Текст книги "Вендиго"

Автор книги: Элджернон Генри Блэквуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Элджернон Блэквуд
Вендиго

Глава 1

В тот год охота на лосей не ладилась. Охотники возвращались ни с чем, по-разному оправдывая свои неудачи. Доктор Каскарт тоже вернулся без добычи но ему не пришлось выдумывать небылиц, потому что с ним действительно приключилась невероятная история. Доктор никогда не был особенно страстным поклонником охоты. Это занятие скорее интересовало его с профессиональной точки зрения – как ученого-психолога и знатока поведения людей в экстремальных условиях. В то время он уже писал свою знаменитую монографию «Массовые галлюцинации», но надо сразу сказать, что там вы не найдете описания происшествия, которое мы хотим предложить вашему вниманию. Доктор объяснил читателям, что в данном случае, как непосредственный участник событий, он не может занимать позицию стороннего наблюдателя, как того требует беспристрастное научное исследование.

В той памятной экспедиции, помимо доктора Каскарта и его постоянного спутника – проводника Хэнка Дэвиса, участвовали племянник доктора, студент-богослов Симпсон, и еще один знаток тамошних мест по фамилии Дефо. Студента-домоседа вытащил из его берлоги добрый дядюшка, а Джозефа Дефо, канадца французского происхождения, пригласил Хэнк. Джозеф покинул родную провинцию Квебек много лет назад и с тех пор времени зря не терял: в совершенстве изучил растительность охотничьего края, выучил бесчисленное множество походных песен и привык загибать анекдоты из жизни охотников не хуже самого Тургенева. Лишь в дебрях грамматики не ориентировался этот разносторонне одаренный следопыт, отчего редко участвовал в разговорах. Косноязычием страдают многие жители девственных лесов. Хотя Хэнк, который тоже нигде не учился, по сравнению с Джозефом выглядел Цицероном: не отмалчивался, когда его спрашивали, охотно вступал в беседу. Канадец же не любил общества. Многие впечатлительные, меланхоличные натуры имеют склонность к одиночеству. У Джозефа склонность перешла в страсть. Как преклоняется рыцарь перед Прекрасной Дамой, так он обожал первобытную жизнь без условностей и этикета; жизнь, в которой имеют значение только зоркий глаз и верная рука. Ругался канадец, однако, на многих языках, и виртуозно. Потому что, как говорил Каскарт, эмоционально окрашенная речь легче усваивается. В этой области и Хэнк, конечно, тоже был не промах, но он часто первым прекращал бранный поединок из уважения к своему хозяину, а в этот раз – к тому же из сострадания к молодому благочестивому кандидату в священники. Да и возникали словесные баталии не так уж и часто. Обычно Дефо разговаривал мало, а иногда с ним случались даже припадки молчаливости: он мрачнел, и никакая сила не могла вытянуть из него хотя бы слово. Так продолжалось несколько дней, а потом проходило.

Итак, в последнюю неделю октября охотники разбили свой лагерь в диком лесу на севере от Крысиного Волока. Их было четверо, если не считать аборигена, давнего знакомца по имени Пунк, в число достоинств которого входило умение хорошо стряпать. Одевался индеец по-европейски – в одежду, которую ему дарили белые путешественники, и трудно было поверить, что он настоящий дикарь. Временами казалось, что индеец снимет свой черный парик и скажет чисто, без акцента, на правильном, литературном языке: «Ну, господа, как вам мой грим?» Однако, несмотря на театральную внешность, Пунк не утратил основных качеств своей вымирающей нации: выносливость, выдержку, суровую неподвижность лица и веру в духов.

В ту ночь компания расположилась вокруг костра в полном унынии от неудачной охоты. Дефо спел несколько песен из своего богатого репертуара и собирался уже припомнить пару случаев из прошлого, как Хэнк помешал ему, прервав повествование обидным замечанием о достоверности рассказа. В ответ канадец ничего не сказал, только переменил позу, но зато сделал это так, что стало ясно: у него начался припадок молчаливости. Дядя с племянником не разговаривали по другой причине: они уходились за день до полного изнеможения. Индеец Пунк был очень занят: мыл тарелки и тоже не болтал языком. Костер затухал без догляда. Никто не любовался прекрасным тихим вечером. А между тем было на что обратить внимание: на небе сверкали, не мигая, как никогда многочисленные и яркие звезды, ветер стих, не шелестел листьями и, если прислушаться, можно было различить легкий скрип тонкого, только-только затягивавшегося льда на озере неподалеку.

