Текст книги "Горы любви"

Автор книги: Элен Алекс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Я это понимаю. Но ты – тоже моя жизнь, и я не смогу без тебя.

– Мы сможем писать друг другу письма.

– Нет, – сказала Нэнси, – это будет не то, а потому давай больше не будем об этом разговаривать, хорошо?

Мне ничего не оставалось делать.

– Хорошо, – согласилась я, – давай не будем.

Я переменила тему.

– Куда вы уезжаете?

– На остров, – улыбнулась Нэнси.

– Надеюсь, это будет золотой остров?

– Да, это будет золотой остров посреди голубого океана.

– И только волны, ветер и песок?

Нэнси кивнула.

– Да. По крайней мере, Стив обещал, что это будет именно так.

– Вот видишь, этот человек все-таки пришел в твою жизнь.

– О да, когда-то мне казалось это невероятным.

– Счастье, – сказала я, – вещь безумно относительная. Но если оно привиделось тебе на горизонте, ни на миг не нужно сомневаться в том, что это действительно всерьез и что теперь в твоей жизни все будет совершенно по-другому.

Нэнси опять улыбнулась, я не видела в последнее время, чтобы она столько улыбалась. А потом она поцеловала меня на прощание и ушла.

Когда Нэнси ушла, я еще долго думала о ней, ведь делать мне здесь было больше действительно нечего. Я думала о том, как иной раз противоречиво и невероятно складываются обстоятельства в жизни человека, и одна маленькая случайность способна однажды полностью перевернуть всю его жизнь. А долгие годы ожидания хоть каких-нибудь перемен, так ничего с собой не принеся, однажды безответно уйдут в вечность.

Стив Рэндон увез мою Нэнси на необитаемый остров посреди голубого океана, и им ничто уже не могло помешать. А я опять осталась одна.

Не то чтобы мне жилось совсем тоскливо, вовсе нет. У меня было много впечатлений, планов, мыслей и забот. Наша внутренняя жизнь имеет гораздо больше смысла, чем наша жизнь внешняя, но очень многие люди начинают это понимать, только оказавшись в какой-нибудь экстремальной ситуации.

Что касается меня, то я с самого начала знала, что свою жизнь смогу прожить достойно где угодно. Мир книг, иллюзий и фантазий, созданный в моей душе, был для меня гораздо занимательней и выше любых внешних обстоятельств и событий.

Мир грез всегда помогал мне легко перенести обычную действительность. Мне было легче понять мировоззрение какого-нибудь древнего философа, чем разобрать очередную пустую проблему моей соседки о том, как ей лучше запекать яблоки: засовывать их внутрь гуся или же раскладывать вокруг него. И все потому, что философ говорил о жизни, а соседки – о полной ерунде.

И именно поэтому, если я уж и говорила, что однажды пройдусь по золотому песку навстречу самому замечательному в мире человеку, то это действительно когда-то будет так. А если этого не будет никогда, то прошу за меня не беспокоиться, ибо в своей душе я иду ему навстречу каждую секунду.

* * *

Ко мне часто приходят посетители. Ко мне приходит моя толстая сестра Роза, ко мне приходит ее муж луковица Вилли, приходят их дети вместе со своими детьми, в которых нужно воспитывать сострадание к ближним, а лучше, чем показать несчастную меня, этого никак не сделаешь.

Ко мне приходят мои бывшие соседки, чтобы спросить у меня, чем лучше поливать цветы, а то в их хилых садиках ничего не растет, как росло когда-то у меня в саду. Мои бывшие ученики приходят рассказать о своих жизненных достижениях, да и простой народ приходит просто так, поболтать.

Иногда ко мне приходит Фил Хаггард. Приходя, он делает вид, будто мы с ним случайно встретились на узкой городской дорожке, и нам с ним было ну никак не разминуться.

– Здравствуй, Анна, – говорит Фил.

– Здравствуй, – говорю я.

– Я тут проходил мимо.

– Я так и поняла.

