегали по комнате. Он старался не смотреть на девочку. – Ее нельзя уничтожить – ни разбить, ни сжечь, ни сломать. Это ценнейшая вещь. Я поддерживаю ее жизнь. Нужно просто время от времени давать ей подкрепиться…

Так это вы оставили ее на лавочке?

Сквер стоит около музыкальной школы, – старик поморщился, Любкино любопытство ему надоело. – Я думал, пройдет взрослый человек, преподаватель. А тут этот мальчишка! – Он кивнул в сторону играющего Гребешкова. – Будь это взрослый, через два-три дня дело было бы закончено. Взрослых изнутри съедают зависть, ревность, несбывшиеся желания, мысли о бездарно прожитой жизни. Но с вами, молодежью, – старик произнес последнее слово, как будто проблеял, – все слишком сложно. Искренность, желание помочь другу, любовь! Вы сотканы из противоречий. Вами сложно управлять. Хотя иногда это получается. Если бы твой друг не вмешался, все бы прошло тихо и незаметно. А что теперь? Я даже не представляю, когда она насытится.

Значит, вы специально подложили скрипку, чтобы она кого-нибудь убила? Да как вы могли? – Любка захлебнулась от возмущения.

Ой, деточка, – махнул сухой ручкой старик, – только не надо патетики. Есть вещи, которые важнее любой человеческой жизни. Я повторяю, эта скрипка бесценна.

Немедленно остановите ее, – приказала Кондрат. – Слышите? А то я сама с ней что-нибудь сделаю!

В ответ старик снова мерзко захихикал.

Давай! Возьми ее, и ты станешь следующей ее жертвой!

Первым желанием Любки было задушить этого противного старикашку. Но тут до нее снова донеслась музыка. Она отшатнулась.

Валерка все играл и играл. Любка уже не узнавала мелодии. Видимо, Гребешков придумывал музыку на ходу.

Наброситься на него, отнять инструмент… Не то.

Кондрашова засунула руки в карманы юбки. В левом оказалась бумажка… Бумажка!

Она лихорадочно развернула находку – это был тот самый клочок, что лежал в скрипке. Инструкция!

Но это оказалась никакая не инструкция. Просто обрывок нотной бумаги с пятью нотами. И ни одной буквы.

За ее спиной вновь раздался противный смешок.

А как же? – растерянно повернулась Кондрашова. – В легенде сказано, что внутри скрипки…

Внутри ее ничего не может лежать, – рассмеялся старик. – Это не скрипка! Вы ее видите как скрипку. А на самом деле это обыкновенный сгусток материи, угадывающий мысли. В ней нет полостей! Глупые детишки! Ты думаешь, что за столько лет никто не попытался найти эту записку?

Старик откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и захохотал.

Я тебя сейчас убью! – взвизгнула Любка, кидаясь на него.

Поздно!

Ледяной взгляд старика остановил ее. Кондрат испуганно отшатнулась и только сейчас стала замечать произошедшие вокруг изменения. Стены концертного зала потемнели, по полу пробежал промозглый сквозняк. Потолок стал ниже, света заметно поубавилось.

Машина времени заработала!

Старик поднялся. Он стал выше да и одет оказался по-другому. Вместо коротенького пиджачка и затертых брючек на нем теперь был камзол. На плечах короткий плащ.

Понимаешь ли, деточка… – Теперь, чтобы говорить с Любкой, ему приходилось наклонять голову. – У этой скрипки есть небольшая слабость. Она любит возвращаться к своему создателю в прошлое. Есть одно маленькое «но». Создателя убили. Как убивают каждого, кто вместе с ней сюда приходит. Слышишь? – Он поднял палец. – Грохот! Замок пал. Скоро здесь прольется много крови! А за скрипкой я скоро вернусь.

Старик сделал ручкой и быстро пошел вон из концертной комнаты.

В лицо Любке пахнуло смрадным запахом гнили, кислятины и застоявшимся воздухом. До ушей долетел лязг металла и рев десятка возбужденных глоток. Эти ощущения были до того неожиданными, что Кондрат на мгновение потеряла чувство реальности, перестала видеть, слышать и хоть что-то понимать.

Первое, что к ней вернулось, был слух.

Она услышала обворожительные звуки скрипки.

Казалось, Валерка совсем высох, сильно постарел. Лицо его избороздили ранние морщины, руки набухли венами, волосы заметно отросли и поседели. На ногах он держался из последних сил.

Кондрашова поискала глазами «ответственного Немца». На его месте, прислонившись к стене, стоял скелет, чистенький, беленький, хорошо отмытый временем.

«Взрослых изнутри съедают зависть, ревность, несбывшиеся желания, мысли о бездарно прожитой жизни», – вспомнила Любка слова странного старика. Виктору Львовичу хватило музыки, ему и не надо было дотрагиваться до инструмента, чтобы отдать все свои силы.

Стены сотряс мощный удар. Скелет дрогнул, накренился вперед и плашмя упал на пол. К Любкиным ногам подкатился пустоглазый череп.

– Умрут все! – произнес кто-то. Кондрашова закричала, перепрыгнула через страшное препятствие и бросилась к Валерке.

– Прекрати! – завопила она, дергая его за руку. – Хватит играть! Смотри, что ты натворил! Гребень, очнись!

Музыка прервалась.

Гребешков поднял на Любку бесцветные равнодушные глаза. Сухие губы расплылись в улыбке, натянутая кожа треснула. По подбородку потекла вялая струйка крови.