Нарушил тишину неугомонный Хэнк, который по общему молчаливому согласию взял на себя функции распорядителя. Он произнес скрипучим голосом:

– Надо иттить, кажись. А здесь неча ловить, окромя насморка.

– Решено, – ответил Каскарт в своей обычной немногословной манере.

– Не пожалеете! Я сведу вас в места, где не было никого этим годом! На зюйд-ост, вверх по Садовому Озеру! Идёть, док?

– Да.

– А Дефо вместе с мистером Симпсоном пущай идут поперек озера, потом сволокут каноэ на Сорок Островов. Там о прошлом годе не было ни черта, так, могёт, в этом будет.

Дефо не издал ни звука. Похоже, даже такие грандиозные планы не вывели его из коматозного состояния.

– А я грю, не было никого там этим годом! – вызывающе продолжал распорядитель, как будто кто-то спорил с его сомнительным утверждением. Всем стало очевидно, что канадец не в восторге от нового поворота событий, когда на его смуглом выразительном лице мелькнула странная гримаса. Наверное, только начавшийся ступор помешал ему активно протестовать. «Похоже, он трусит», – сказал племянник дяде, когда они укладывались спать в двухместной палатке. Доктор Каскарт не ответил. По нему было видно, что он очень удивлен и просто не знает, что сказать.

– Лучше всех понял состояние канадца, конечно, Хэнк. Но не стал лезть в бутылку, отстаивая свое мнение, а примирительно забормотал: «Я грю, пожар там был о прошлый год, ну? Дак че туды попрется кто?»

Джозеф на мгновение поднял глаза от огня и тут же опустил их снова. Порыв ветра раздул на короткое время костер, позволив доктору внимательнее всмотреться в выражение лица следопыта. Оно не понравилось главе экспедиции. Теперь стало видно, что в глазах Дефо стоял не просто страх, а животный ужас. Неприятный холодок пробежал по спине Каскарта. Он попытался обратить все в шутку: «Там что, живут духи индейских предков?» Потом переглянулся со своим проводником, но не нашел в его взгляде прежней беззаботности.

– Послушай, Джо, да неужто ты веришь пьяным россказням, а? Ты что, сдрейфил? – воскликнул ХэнкДэвис.

С этими словами он дружески пхнул канадца в бок. Тут случилась невероятная вещь: Джозеф прервал молчание и ответил!

– Я? Сдрейфил? Придержи язык!

Хэнк повернулся, чтобы что-то сказать доктору, но тут рядом раздался тихий звук, от которого резко вздрогнули все трое. Это оказался индеец Пунк, вышедший из своего вигвама и остановившийся возле светлого круга от костра.

– Потом скажу, – нервно шепнул Хэнк, – когда актеры уйдут со сцены.

Пружинисто поднявшись, он подошел к старому индейцу и по-приятельски хлопнул его по спине.

– Ну чё встал, краснорожий, иди грей задницу, заслужил! Хороший кофей сёдни сварганил!

Было видно, что проводник хочет отвлечь повара от разговора, и хотя старик обычно понимал не больше половины сказанного, Хэнк, по всей видимости, не хотел, чтобы тот размышлял даже над малой частью услышанного.

Пунк воспользовался приглашением и молча сел, протянув ноги почти вплотную к языкам пламени. Доктор, удивленный нежеланием «бледнолицых» говорить при старике индейце, понял, что, раз беседа прервалась, лучше всего присоединиться к уже давно мирно сопевшему племяннику. Ему очень не хотелось будить молодого человека, раздеваясь в неудобной, тесной палатке, и он решил быстро скинуть одежду на свежем воздухе, а потом уж нырнуть внутрь. Но, случайно бросив взгляд на три фигуры у огня, он залюбовался картиной, словно выхваченной из классического вестерна о пионерах Америки. Все атрибуты были налицо: экзотический покрой и материал одежды, спутник-индеец, костер в диком лесу. Отблески пламени плясали на обветренных лицах двух друзей, которых, сразу видно, водой не разольешь, а вернее – не рассоришь водопадами брани, да такими забористыми, что не снились и пьяному боцману. Воспользовавшись отсутствием клиентов, проводники отвели душу в ругани, а потом в обнимку пошли спать в их общую палатку. Уже засыпая, доктор Каскарт попытался научно проанализировать странное поведение своих проводников, но пришел к выводу, что для этого недостает информации. Последним чувством засыпавшего доктора была смутная тревога.