– Я просто подумал, не нужно ли тебе чего? Помнишь, я говорил тебе когда-то, что ты всегда можешь рассчитывать на меня.

– Нет, Фил, спасибо, мне ничего не нужно.

– И с тобой все в порядке? – недоверчиво спрашивает он.

– Да, со мной все в полном порядке. А как дела у тебя?

– У меня тоже все нормально. Знаешь, я научился у тебя не быть в обиде на свою собственную жизнь, и это у меня неплохо получается.

– Никогда не нужно сомневаться в том, что ты делаешь, Фил, – говорю я, – и тогда за тобой будет будущее.

Он улыбается мне, и все мы будем жить дальше, и жизнь продолжается, и мы об этом прекрасно знаем.

Словом, скучно мне здесь совершенно не бывает. Моя жизнь наполнена событиями, а душа насыщена эмоциями. Я всегда знала, что человек в абсолютно любых условиях остается самим собой, и только от его внутреннего мира зависит тот мир, в котором он вынужден существовать внешне. И данная ситуация, в которой я отныне жила, думала, чувствовала и существовала, была наглядным тому подтверждением.

И, как это ни странно, несмотря на свою карьеру и загруженность в кино, чаще всех других людей ко мне приходит один известный и замечательный актер. Иногда мне кажется, что наши души с ним составляют одно целое, и им уже никуда друг от друга не деться. Ни на этом свете, ни на том.

– В нашей будущей жизни, – говорю я Мэлу Рэндону, – мы будем жить на берегу океана.

– Как скажешь, – улыбается Мэл.

– Купим яхту.

– Хорошо, я согласен.

– Ты правда согласен, или просто так говоришь, чтобы успокоить меня?

– Что ты, я полностью с тобой согласен.

– А чего хочешь ты?

– Я хочу, чтобы у нас в запасе действительно была еще одна жизнь.

– И как ты собираешься ее прожить?

– Не так, как эту.

– Не так, как эту?

– Да, по-другому.

– Расскажи, как?

– Ну, – говорит Мэл Рэндон, возведя глаза в потолок, – во-первых, я буду жить на берегу океана.

– Я серьезно.

– Во-вторых, у меня будет яхта.

– А в-третьих?

– А в третьих, у меня будешь ты.

И он перестает смотреть в потолок и начинает совершенно серьезно смотреть на меня.

– Но я и так есть у тебя.

– Да, но только это совсем не то.

– Почему не то?

– Потому что я не сразу понял, что для меня в этой жизни главное.

– И что же для тебя в этой жизни главное?

– В моей жизни главное – это ты.

– Но мы и так это с тобой знаем.

– Э нет, я должен был все бросить ради тебя.

– Что, например?

– Свою работу, карьеру в кино.

– Твои зрители бы этого не перенесли.

– Что ты, мои роли мог сыграть кто-нибудь другой, мир бы от этого не перевернулся.

– А что делал бы ты, сидел бы изо дня в день около меня?

– Да, я был бы изо дня в день рядом с тобой, и тогда бы у нас с тобой было меньше шансов натворить в нашей жизни глупости, которые мы с тобой тут натворили.

– Тогда бы мы натворили другие глупости.

– Но это все равно была бы только наша жизнь.

– И тогда бы мы жалели о чем-нибудь другом.

– Неужели все именно так бы и было?

Мэл смеется и смотрит на меня так, как может смотреть только он. И мне от этого взгляда тепло, здорово и уютно.

Так и Мэл Рэндон тоже потихоньку привык к тому, что теперь я для всех существовала только лишь по эту сторону длинной серой каменной стены. Но на меня всегда можно было прийти посмотреть, о чем-нибудь поговорить, и можно было даже протянуть руку и дотронуться до меня.

Так что вроде ничего такого из ряда вон выходящего с нами и не произошло. Но только наш с ним золотой остров посреди голубого океана все отплывал куда-то дальше и дальше за синий бесконечный горизонт.