Сейчас, когда Валерка был со своей ненаглядной скрипкой, ему было хорошо. И уже ничто не могло их разлучить.

Как только музыка замолчала, исчезли и крики за стеной. Сквозняк перестал гулять по полу. Со стороны окна появились темные шторы концертной комнаты. Дрожащий огонь факелов сменился ровным электрическим светом.

Кондрат завертелась на месте.

Нужно просто перестать играть! – догадалась она. – Никогда больше не играть на этой дурацкой скрипке! И все закончится! Слышишь?

Она повернулась к Гребешкову и вновь натолкнулась на его ледяной взгляд. Валерка нехорошо прищурился и положил скрипку на плечо.

Нет! Не надо!

Любка головой вперед прыгнула на Гребня, обхватила его за талию и повлекла к креслам, наполовину уже превратившимся в охапки соломы.

Ты не будешь больше играть!

Но с худым Гребешковым оказалось не так просто справиться. Он натужно запыхтел, уперся, раскорячился. Так что в солому Любка полетела одна, а Валерка побежал к выходу.

Пока Кондрашова выбиралась из колючей подстилки, пока отряхивалась и шла к двери, Гребешков успел далеко убежать по коридору. Там, где он прошел, библиотека переставала быть современным зданием. Из высокой и светлой она превращалась в низкую и темную. Словно Валерка на ходу сворачивал реальность. В гнездах появлялись факелы. С противным писком замелькали летучие мыши.

Стой, сумасшедший! – Любка припустила за бегущим Валеркой. – Остановись! Кончай это дело!

Гребешков, не слушая ее, скрылся за углом. Через секунду оттуда вновь раздались звуки скрипки.

Опять закричали голоса, послышался далекий звон металла.

У Любкиных ног пробежало что-то теплое и пушистое. Еще раз. И еще. Она глянула вниз. И глаза ее стали больше очков.

По полу шныряли крысы.

Мама!

Кондрашова тут же забыла, куда и зачем бежала. Высоко подпрыгнув, она кинулась в первую же нишу. Совсем недавно здесь был разгромленный отдел нот и пластинок. Теперь от него осталось лишь небольшое углубление со сводчатым окном.

За окном была ночь. Далеко внизу мелькали огоньки факелов. Раздавались невнятные команды.

От всего этого Любке стало тоскливо. Так тоскливо, что выть захотелось.

И зачем она влезла в эту дурацкую историю? Была бы сейчас дома с мамой, пила бы чай с пирожными, смотрела бы сериал и ни о чем не думала бы.

А что теперь? Сиди и жди, когда неизвестно кто придет и неизвестно что с тобой сделает.

Любка уселась на широкий подоконник.

Надо искать сошедшего с ума Валерку, отбирать у него скрипку, пока она его совсем не доконала. Или хотя бы заставить его какое-то время не играть. Ведь когда он не играет, эта хрень со средневековьем приостанавливается .

Шум голосов приближался. А значит, неутомимый Гребень не успокоится, пока кто-нибудь не стукнет его мечом по голове.

Кондрашова встала коленями на подоконник, вгляделась в темноту.

Можно сбежать. Выбраться за пределы действия скрипки и позвать на помощь. Только живой Любка вряд ли куда-то дойдет. Прибьют чем-нибудь тяжелым за первой же дверью. Есть маленькая надежда на Наташку. Уж она-то точно сейчас должна быть среди нормальных людей. И, если не отправилась домой есть плюшки, позабыв обо всем, то скоро всех их из этого замка освободят.

Кондрашова ярко представила, как к замшелым воротам замка лихо подкатывает бронетранспортер. Пара залпов, и замок сдается. Пулеметная очередь, и все захватчики выходят за ворота с поднятыми руками. Летят на землю ржавые мечи и покореженные щиты. А потом их всех под торжественную музыку везут домой… А те, кто остался в замке, кусают локти от зависти и обиды.

От собственной фантазии у Любки даже голова закружилась.

– Во напридумывала, – пробормотала Кондрат, с тоской глядя на тяжелые мрачные облака.

По воздуху медленно плыло привидение. Оно осторожно вышагивало, неуверенно переставляя ноги, неуклюже взмахивая руками. Пару раз привидение упало, если, конечно, парение в воздухе можно назвать падением.

Когда до Любки оставалось несколько шагов, привидение подняло голову и оказалось призраком Снеж-кина. Бледным, лохматым, с воспаленными красными глазами, огромной шишкой на лбу и расквашенным носом.

Не тронь меня! – завопила Кондрат, сваливаясь с подоконника. – При жизни я тебя не обижала, и ты меня не обижай!

Привидение покрутило пальцем у виска и двинулось дальше. Забыв о крысах, Любка выбежала обратно в коридор и тут же столкнулась с огромным детиной. Появление девочки для него стало такой же неожиданностью, как и его появление для нее. В панике он занес над головой меч и только потом рассмотрел Любку.

Увиденное сильно удивило его. Еще никогда он не встречал девочек в коротких юбках, в туфлях, с хвостиками на голове и со странными стеклянными кружками на носу.

Ведьма! – завопил детина.

Мама! – в тон ему закричала Любка и бросилась по коридору в ту сторону, куда ушел Валерка.

Звуков скрипки слышно уже не было, но, судя по шуму, играть Гребешков продолжал.

Ну, если она его найдет, все уши оборвет…

Найти Кондрашова никого не успела. За первым же поворотом ее перехватили и с криками «Ведьма! Ведьма!» куда-то поволокли. Вскоре она оказалась связанной, сидящей на соломе рядом с какой-то оборванной личностью.