Ночью спокойствие снизошло на палаточный городок, несмотря на опасное соседство с дикой природой. Пока она таила от людей свои недобрые повадки, наоборот, показывая свою красоту, чтобы вернее усыпить бдительность и нанести неожиданный удар: расстилала перед глазами тихую гладь озера, похожего на черное звездное небо, сошедшее на землю, давала почувствовать ласку неуловимого дыхания ночи, прелесть свежего, приятно покалывающего легкие воздуха, в котором едва угадывалось приближение зимы.

Но уроженца здешних мест она не могла обмануть. Через час после того, как белые уснули, неслышно, как тень – передвигаться так могут только учившиеся этому с детства, – выскользнул из вигвама старый Пунк. Звериной поступью он прокрался на берег озера и стал вслушиваться в тишину. Потом принюхался, широко раздувая ноздри. Огляделся, еще раз медленно втянул в себя воздух. Неизвестно, что он почувствовал или понял, но через несколько минут неподвижности индеец, словно демонстрируя кому-то свое искусство исчезать, растворился в темноте и возник снова только в отблесках костра возле вигвама.

Вскоре после того, как последний человек заснул, переменился ветер и легкая рябь пробежала по озеру. Теперь ветер дул с реки Сорока Островов. Он принес нечто неуловимое даже для уха индейца. Неуловимое и в высшей степени необычное. Именно в этот момент Пунк и Джозеф Дефо заворочались и застонали, но не проснулись. А потом все затихло, будто и не было ничего.

Глава 2

Утром солнце осветило охотничий лагерь, покрытый легким слоем выпавшего ночью первого снега. В морозном воздухе витал превосходный аромат уже сваренного Пунком кофе. Все проснулись в хорошем настроении.

– Ветер сменился, – крикнул Хэнк собиравшим пожитки Джозефу и Симпсону. Аккурат вам в спину. На снегу любые следы углядите! Повезло вам, бродяги! Потом добавил по-французски: – Бон шанс, месье Дефо!

Месье Дефо ответил что-то в том же духе, показывая, что он в полном порядке и больше не обижается.

Еще не было восьми часов утра, как хранитель очага Пунк остался в лагере один. Каскарт и Хэнк новой тропой шли на юго-восток, а Джозеф и Симпсон плыли на запад в глубь озера на каноэ с припасом на два дня.

Солнце поднялось выше скалистых, поросших соснами берегов озера. Его лучи весело играли в прозрачной воде, освещая самое дно, позволяя наблюдать за жизнью подводных обитателей. На живописных склонах гор гнездились шумные колонии гагар. Симпсон, которому все это было в диковинку, глазел по сторонам, раскачивал каноэ, забывал грести и донимал Джозефа глупыми вопросами. Дефо приходилось трудиться за двоих, но он не обижался. Между спутниками сразу установились дружеские отношения, немыслимые в другой, более цивилизованной обстановке из-за разницы в общественном положении. Незаметно из обращений канадца выпало слово «мистер» и осталось просто «Симпсон» или «босс». Признавая полное, в данных условиях, превосходство проводника, студент не протестовал против фамильярности, а вскоре перестал замечать ее вообще. Это путешествие было для него очень значительным событием. Он впервые покинул свою маленькую уютную Швейцарию, впервые так близко столкнулся с людьми иного образа жизни и другого мироощущения, что заставило его критически посмотреть на себя со стороны. Заранее прочитанные книги об этом суровом крае оказались бесполезными на деле. Необходимо почувствовать в руках вес смертоносного оружия, тяжесть многодневных переходов по диким, пустынным местам, чтобы кожей понять громаду первобытной страны, скрывавшейся за сухими цифрами о занимаемой ею площади и плотности населения. Теперь Симпсон всеми фибрами души ощущал, насколько он незначителен и беспомощен перед лицом равнодушной Дикой Природы. Только Дефо, слившийся с окружающим миром почти в единое целое, стоял между швейцарцем и Смертью, защищая своего спутника от голода, стужи или зверей. Случись что, не дай Бог, с проводником – и незваный городской гость погибнет. Разве смог бы неуклюжий богослов так ловко управлять каноэ, так умело направить его в удобную бухту на берегу, что лодка как будто сама выскочила на песок? С такой быстротой замаскировать следы высадки? Так лихо орудовать топором, нанося метки на деревья?

– Видишь метку? Останешься один – возвращайся по следам, найди метку.