* * *

Так с тех пор и прошло три года. Они пролетели, как один день. И иногда мне кажется, что вся моя жизнь целиком и полностью уместилась в один яркий, солнечный и неповторимый миг, выданный моему сердцу и моей душе для постижения какой-то необъяснимой человеческой тайны.

И сейчас, стоя на очередном пороге жизни и ощущая приближение недремлющей вечности, я все так же далека от разгадки этой тайны, как была далека когда-то давным-давно в детстве.

В том детстве, когда наш взрослый мир с его неразрешимыми проблемами, заботами и условностями был для меня еще нереален и далек.

У меня много времени на размышления, они ограждают меня от действительности, и мне в них спокойно, уютно и надежно. И все больше и больше я прихожу к выводу, что вся наша жизнь – это только игра в счастье, которого никто не видел.

В детстве мы строим себе бесконечные планы на будущее и лелеем светлые мечты о том, что когда вырастем, то у нас наконец-то будет все, как мы задумали. Когда вырастаем, мы вновь начинаем сознавать, что у нас опять все идет не так, как надо. И тогда мы и начинаем играть в нормальную, обычную и ничем не примечательную жизнь.

И те же самые горы любви, на которые никто так и не смог до сих пор взобраться, это только аллегория, помогающая нам жить. Ну, чтоб мы все тут раньше времени не сошли с ума со скуки на этой нашей планете, на которой большим удельным весом пользуется лишь то, что мы придумываем себе сами, а не то, что с нами на самом деле происходит.

Да только тогда выходит, что вся наша жизнь – это и есть одна сплошная аллегория, эфир, мираж, и может, это действительно так? Ведь в нашем мире, как я уже поняла, этого точно еще никто не знает.

Моя толстая сестра Роза часто приходит проведать меня, ей нравится отдыхать со мной от своего шумного суетливого дома. И она может спокойно почитать мне лекции о смысле жизни, как она этот смысл для себя понимает и определяет. А я внимательно ее слушаю, все равно мне никуда не деться.

А с памятью у моей Розы совсем неважно, в последний раз она спросила меня, что я тут вообще делаю и почему я решила теперь жить именно здесь.

– Что я здесь делаю? – сказала я. – Ничего особенного. Я по-прежнему живу, чувствую, думаю и даже мечтаю. А еще я прекрасно оцениваю свои шансы и понимаю, что еще одной, другой жизни у меня может и не быть.

– Тебе, наверное, тут очень плохо? – догадывается моя толстая сестра Роза.

– Что ты, – говорю я, – обижается на жизнь и расстраивается только тот, кто еще надеется что-то в ней изменить. Тот, кто прекрасно понимает, что в его жизни ничего не изменишь, не расстраивается больше никогда.

И моя Роза долго и радостно качает мне головой: да, мол, она меня прекрасно понимает, и это здорово.

Моя племянница Нэнси приходит ко мне через день, как мы и договаривались когда-то. У нее уже двое детей, но они со Стивом на этом не остановятся. Так получилось, что в их жизнях сложились все составляющие, они счастливы, спокойны и занимаются делами, которыми хотели заниматься, и что-либо менять в своих биографиях не собираются.

Мэл Рэндон снял фильм в долине Больших лилий и назвал его «Горы любви». Этот фильм вызвал большой резонанс в обществе, а его дорогую жену чуть не хватил по этому поводу очередной удар, так она постаралась разволноваться.

Моя сестра Роза первая прибежала рассказать свое неординарное мнение об этом фильме.

– А у Мэла в этом фильме все сделано на самой что ни на есть автобиографической основе, – поделилась Роза. – Главный герой там всю жизнь где-то шарахается, а главная героиня, опрятная темноволосая женщина в белом накрахмаленном переднике, годами ждет его в своей девичьей светелке у окна. А потом эта героиня вдруг не выдерживает и засушенными корнями какого-то невиданного растения травит нелюбимого мужа своей горячо любимой племянницы, чтобы ее племянница не сидела точно так же годами у окна, а могла безмятежно соединиться с настоящим своим любимым человеком. Весь город посмотрел этот фильм раз восемнадцать, и восемнадцать раз весь город безудержно рыдал, переживая за героев. А громче всех рыдал старина Фил Хаггард, он приходил в кинотеатр со своей резной табуреткой и садился впереди всех. Так в городе все догадались, что он был неравнодушен к тебе все эти годы, и ты могла бы давно выйти за него замуж и существовать спокойно и умиротворенно, как все, а не ждать всю жизнь кого-то нереального, далекого и неосуществимого.

И твоя история вполне могла быть тихой, мирной и благополучной, да только ты сама сделала свой выбор.

– Роза, – сказала я, – мне ужасно жаль, что я у тебя не такая, как все, и это обстоятельство накладывает большое темное пятно на твою безупречную биографию.

И моя Роза опять кивает мне, она и тут полностью со мной согласна. А я грустно смотрю на нее и думаю о том, как она мне бесконечно дорога, ведь она моя единственная сестра, и другой сестры у меня никогда не было и не будет.

Мэл Рэндон. Если вы хотите увидеть одного замечательного и талантливого артиста, который на пьедестал своей головокружительной карьеры положил собственную жизнь, то чаще всего его вы тоже можете встретить здесь, у меня.

Правда, интервью он больше не дает и в кино не снимается. Отчего его маститые продюсеры рвут волосы на своих расчетливых головах.

С женой Мэл Рэндон так и не развелся, но за последние три года они виделись пару раз, не более. Они поделили роскошный семейный особняк на две половины и спокойно существуют каждый на своей территории.

Амалия, правда, на своей территории теперь только лежит и больше уже не встает, да и зачем ей это? Все темные дела в жизни она давно переделала, теперь только лежи и отдыхай.

Мэл Рэндон приходит ко мне чаще других людей, мы видимся с ним больше, чем виделись когда-либо. Я даже боюсь, что скоро совсем надоем ему.

– Ты мешаешь мне читать, – говорю я.

Он смеется.

– Ну-ка, – говорит Мэл Рэндон, – расскажи мне еще раз про эти свои горы.

– Да я тебе уже сто раз рассказывала.

– Я хочу услышать о них еще раз.

И тогда я говорю:

– Где-то на этом свете есть призрачные горы любви. И хотя наш мир уже истоптан любознательной публикой вдоль и поперек, их еще никто не встретил. Но я знаю, они где-то есть, они существуют, а если они существуют, значит, мы их обязательно найдем. Думаю, у нас еще есть в запасе немного времени.

– Слушай, – говорит тогда Мэл, – да это не горы, это какие-то скалы.

– Почему?

– У меня такое ощущение, что мы карабкаемся к ним всю свою сознательную жизнь, но так и не можем на них забраться.

– Скалы так скалы, – соглашаюсь я, – как скажешь.

Мэл грустно улыбается и смотрит мне в глаза.

– Знаешь, – говорит он мне, – только глядя тебе в глаза, я понимаю, что такое счастье.

– Ты слишком меня идеализируешь, – говорю я ему и тоже улыбаюсь.

* * *

А на днях случилось то, что должно было когда-нибудь случиться, да только я уже на это не надеялась. Ко мне пришел Мэл Рэндон, и пришел он в ужасном состоянии. Он стал смотреть на меня так, как будто только сегодня и увидел меня в первый раз.

– Мэл Рэндон, – сказала я, – ты меня совсем не узнаешь?

На что Мэл устало опустился на первый попавшийся стул.

– Зачем ты это сделала, Анна? – грустно сказал он мне.

Я напряглась и стала вспоминать, что в своей жизни сделала не так. Через некоторое время я пожала плечами, мне ничего не пришло на ум.

– Почему ты не сказала, что это не ты тогда отравила Билла Корригана? – спросил уставший Мэл.

Я вздохнула.

– Но меня никто об этом не спрашивал, – сказала я.

– О, мой бог, да ты же запретила с тобой об этом разговаривать!

– А что я могла сделать? Мне бы все равно никто не поверил.

– Но я бы поверил тебе.