Это было сказано между прочим, как само собой разумеющееся, но Симпсону стало жутко. Выходит, что от двух малюсеньких отметин-зарубок на соснах по обеим сторонам едва заметной охотничьей тропы может зависеть его жизнь!

Они двинулись сквозь туман, отводя мешающие ветки плечами и стволами ружей. Охотничья тропа шла по полузамерзшим болотам, по буреломам, по камням, мимо ручейков, речек, речушек и луж. После десяти часов почти непрерывной быстрой ходьбы они вышли на скалистую опушку. Впереди до самого горизонта простиралась водная гладь с торчащими тут и там каменными глыбами всевозможных размеров и форм.

– Река Сорока Островов, – благоговейно, будто представляя Ее Величество Королеву, прошептал Дефо. И вдохновенно добавил: – Еще ей имя– Страна Тысячи Брызг.

Охотники начали устраиваться на ночлег. Это не заняло много времени благодаря искусству проводника делать только нужные движения и никаких больше. Вмиг была поставлена палатка, устроены постели и разведен костер. Напоследок Дефо оставил Симпсона чистить пойманную по пути рыбу, а сам отправился посмотреть лосиный след. Богослов с восхищением наблюдал за своим многоопытным товарищем: за его неслышной походкой, за умением сливаться с лесом. Буквально через несколько шагов проводник исчез, будто растворился в сумерках. А ведь лес на опушке не стоял сплошной стеной, а был достаточно редким! Его можно было сравнить с парком, по-европейски ухоженным. Недалеко от места стоянки пролегла километровая полоса сгоревшего леса с обуглившимися голыми стволами, похожими на черные колонны. Порывы ветра доносили легкий запах гари, омрачая сумерки переносимыми с места на место облачками повисшей в воздухе золы.

Наступал вечер. Было тихо; только дрова потрескивали в костре да волны лениво плескались о берег озера. У Симпсона разыгралась фантазия, обстановка подействовала на его воображение. Ему стали везде чудиться лешие: за стволами деревьев, за камнями, за островками в воде. Затем сами островки превратились во вражеский флот, а кроны деревьев – в эскадрильи бомбардировщиков, нависших над головой и готовых бомбить. Облака тщетно пытались заслонить звезды, с которых уже летела подмога для земной нечистой силы.

Вся прелесть окружавшего, восхитившая его утром, куда-то улетучилась. Он нервно коптил очищенную рыбу, роняя куски и обжигая руки. Недавнее ощущение заброшенности и беспомощности перешло постепенно в страх остаться одному.

«Боже, а если Дефо не вернется?»

Не чувствуя вкуса, он сжевал несколько рыбешек и выпил чаю такой крепости, что могла бы свалить с ног любого мужчину, не пройди тот до этого миль тридцать безостановочным маршем. Но тут и проводник вернулся, к тому же в хорошем настроении, хотя и не встретил ни одного следа лося. Это не обескуражило его: по темноте и в спешке навряд ли что заметишь. Утром наверняка повезет больше. Они шутили, смеялись, обсуждали планы на завтра. Но у молодого человека было неспокойно на душе.

– Послушай, Дефо! Тебе не действует на нервы, что этот лес чересчур уж большой?

Следопыт ответил неожиданно серьезно, без тени улыбки:

– В самую точку, босс! Большой. Очень большой. – А потом пробормотал сумрачно себе под нос: – Гиблое место, помяните мое слово.

Симпсон пожалел, что заговорил об этом. Зачем портить человеку настроение, даже если оно у тебя самого поганое? Он припомнил лекции дяди о поведении людей в экстремальных условиях: некоторые поддавались мрачному состоянию духа до такой степени, что оно переходило в безысходность, потом в панику и гнало бедолаг сквозь непролазные дебри навстречу гибели. Богослова уже начинала тревожить собственная мнительность: то чудища, а теперь вот кажется, что Дефо чего-то недоговаривает… Может быть, не хочет его беспокоить? Усилием воли он отогнал навязчивые подозрения, перевел разговор на другое: где-то сейчас Хэнк с доктором?

– А-а, недалеко. По ту сторону озера, миль 60 на запад. А Пунк миль 30 на запад торчит в лагере, ловит форель и попивает кофе, лентяй.

Они вместе посмеялись над ленивым Пунком, однако беспокойство Симпсона вспыхнуло с новой силой, словно кто подбросил веток в тлеющий костер. 60 миль! И это называется «недалеко»! Он совсем упал духом, не в силах поддерживать светскую беседу.