– И что бы это нам дало?

– Мы бы что-нибудь придумали.

– Что ты, Мэл Рэндон, это ничего бы нам не дало, все было против меня, ты вспомни.

– Ты сидишь здесь уже три года.

– Но кто-то должен был сесть сюда за это.

– Да, но почему ты?

– Не знаю, думаешь, я не спрашивала себя об этом?

– И к какому выводу ты пришла?

– Я остановилась на мысли, что это и есть мое предназначение.

Мэл грустно улыбнулся.

– Узнаю тебя, – сказал он, – ты, как всегда, окружаешь ореолом романтики все то, что с нами в жизни происходит.

– А как же иначе. Кто-то должен это делать.

Мэл Рэндон серьезно посмотрел на меня.

– Кто знает, – сказал он, – быть может, в чем-то ты и права.

А чуть позже Мэл рассказал мне то, что он теперь знал. Оказывается, накануне вечером с половины Амалии к нему пришла ее вечная подруга Клара и сказала Мэлу, что Амалия находится при смерти и просит его подняться к ней наверх, чтобы все друг другу простить и попрощаться.

На что Мэл Рэндон ответил, что эта бесконечная история ему надоела и он имеет полное право не иметь к проблемам Амалии никакого отношения.

– Но на этот раз все действительно по правде, – растерянно сказала Клара. – Амалия даже во сне сегодня видела свою смерть.

– Да ну, так, может, вы для полной убедительности еще и опишете мне, как она там теперь выглядит?

– Как обычно, – совсем растерялась Клара, – с косой, в капюшоне, со вставной челюстью.

– Что вы говорите, вставная челюсть – это очень интересно.

– Амалия должна сказать что-то очень важное.

Клара оперлась руками о спинку кресла у входа в комнату Мэла Рэндона, ей было необходимо во что бы то ни стало уговорить его подняться наверх. Ибо тайна, в которой Амалия наконец-то решила признаться, все годы лежала мертвым грузом и на Клариной совести.

Нет, конечно, сама Клара была совершенно ни при чем. Она сама только строила догадки по поводу этого дела, самого громкого за всю историю нашего города.

Все эти годы Клара догадывалась, что только один человек во всем городе мог сделать то, что он сделал, и эти подозрения давно лишили ее покоя и сна. И чем больше воды утекало вдаль, тем трудней для Клары было разворачиваться вспять и плыть против беззаботного течения жизни к тому моменту и повороту, за которым она однажды потеряла совесть.

Этот день был так же обычен и неинтересен, как и все предыдущие дни, и Клара, как всегда, беззаботно читала любимый потрепанный детектив. Да только Амалия Рэндон необычно весь день молчала и ежесекундно не рассказывала Кларе о том, как плох весь мир и все люди, а главный повар с кухни – самый ужасный на земле человек.

Под вечер Амалия сказала, что она сегодня во сне видела свою смерть, и это было настолько невероятно и необычно, что больше она не может так беззаботно и спокойно жить.

– Амалия Рэндон, – сказала Клара, – я не помню, чтобы ты когда-нибудь чего-то боялась.

– Как это ни удивительно, оказывается, все в жизни имеет свой предел, – сказала Амалия, а потом немного подумала и сказала: – Я хочу, чтобы ты позвала моего мужа.

Клара очень удивилась.

– Мне надо попросить у него прощения за все, – пояснила Амалия Рэндон.

– Он не придет, – сказала Клара и попыталась вновь увлечься любимой книгой.

– Тогда ты ему скажешь, что на этот раз все действительно серьезно.

– Он не придет, даже если бы ты увидела во сне конец света, – сказала Клара, не отрывая от книги глаз.

– Тогда ты скажешь, что это я отравила тогда Билла Корригана.

– Какого Билла Корригана? – беззаботно спросила Клара, но в следующий миг она уже рухнула с кресла на пол. Она вспомнила, какого именно Билла Корригана отравила когда-то ее славная подруга Амалия.

Амалия участливо пронаблюдала за впечатлительной Кларой.

– Только не говори мне, что ты об этом не догадывалась, – сказала Амалия.

– Догадывалась, – растерянно сказала с пола Клара, – но не настолько же, – развела руками в стороны она.

Амалия усмехнулась.

– Я устала, – сказала она, – я даже не подозревала о том, что в конце концов так устану.

– Жить в притворстве очень тяжело, – понимающе сказала Клара.

– Да. Как будто ты прошел мимо своей жизни, а она тебя даже не заметила.

– Надо же, как все сложно.

– Да, все не так легко, как казалось с самого начала.

Клара еще немного посидела на полу.

– Хорошо, – сказала она, поднимаясь, – я позову тебе Мэла Рэндона. Если он еще вспомнит, кто ты такая, – сказала она, уходя.

Мэл Рэндон был в своей комнате и наблюдал разбросанный по краю безмерного неба сказочно-обычный, повседневный, оранжевый закат.

– Амалия должна тебе что-то сказать, – сказала Клара.

– Это меня не интересует, – сказал Мэл Рэндон.

Клара тяжело вздохнула.

– Она должна сказать что-то очень важное.

– Это меня тоже не интересует.

– Она хотела тебе сказать, что это она тогда отравила Билла Корригана.

– Какого Билла Корригана? – не понял Мэл Рэндон.

Но когда он уже через несколько секунд вдруг понял, какого именно Билла Корригана отравила Амалия, он вскочил с кресла как ошпаренный.

Когда Мэл Рэндон вошел в комнату Амалии, она уже подготовилась к его приходу. А именно: маникюрными ножницами она распорола свою подушку и вытащила из нее маленький пакетик.

Амалия раскрыла пакетик, и, что бы вы думали, в нем были сухие и темные корни какого-то растения. Они были гладкие и блестящие, и было такое ощущение, что они не пролежали все эти годы в ядовитой подушке Амалии, а были только что собраны в саду.

Мэла Рэндона, как рассказывал он мне позже, чуть удар от этой милой сцены не хватил.

– Я не могу сказать, из какой страны я их когда-то привезла, – сказала Амалия, – скажу только, что они у меня очень давно. И, видит бог, я никогда не собиралась ими воспользоваться, я хранила их просто так. Но в один прекрасный день я вдруг поняла, что мой сын несчастлив. И более того, я поняла, что он собирается быть несчастным всю оставшуюся жизнь. Потому что он, так же как и его отец, никогда не сможет перевернуть мир.

– Что? – в ужасе сказал Мэл Рэндон, – ты еще меня пытаешься во всем обвинить?

Клара сложила руки на животе и с удовольствием взирала на Мэла Рэндона и на Амалию. В последние годы в жизни Клары было мало впечатлений, а потому ее сердцу был мил любой скандал.

– Что ты, – сказала Амалия, – я весь наш несовершенный мир собираюсь обвинить в том, что я была вынуждена когда-то сделать.

– Что ты была вынуждена сделать? – У Мэла Рэндона не было слов, достойных данной обстановке. – Какое ты имела право вообще что-то делать?

Амалия Рэндон была спокойна, как никогда.

– Никто кроме меня не мог помочь тогда Стиву. Весь мир до сих пор бы только сочувствующе наблюдал за тем, как он страдает.

– Но это была бы только его судьба, только он сам должен был решать, как ему жить дальше.

На что Амалия только усмехнулась.

– Что ты, Мэл Рэндон, – сказала она. – Стив ни за что бы не смог увести жену у законного мужа, а Нэнси Рубенс никогда бы не развелась. Они оба из тех людей, которые слишком порядочны для этой жизни. Порядочным людям нелегко живется на этой земле, и ты, Мэл Рэндон, знаешь об этом гораздо лучше, чем кто-либо другой.

Мэл Рэндон опустился в ближайшее кресло. Он устал что-либо чувствовать, понимать и сознавать.