Молчание затягивалось. Дефо раскрыл кисет, набил табаком трубку, раскурил и запел одну из тех протяжных песен, которые пели первопроходцы, пробиравшиеся две сотни лет назад в глубь континента – в непрерывных войнах с природой, индейцами и друг с другом. Голос свободно разносился над водой, но лес, казалось, не принимал его, заглушал, не возвращая эха. Во время второй песни что-то произошло. Мелодия резко прервалась. Молодой человек быстро повернулся и успел заметить, как канадец, будто продолжая неслышно петь, открывал и закрывал рот, неотрывно глядя в одну точку расширенными от ужаса глазами. Словно опомнившись, он перестал хлопать челюстью и вскочил на ноги, при этом странно задирая нос вверх. И начал принюхиваться! Со стороны могло показаться, что никудышный актер пытается играть роль пса-ищейки. Зрелище производило тягостное впечатление.

«Обнюхав» все направления, проводник выделил одно, подветренное, в сторону озера, и повернулся туда лицом.

– Что случилось, черт побери! Ты чего-то боишься? – закричал Симпсон, но тут же понял, что это был глупый вопрос. Или у него нет глаз и он сам не видит бледного как снег канадца с трясущимися губами? Сбавив тон, молодой человек тем не менее не смог удержаться от вопросов.

– Что там? Лось? Привидения? Со всех сторон их окружал темный лес, ставший вдруг угрюмым, как сама смерть. Облетевший лист дуба спланировал в костер и там сгорел с громким щелчком, выбросив столбик дыма. Тысячи подобных мелочей, ничего не говорящие по отдельности, но невидимой рукой собранные вместе, опутали двух людей незримой, но крепкой сетью. Без слов было ясно, что рядом происходит нечто, чего они не в силах ясно представить. Но что теперь делать?

– Не задавать вопросов, Симпсон. Где у нас спички?

Бледность Дефо перешла в синеву. Он сел, закурил. Попытался успокоить товарища, оправдывая свое странное поведение.

– Это все песня. Когда я был ребенком, слышал колыбельную. Плохая песня, не буду петь больше.

Подобное объяснение никак не успокоило молодого человека, скорее наоборот, и проводник это понял. Теперь они оба были бессильны делать вид, что ничего не происходит, что их не коснулось смутное дыхание чего-то неведомого, сверхъестественного. Однако что тут можно было предпринять? С кем бороться? Куда бежать?

В конце концов они успокоились. Наваждение отступило, и они снова стали создавать видимость спокойствия и обыденности. И все же что-то не ладилось. Как ни старался, богослов не мог отыскать объяснения своему припадку иррационального ужаса. Может быть, виною усталость? Уже десять часов вечера: глубокая ночь для настоящих охотников! Измученный богослов осмелился предложить опытному следопыту свой вариант решения всех проблем: лечь спать. В ответ тот долго молчал, совершая, против обыкновения, массу ненужных мелких движений, собирался с мыслями и наконец спросил:

– Ты ничего не чуял?

– Нет, – ответил почти сердито уставший Симпсон.

– Совсем?

– Совсем!

– Хорошо! – сразу повеселел Дефо.

– А ты? – резко спросил Симпсон и тут же пожалел о сорвавшемся вопросе. Увы, слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

Проводник снова помолчал, прежде чем ответить.

– Нет, я тоже ничего не чуял. Это все песня виновата. Ее пели первопроходцы, когда чуяли Вендиго.

– Что еще за Вендиго? – Симпсон всеми нервами ощутил, что вот она, тайна, которая коснулась их.

– Да так. Никто его не видел. Старый пьяница-таппер, рассказывал, что это такой зверь. Невидимый, жестокий, очень быстрый…

– Бабушкины сказки! Отпустите руку, Джозеф, я хочу спать! Завтра нам вставать с рассветом.

Дефо отпустил его руку, так и не рассказав всего, что хотел. В раздумье он посидел возле костра, пока его младший спутник возился в палатке, устраиваясь на ночлег, потом сходил за самодельным фонарем и заботливо поставил его у самого входа в палатку. Тени от тысячи веток, колебавшихся от легкого ветра, плясали на брезентовом полотнище. Охотники улеглись, не раздеваясь, хотя внутри было тепло и уютно. Не сговариваясь, они повиновались безотчетному чувству потерпевших крушение посреди враждебного, бушующего океана.

Ночью среди тысячи теней от веток появилась еще одна Тень. Та Самая, что, упав на певца, прервала его странную песню-заклинание.