– Наша жизнь – это игра, – сказала Амалия, – и каждый из нас играет по своим собственным правилам. Мне было предложено сыграть в эту игру, и я приняла ее условия. Мое внешнее благополучие всегда заменяло мои представления о счастье. Званые вечера, счета в банке, твоя фамилия – все это имело для меня хоть какой-то жизненный смысл, который вполне замещал осознание того, что я никогда и никому не была нужна. Никто не знает смысла нашего существования на этой земле, а потому все в жизни мы можем придумать себе сами. Мы можем написать собственные сценарии и сыграть только нам угодные роли.

– Тебе обязательно было играть свою роль за счет других людей? – сказал Мэл Рэндон.

Амалия горько усмехнулась.

– А как же иначе, – сказала Амалия, – ведь именно так мне было жить легче всего.

Клара сгоняла на кухню и принесла себе чашку горячего шоколада. Чтобы ей было еще радостней и вкуснее созерцать разыгравшуюся на ее глазах трагедию.

* * *

– Знаешь, Анна, – сказал мне Мэл Рэндон потом, – в какой-то момент мне показалось, что вся моя жизнь была только сном. И в этом сне я, оказывается, успел наделать столько глупостей и ошибок, сколько никогда не наделаешь в обыкновенной человеческой жизни.

– Мудрейшие философы древности не знали, как нужно жить, – сказала я Мэлу Рэндону, – а что можем знать мы, простые люди.

– Мы должны были это знать, хотя бы потому, что это были только наши жизни. Ты не должна была брать на себя чужую вину.

– Мне казалось, я все делаю правильно, во всем мире должен быть баланс.

– На все плохое тебя все равно бы никогда не хватило.

– Ты меня не так понимаешь, Мэл, – сказала я, – во мне – горы любви. Во мне горы любви к людям, к миру, к солнцу, к свету, звездам, ветру, дождю. Во мне такие горы любви, что одной мне со всем этим никогда не сладить. И если бы жизнь не расставляла передо мной свои бесконечные преграды и ловушки, то я давным-давно бы умерла от этой своей любви.

– Ты слишком много об этом думала.

– Наверное, я слишком много всегда обо всем думала, мне надо было просто жить, и все.

– А я должен был все изменить в наших жизнях с самого начала.

– Это было только твое право.

– Но ведь еще ничего не кончено, – сказал Мэл, – у нас с тобой еще есть шанс.

– И что мы будем делать?

– На этот раз мы ничего не будем делать, мы будем просто жить. Нам еще надо успеть прожить эту жизнь. И мы должны прожить ее так, как хотим только лишь мы сами, и никто больше не будет нами управлять. Мы с тобой пойдем на край света, мы спустимся в кратер вулкана, мы переплывем все реки, мы поселимся на острове в океане. Ведь у нас с тобой еще все впереди.

* * *

А потом меня выпустили из серого здания на краю города, и Мэл Рэндон взял меня за руку и повел за собой. Я вышла на улицу, и меня ослепило солнце. Мэл Рэндон остановился, взял мои руки в свои и сказал:

– Вот это и есть наша жизнь, и у нас еще есть время и целые горы любви.

– А ты романтик, Мэл Рэндон, – сказала я ему.

– Что ты, вот уж теперь я всегда буду реалистом. И теперь я ни за что не упущу того, что принадлежит только мне и никому другому.

– Мэл Рэндон, а что принадлежит только тебе и никому другому?

– А мне принадлежит весь мир, небо, солнце и ты. И поверь мне, что это немало.

– Что ты, для одной человеческой жизни этого вполне достаточно.

И Мэл Рэндон взял меня за руку, и мы с ним пошли туда, где еще никогда не были, но где нам нужно было непременно успеть побывать. А весь наш мир не стоял на месте, а осторожно шел за нами следом буквально по пятам.

И все еще жаркий летний воздух уже потихоньку пропитывается влажным дыханием приближающейся осени. И так было и пятьдесят, и сто, и тысячу лет тому назад. И так будет всегда.

Не каждому удается изменить свою жизнь после сорока. Мы этот шанс получили.